Надгорье

Мой костер в тумане светит; Искры гаснут на лету… Ночью нас никто не встретит; Мы простимся на мосту.

Несмотря на выглянувшее солнце, на улице всё ещё было зябко. Сидеть на одном месте было холодно, но у Олы не находилось сил подняться: эта короткая вспышка между ней и Пепой Мадригаль почему-то отняла все силы, которых, после неспокойной ночи, и без того было мало. Ола сделала глубокий вдох, поджимая под себя ноги и плотнее кутаясь в шерстяные руаны Бруно. Мужчина сильнее прижал её к себе, согревая худым телом. Снова. — Совсем измучилась, — тихо пробормотал он, накрывая большой ладонью её лоб и щёку, по-отечески сетуя. Еда Джульетты не помогала от слова совсем. Шею неприятно тянуло, пальцы рук едва гнулись — Ола насилу сжала их в кулаки, ощущая хрустящую боль. Олайа ссутулилась, зажмуривая глаза и шмыгая носом: до печальной радости хорошо, когда рядом есть такой друг. С ним были связаны только нежные тёплые чувства, такие же тихие, как и сам мужчина. Среди холодного утра и хмурого неба, на высоком открытом холме, Ола ощущала особый трепет от знания, что судьбой ей было предначертано встретить Бруно. Это было похоже на родство душ. Олайа никогда не ощущала этого прежде, но вдруг почувствовав, словно узнала. Родной, очень близкий. Бруно походил на солнце, которое умело сдерживало свой жар, чтобы не опалить других. Олайе нравилось это сравнение. И ни страшные образы во снах, ни неестественные крики в лесу, ни магия не затмевали свет его глаз. — Серый рассвет опостылел, — раздался тихий скрипящий голос девушки. Бруно поджал губы, отстраняясь от Олайи и глядя на неё внимательнее. Она казалась маленькой и взрослой одновременно, зеленеющие глаза цепко и явно охватывали его, но стоило девушке прикрыть их, лицо её обретало младенческую беззащитность. Всё это было наваждением — Бруно отпустил тревожные мысли, отмечая, что выпечка Джульетты всё же оказала действие, словно передавая тепло огня из печи живому человеку. Щеки Олайи порозовели. Напряжение на её лице заставило Бруно улыбнуться. — Это из-за Пепы, — неприязненно буркнула девушка, запрокидывая голову и протяжно выдыхая. — Облака так низко, особенно сегодня. Бруно обещал ей, что скоро тучи рассеются, говорил, что Пепа чувствует себя лучше, и скоро будет очень тепло. Олайа сжала ткань платья на груди, под которой было особенно горячо, несмотря на зябкость. Руки и ноги холодны, а в сердце так светло. Бруно проследил за её движениями, задумчиво склонил голову. Его тишина не отталкивала девушку. Она склонилась ниже, пытаясь заглянуть ему в глаза. В них было много не только света, но и цвета. Зелень, иногда невероятно яркая от солнца, вбирала в себя светлый серый и яркий карий. Бруно был разным, как и его насыщенный цвет глаз, и Ола не могла понять, таков мужчина на самом деле, или то игра масок. — Олайа, — позвал он, когда девушка играючи потянула его за вьющуюся жесткую прядь. Она не отняла руки, когда он резко поднял голову, но и начинать разговор не спешила, предусмотрительно поджав губы. — Что-то странное происходит, — тихим вкрадчивым голосом подталкивал колдун её к откровению. Вчера он ушёл, не желая давить на девушку, в итоге к ней во снах пришли пугающие видения, а сама Олайа, непривычно бледная и смурная полезла по стене его башни, едва показалось солнце — теперь Бруно не мог поступить столь безответственно. — Я могу тебе помочь. — Не хочу об этом говорить. Мне неприятно, но… непонятные сны становятся всё реальнее. Бруно медленно кивнул. Олайа робко начала рассказ с сегодняшней ночи, самой яркой и запоминающейся. Само сновидение было оберегающе-спокойным, в отличии от резкого холодного пробуждения. Простой рассказ изобиловал волшебными и приятными странностями, которые только теперь казались девушке непонятными и даже устрашающими. Плеск воды. Яркий свет. Ночь без темноты. Бруно почти понимал её: во сне все кажется естественным, но только ты облекаешь образы в слова— они рассыпаются и не стыкуются, словно предсказания из разных времён. — Я думала, что умру, когда вдохнула воду, но вдруг очутилась над ней. А под ногами спокойное море, как стекло! Только мокрое и живое… Бруно понимал и на все слова и робкие взгляды сочувствующе кивал. Ола обнимала его руану, как ребёнок руку заботливой матери. — И там, за этой морской зеленью, был человек. Колдун. Мне показалось, это были вы, Бруно, и я сначала обрадовалась знакомому лицу, но потом мне стало не по себе, как будто кто-то другой притворяется вами. Я очнулась, когда он обнял меня… вся мокрая, как будто только что взаправду вылезла из реки. Волосы выпрямились от тяжести, настолько сырыми они были! Я вся-вся промокла до кончиков волос! И мне стало так страшно, показалось, что я сейчас утону: воды было так много, что она звенела от моих движений. Бруно настороженно замер, вглядываясь в беспокойное лицо девушки: она казалась живее, чем прежде, но осознание того, что происходило этой ночью, пугало её всё больше. Она искала ответы, искала хотя бы обещание того, что ничего страшного не происходит. Быть может, она надеялась, что всё происходящее — всего лишь страшный сон? Бруно судорожно выдохнул, представляя, насколько страшно впервые ощутить на себе материю магии. — Кошка не обратила на то никакого внимания, но я почти уверена, что была промокшей с головы до пят. Не может такого быть, чтобы мне привиделось! Но к утру всё, кроме моих волос, было холодным и сухим… — Это похоже на цветочные вихри Изабеллы. И предсказания из раскаленного песка. Ты хочешь, чтобы это оказалось сном? — отстраненно произнес Бруно, не сводя с неё взгляда. Олайа растерянно замерла, затем медленно опустила глаза. — Не знаю. Оно же было… Всё равно, что хотеть, чтобы не было дождя. Но это правда? Вот так, из ниоткуда, может появиться вода? Из сна? — Это правда, — тихо произнёс Бруно, кивая и стараясь улыбнуться приободряюще. Олайа тяжко выдохнула, закрывая лицо ладонями. Она рассказала сон сегодняшний, показавшийся странным даже Бруно. Сон вчерашний, и те, что были до сегодняшней ночи, и тревожное состояние в джунглях. Ола вспоминала и рассказывала, забывала, путалась, спотыкалась, но не останавливала свой живой звенящий монолог. Бруно спокойно сидел и внимал, медленно кивая каждый раз, когда девушка смотрела на него с тревогой и страхом. Было ли нечто подобное в его жизни? У колдуна были странные и пугающие сны. И ему бы очень не хотелось, чтобы Олайа испытывала то же одинокое отчаяние, которое никто не может объяснить. Бруно станет проводником на пути, на который сам же её и толкнул. Однажды Бруно вырвался из сна, но глаза у него словно горели — в ночном видении его захлестнула песчаная буря. Каким образом сны переходили в реальность, он теперь смутно догадывался, но тогда, проснувшись в комнате, утопленной в песке, перепугался не на шутку. Песок был везде: в волосах, белье, под ногтями. Он скрипел на зубах, раздражал глаза и царапал горло. Тогда Бруно думал, что умирает. Оттого тихий рассказ Олайи и скрытый страх кололи сердце. Руки сами сжали её пальцы в обещании быть рядом. Яркий луч солнца укрыл её изумрудные глаза, и Олайе пришлось закрыть их, чтобы не обжечься теплом. Бруно, к её удивлению, не был хмур, а взгляд его был так же ясен, как чистый дневной свет. Буйные кудри неаккуратно путались, переплетая серебро и черноту, а вытянутое лицо открыто и знающе отражало непонимание Олы. Чем яснее был его взгляд, тем больше беспокоилась девушка. Сердце её ощутимо ухнуло от присутствия магии… — Всё стало как-то иначе. И по-прежнему не жить, и в новое страшно окунаться, — дрогнувшим голосом закончила она сцепляя пальцы в замок. — Я смотрю на птицу, но вижу не птицу. Слушаю голоса, и все они другие, одни бьют набатом, другие скрипят, и уши у меня болят, как будто там маленькие барабаны. Глаза закрываю, но словно бы вижу. Яркое ярче, серое ещё более блёклое, как будто пустое… мне кажется, я умираю. Мама уходила точно так же. Олайа грустнела на глазах. Бруно хотелось пожалеть её, обнять и обогреть, однако вместо жалости он вдруг обхватил её лицо руками и заставил поднять понурую голову. Она живительный поток. Он подхваченный водой песок, лежащий до сей поры на дне башни. Порой ему снилось, что он стал илом на дне реки, а она бегущей водой, играющей с ветром, но обнимающей песчинки на дне. Суть была сокрыта на глубине, и песок точно знал, что настоящая вода была рядом с ним. Рябь на её поверхности — лишь открытый для всех желающих танец. Скрытое за пышными юбками из пены могущество и спокойствие знал лишь он. — Ты-то? И боишься? Взгляд её предсказуемо переменился. Теперь девушка уже не отворачиваясь от солнца, сверкая в ответ собственным внутренним огнём, возмущенным, взбудораженным. Отшатнувшись Олайа дерзко взглянула на мужчину, глубоко дыша с гордо поднятой головой. Глаза её едва ли не сверкали гневом, и эта разительная перемена нравилась Бруно: сейчас буря утихнет, и Олайа наконец-то вернётся к своей пламенной жизни. — Может и боюсь! Что я, скала, чтобы не бояться совсем? И вообще… это же всё вы устроили, да?! Что вы молчите? Что вы улыбаетесь?! Когда Бруно улыбнулся шире, Олайа возмущенно запыхтела, швыряя в мужчину его же руану. Он отбивался как мог: их кудри буйно вздыбились и распушились. На высоте холмов, несмотря на