Но в ответ тишина

Стрелка на часах показывала четверть пятого до полудня. На соседней от Сириуса кровати — Джеймса — слышалось прерывистое бормотание и ворочанье, когда за другими пологами — Римуса и Питера — не было и малейшего признака жизни, как и за его собственным. Лёжа на спине со сложенными руками на животе, при этом зажав между указательным и средним пальцами волшебную палочку, из кончика которой бил холодный свет, Сириус, вздыхая, в миллионный за эту ночь раз разглядывал колдографию с Хэллоуина и ту, что Джеймс прислал из Лимы, приклеенные к балке между столбами у ног при помощи заклинания Пегги. Шестнадцать лет. Четыре часа и пятнадцать минут назад наступил день, когда он — при одной только мысли об этом его неприятно коробило — в пятьдесят девятом году стал первым ребенком своих. Первым племянником дяди Альфарда из небольшой тучки девчонок. Пятый день рождения в Хогвартсе, проведение которого планировалось в, насколько это возможно, тесной для него компании, был чуть-чуть, самую малость подпорчен заранее. Этого третьего ноября, что выпало на понедельник, помимо дня рождения Сириуса, должен был состояться первый матч по квиддичу в сезоне, от чего на душе становилось всё тяжелее. Хоть и мысль о том, что у них, его компании друзей, не будет времени для идиотских праздничных колпаков, на самую крохотную долю поднимала ему настроение. Он тяжело вздохнул, гася свет и переворачиваясь на бок. Как и в любое другое время мимо Хогвартса прошмыгнул закон подлости. Сириус зажмурил глаза. В самый что ни на есть ответственный день гриффиндорскую башню окропляли объемные капли дождя. По карнизу постукивали капельки дождя, а по сливам на крышах замка бежали маленькие, худенькие сами по себе ручейки, что стекали вниз, в специально проделанные желоба, которые отводили их от уже размывшихся дорожек Хогвартса под открытым небом. Свернувшись калачиком, Сириус на мгновение вспомнил тот момент в лесу, когда перед его глазами встала фигура большой собаки, закрывая собой друзей. И будто почувствовал то странное чувство, что обволакивало его с головы до ног в секунду превращения. Конечности укорачивались, становясь лапами, и покрывались шерстью, а лицо вытягивалось, превращаясь в морду. По телу пробежала мелкая дрожь, и он тут же открыл глаза, оказываясь на все той же постели, где на балке между столбами была прикреплена колдография. Правда, что-то ритмично постукивало по матрасу позади него. Подняв голову, он увидел лапы, покрытые черной шерстью и хвост, виляющий из стороны в сторону. Вдруг со стороны входа послышался то ли треск, то ли скрип половицы, что стало небольшим сюрпризом для неспящих в то время суток. Но, скинув это на «показалось» и «кто-то просто вышел из комнаты», шмыгнул носом. Поднявшись на кровати, которая протяжно и болезненно скрипнула под весом собаки на определенных пружинах (он сощурился от режущего уши звука), Сириус аккуратно спрыгнул с неё, вставая на прохладный пол. Зевнув и качнув головой, он беззаботно пробрался ко входной двери, как его, подхватив под туловище, оторвали от пола и понесли обратно к спальному месту. Блэк тут же начал барахтаться, пытаться выкрутиться, чуть ли не поднимая вой, как на его, закинув за полог кровати, недовольно шикнули, направляя кончик палочки прямо на нос. Он не успел принюхаться, из-за чего тут же встал в оборонительную позицию. — Годрик милостивый, прекрати, — тихо прошептала смотрящая на то, как он, Сириус, угрожающе скалит зубы и двигается к другому концу кровати, садящаяся напротив него Пегги. — Люмос. Её темная фигура осветилась ярким и холодным светом. Ночная клетчатая рубашка, поверх которой был накинут клетчатый темно-фиолетовый халат из шотландки, спускавшиеся на плечи волосы растрепаны, а короткие и вовсе стояли торчком, очки были слегка перекошены и опущены практически на самый кончик носа, что вызвало сильное желание тут же поправить