Надгорье

Эрнандо Розье жил на окраине Энканто. Он любил небо, мерцающее несчётными чистыми звёздами. Любил выбираться из дома тихой ночью и бежать к маленькому пруду, в водной глади которого казалось, что звёзды сияют не только далеко в небе, но и совсем рядом, стоит лишь протянуть руку. Эрнандо нравились люди, в чьих глазах даже днём отражались искры звёзд: такие глаза были у отца и тёти Жозефины — холодные, чистые, ясные. Маме было неуютно от этих взглядов, у неё самой были нежно-карие тёплые глаза, и для неё было радостью, что хотя бы у сына взгляд, пусть и объят зеленью, но имел карий болотный подтон, тягучий и шершавый, как влажный мох. Эрнандо был восхищён звёздами и глазами отца. Мама в его воспоминаниях всегда была красивой. Отец украшал её разноцветными звёздами и узорами из металлов, которые называл ювелирными изделиями, а эти звонкие блестящие звёзды на маме озаряли её лицо улыбкой. Она ласково улыбалась и смеялась, когда отец надевал на её шею новое ожерелье; целовала мужа, когда, осторожным касанием, на её пальцах появлялись кольца. Эрнандо хотел обладать мастерством огранки звёзд. Хотел подарить украшение маме, чтобы оно было столь же прекрасным, как те, что хранились в её шкатулке. Сестра отца украшений не носила, потому что они мешали ей заниматься ткачеством. Эрнандо озадачился созданием такой драгоценности, что не мешала бы работе, но всегда напоминала о себе и красоте звенящего чистотой звёздного неба. Когда Эрнандо исполнилось пять, мама и тётя одаривали его лаской поочерёдно: он знал и чувствовал, что эти женщины не любят друг друга. Они обе носили под сердцем новые жизни, и Эрнандо бы хотелось, чтобы в их доме воцарился покой и любовь. Мама родила младшего брата раньше, чем Жозефина. Эрнандо заворожённо глядел в холодные льдистые глаза младенца и вспоминал свет звёзд. Отец говорил, что у них одна кровь, но Эрнандо чувствовал, что новый человек совершенно другой, отличный от спокойного Эрнандо. Хосе часто кричал, отвлекая мать от недовольства тётей Жозефиной, и Эрнандо был ему за это искренне благодарен, хотя мама начала уделять старшему сыну намного меньше внимания и ласки. Уставшая и любящая, она не хотела тратить энергию на препирания с сестрой мужа, оттого стала намного спокойнее и снисходительнее. Эрнандо надеялся, что конфликт будет исчерпан благодаря Хосе. Отец был счастлив. Счастлив настолько, что весь дом в его присутствии наполнялся светом и неосязаемым благодушием. Эверест ласково целовал жену, водил сыновей смотреть на звёзды тихой ночью, и Эрнандо не видел от него ничего, кроме безграничной искристой любви. Потом родилась Ола. Она была намного меньше, чем Хосе, и взгляд у неё был не так чист и остёр. А ещё она никогда не кричала, только тихо хныкала и цеплялась маленькими ручками за волосы мамы. Эрнандо бегал на чердак втихаря, чтобы не узнали родители. Адель очень не нравилось, что сестра мужа и его племянница живут в этом доме, ведь женщина должна выйти замуж, а не оставаться в своей семье. Эрнандо думал, что дом у них очень большой, и все они точно поместятся, но ничего не говорил маме. К Олайе он чувствовал греющее душу родство. Наверное потому, что она была мягкой и нежной, как и многие девочки. Тётя очень изменилась после появления дочери. Осунулась и похудела: под множеством тканей Эрнандо с трудом мог нащупать её тело, хотя его мама наоборот начала поправляться и источать больше жизни после рождения сына. Тётя Жозефина словно иссыхала, прячась за густыми пышными волосами, иссиня-чёрными, как ночь, и белоснежными одеждами, похожими на пену бурной горной реки. Отец волновался, укутывая сестру в заботу и внимание. Но всё обошлось, тётя болела недолго, и пусть её тело не было таким же живым и резвым, как у мамы, Эрнандо не чувствовал прежде исходящее то неё бессилие. Если вдруг мама уходила, оставляя Хосе на попечение Эрнандо, он сразу бежал к тёте, чтобы забрать сестру