ранний час и ветер, становилось жарко от нешуточной борьбы. — Сдаюсь, я сдаюсь! — примирительно воскликнул Бруно, осторожно приподнимая руки и упираясь спиной в молодую пальму. Ола показательно фыркнула, скрывая улыбку и утирая пот с висков и лба. — Будешь знать, bruja, как девиц за нос водить! — резко развернувшись, девушка зашагала к тому месту, где Бруно до этого постелил покрывало, и нагло уселась ровно по середине. Вместо изящной женской спины Бруно видел кучерявую чёрную тучу пушистых волос. Улыбнувшись своим мыслям, Бруно последовал за ней. Олайа не обижалась, но почему-то позволяла себе вредничать, хотя сеньор Мадригаль был гораздо старше. И эта грубость радовала Бруно даже больше, чем вежливое уважение. Он сел совсем близко к девушке: пусть она и заняла большую часть покрывала, худому мужчине вполне хватало места. — Когда это пройдёт? — спокойно спросила Ола, щуря один глаз и поворачивая порозовевшее лицо к мужчине. Живот у Бруно неприятно втянулся. Никогда. Колдун незадачливо запустил руку в волосы, желая пошутить, но рот не открывался. Олайа позвала его по имени, наклоняясь ближе к Бруно, и шумно выдохнула, не сводя взгляда. Ей было ясно и без слов, а вот Бруно не мог под скоро прояснившимся небом открыться ей в полной мере. На его счастье, она чутко понимала колдуна. — Ты догадалась, что это из-за меня? Олайа коротко кивнула, прикрывая глаза. Должно быть, сегодняшний сон не принес ей никакого отдыха. — Я не была уверена, — робко призналась она, мельком глянув исподлобья. — Знаете, сегодня ночью я слышала песню. Только сейчас вспоминаю об этом. Мне пел её голос, незнакомый и странный, ни мужской, ни женский. Никакой. Словно он и не звучал вовсе, а просто был. Прежде я эту песню не слышала. Для Бруно было загадкой то, почему девушка первым делом не стала обвинять колдуна в своих бедах. Из леса громко и призывно прокричала птица. «Хотите, можем потанцевать! Папа и братья очень любят, когда я танцую». Бруно выпрямился от неожиданного воспоминания. Ещё весёлая и не знавшая влияния волшебства, Олайа танцевала для него. Искренне, чисто. В груди разлилось тёплое мягкое чувство успокоения. «Мадригаль. Влюбленность не оправдание». Бруно, какой же ты дурак. — Мой костёр… — сипло протянул Бруно, вдруг всплывшие в голове строки. Олайа, приоткрыв рот, словно хотела продолжить, но застыла, пристально глядя на смущенного Бруно. — Мой костёр в тумане светит, — наклонил он голову в другую сторону и прикрыл глаза. — Искры гаснут на лету, — выдохнул мужчина, готовясь продолжить. Девушка упрямо молчала. — Ночью нас никто не встретит, — Бруно помотал головой в стороны, словно подтверждая слова песни. Предсказание без картинок воплощалось слышными лишь ему звуками: бубен Олайи, и протяжный тонкий голос, помогающий Бруно. — Мы простимся… — На мосту, — выдохнула Олайа вместе с Бруно. Кажется, его маленькое откровение возымело эффект: хмурясь, но принимая его дар, девушка покачала головой. Эта песня явно была ей знакома, но отчего-то девушка не хотела ни спрашивать, как Бруно о ней узнал, ни делиться своими мыслями. Он не настаивал. — Говорите. Без утайки. Говорите, — низко склонив голову, рокотала Олайа, наконец давая колдуну шанс оправдаться. Бруно вздрогнул, увидев на мгновение в её чертах лик судьбоносного духа, открытый и суровый, но тут же наваждение развеялось: Олайа просила помощи, а не требовала знаний. Горло сжало изнутри. Он не мог сказать правды. Он не мог напугать её ещё больше. — Тебе не нужно бояться, — уверил её колдун, ощущая волшебство в глазах и закрывая их. Олайа страшилась его магии. Предсказание не ушло, но осело неясной пылью в голове. — Чья-то лошадь вывихнет ногу. — шепнул он себе под нос и продолжил бодрее: — Представь, что мимо тебя проносятся воды реки или порывы ветра. То, что ты ощущаешь, было всегда, но раньше ты этого не замечала. Как никто не замечает. — Кроме вас? Бруно открыл глаза, улыбаясь интересу, отраженному на лице Олайи. Он и прежде видел этот блеск в её взгляде, но всякий раз девушка не решалась спрашивать мужчину о колдовстве. — Я боюсь. Магии. Особенно колдовства о будущем. Ничто не цепляет в Касите, даже ураган Пепы, что может убить. Даже его я не боюсь, но ваш отрешённый взгляд и неумолимость грядущего… — Оно благосклонно, и даёт время осознать многое, — мягко произнёс мужчина, касаясь пальцами своего виска. На самом деле, иногда он тоже боялся этой мощи, но девушке об этом знать не следует. Он ответственен. Он всеведущ. Олайа кивнула, хотя во взгляде у неё не было уверенности. — Мне страшно, — просто произнесла она, прижимая губы и сдерживая слёзы. Бруно лишь слегка наклонился, протягивая к ней руку, как Ола уже обнимала его, всхлипывая и с трудом вдыхая воздух в легкие. Укрыв узкие, но натруженные плечи, Бруно позволил себе быть честным и вложил в прикосновение всю трепетность своего сердца. Несколько нужно быть отчаянной. Насколько нужно быть потерянной. Насколько нужно забыть о вере, чтобы хвататься за колдуна Бруно. — Если бы это были не вы, я бы бежала прочь, — прошептала девушка. Бруно не вздрогнул, но сердце его пропустило удар. Колдун прижался скулой к её макушке, осторожно пройдясь пальцами по чёрным кудрям. Сердце громко ухало в груди, и по телу разливалось тепло. Он любит, так любит. Это не влюбленность — это судьба. Едва Олайа зашевелилась, он убрал руки и отстранился. Олайа продолжила говорить, звеня возмущенным голосом: — И что, я теперь всегда буду слышать эти крики? — она не плакала, но взгляд таил в себе обреченность. Печаль на лице Олайи заставила гнетущую таинственность рассыпаться на осколки: Бруно глубоко вдохнул, качая головой и вдруг слыша гомон птиц и свист ветра в упругих мощных листьях, на которые не обращал внимания. — Нет-нет-нет, — начал уверять он девушку, выпрямляя спину и отстраняясь, — ты просто не бойся. Только не бойся и не страшись. Бруно неуверенно протянул руки ладонями кверху. Олайа без сомнения вложила свои руки в его, но пристального взгляда не отвела. — Я объясню тебе, что это за дýхи, и со временем всё пройдёт. Она ещё не спросила, но Бруно уже предрек себе сложный вопрос, на который очень хотелось ответить честно. Время ещё не пришло. Бруно лишь сжал её ладони сильнее, внимательно их изучая. Её руки были отмечены шрамами. И всё же их украшала молодость. — Почему я это слышу?.. — на грани шепота пролепетала девушка, хватая Бруно за плечо. Он почувствовал её касание за секунду до того, как женская рука легла на него. Это ново — предсказания в виде осязаний. Это не так, как всегда. Бруно запомнил свое состояние, и отодвинул своё открытие, чтобы всецело посвятить себя страждущему вопрошающему. Олайа искренне хотела знать, а он обязан был рассказать обо всём. Но что он мог ответить? Олайа начала слышать иное из-за частых предсказаний Бруно о ней. Его мысли, его чувства были обращены к ней последний год, теперь же она страдает. Как объяснить и не напугать? Он должен быть честен. Он хотел быть честен и откровенен с ней, хотел бы выложить всё, как на духу, но ещё не время. Да и придет ли оно когда-нибудь? Бруно услышал зовущий голос комнаты предсказаний даже на расстоянии. Ему было стыдно за то, что он привлёк внимание своего дара к ней, оттого сказать правду было ещё сложнее. Как странно. Мирабель не обрела дар, хотя мечтала о нём, Олайу же отметила сама магия. Точнее, дар Бруно. Или сам Бруно… — Я не знал, что такое возможно, — выдохнул он, закрывая глаза и расслабляя ладони, не удерживая девушку. Ола сильнее ухватилась за него пальцами, вслушиваясь и внимая. — Такого не было прежде ни с кем, а магия… Никто нас не учит, мы сами должны проторить себе дорогу. Как видно, не зря колдунов прежде сторонились. — Это моя плата за общение с вами и Луизой? — смутно догадалась девушка, притягивая мужчину к себе ещё ближе. Бруно на вдохе повернул голову в сторону, мягко накрывая её руки и заставляя отпустить его одежду. Олайа послушалась. — Это… Это просто последствия. Я так думаю… Плата — слишком жестокое определение, ты не находишь? «Не нахожу», — шептали зелёные глаза. — Я не смеюсь, но всё может обернуться даром. — Я не просила… — Я знаю… Огни в глазах вновь спрятались на глубину. На солнце становилось всё жарче, но Бруно всё равно прижал девушку к себе, разрешая выдохнуть напряжение и выплакать последние слёзы. Всё равно лучше, чем злость и ненависть. Крепко обняв худое тело, Ола горячо выдохнула в грудь Бруно, шипяще дыша и давя всхлипы. Страшно и немножко обидно. Он гладил её по волосам и скрытой ими спине, молчал и обнимал так, как будто согревал. Ола провела пальцами по мужским ребрам, словно по стиральной доске, и громко икнула, наглотавшись воздуха. Слёзы прошли так же внезапно, как и наступили. Бруно тихо рассмеялся, почти целуя её в макушку. Простит ли она его, когда узнает в своих бедах его вину? — Последствия того, что я дружу с тобой и Луизой? — тихо прошептала девушка, наконец подняв голову и шумно выдохнув. Бруно задумчиво промычал, отнимая руки и оттягивая освободившимися пальцами жесткие пряди волос назад и поднимая голову к синему небу. — Не думаю, что Луиза имеет к этому отношение. Олайа коротко кивнула, принимая его слова, и медленно легла на спину, вглядываясь в бесконечно глубокое и высокое небо. — Не вините себя.