их. Сириус в существенном смятении и непонимании наклонил голову в сторону и сел на месте так, что его хвост показался по другую сторону полога. Пегги же, без лишних раздумий, взмахнула палочкой, шепнув слова себе под нос — их, даже при большом желании и усердии невозможно было услышать. Но Сириус, почувствовав то, как будто за его спиной закрылась невидимая дверь, огораживая от посторонних звуков, сглотнул, чтобы поднявшийся звон в ушах прекратился, и понял, что девушка поставила заглушающие чары. Закрыв глаза и представив себя лежащего на кровати и рассматривающего колдографии не более минуты назад, Сириус оказался в своем потрёпанном и слегка возмущенном человеческом виде. — Ты что здесь делаешь? — Куда ты так собирался? Одновременно спросили они и так же ответили, за чем смутились и вопросительно посмотрели друг на друга. — Я шла к Джеймсу. — Так — никуда. Поджав губы, Пегги приоткрыла рот, чтобы начать говорить, как Сириус снова задал свой вопрос, но нового ответа с бо́льшими подробностями он не получил. — А зачем ты меня подняла? — вдруг снова спросил Сириус, выдержав короткую паузу. — Почему просто не позвала по имени? — Не знаю, так было быстрее, — она пожала плечами. — Быстрее? — удивлённо посмотрел на нее Сириус. — Поднять и принести? — его брови поднимались с каждым словом выше и выше, из-за чего Пегги не смогла сдержать улыбки. — Но мне понравилось. Хотелось бы поворотить, — уголки губ Сириуса приподнялись. — Только не пинайся в следующий раз, — наставническим тоном сказала Пегги. — Я ведь и бросить на пол могу. — Безобразие, — входя в роль, покачал головой Сириус. Он поднял руку и, обмахиваясь и специально шмыгая носом, быстро хлопал ресницами. — Сломаю что-нибудь — и глазом не моргнешь… Что скажет Джеймс? А родители? — Он-то может и с метлы сбросить, не забывай! — поддакнула Пегги, улыбаясь ещё шире. — Да-а, — протянул Сириус, невольно вспоминая последнюю тренировку команды Гриффиндора, которая была два дня назад, на стадионе. Во время разминки, на которой они, разойдясь на разные концы поля, делали друг другу передачи квоффла, что не один раз оказывался в какой-нибудь грязевой луже или того лучше вообще вылетал за пределы поля в Запретный лес, Джеймс, в один момент сильно рассердившись на совершенно не собранного Майкла Питерса — вратаря команды, который пропустил все свои мячи на тренировке, — подлетел к нему сзади и попытался скинуть того с метлы, чтобы привести в нужные для него чувства. Питерс, конечно, удержался, но все последующие дни до матча он постоянно причитал и то и дело не замечал мимо проходящих студентов, врезаясь в них и не извиняясь. Наступила неловкая тишина, которая продлилась несколько тянущихся сотни лет для Маргарет минут. Её не было на той тренировке, хоть и Марлин безоговорочно присутствовала и была охотником, который был готов встать на место загонщика, только чтобы в руках была бита — на трибуны поднялись члены команды Слизерина, правда, без своего капитана и ловца. Они тут же начали голосить, сбивать настрой, которого практически и не было. Как бы Сириус и Франко Блоун, второй загонщик, не простили Джеймса (его это тоже не устраивало, но профессор МакГонагалл, по его словам, была бы не в восторге, если бы члены команды ее факультета накануне матча прибили одного или нескольких противников), тот не разрешал им отбивать бладжеры в сторону слизеринцев. Правда, несколько раз в них прилетали квоффлы, «случайно» не пойманные Питерсом либо «не так поданные» Джеймсом или Марлин вместе с Джозефем Лэнгом — третьим охотником. Каждый из них вел счёт «Попадания в слизеринцев» и, как оказалось по окончании тренировки, больше всех было у Лэсфинца, который, пока не выпустили снитч, сначала посылал в них проклятие Битой головешки, — оно ставило им шелбаны и давало несильные подзатыльники — а во время погони за золотым мячиком, нарочно пролетал над ними низко, чтобы