к себе. Эрнандо осторожно клал младших детей рядом друг с другом, Хосе всегда удивлённо таращился на ещё одного младенца и серьезно издавал какие-то звуки на своём младенческом языке. Ола ему отвечала. А Эрнандо обнимал этих маленьких детей и чувствовал их невероятное тепло, согревающее душу. Тётя Жозефина не противилась, но всё равно поглядывала на детей, не отвлекаясь от ткачества. Эрнандо очень полюбил Хосе и Олайу. Когда они подросли, то едва ли их могло что-то разлучить. Хосе таскал сестру за собой, как куколку, защищая и от недовольства матери, и от чрезмерной опеки тёти Жозефины. Эрнандо видел, как Хосе и Ола были близки, но не завидовал. Он понимал, что у него совершенно другая жизнь, и даже если эти двое были далеко, втроём они всё равно любили друг друга. Мама очень не любила тётю Жозефину и Олу. Теперь даже звёзды не могли поднять ей настроение. Однажды, во время сильной грозы — Эрнандо уже знал, что погодой в их городе управляет Пепа Мадригаль — мать в ярости вышвырнула шкатулку с украшениями из окна, разругавшись с отцом. Он помнил, что тётя Жозефина первым делом увела Хосе и Олу на чердак, где, наверное, начала успокаивать плачущих детей, а потом с восклицаниями попыталась затащить его, собирающего драгоценные камни с земли, домой. Эрнандо был столь же упрям, сколько спокоен, потому ей пришлось искать в траве кольца и серьги вместе с племянником. Они промокли до нитки. Эрнандо успокаивал плачущую маму выброшенными ею же подарками отца и не смел осуждать её за несдержанность. Отец только горько вздыхал. Так было не всегда. Порой они всё же обедали за столом все вместе, порой мама прятала раздражение на Жозефину и даже нежничала с настороженной Олайей. Иногда отец откладывал работу и посвящал всё своё время семье. Потом Олайа и Хосе уже не нужны были взрослые. Эрнандо сам водил их к реке, к отцу в мастерскую, к дяде Натальо, рассказывающего им интересные и поучительные истории, и в гости к Альберто. У Альберто жила ещё одна их сестра — Лукреция, которую они почему-то называли кузиной, но у неё были свои подружки, она была одного возраста с Олой и Хосе, и играть со взрослым Эрнандо ей не хотелось. Брат и сестра, однако, не готовы были оставлять его одного. Эрнандо рос действительно счастливым ребёнком. Он рос один, словно трава, делал то, что хотел, и думал то, что хотел. Мечтал о своём и делился этими мечтами с маленькими, но очень серьёзными братом и сестрой. Они были младше на пять лет, но Эрнандо казалось, что мудрости в них больше, чем в родителях и тёте. Когда Эрнандо исполнилось двенадцать, он подарил аккуратно выделанную подвеску с простым узором маме. Украшение сверкало, как несколько далёких звёзд. Она любовно огладила подарок и расплакалась, обнимая сына и благодаря Бога за такого замечательного сына. Когда ему исполнилось тринадцать, мамы не стало. Он был спокоен, плакал только первые несколько дней, а затем отпустил её, как вольный ветер. Несколько раз она приходила к нему во снах и обнимала нежностью, а затем ушла насовсем. Неожиданно для Эрнандо, отец горевал долго. Непозволительно долго для того, кто не любил эту женщину. Эрнандо недоумевал и почти злился: напуганные Ола и Хосе возле отца боялись ещё больше, тётя Жозефина и вовсе только и делала, что подбадривала брата, хотя ей было не менее тяжело. Эрнандо казалось, что отец позволяет себе непозволительную слабость, что и высказал отцу на очередную придуманную претензию. За свои слова нужно отвечать, и Эрнандо ответил сполна. Отец был в бешенстве. Эрнандо никогда не слышал такой ярости в нежном голосе тёти Жозефины, рычащей, как дикая кошка, защищающая своего котёнка. Она не давала племянника в обиду. Отец успокоился. Хосе возненавидел дожди. Ола пугалась грома и одиночества. Альберто по просьбе Жозефины забрал старшего племянника Эрнандо к себе на какое-то время, чтобы не провоцировать убитого горем кузена. — Не серчай на