~***~

По мере его рассказа лицо у девушки постоянно менялось: то хмурое, то задумчивое, то печальное. Она с подозрением смотрела на своего друга, узнавая, что отмечена не просто магией, а прорицанием. — Иными словами, ты вошла в реку времени, чувствуешь её течение. — Почему реку? Я думала… Луиза говорила, что есть пески времени. — Я подумал, что тебе так будет приятнее и проще. Ты же любишь воду. Странная тишина замерла между ними. Олайа, ощутив касание чужой заботы, зарделась. Бруно тоже смутился, хотя, кажется, и не понял, что произошло. — Я смогу видеть будущее? — Увы, — тяжко вздохнул мужчина, опуская голову, — это навряд ли, хотя я ничего не исключаю. Возможно, тебя будут посещать внезапные видения или странные образы. Грядущее не видится тем, кто не готов это воспринять. Учитывая твои слова, думаю, видения будут посещать тебя во сне. Но понимать язык предсказаний, тем более через сны, сложно. Даже мне не всегда удается… — Так это всё бессмысленно? — удрученно воскликнула Ола, расправляя плечи. — Это иначе. Просто иначе, ты привыкнешь. Будешь слышать, будешь видеть и знать. — И бояться! — Бояться не нужно. Я буду с тобой, — пообещал Бруно. — Ты же смышлёная, Ола. Ты найдешь применение. Будешь чувствовать то, что есть, но чего раньше не ощущала. Его слова заставили лицо девушки возмущенно перекоситься. Бруно уже пожалел о сказанном, как девушка встрепенулась, тихо, но твёрдо произнося: — Зовите меня «Олайа». Вы произносите это красиво. Ола. Это прозвище вырвалось само собой, хотя Бруно уже давно желал назвать её так, по-домашнему, по-молодёжному. Девушка пересекла эту попытку, но у Бруно всё равно оставалось ощущение, что он не остался в проигрыше. Олайа звучала в груди звонко и ощутимо, с золотым жаром солнца. — Хорошо, Олайа. — Так. Зачем мне, — прочистив горло спросила девушка, смотря на траву перед собой, — чувствовать что-то ещё? Не знала бы дальше, в самом деле… Зачем? — Я не могу объяснить, — наклонил он голову вбок, — всё равно, что спросить, зачем тебе слышать. Или видеть. Или чувствовать прикосновения, — Бруно задумчиво коснулся плеча девушки, замирая, и пристально глядя на свои худые пальцы. Словно для весомости своего аргумента, мужчина сильнее сжал плечо притихшей Олайи. Она робко коснулась кончиком пальца его ладони. Когда их глаза встретились, девушка забыла вдохнуть, а потом вдруг оживилась, вскакивая и подхватывая волосами весёлый ветер. С ним словно и все её сомнения неслись прочь. Глянув на площадь внизу, хорошо виднеющуюся с пригорка, девушка засмеялась, вытягиваясь к ясному небу, и указала пальцем на людей внизу. До полудня было ещё много времени, одиночные человеческие фигуры текли медленно и лениво. — Знаете, как смешно наблюдать за человеческим городом сверху? Все возятся, копошатся. Ходят по улочкам, как маленькие муравьи. Бруно оперся локтями о колени, внимательно глядя на подругу. Не поймав в его взгляде одобрения и понимания, Олайа надула губы, фыркая и присаживаясь прямо перед мужчиной. Его внимательный взгляд всё чаще смущал её. Хотелось что-то делать, не сидеть на месте. У Олы затряслись прожилки, будто ей пришлось перетаскать камни мешающие течению реки. — Знаешь, как грустно наблюдать за человеком, который лишь смотрит на чужую жизнь с горы? — Олайа хотела вообразить. — Хочешь, покажу тебе комнату предсказаний?