носками ботинок попадать по ним. Слизеринцы, не дождавшись того, как Лэсфинц поймает снитч во второй раз, ушли со стадиона. Пегги, выглянув из-за полога, посмотрела на окно, по которому мельчайшими ручейками стекали капельки, собираясь в одну большую и падая с края карниза в лужи, что собирались под гриффиндорской башней. Достав из кармана халата часы, которые перекачивали из фиолетовой мантии, она покачала головой, будто вот-вот куда-то опаздает. — Мне нужно идти, — тихо сказала Пегги. — Марлин ворочилась перед моим выходом. Вдруг решит поднять тревогу, а Лили лишит очков за прогулки после отбоя, — она вздохнула и сказала будто себе самой: — Придется поговорить с ним утром, — а после посмотрела на Сириуса глазами, которые требовали молчания. — Не переживай, я ему, — он качнул головой в сторону кровати Джеймса, — не скажу, что ты приходила, — чуть улыбнувшись, проговорил Сириус, заправляя волосы за уши и убирая их с лица на спину. Пегги, немного опустив голову, улыбнулась, а после развернулась и, было, спустилась с кровати, как шумно выдохнула, приложив ладони к начавшим ни с того ни с сего краснеть щекам. Пегги села в полуоборот и, посмотрев в стекленеющие глаза Сириуса, поднялась перед ним на колени, разворачиваясь полностью. Одна рука Сириуса ушла назад, чтобы не упасть, а другая, как и обе взметнувшиеся ладони Пегги, коснулась ее щеки и притянула к себе. Поцеловав сначала нижнюю губу, а после верхнюю, руки Пегги медленно переместились вниз, на шею, а с нее на затылок, зарываясь пальцами в волосы, взъерошивая их. Отстранившись на секунду, они сглотнули вязкую слюну и снова привлекли друг к другу, как девушка опустила одну руку на кровать позади себя. Через мгновение она, коснувшись с Сириусом прохладными кончиками носов, взмахнула взятой палочкой, и чары заглушения спали. Он, было, потянулся за ещё одним поцелуем, как матрас на том месте, где сидела Пегги, выпрямился, и послышалось тонкое пищание. Опустив чуть расстроенный взгляд, Сириус разачарованно сжал губы в тонкую нить и аккуратно прошелся рукой по спинке лисёнка-Пегги, которая подобрала под себя хвостик. Пегги, потеревшись чуть влажным носиком о руку Сириуса, посмотрела наверх кровати и качнула головой. После она нехотя выскользнула из-под руки, которая приятно почесывала ей за ушком, из-за чего задняя правая лапка начала постукивать по постели, и, спрыгнув с кровати, попутно чуть не запутавшись лапкой в одеяле и не повиснув из-за этого с края спального места, выбежала из комнаты, держа волшебную палочку в зубах. Сириус лег на подушку, закрывая одной рукой глаза, а другую закидывая за голову. Внутри было странное неприятное ощущение от того, что Пегги не сказала и слова об этом не самом приятном, в плане погоды, дне. Но убрав руку с лица, когда она затекла и лежать было невозможно, он, было, начал засыпать, как по непонятному желанию и порыву он приоткрыл глаза, из-за чего изначально начал сердиться. Сириус мельком взглянул наверх и, пытаясь не зевнуть, расплылся в немного сонной улыбке. На балке, над колдографиями, появилась надпись контурным шрифтом, переливающаяся различными цветами, подсвечиваясь, буквы которой были обведены белой линией. Рядом с ней постепенно появлялись небольшие картинки — звёзды, созвездия, беззвучно взрывающиеся хлопушки и летающие, мечущиеся из стороны в сторону метлы, больше похожие на рисунки восковыми мелками.

«С днём рождения, Сириус!»

Он закрыл глаза, все также улыбаясь, а открыл через несколько часов, когда Джеймс, судорожно носясь по спальне, что-то говорил Римусу, Питеру и Пегги, которые в ответ недовольно ворчали, повторяя одно и тоже «да мы знаем!», «да мы всё помним, успокойся, истеричка!». Через пару минут, когда Джеймс заметил, что кровать Сириуса скрипнула, и на пол опустились ноги, тут же рванули хлопушки, и по всей башне факультета Годрика Гриффиндора пронеслись поздравления из одной комнаты.