него, Эрнандо. Сходи-ка лучше к Сальседо, извинись за отца. Скажи, что убытки я ему возмещу: Жозефине не до того сейчас. Потом сочтёмся. Оказывается, страдал не только отчий дом, но и мастерская Сальседо, в которой работал отец. Впервые за всë это время с Эрнандо поговорили по-мужски. Дядя Альберто рассказал всë честно и без утайки. Тогда отец показался Эрнандо ужасно слабым, сломленным. Эрнандо встретил тётю Жозефину, когда она выходила от сеньора Сальседо, и почему-то её глаза показались ему печальнее, чем серость неба без звёзд и солнца. Её холодные зелёные глаза тускнели, словно запылённые необработанные изумруды. Он не мог знать, зачем она приходила к Сальседо, и спрашивать об этом не хотел. — Милый, — ласково прошептала она, обнимая его и целуя в макушку. Эрнандо вновь плакал, обнимая эту хрупкую женщину и вспоминая нежность материнского слова. Полгода он жил и работал у дяди Альберто, на время забросив обучение ювелирному мастерству. Ему было тринадцать лет. Полгода отцовского горя длились невыносимо долго, но сейчас всплывали в памяти одной лишь вспышкой. Эрнандо не помнил, как они помирились, забыл возвращение в отчий дом, просто всё вдруг стало ясно и тепло. Тётя Жозефина заменила ему мать, как Эверест заменил отца Олайе. В четырнадцать Эрнандо просил у отца разрешения ходить в церковь вместе с остальными жителями Энканто — мама иногда приходила на беседы с падре и даже пыталась привести туда сыновей, но оба они отчего-то взбунтовались: ведь отец не ходит, зачем им идти в эту странную некрасивую серую крепость. После смерти матери Эрнандо казалось, что там может быть что-то важное, божественное, что даст ответ на причину гнетущего Эрнандо одиночества. Однако сходить на службу ему было суждено не больше одного раза. Там, в гулкой тишине, он услышал от взрослых тошнотворные мерзкие слухи, касающиеся рождения его милой прелестной сестры. Слухи. Слухи, из-за которых его мама злилась ещё больше. Перед этими бесстыдными людьми ей было стыдно? Из-за них она пыталась выгнать Олу и Жозефину? Эрнандо негодовал, но не понимал, на кого ему стоит злиться. В конце концов, каждый был виновен и невиновен одновременно. Так ему казалось. — Мастер, скажите мне… — дрогнувшим голосом позвал он Сальседо, выносив в голове эту противную мысль больше недели. Он не мог спросить у отца, не хотел оскорблять тётю, но это могло бы оправдать неприязнь матери к Жозефине. — Могла ли тётя… стать любовницей… стать… — ком в горле мешал говорить. По глазам Сальседо Эрнандо видел, что тот всё понял, однако мастер заставлял его закончить мысль. — Понести от брата? — О, мой ученик, — хмыкнул Сальседо, хитро щурясь. — Эта женщина слишком прекрасна даже для твоего отца. Не волнуйся понапрасну и не обвиняй их в том, чего не было. Любовь твоих отца и тёти самая чистая, что может быть — исключительно братско-сестринская. Однако… — Кто же отец, вы знаете? Не святой дух же. — Кто знает, — хмыкнул Сальседо, скалясь. Однако он вдруг переменился, услышав голос младшей Розье, прибежавшей проведать брата. — Олайа, девочка моя! Он упросил тётю Жозефину рассказать ему правду, когда та лежала без сил, готовая умереть. — Разве в этом есть секрет? — тихо рассмеялась она, щуря прекрасные изумрудные глаза и лаская его понурую смиренную голову. Она не говорила о родном отце Олайи лишь потому, что никто её не спрашивал. Эрнандо изобрёл для тёти платок со звенящими пластинками за полгода до того, как она умерла. Ему было двадцать два года. Джульетта Мадригаль сочувствующе обняла его, однако он не чувствовал того же нежного материнского тепла, какое Жозефина дарила племяннику после смерти Аделины. Джульетта не смогла вылечить Розье, как бы ни старалась, и теперь могла лишь сдерживать слёзы и просить прощения у её семьи. — Ты сделала всё, что могла, — покачал головой Эверест, отдавая женщине в благодарность цепочку с маленькой изящной каплей. — Это подарок от неё.