~***~

— Это же… — Олайа кралась по Касите, как мышка, боясь обратить на себя внимание. Её провожатый, пусть и не был столь насторожен, но тоже был тих и ступал беззвучно, осторожно. Впрочем, казалось, для него это не составляет никаких усилий. Бруно обернулся, когда Олайа задержалась возле семейных фотографий. — Раскрашенные! А это кто? Бруно, это же ты маленький! — громко прошептала девушка, пытаясь ухватить колдуна за руану и обратить его внимание на находку. Словно он не мог наблюдать фотографию каждый день. — Сколько вам здесь? Пять лет? О, а когда я была маленькой… — Я знаю, — перебил её шёпот мужчина, кивая головой в сторону своей комнаты. Он хорошо помнил маленькую Евлалию, пусть та была и в видении. …маленькая девочка лет шести-семи обнимала Жозефину. Длинные кудри матери были сплетены с такими же вьющимися волосами дочери в простое плетение. — Я помню… «Какие глаза», — восхитился Бруно, вызывая своим голосом сразу две женские улыбки. Он склонил лицо ниже, и маленькие пальчики тут же схватили его за нос. Девочка громко засмеялась, шлепая неосторожным движением неизвестное ей существо и глядя в большие удивлённые глаза. Проход в комнату Бруно слишком отличался от озарённой солнцем Каситы, чтобы быть её частью. Олайа на всякий случай обернулась на двери других Мадригаль и недоуменно воззрилась на тёмный подъëм в башню Бруно. «Вырезанный на деревянной двери мужчина сурово взирал на неё, удерживая в своих руках время и непреклонно являя грядущее». — Точь в точь, как в моём сне. Может, это было предсказание, а не воспоминание? — пошутила девушка, поднимаясь по лестнице к волшебной двери. До того, как колдун отворил её, изображение на входе слабо засветилось, напугав Олу до чёртиков. — Ах ты.! — не сдержалась она, делая шаг назад и пригибаясь. Бруно усмехнулся, толкая дверь и делано приглашая девушку пройти в свою обитель. — Прошу, сеньорита, — склонился он, когда Олайа проходила мимо него в тёмную прихожую. Или переднюю? Часть коридора? Девушка даже ощутила слова мужчины на волосах и шее, но её внимание было всецело приковано к невероятному проходу в главное помещение. Занавеска из нескончаемого песочного водопада в виде больших песочных часов завораживала. — Просто… нет слов, — наконец выдохнула девушка, вздрагивая от шуршания под ногами. — Песок? — Он здесь везде, — пожал плечами мужчина, подходя к водопаду и отодвигая его часть рукой. Олайа широко распахнула глаза, забывая вдохнуть. Песок повиновался желанию колдуна, словно был обычной тканевой шторкой, и открыл им проход к скромной каменной лестнице. — Проходи скорее. Ола шла медленно, пытаясь разглядеть всё: и непримечательную кладку передней, и свет, пробивающийся сквозь льющийся песок, и Бруно, вдруг ставшего похожим на образ из её снов. В своей башне он явно чувствовал себя намного увереннее. Если здесь так, то насколько же невероятно в спальне? А в комнате предсказаний? Или это одно помещение? Нет, это же башня! Олайа зажмурилась, слыша лишь шум песка, и ступила наконец на лестницу. И перед ней предстало… — Не лучшее архитектурное решение, — усмехнулся мужчина за её спиной. — Это… лестница.? И всё? Ола была не в восторге. Бруно слышал, как она водит сухим языком по нёбу и пытается промочить горло слюной, которой не было, так неприятно впечатлил её образ комнаты предсказателя. Бредущий по тонкому канату между забвением и судьбой. Крикни — она обернётся и даст ответы на все вопросы. Утянет к себе за горизонт в сполохи искр. Бруно оглянётся и увидит себя в огне, полыхающем не то безумием, не то жизнью. Сон ещё никогда не был настолько тихим и острым. Он не мог представить эту девушку в своей скупой на краски песчаной башне. Лицо Бруно стало суровее. Олайа в башне казалась призрачной и ненастоящей. Её образ вскрывал в памяти былые страхи и мечтания. Бруно явственно ощутил тошнотворное отчаяние от неверия в себя и свою судьбу — разве он мог тогда помыслить, что рядом с ним действительно окажется новый человек? Пусть ещё не жена, и даже не невеста, но добрая подруга. Даже с учетом того, что жена, — Бруно одёрнул себя, — с учетом того, что девушка войдет в его семью и станет новым её членом, она словно не вписывалась в чудаковатое семейство. Или он не готов был делиться откровением и пока эфемерным присутствием ещё одной души в Касите, хотя отчаянно нуждался в помощи, чтобы разобраться в своих чувствах. Но помочь было некому, потому что никто не сможет залезть к тебе в сердце и разложить всё по полочкам. Со всем приходилось справляться самостоятельно. И сложнее всего было быть честным с собой и называть вещи своими именами. — Столько песка, — выразила она очевидную мысль, стягивая с ног альпаргаты и робко ступая босыми ступнями по холодному песку. Вместо насмешки Бруно ощутил неприятный стыд. Он предвидел, как прекрасный цветок чахнет в тусклом свете и пытается отыскать ответное тепло, теряясь в эхе холода. — Пески времени и абсолютное безразличие судьбы, — звенящим голосом сказал мужчина. Эхо неприятно и гулко отразилось от стен и лестницы. «Внутренний мир. Это его внутренний мир», — билось в голове. Луиза говорила, что комнаты в Касите под стать их жильцам, и пока что картина Олу совсем не радовала. В башне было сухо, но мрачно и одиноко. А еще темно, но темень эта не была похожа на непроглядные влажные джунгли ночью, сверкающие глянцевым каплями. Эта темень была белёсой, матовой, бледной и очень скучной. Быть может, дальше будет лучше? Ведь Бруно не такой. Ола взглянула на колдуна, которого одновременно любила, уважала и побаивалась, и скромно улыбнулась. В его тёмных глазах глубина, хрусталь и гранёные изумруды. И пусть его руана пыльная, а волосы припорошило сединой, в нем не было сухой мрачности и отрешенности. Ола чувствовала его живость даже кожей: такое же состояние проходило к ней близ воды. Бруно нравился Олайе намного больше, чем его странная башня. Однако её размеры поражали. Бруно взглянул наверх, повторяя за гостьей, и сам вдруг поразился тому, насколько монументально и величественно было помещение. Огромные охристые стены тянулись ввысь и молчали, тая неизвестность в своей высоте. Он смотрел на них по-новому. — Стекло делают из песка правда? — отвлëк его от увлечëнного разглядывания тающей вдали верхней площадки женский голос. Бруно согласно кивнул, опуская голову и чувствуя прилив крови к голове. — Может и песок раньше был другим? Просто разбился на множество маленьких песчинок, что раньше были одним большим драгоценным камнем. Девушка присела — Бруно повторил за ней, — и набрала в пригоршни песок. Поднеся импровизированную лодочку к лицу, она пыталась поймать свет и доказать себе, и Бруно, внимательно наблюдающему за её действиями, что песок этот точно не простой, а чистый и волшебный, как благородные камни. — Ну, — примирительно вскинула брови девушка, просыпая песок на юбку, — на илистый точно не похож. — Даже если он был кристаллом этого не вернуть, — подытожил мужчина, поднимаясь и протягивая отряхивающейся девушке руку. — Но ведь вы делаете… Подниматься по лестнице без чужой помощи трудно даже молодым и энергичным девам, прежде всего из-за высоты и постоянного хождения по кругу. Бруно привык. Олайа крепко держалась за его ладонь, второй рукой придерживая длинную юбку. Она то и дело вертела головой, стараясь усмотреть каждую мелочь, но от стенки далеко не отходила, едва не вжимаясь в неё спиной. Бруно поднимался медленнее обычного. — Я правильно пыталась залезть через окно, в следующий раз так и сделаю! Бруно слабо улыбнулся, продолжая путь. Следующий раз? Быть может. Он был бы совсем не против. — Лишь бы я успел одеться, — он услышал, как Олайа позади тихо фыркнула, что-то бурча себе под нос. — Меня всё это пугает, — призналась девушка спустя время. — Высота? — Тишина. Почему тут так пусто? — На подъёме, да. Впрочем, не скажу, что в основной комнате живописнее. Разве что мрачнее. Ола сконфуженно поджала губы, стараясь дышать носом: Бруно, к её удивлению, шел ровно и бодро. Кто бы мог подумать, при его-то худобе! Юбка так и норовила выскользнуть из руки и запутаться в ногах. — Луиза говорила… —… что комнаты отражают хозяина. Я не знаю, так ли это. — Точно не так! — она всё-таки вдохнула через рот, и теперь лёгкие начинало жечь. — Вы же… Олайа замолчала, когда Бруно резко остановился и посмотрел на неё через плечо. Она не видела поджатых губ мужчины, но взгляд, хмурый и сосредоточенный, даже не направленный на неё, вдруг пробрал до мурашек. Разогретое тело вдруг похолодело и сжалось от неприятного чувства… Уловив перемену в её настроении, колдун наконец развернулся к девушке всем корпусом, приподнимая седеющие брови и вопросительно, даже невинно, глядя на незакончившую мысль Олу. Девушка прикрыла рот, сильнее сжимая кисть мужчины, и смущенно глядя под ноги на страшные неприветливые ступени, что, казалось, вот-вот рассыпятся. — Вы же… добрый и понимающий. Не столь мрачный. — Я не очень люблю гостей, — ровным голосом вдруг начал говорить мужчина. — Точнее людей, приходящих за помощью, а затем проклинающих пророчества. С незнакомцами я намеренно хмур и отстранён. — Не припомню, чтобы вы сторонились меня, — задумчиво проговорила девушка, ощущая, как Бруно сильнее сжал пальцы на её руке. — Погодите, вы… Бруно забыл, как дышать, обращаясь в слух. Он едва не споткнулся, чувствуя, как замедляется время, но девушка вдруг отвлеклась, так и не закончив мысль, с удивлением обнаружив в стене несколько гладких сверкающих изумрудов. Бруно продолжил, испугавшись догадливости Олы, пока освещение с жёлтого менялось на холодно-зеленое, словно под водой, завораживая её красотой. — Люди многого не понимают, — тягучим низким голосом говорил Бруно. — И понять ни за что не захотят. Проще сдвинуть гору, чем заставить человека поменять точку зрения. — Луизе точно проще… Олайа почти испугалась его смеха, лишённого веселья, но, когда Бруно оглянулся на притихшую девушку, то едва не запнулся о ступеньку. Ола облегчённо выдохнула: его тёмные глаза сверкали осколками озорства, а искажало его голос не лицемерие, а эхо. — Непонимание рождает страх, а за ним и агрессию. Поэтому не бойся. Я всё покажу тебе. Следуя за Бруно, пусть и в комнату предсказаний, Ола не боялась. С ним было не страшно. — Страшнее быть одной, наедине с этим. — Ты никогда не бываешь одна, — загадочно изрёк мужчина. Ола не успела задать вопрос: словно в танце, он потянул её за руку и вывел на ровную площадку с выпученными из камня рельефами. Страшные нечеловеческие рожи неприветливо замерли в окружении изумрудов и пустых табличек с предсказаниями. Из прохода между ними веяло холодом и мраком.