~***~

Розье в Энканто прослыли не самой благонадёжной семьёй, однако они жили на окраине, где было мало семей, с многими из которых они состояли в родстве. На окраине Энканто Эрнандо никогда не ощущал омерзительного пренебрежения к самому младшему рёбёнку Розье — многие попросту не верили в слухи, зная Эвереста и Жозефину лично. Центральная часть их города близ Каситы отличалась, хотя эта враждебность никогда не затрагивала старшего сына Аделины. — Ты знаешь, какие слухи ходят вокруг тебя и Олы? — невзначай спросил он, не отрываясь от эскиза нового украшения. Он почти не был удивлён: утихшие несколько лет назад обсуждения вдруг возобновились с новой силой, стоило Хосе подраться с особенно настырным ухажёром их сестры. — Слышал, — холодно бросил Хосе, придирчиво затачивая кинжал Олы на случай опасности. — Пусть думают, что хотят. Так даже лучше. Хосе не собирался жениться, возможно, так сказались его воспоминания о ссорах между Аделиной и Жозефиной, из которых он сделал вывод, что жена и сестра мужчины не уживутся. Хосе считал, что в Энканто нет достойных Евлалии мужчин, а потому ещё подростком решил быть для сестры поддержкой и опорой, семьёй. Эрнандо относился к этой мысли скептически, однако отец неожиданно с довольством принял решение младшего сына. Эрнандо не знал, о чём думает Эверест, и происходящее начинало казаться ему странной неправдоподобной пьесой. В отличии от младшего брата, Эрнандо, поддаваясь своей романтичности, хотел бы иметь любящую жену и детей. Конечно, он бы не взял в жёны девушку, враждебную к его семье и принципам, Эрнандо бы не повторил ошибок отца. Он бы создал гармоничную любящую семью, заботился бы о младшей сестре, которой вовсе не обязательно выходить замуж, как и тёте Жозефине; о жене, детях, которых бы водил смотреть на прекрасные звёзды. Изабелла встретилась ему на рассвете, всклокоченная, невыспавшаяся, но радостная. Земля возле их дома была усыпана выросшими за одну ночь причудливыми колючими растениями. Эрнандо ни разу не встречал её прежде, но сразу узнал в девушке знаменитую на весь город Изабеллу Мадригаль, чаровницу, одарённую способностью творить жизнь через растения. Она заметила его внимательный взгляд и удивлённо вытянулась, пугаясь и извиняясь одними глазами, потому что рот от стеснения её не слушался. Она была совсем молода, однако юношеская удаль и запал пропали, стоило незнакомцу появиться в оконном проёме дома, что казался ей заброшенным. Эрнандо тихо рассмеялся, оглядывая цветущие кактусы и чувствуя в груди тихий покой и довольство. За всю свою жизнь из семьи Мадригаль напрямую он сталкивался лишь с Джульеттой, взрослой и мягкой, и отчего-то в его сознании её дети были такими же благодушными и серьёзными. Эрнандо знал, что Изабелла была старшей дочерью, но сейчас она казалась ему совсем маленькой и робкой, словно подросток, которого застали за проказничеством. — Почему ты остановилась, сеньорита? — медленно проговорил он садясь на подоконник и складывая руки на груди. Изабелла пристыженно сложила руки в замок. — Места ещё полно, давай больше. Она тихо извинялась и расслаблялась, не ощущая от него враждебности, хотя всё ещё смущаясь из-за его внезапного появления ранним утром. Ему нравилось её волшебство, как и всем в Энканто, и это безумно льстило девушке: Эрнандо просил её продолжать и не обращать на него внимания, но по сосредоточенному радостному взгляду на суровом лице она поняла, что ему действительно нравится наблюдать за её волшебством, пусть колючим, пусть ненормальным и немножечко диким. — Что ты чувствуешь, когда создаешь их? — Эрнандо