~***~

Бруно приостановился перед вратами в основные покои. Дальше — комната предсказаний — голова башни Бруно, рядом с ней — сердце, спальня. К ним ведёт лестница из страхов и сомнений. Олайа, вторя Бруно, остановилась перед массивным входом, созданным словно для великана. Даже закрытыми глазами Бруно видел, предсказывал, как девушка, пристраиваясь ближе к колдуну, со смешанными чувствами глядит на барельефы, обрамлённые изумрудом предсказаний. — Здесь светлее, — прошептала она за его спиной, поднимая голову к высокому потолку, на котором тоже были вырезаны сложные даже в своей простоте узоры. Бруно кивнул, оглядываясь на Олайу через плечо. — Странное ощущение. Я как будто в другой мир попадаю. — Отчасти, — глухо отозвался мужчина, ступая в первый проход. Порталы, не просто двери и врата. Бруно терял это ощущение в основной Касите, но в его башне все двери казались волшебными. Заставляли трепетать от уважения к пространству, каждый раз новому. Переход в другой мир, Олайа верно подметила, ощутив на себе предвкушение перехода. — Пойдём, — он взял её за руку и осторожно ступил в чистую галерею с ликами и волшебной вязью на стенах. Колдун мягко подтолкнул её, Ола задрала голову к верху, неуверенно глядя на мужчину. — Всё хорошо, — прошептал он. — Стоит признать неизвестность, как она придаёт тебе силы. — Поэтому вы исчезли? — нервно огрызнулась девушка, дернув головой, и тут же виновато вдохнула, прикрыв рот рукой. — То есть вернулись… вы поняли? Бруно кивнул, давая ей время освоиться в новом пространстве. Олайа косилась на рельефы, касалась руками шершавых стен и вглядывалась немногочисленные неясные предсказания, тускло сверкающие в темноте. — На лестнице я хотела сказать, что поняла, отчего не чужая для вас. Не только в Луизе ведь дело? — получив подтверждающий её мысли кивок, Олайа коснулась холодного предсказания в стене. На нём был изображён весь Энканто. — Я вспомнила, мама говорила, что ходила к пророку, когда я только родилась. Вы были очень рады тогда. Бруно с трудом сглотнул, дрожаще выдыхая и медленно отводя взгляд в сторону. Его почти колотило, но в то же время он был невероятно спокоен. — Если бы я знал, — тихо прошептал он, глядя на отражающиеся в стенах предсказания, — какой ты вырастешь. Казалось, он говорит это со скрываемой грустью. Ощутив родственное тепло, укутывающее в мягкое защитное одеяло, Ола прижалась к Бруно и крепко обняла его. Чистое прозрачное чувство не застилало ей глаза и разум. Олайа была очень рада. Едва касаясь девушки, провидец погладил её по волосам и осторожно положил руки ей на плечи, ненавязчиво отталкивая. Кажется, он не испытывал той же детской лучистой радости, так насторожен и опаслив был его внимательный тёмный взгляд. — Тогда для меня это было высочайшим счастьем, — кивнул он, прикрывая глаза. Да, в то время счастливое детство ребёнка стало спасением во влажной духоте его заканчивающейся юности. Радость по-прежнему разливалась в улыбающейся девушке, освещая и пространство вокруг. Её невероятному счастью не было предела, как будто она наконец встретилась с родным отцом: Бруно был нежен с ней с той же заботой, какую показывал Эверест. Одна мысль о детях заставила голову Бруно похолодеть. Она была ребёнком. Маленькой девочкой, крошкой, когда ему исполнилось почти тридцать, даже радость в изумрудных глазах не обеляла это осознание. — Это же так круто! — пропела Олайа, хватая мужчину за плечи и сильно встряхивая его. Он явно не понимал их счастья, и Ола была намерена исправить это. — Вы знали меня, когда я была ещё младенцем! Это… словно знакомство в другой жизни! Бруно, это не случайность, это судьба! Обалдеть, уму непостижимо… — продолжила она восхищаться, отстранившись и начиная наматывать круги по коридору. — П-почему в другой? — мотнул он головой, убирая волосы с лица. — Ну, я же ребёнком была, — фыркнула девушка, — всё равно, что другим человеком. Я не помню ничего, так что для меня точно как в другой жизни. А вдруг мы и в прошлых жизнях встречались?! — Ты веришь в прошлые жизни? — слабо улыбнулся мужчина, осмысливая слова девушки. — Конечно! И в будущие тоже. — Я тоже верю… будущему. В комнате предсказаний было прохладно. Стылый воздух спал в ожидании искры волшебства, и только Бруно переступил порог, комната зазвенела и закружилась, хотя глазами это было невозможно увидеть. Слабое, едва ощутимое изменение, заметил лишь Бруно — Олайа зябко поёжилась, оглядывая купол и странное свечение, исходящее непонятно откуда. Она не видела и не слышала, но ощущала нечто непривычное, как будто надеваешь новую одежду. — Я привёл тебя не ради праздного любопытства, — обратил на себя внимание колдун. Очень бережно, со всем трепетом, он провел Олайу к дальней стене, наказывая обходить центр, где была сконцентрирована наиболее мощная энергия, в этом помогали узоры на стенах и конфигурация комнаты. Даже воздух здесь казался наэлектризованным, плотным. Как вода. Стоило ей сравнить это место с текучей силой, девушке почудилось, что её тело начинает парить: схватив свободной рукой юбку, она убедилась в том, что плотно стоит на ногах, но ощущение лёгкости тела не прошло. Прижавшись спиной к стене, девушка напрягла пальцы, пытаясь схватиться за гладкую поверхность пола. Бруно видел её метания, но сурово молчал, взирая на неё с высоты своего роста. Странно, но не критично. Олайа обнаружила в себе смелость внимательнее разглядеть узоры на куполе. — Отчего не ради любопытства? Здесь были другие потоки. Сильные и чистые. Олайе и без того было трудно находиться в комнате прорицаний, и Бруно почти пожалел, что позвал её сюда, но, с другой стороны, ей было это необходимо. Ощутить на себе прикосновения течения магии, чтобы без промедления обнаруживать её в мирной жизни, чтобы не пугаться. Длинная лестница позволила привыкнуть погрузиться неспешно. Бруно сел перед девушкой на колени и слабо улыбнулся, осторожно накрыл её глаза чистой ладонью, горячей и живой. На лице осел жар. Олайа медленно выдохнула, задерживая дыхание. — Смотри… Смотри. Только не глазами. Незнакомое безмятежное состояние жидким туманом, похожим на объятия воды, накрывало их. Олайа во все глаза смотрела на яркие пульсирующие чистым светом звёзды и вслушивалась в собственную тишину. Такие же яркие звезды снились ей уже не первую ночь. Кажется, ей это снится, потому что во сне всё было озарено светом. Она забыла, что на улице наступал жаркий день. — В чём смысл? — Знать судьбу, — без промедления ответил Бруно на пространный вопрос. Но здесь всё иначе. Здесь всё ясно и без слов. Олайа поняла, медленно кивая и вытягивая позвоночник. — Зачем знать? — Чтобы принять свой путь. Не отвлекаться от сути, — Олайа снова кивнула, сжимая руки Бруно и медленно выдыхая. Глаза мужчины светились странным светом. Казалось, она разговаривает вовсе не с Бруно, а с чем-то иным. Становилось теплее. Бруно видел, как в глазах её, искристых и глубоких, пропадает рябь мыслей, скачущих в голове, подобно маленьким лягушатам. Сознание очищалось от мусора, благодаря искреннему желанию разобраться, благодаря безоговорочной вере. Бруно не сомневался — это место уже не позволяло оставаться сомнениям, — и тихий вкрадчивый голос говорил девушке о ясновидении, о чистоте и судьбе. — … вокруг нас множество путей, невидимых обычному глазу… видя основной путь, зная наверняка, есть возможность не заплутать в паутине. Бруно не знал, почему есть так много путей развития. Особенно часто он видел их, будучи маленьким мальчиком. Вокруг было много детей, перед которыми открывалось множество дверей, но не все из них были верными. Некоторые лишь уводили человека блуждать. Некоторым же был уготован один единственный путь. Такими были все дети семьи Мадригаль, даже Мирабель. — … если мы сворачиваем и начинаем идти не в ту сторону, нити натягиваются, пытаясь нас задержать, предупредить, — перед глазами Олайи предстали человеческие образы, касающиеся тонких светящихся паутинок. Точно такие же привиделись ей в сегодняшнем сне. — Не всегда люди могут заметить знак, уж тем более понять его. Нужно воспринимать, сохранить нити. Однако люди не замечают предупреждения, уходят совсем не туда, куда им нужно, и нити рвутся. Олайа ощутимо вздрогнула, вцепляясь в руки Бруно — взгляд её терялся, внимание уходило. — Смерть? — Переход, — кивнул Бруно. Олайе было очень страшно и странно принимать эту мысль, в отличии от колдуна, она не видела пути. Для неё смерть была концом. Олайа всё ещё не понимала его спокойствия, но спорить не могла — в этом месте всё казалось правильным, пусть пока непонятным. Словно она тоже об этом знает, но всё время забывает. Как песня из сна, слова которой ускользали, стоило ей попытаться запеть.

~***~

Касита радостно забренчала напольной плиткой, когда девушка осторожно, держась за стенку, вышла в коридор второго этажа. — Я без сил, — выдохнула она, прикрывая глаза, ноги у неё болезненно подгибались. Камило вцепился в край пончо, размышляя, стоит ли ему подойти. В конце концов, проигнорировать её появление было бы невежливым — так он оправдывал собственное желание показать себя. Ола заметила его прежде, чем он успел познакомиться, и от её тяжёлого взгляда, похожего на изумрудные предсказания Бруно, боевой настрой словно смыло. — Эй, hola, — он махнул ей рукой, не выпуская край пончо, и смутился, пытаясь расправить одежду, смятую от волнения. — Hola… Камило, — оглядев парня, устало изредка девушка, выпрямляясь и оборачиваясь — как раз в этот момент из тёмного коридора выглянул бодрый Бруно. Странная тишина повисла и осела на полу.

~***~

— Ола, прости меня, я правда, — девушка тревожно умолкла, пожимая плечами и опуская глаза. — Я. Виновата перед тобой. Мне так жаль. Она раскаивалась. Изабелла картинно утëрла слёзы платком. Или вовсе не картинно? Олайа ощущала странное противоречие внутри и неспособность различить действия теперь уже бывшей невесты брата. Изабелла стояла на ступеньку выше, а маленькая глупая Ола просто принимала пёстрые цветы на груди Изабеллы за человеческие глаза. Ей здесь определённо нравилось всё меньше. Касита была переполнена переживаниями и эмоциями, виной и недосказанностью. Её и без того бедная головушка пыталась унять дребезжащие осознания, пришедшие к ней в башне Бруно, странное поведение Камило и раскаяние Изабеллы. Едва ли она могла вспомнить, когда вокруг Евлалии Розье крутилось столько происшествий. — Я поняла, почему тебе приглянулся Эрнандо, — задумчиво прошептала Олайа, невольно сравнивая брата с Камило. — Он стойкий, в нём нет лишних эмоций, с ним спокойно и видит больше, чем картинку. Даже я поддаюсь твоей чарующей красоте… Эрнандо иногда был непробиваемым ослом, ни одна из девчонок их района, краснеющих при взрослом старшем брате Олайи, не привлекла его красотой или женскими хитростями. Непробиваемый остолоп, как однажды выразилась её знакомая, раздраженно выходя за дверь. Эрнандо тогда на бурную реакцию девушки лишь пожал плечами. Луиза говорила, что Камило пользуется популярностью у девушек. А ещё он странно робел и неестественно вытягивался, целуя её руки сегодня в приветствии. Тряхнув головой и кистями, всё ещё горящими от чужих прикосновений, Олайа сконцентрировалась на потерянной Изабелле, говорящей что-то о любви и прощении. О жизни. — Так-то реально хороший мужик, — протянула Олайа, подметая подолом юбки посыпавшиеся из Изабеллы цветочки, пока девушка описывала в красках все достоинства своего возлюбленного. И этот идеал почти на ней женился, надо же. И бросил её — Иса с тоской взглянула на девушку — ради своей prima. Или действительно из-за дурости её самой? Ола, искоса наблюдавшая за внутренними терзаниями Мадригаль, отражавшимися в мимике её лица, предпочла вовсе её не трогать. Она еще помнила, какой испуганной и пораженной выглядела волшебная девочка, когда Ола без всякой обиды обратилась к ней во второе своё посещение Каситы, когда семья Мадригаль официально принесла ей извинения за грязные подозрения. Евлалия Розье, говорят, плод порочной связи родных брата и сестры. Евлалия Розье, говорят, влюблена в своего брата Хосе. Перед глазами восстал образ изучающих глаз сына Пепы — девушку начало мутить и потряхивать от холода. Как же грязно и мерзко. Олайа вышла из комнаты вслед за притихшей Изабеллой, вдыхая чудесный пресный воздух. Даже приятный нежный запах цветов вызывал отторжение. У неё и бывшей невестки никогда не было откровенных разговоров, и Ола бы предпочла, чтобы так оно и оставалось — Эрнандо всегда запрещал ей и Хосе лезть в его дела. Ола задумчиво промычала: пусть у старшего брата и не было секретов, Олайа словно бы не касалась значительной части его жизни. Та же Изабелла… Ола проморгалась, жгучий луч солнца привёл в чувства и подарил энергию. Что она там обещала Изабелле? Поговорить с братом? — Останешься на обед? — ласково спросила девушка. Голос её удивлённо замер, когда, завидев девушек, дядя Бруно отвлёкся от своих сочинений, откладывая их на резную тумбу, и начал подниматься по лестнице. — Ола, я очень благодарна тебе, мне… — быстро залепетала девушка, поворачиваясь к дяде боком и испуганно вытягиваясь. Ола благосклонно кивнула, поправляя смятую юбку и принюхиваясь к своим волосам. Непривычная сладость пыльцы щекотала нос. — Пока не за что. На обед не останусь, — отказалась девушка, спускаясь на одну ступень и глядя на Изабеллу из-за плеча. Словно зная наверняка, что ей помогут, девушка протянула руку, и Бруно тут же подхватил её, помогая спуститься по лестнице. Изабелла поражëнно отступила назад. Едва ли её взволновали мысли об отказе отобедать в компании Мадригаль. Пара уходила из Каситы тихо и незаметно — шум на кухне их не задел, не прельстил и не увлёк. Словно в танце, дядя Бруно вёл Олайу осторожно и бережно, но при этом едва касаясь её. Ола не была удивлена, напротив, каждые действия и жесты были ей привычны. Изабелла прикрыла рот рукой, отворачиваясь и слыша гул собственного сердца. Когда они так успели сдружиться?