казалось, что волшебство — это очень серьёзно и ответственно. В его комнате росло какое-то растение, доставшееся ещё от матери, и единственное, что делал Эрнандо — это поливал его, но всё равно присутствие жизни рядом даровало ответственность. Эрнандо уже успел выйти на улицу и рассмотреть то, что сотворила их неожиданная гостья, не ощущая внутри ничего, кроме детского восторга и трепета. Сидящая перед ним девушка слабо улыбнулась и опустила глаза, ласково оглаживая нежные полупрозрачные лепестки молодого цветка. Ей было радостно поделиться созидательным настроением, но вместе с тем ответ давался ей с трудом, будто она и сама не знала, как его описать. Восторженный взгляд тёмных глаз обнял мужчину неописуемым тёплым состоянием любви. Эрнандо показалось, что он вернулся в раннее детство, когда Олайа и Хосе только родились и наполняли дом небесной чистотой и искренней радостью. Что-то похожее он чувствовал, создавая украшения. Эрнандо осторожно взял руку Изабеллы в свою, чувствуя, как их мысли увязываются в сотворчестве и общем деле: словно ощутив то же самое, девушка удивлённо вздохнула и прикрыла глаза. В моменты тишины и откровения, она не смогла сдержать слёз, словно ей наконец позволили встретиться с самым родным что она может почувствовать в этом мире. Он понимал её. Он знал её. — И ты́ чувствуешь лучи солнца и неба в себе, — прошептала девушка, улыбаясь и запрокидывая голову, чтобы взглянуть в болотного цвета глаза мужчины и облегчённо выдохнуть, увидев там волшебство творения. Он полюбил Изабеллу тихо и нежно. Она и Ола так и не стали подругами, как он мечтал, но всё же их равнодушие и вежливость казались ему лучше того, что было между его матерью и тётей. Изабелла была юна и весела, ей нравилось приходить в дом Розье, нравилась тишина и уединённость этого места. Их встречи были слишком частыми для случайных знакомых, и всё равно это их не смущало. Изабелла была рада поделиться с ним каплей своего волшебства, в котором отражалась вся её суть. С ней он говорил много, даже больше, чем слушал, и делился своими чувствами в великой тиши откровений. Он казался себе ребёнком. Радостным, чистым, любящим всем своим сердцем: он начал петь, играть известные песни, танцевать и открыто широко улыбаться, подхватывая ласковую и нежную Изабеллу на руки и кружа её до весёлого смеха и цветочного вихря. Он обожал слушать её тихое пение и подпевать, слыша, как голос её усиливается и сплетается с его, монотонным и грубоватым. Он начал писать стихи и любовные письма, чтобы она перечитывала написанные им строки и радовалась. Он не просил благословения у Мадригаль, чтобы жениться на Изабелле, спросил лишь её разрешения и скупо улыбнулся, пряча её в своих объятиях. Она плакала, радуясь и не пытаясь спрятать смущённое лицо, нежное и мягкое от счастья. Тогда ему не казалось, что он торопится, тогда ему казалось, что счастье достижимо, что свет звёзд сошёл с небес и воплотился в этой прекрасной деве. В её тёмных глазах отражалась россыпь светлых звёзд. Олайа была рада, и впервые решилась обнять подружку брата, надеясь на добрые отношения с будущей родственницей. Изабелла, радостная, счастливая, яркая, обнимала её в ответ крепко, не веря своей судьбе и едва ли осознавая калейдоскоп событий вокруг. Джульетта удивлённо вытянула лицо, когда старшая дочь привела знакомиться не просто друга, а уже будущего мужа. Она дала согласие. Они будут вместе. Эрнандо знал, что Изабелла не ведает о тех слухах, что водились вокруг семьи Розье. Напряжение исходило лишь от старших и дочери Пепы. Как бы Эрнандо не хотелось наладить отношения с Мадригаль, большее, на что его хватило — это холодное равнодушие к Пепе. Он был уверен в том, что ему хватит благодарности к Джульетте, что ему хватит поддержки от Луизы, с которой сдружилась Ола. Он не хотел спорить с судьбой и отворачиваться от Изабеллы лишь потому, что она Мадригаль. Альма поддерживала кандидатуру Эрнандо лишь потому, что отчаянно желала выдать Изабеллу замуж, желая ей счастья. Эрнандо был уверен, что, несмотря на все трудности, их пара, основанная на взаимной любви и счастье, выстоит и создаст прекрасную семью. Всё так хорошо начиналась, казалось, сами звёзды благословляли их союз. Иса поверила словам кузины и тёти. И опешила настолько, что потеряла всякие здравые мысли, оставляя лишь свои эгоистичные желания и оголяя хищность. Она испугалась, но не готова была отказаться от Эрнандо, что же касается его сестры… — Прости, я не знаю, что рассказала тебе Ола. То, что я хотела её прогнать — это от испуга, и я… Он не смог сохранить спокойствие даже при её родителях. Он давно принял тот факт, что в Энканто к его семье особое отношение, и, кажется, должен был с достоинством принять заблуждение Изабеллы, но он не смог. Вскочил из-за стола, как ужаленный, и высказал… прорычал всё накопившееся недовольство, что даже не относилось к семье Мадригаль. К Энканто, к чужим людям, но не к Изабелле и её семье. Он видел в её глазах слёзы и боль, и сам ощущал сосущую дыру в груди, разрушающую его, выматывающую. Эрнандо казалось, что его предали и растоптали, как доверчивого слабого котёнка. Он верил в то, что кто-то может относиться по-доброму к его сестре, думал, что обстоятельства примирят Розье и Мадригаль, но ошибся. Жестко ошибся и заставил Олу выслушивать всё то, что таилось, что пряталось под блеском и идеальностью. Ни о какой свадьбе и речи быть не могло после этого. Эрнандо был опустошён. Он чувствовал себя незрелым десятилетним мальчишкой, что взбесился из-за такой дурости как ожидание. Эрнандо вспомнил, как Олайа и тётя Жозефина успокаивали отца после смерти матери. И теперь, после смерти его отношений, Ола тихо и нежно приводила его в чувства, успокаивая и даря ощущение покоя. Скромная нежная улыбка Изабеллы вызывала в нём то же спокойствие, и, наверное, Мадригаль осуждают его за выбор в пользу сестры, а не невесты, но теперь ему всё равно. Несмотря на спокойный характер, Эрнандо был слишком горделив, чтобы мириться с пренебрежением с чьей-либо стороны. Изабелла была первой внучкой Альмы Мадригаль, Эрнандо знал, что на неё возлагали большие надежды. Она была зависима от Мадригаль, она всё ещё боялась оказаться неугодной, потому и испугалась. Эрнандо делал послабление на то, что она была слишком юна, и корил себя ещё больше. Он был старше, он был опытней, он был разумней и должен был взять на себя больше ответственности. Как Бруно за Олу. Нельзя было не заметить то необычное чувство, что разворачивалось между престарелым Мадригалем и его юной сестрой. Эрнандо не был возмущён. Бруно, в отличии от Эрнандо, уже несколько раз делал выбор в пользу своей возлюбленной, хотя даже Эрнандо ещё не мог понять, отвечает ли она ему взаимностью. Эрнандо сам был свидетелем того, как провидец резко обрывает недовольство сестры и сомнения матери, когда те зачем-то заводили речь об Олайе. Бруно был просто влюблённым пророком, до сих пор остававшимся изгоем в семье. Колдун её защищал. Колдун оберегал её даже от своей семьи. Даже от себя. Эрнандо ни на что не надеялся, но думал, что из их дружбы может что-то и родиться. Что-то, похожее на добрую любящую семью, которая с таким трудом складывалась у всех Розье.