~***~

— Всё прошло хорошо? — участливо спросил мужчина, когда входная дверь за ними закрылась. Ола тяжко вздохнула, прикрывая глаза, и уверенно кивнула, расправляя плечи. — Надо будет зайти к Эрнандо в мастерскую, я думаю… — Какая встреча! — рассмеялся рядом громкий грузный голос. Ола сначала не узнала его — столько сарказма и насмешки было в речи сеньора Сальседо. Удивлённо раскрыв глаза, девушка даже забыла поприветствовать его — так неприятно ей стало от сальности голоса ювелира. Бруно, выступивший чуть вперёд, вдруг показался очень высоким и сильным, хотя был намного ниже мастера. — Сеньор Сальседо, — прохладно проговорил колдун, склоняя голову набок. Теперь и на него Ола смотрела недоумённо — столько равнодушия было в этом скромном приветствии. Она решительно ничего не понимала. Впрочем… Справедливо рассудив, что и у самой Олы есть недруги, девушка пропустила мимо ушей и сердца недоброе напряжение между мужчинами. — Сеньор Мадригаль… — Рада вас видеть, — почти не слукавила девушка, выступая вперёд. Сальседо обладал не самой приятной чертой — мужчина был вспыльчив и не имел ни капли стеснения, и хотя сама Ола редко наблюдала его в таком состоянии, Эрнандо, его ученик, порой описывал чудачества мастера. Наблюдать зарождающуюся ссору Ола не желала. — Что вы здесь делаете? При виде её оскал мужчины сменился на ласковую улыбку. Взяв девушку за руки, мужчина поцеловал её пальцы и прищурился от удовольствия. Бруно за её спиной поперхнулся. Олайа смутилась, сжимая руки в кулаки и прочищая горло. Сальседо был одет в рабочую одежду, и может ли быть… — Дорогая сеньорита. Вы сияете ярче солнца в этот день. Помимо прочего… сеньора Мадригаль попросила меня восстановить роспись на фасаде Каситы. — Тут была фреска? Я не знала. Сеньор, вы её писали? — Альсекко. Ты угадала, — рассмеялся мужчина, отпуская руки девушки и касаясь стены рукой. — Думаю восстановить первоначальный вариант. Разве что немного подправить из пожелания заказчика. — Уже сейчас начинаете? — заинтересовалась Ола. Роспись? Интересно. Почему Касита её не восстановила.? — Нет-нет, лишь подготовительный этап. Эскизы ещё не одобрены. — Вы всегда подходили к делу основательно, — улыбнулась девушка. — Покажете? — С превеликим удовольствием! Они в мастерской, как раз скоро я собираюсь туда. Ты хотела встретиться с братом? Олайа настороженно замерла. Знаки, подсказки, судьбы… Слова Бруно не выходили из головы и заставляли думать: значит ли это, что ей просто необходимо поговорить с Эрнандо по поводу Изабеллы? Сама судьба толкает её туда. Пока девушка задумчиво мычала себе под нос, Бруно осторожно приобнял её за плечо — Олайа не отреагировала, кусая губу изнутри. Сальседо пронзил его острым взглядом. — Я слышал, вы согласились отобедать у нас. Матушка расстроится, если вы откажетесь от своих слов, — ему самому было неприятно изображать враждебную вежливость, однако иначе с этим мужчиной Бруно говорить просто не мог. Сальседо так и источал ненависть по отношению к провидцу. — Да, я зайду, — вдруг отмерла девушка. — Проводить тебя сейчас? — переключился мастер. — Я домой. Вечером зайду, чтобы с Эрнандо пойти. Да-да, так и сделаем, — потерянно закивала девушка, взмахивая рукой и шагая в сторону дома. Бруно скользнул вслед за ней, давя в себе ребяческое желание обернуться и показать Сальседо язык. — Это знак, да? — произнесла она через время, останавливаясь и оглядывая улицу. Людей было непривычно много. Сколько же она провела в башне Бруно и комнате Изабеллы? Отец её потерял, точно. — Ты о Сальседо? — тихо прошептал мужчина, пытаясь вспомнить, появлялся ли Сальседо хотя бы на одном видении с Олайей. Девушка неопределённо пожала плечами. — Я сомневалась, но теперь точно надо сказать Эрнандо про Изабеллу. — В самом деле, — с облегчением выдохнул пророк.

~***~

До дня рождения Мирабель оставалось еще много времени, поэтому Джульетта весело смеялась, когда Бруно бродил по дому из угла в угол, раздумывая над подарком любимой племяннице. Он не должен был так думать, выделяя Миру из всех остальных, но не мог относиться к ней иначе — именно она, вопреки запретам и образу страшного злобного предсказателя, нашла его и вернула в семью. В семью, которую он безумно любил. — Бруно, не заморачивайся так сильно! Она будет рада любому подарку от тебя. — Я хочу, — вдохновлённо произнес он, смотря куда-то в потолок, — отблагодарить её. Подарить что-то особенное, но… Бруно бился над подарком уже третий год подряд, и каждый раз Мирабель искренне его благодарила, как будто он дарил ей самое дорогое сокровище, чем смущала дядю. Джульетта уверяла, что Мирабель так любовно принимала, не подаренную вещь, а его внимание и любовь. — Ты уже за месяц начинаешь ходить, словно ударенный молнией Пепы, она же видит, как ты стараешься. Мирабель была одной из немногих, с кем Бруно разговаривал много и откровенно. Она доверяла ему и даже делилась некоторыми секретами, о чем не хотела говорить тёте и, может быть, даже маме. Бруно никогда не обсуждал с сестрой секреты своей племянницы, поэтому не мог знать наверняка. — Одежда, — вдруг пришло к нему озарение. Бруно застыл, только волосы хлëстко ударили его по лицу. — Она говорила, что хочет сшить какую-то коллекцию для… Праздничная одежда. Да. А как выбрать ткань? Помимо привычных цирковых представлений с крысами и рукодельных изделий, сделанных с любовью, хотелось подарить что-то более существенное. Джульетта рисовала красиво и умела сочетать цвета. Оказывается, она тоже задумывалась о покупке тканей для дочери — задумка, которую Бруно не смог бы реализовать без чужой помощи. Потому что у него не было ни денег, ни волшебного дара, который мог бы помочь жителям, ни хорошего отношения со стороны. И всё же Джульетта отправила именно его в разведку. Как странно. — У меня совсем нет времени, — словно отмахиваясь от назойливой мухи, бросила сестра. Лавка ателье его встретила весëлым щебетом женщин, молодых и ровесниц Бруно. Они не шарахались от него, конечно, но словно сторонились, переходя на шепот. Продавец сразу подошёл к нему, внимательно выслушал просьбу, и с великим сожалением на лице сообщил, что такого в его лавке нет. Бруно подумал, что его так настойчиво выпроваживают, однако полноватый мужчина сразу предупредил, что в других лавках он тоже навряд ли найдет нужную ткань, следует идти сразу к ткачам — так выйдет немного дешевле, чем через продавца, хотя и придется ждать какое-то время. Времени у Бруно было предостаточно.

~***~

Он стоял перед обыкновенным двухэтажным домом, выделяющимся разве что большим цветником перед входом. Бруно постучал в дверь, думая про себя, какой же он предсказуемый и глупый. Предсказатель потратил много времени, чтобы добраться до отдаленной части Энканто, специально проходя через дом Эвереста Розье. Как жалко — он шёл за подарком племяннице, но думал о том, как бы встретить девушку из его видений, как юнец грезя хотя бы о короткой встрече. В центре Энканто им было словно не суждено встретиться — за два года он ни разу не пересёкся с Олайей ни на площади, ни у реки, ни на других улочках их прекрасного города. Раньше Энканто казался Бруно намного меньше. После посещения башни, они не виделись целых пять дней. На Бруно вдруг накатило очень много забот, обязанностей, которые он до этого малодушно откладывал из-за сердечных дел. Девушке наверняка надо было свыкнуться с тем, что она узнала в одно утро. Дома Олайу он так и не застал, зато Хосе направил его в нужном направлении, доходчиво объясняя дорогу до ткача Альберто. Приятный молодой человек этот Хосе, хотя взгляд у него по-прежнему пронизывающий до костей. Бруно подавил в себе желание протереть глаза, когда дверь ему открыла Олайа.

~***~

— Ничего удивительного, — рассмеялась она, когда сумела-таки завести Бруно в дом. — Альберто — папин кузен, я с его дочерью хорошо знакома. Наверное, я даже могу назвать её своей подругой. Мы с детства играли вместе. Он не мог понять, почему в этом районе к ней так тепло относились. Словно слухи… плохие слухи родились только в центральной части Энканто, не затрагивая ту часть, где жило само семейство Розье. Разве тут, у подножия гор, люди не должны обсуждать Розье больше всего? — Вот Хосе и отправил вас к дяде Альберто! Тут несколько ткачей вообще-то живет, но конкуренции особой нет, девушки обожают шить и покупать новые ткани. — А где же сам хозяин? — Бруно слышал свой голос словно издалека. Он никак не ожидал увидеть её здесь. Словно мираж, она кружилась легко, едва касаясь пола — точно приведение. Ему не кажется? Олайа остановилась возле высокого механизма, на котором, должно быть, и создают ткани. Голос лепетал с разных сторон, она выспрашивала его о заказе, о ткани, о Мирабель. А потом предложила кофе. Бруно машинально кивнул и опешил, когда ему вручили тёплую кружку с жидкостью, источающей манящий аромат. Вообще-то Бруно отвык от кофе, но не стал ей говорить об этом, отпивая горчащий напиток маленькими глотками. — Их сегодня не будет. Альберто ушел куда-то, наверняка ищет жениха дочери. Где она сама, кстати? Я тут одна до вечера. Мастерская была необычна и интересна настолько, насколько может показаться пугающей комната Бруно. Творческий порядок — так бы он описал это место, яркое, пёстрое, и в то же время сдержанное. Даже висящие на стенах безделицы словно стояли по стойке смирно. — Это… — Бруно обошел конструкцию, забавно вытягивая лицо и часто моргая. Он поднял взгляд на сидящую на столе девушку. Ола поджала губы — он Бруно был похож на маленького стеснительного ребёнка. — Ткацкий станок. Альберто его сам собрал. — Олайа, ты тоже на нём ткëшь? — она внезапно смутилась. Бруно искоса посмотрел на замявшуюся девушку: он никогда бы не подумал, что её можно ввести в такое состояние. — Он учит меня. Иногда мы с Лукрецией, это его дочь, вымачиваем шерсть, но на большее можем не рассчитывать, только если у дяди Альберто не хорошее настроение. — Олайа стеснялась, поджимала ноги к обратной стороне столешницы и скупо улыбалась, осматривая пустой станок, словно ей было совестно чего-то не уметь. — А я пояса ткать умею, — вновь заговорила она, алея. Смуглая кожа едва пропускала красный оттенок прилившей к щекам крови, но Бруно смог его разглядеть. — Тебе нравится? — девушка открыто улыбнулась, но опустила голову вниз, потирая кончик носа. — Да. Раньше делала однотонные, а сейчас научилась делать узоры. Мне очень нравятся ромбы, они похожи на драгоценные камни! Только их почти никто не носит. Олайа выглядела счастливой. Словно промокшая крыса, выпрашивающая у Бруно кусочек арепы. Девушка. Он видел её совсем иной, когда думал о ней. Тогда ещё безымянная, она казалась ему самоуверенной и властной. Сильной, как дикий зверь, с острым взглядом. В предсказаниях она казалась ему такой, и он даже не задумывался, плохо это было или хорошо. Олайа же, однако, оказалась другой, нарочито громкой, шумной, но на самом деле до смешного юной и робкой. Она была обычной девушкой, с которой он заочно познакомился благодаря своему дару. Если бы не предсказания, обратил ли бы он на неё внимание? Бруно чувствовал себя проводником в подземелье, и постепенно, с каждым его выбором в сторону Олайи, он ощущал, как на плечи ложится что-то тяжелое и живое. Ответственность? Олайа не знала своего будущего, иногда сомневалась в выборе, а он, даже не задумываясь, направлял её и поддерживал. Она часто обнимала его из-за вежливости и маломальской симпатии. Обхватывала худую шею и словно укрывала ото всех. Но иногда, когда объятия девушки становились дольше, а веселье утихало, ему казалось, что это он прижимает девушку к груди, закрывая со всех сторон тканью пончо. Словно она хотела спрятаться, а не спрятать. Бруно пересилил себя и подошёл к рабочему столу Альберто. Судя по порядку на столешнице, он был педантичен и не признавал беспорядка. Наверное, ему не понравится просыпавшийся с Бруно песок… — Так значит, тебе нравятся драгоценные камни? — Папе нравятся. Ну, и мне тоже… Эверест привил ей любовь не только к кошкам, но и к драгоценным камням? Она стала слишком часто заминаться и вздыхать, словно задумываясь о том, можно ли вообще что-либо говорить. Бруно сомневался, что при других Олайа могла проявлять ту же стеснительность, и это льстило. Это грело его изнутри и распаляло его тягу к ней. Создавало и раздувало ощущение любовного напряжения, которого он не чувствовал при знакомстве. Бруно отвернулся и выдохнул, пытаясь очистить голову от похабных мыслей. Всему виной его ночные видения, не нужно было поддаваться искушению и искать в будущем новые мгновения с Олайей и им самим. Он должен был идти спать вместо своих ночных гуляний по времени. Искушение… Оно сидело сейчас по правую руку от него и тихо вздыхало, так и провоцируя Бруно хоть на какие-то действия. Обнять, приласкать. Защитить. Её голос вырвал Бруно из мыслей, словно ушат ледяной воды. В нём не было ни призыва, ни соблазнения, но были нити теплого доверия. Он почти ощутил себя подонком, когда юная девушка всё же решилась рассказать ему чуть больше. — Вообще-то папа раньше был ювелиром. До того, как умерла тётя Адель. Бруно стало стыдно. Невыразимо стыдно и грустно. Он не знал, что сказать, поэтому слушал, не смея прерывать скупой ручей звенящих слов. — Он мастерил с сеньором Сальседо, где сейчас Эрнандо работает. Я не знаю, что точно случилось… Мне кажется, папа тогда покалечил руки. А может он всё же горевал по Аделине сильнее, чем хотел показать? Когда я была маленькая, мама с ним часто разговаривала, постоянно что-то щебетала и запиралась с ним в комнате. И говорила-говорила-говорила… Если она не говорила, то папа… злился. Я и Хосе были маленькими, зато Эрнандо с ним начал часто ругаться, особенно когда мама уходила из дома. Поэтому брат любит мою маму. Она защищала его от гнева отца, как пантера. Голос девушки едва заметно дрожал. А руки, несмотря на духоту, становились холодными — Бруно и сам не заметил, как сжал её ладони, печально заглядывая в опущенное лицо. Что он делал? Поддерживал или склонял к нужному ему, Бруно, выбору? — Из-за чего он гневался? — Из-за всего, — громче предыдущего шëпота вскрикнула девушка, широко распахивая глаза и поднимая голову. Она покачала головой, переплетая свои пальцы с мужскими и громко цокнула. — Позже попадало и Хосе, только меня он не трогал. Я тогда его очень боялась, и делала всё, о чем он меня просил. Он однажды напился… и, — Ола быстро оглянулась, приблизила лицо к Бруно, и тихо прошептала рядом с ухом, — он плакал. Плакал и обнимал меня, говорил, что я самая лучшая дочь на свете. Что только я его понимаю, хотя я вообще ничего не понимала. Совсем. Я просто сидела рядом и не уходила… — Олайа замолкла, прижимаясь боком к боку Бруно, и опëрлась головой о его острое плечо. — А потом всё как-то восстановилось, он извинился перед сыновьями. Только папа так и не вернулся к ювелирным украшениям, занялся огородом и руслами — Натальо как раз искал тех, кто поможет воплотить его инженерные решения. Эрнандо взял к себе в ученики друг папы, сеньор Сальседо, у него самого нет детей. Мне кажется, это папа попросил его обучать Эрнандо, потому что… Вообще-то это довольно прибыльное дело. — В Энканто? — девушка на его вопрошающий взгляд лишь неловко рассмеялась, заправляя кудри за уши. — По крайней мере, пока бы у каждого не было по кольцу на каждом пальце. Эрнандо искусный мастер, это правда. Терпения ему не занимать. Хосе вот совсем не любит украшения, хотя тоже умеет их делать. — Олайа, я искренне сочувствую и… — Я знаю, — легко произнесла девушка, качнув ногой. — Я чувствую. Это было довольно странно. Мастера всегда ревностно относились к своему ремеслу, и дети практически всегда шли по стопам родителей. Эвересту же словно было всё равно, чем заняты его дети. Даже Олайу он не стремился выдать замуж, хотя брачный возраст уже подоспел. Розье были странными, разрозненными, но при этом такими похожими. Бруно нуждался в ответе. Не отчаянно, но желал узнать её планы. — А ты? Чего хочешь ты? Он видел в глазах её четкое знание дела. Словно Олайа давно решила свою судьбу, не испытывая ни капли сомнений. Однако рассказывала она об этом неохотно и отрывисто, словно складывая на ходу. — Ну-у-у, меня есть работа следить за реками. Урожай. Я бы хотела… Гора раскололась, и я ни в чем теперь не уверена. Наверное, придется рыть новые каналы, чтобы нас не затопило, потому что все старые пересохли, а новые русла не вмещают в себя объëм рек. Хорошо, что у нас волшебные горы, мне Натальо рассказывал, как жил с родителями в другой горной местности, там было намного опаснее, чем здесь. Оползни, сели… Это так страшно. Я была маленькой, когда он мне рассказал о других горах, и я постоянно следила, чтобы горы не сломались под собственным весом, представляешь? — Олайа посмотрела на него, убирая голову с плеча мужчины, и совестливо вздрогнула на него внимательным взглядом. Словно знал обо всех её мыслях и осуждал за прикрытую неправду. Ола не хотела говорить о будущем. — Я хотела уйти из Энканто. Это было сказано тихо, но так же уверенно, как далёкий раскат грома. Хотела уйти. Почему? Когда? Куда? С кем? В голове Бруно крутилось множество вопросов, и все они вгоняли его в тоску. Он задал самый волнующий, должный озарить помрачневшее лицо. Подтвердить, что будущее на волшебном стекле возможно. — Выступать в цирке, — сам себе кивнул он, вызывая насмешливую улыбку девушки. — А сейчас? — Сейчас. Не хочу. Сомневаюсь. Уже этого было достаточно. Бруно выдохнул, сильнее сжимая зажатую между пальцами ладонь и услышал тихий вздох. Хорошо. Очень хорошо. Её пальцы были грубыми от работы, кое-где неестественно гладкими, словно отшлифованными. Вдоль запястья правой руки до сих пор располагалось несколько шрамов. Бруно почти не видел застарелых ран на теле с тех пор, как ему исполнилось пять, поэтому белёсые полосы на загорелой коже смотрелись особенно страшно. Оказывается, нужно долго и много есть стряпню Джули, чтобы старые шрамы сошли на нет. Бруно хотел поцеловать её руку, но ограничился лишь осторожным поглаживанием, и сразу выпустил маленькую ладонь, как только Олайа шевельнула рукой. — Я рад. Возможно, его слова перевесят чашу в сторону Энканто? Олайа скромно улыбнулась, спрыгивая со стола, и, словно хозяйка дома, упёрла руки в бока, осматривая рабочую комнату. Новая аура было столь подвижной, что Бруно стало неуютно от такого резкого перехода. Словно она хотела выпроводить его после всего сказанного. — Кстати, ты ходила в мастерскую к Эрнандо и сеньору Сальседо? Как… к чему вы в итоге пришли? — девушка сморщила нос, тяжко вздыхая и закатывая глаза. — Неужели всё настолько плохо? — Ах, нет. С Эрнандо всё в порядке, просто сеньор Сальседо… Устроил мне разнос по поводу общения с бродячими пророками. — Если о нём, то я не думала, что у вас двоих есть размолвки, — на этот раз замялся Бруно, тихо мыча и бегая глазами по полу. — Впрочем, неважно. Ткань нужна, значит? Я запомнила пожелания и передам их сеньору Альберто. Рисунки узоров тоже. Если у него будет свободное время, он выполнит заказ, нет — придется выбирать из того, что есть или идти к другому ткачу. Времени, в принципе, предостаточно. Кстати, почему ты обратился к ремесленнику в этом районе, а не центральном? — вдруг задалась она вопросом, случайно, но верно загоняя Бруно в угол. Потому что здесь живешь ты. — Мне посоветовали, — быстро придумал он ответ, чтобы не солгать. — Ладно, — усмехнулась она, выискивая за шкафом метлу и начиная подметать пол, едва ли не задевая ноги Бруно. — Я сообщу о том, что скажет дядя Альберто. — Спасибо.

~***~

— Давай, погадаем, — предлагает Олайа девушке, демонстрируя ветхую записную книжку матери Лукреции. Давняя подруга лишь мгновение размышляет, прежде чем восторженно хлопнуть в ладоши. Тихая ночь располагает к таинственным вещам. Дядя Альберто тихо сопит в соседней комнате. Гадать самим, по рукам, книгам и кофейной гуще — не то же самое, что просить предсказателя о видении. Совсем не то же самое. Ола не ощущает ничего общего между игрой в гадания и комнатой предсказаний Бруно. — Гадание-гадание, поведай предсказание, — мощным голосом декларирует Лукреция, прикрывая глаза и делая пассы над свечой и чашкой с остатками кофе, который пила Ола. Розье тихо хихикнула, вызывая шипение заигравшейся подруги. Может дядя Альберто и прав — замуж им надо, чтобы дурью не маялись. — Это ещё что? — На башню похоже, — пожимает плечами Лукреция, хмыкая. Внезапно острое осознание режет голову изнутри, пуская свежую мысль по кругу. Бруно — волшебник. Одарённый. Он маг. Ощущения от присутствия рядом с ним не такие, как рядом с Луизой, хотя её способности тоже впечатляющие. Но братья и отец Олы тоже сильны, Бруно же иной. Сотканный из чего-то, что… Олайа вдруг ощущает знакомое чувство, которое впервые испытала в башне Бруно, и ей становится легче. Больно не будет, она знает. — Третья страница, — тихо шепчет Олайа, вздрагивая. Лукреция смотрит на неё в ожидании, раскрывая книгу с серой обложкой, и настороженно смотрит на дверь, когда её отец ворчит сквозь сон, но Альберто сразу утихает. Ола чувствует прикосновение к спине — невесомое, едва различимое, и вторит шёпоту, проходящему сквозь волосы. — Седьмая строчка. Как в башне Бруно. Разве что сейчас от внезапности Олайа тушуется и сжимается, тогда как рядом с Бруно сердце у неё открыто дышало и билось с восторгом.

Как сплету я с диких трав обрядовый венок,

Ты неси его по волнам речка-ручеёк,

Чтобы милый суженый нашел скорей дорогу

Да к заветному порогу.

Шёпот исчез, как только она сжалась в ещё не появившемся страхе. — Прими любовь и путь со мной, — коротко декларирует prima, хмыкая и продолжая читать про себя. Ола застывает, прислушиваясь к тишине внутри. Ничего. Только искристый неслышный звон и странное смирение, похожее на знание истины. Она догадывалась, смутно подозревала… — На что ты надеешься? — лукаво говорит подруга, захлопывая книгу и щурясь. Мысли врываются в голову с болезненным шипением — Ола тянет руку к серой книге, когда полное понимание вдруг рассыпается и забывается. — Что ты спросила у будущего? — Дай прочитаю, о чём там. — Нельзя, — Лукреция вскакивает, встряхивая чёрными кудрями, поднимая книгу высоко над головой и щуря тёмные глаза. — Суть гадания в одной строчке, а не в целой странице. — Ерунда, мне стихотворение интересно… — По глазам вижу, что не ерунда! — запрещает девушка. — Поверила ведь книжке. Думай, это тебе не пророчества Бруно, тут нужен творческий подход! — Творческий, — хмыкает Ола, сжимая руки в кулаки, чтобы пальцы не добрались до вожделенной книги. Лукреция права — не стихотворение заинтересовало её, а те ответы, которые стих может дать. Олайа хочет видеть полную картину, а не эфемерную подсказку, как будто их шуточное гадание может сравниться с настоящими предсказаниями колдуна. — Теперь моя очередь! — весело прощебетала девушка, выбирая книгу с алой обложкой и мысленно задавая вопрос Небесам. …если мы сворачиваем и начинаем идти не в ту сторону, нити натягиваются, пытаясь нас задержать… В Большом мире есть колдуны? Или волшебные свечи и камни? Ола потерянно оглядывает витиеватое кружево на рукавах своего платья, которое сплела несколько лет назад, и внутренне содрогается. Живот неприятно сжимается, как на самой высокой точке горы. Вид на далёкие дикие джунгли за горами Энканто, всеобъемлемая мощь природы вызывает в девушке тот же трепет, что попытка осознать мысль о том, что Мадригаль действительно иные. Другие. То, что казалось обычным вдруг упало на голову мощным осознанием и захватывающим дух страхом. Это правда? Это — правда. Олайа потирает сухие ладони друг о друга и прочищает горло, выпрямляя спину и закрывая глаза, чтобы поймать этот миг прозрения и рассмотреть его, прочувствовать потайные воды их жизни. Так странно. Со всех сторон прислушивающийся разум улавливает удары и большие барабаны, и волнение воздуха — испугавшись, Ола оборачивается, пытаясь понять, что издаёт такие близкие и могучие звуки. Последняя мысль помогает запомнить ощущение: «Словно в центре грозовой тучи». Ола уставилась в раскрытое окно, теперь слыша лишь гул крови в голове, и в одно мгновение забыла, о чём только что думала. Должно быть… о чем же? «О магии», — раздался в голове тихий шепот. — …вслед крылатому ветру лети к небесам. Там соединишься ты в вечном стремлении… — монотонно читает Олайа внимающей Лукреции. Безумно расширившиеся глаза кузины в темноте казались огромными шарами молний. Прежде, чем Лукреция выхватила бы из её рук книгу, Олайа прячет её за спину, качая головой. Что-то, напугавшее её, спряталось глубоко внутри и не смело показываться. Чудная вязь кружева в руках завлекала глаза в танцующие следы, напоминая сами мысли о волшебстве Мадригаль, что пугали её, но никак не трепет, что заставил кровь застыть в жилах. Мне было страшно. Отчего страшно? Он маг, и правда. Изабелла ведьма. Эрнандо едва не женился на ней, но… Отчего страшно? Олайа думает, что смогла поймать ускользающее понимание себя, но, кроме звенящей пустоты, в голове и сердце не было ничего. И что же? Открытое небо и только. И всё же нехорошее предчувствие перед встречей с предсказателем не покидает низ живота. Должно быть, она влюблена, и теперь опасается своей первой любви, но никак не боится самого Бруно. Точно. «Да, верно, я просто влюблена», — отстраненно думает она, поднимая потерянный взгляд на Лукрецию, настороженно глядящую в её краснеющее лицо. — О, Лукреция, — надрывно вздыхает она, закрывая лицо руками.

~***~

— Чего грустишь? — Хосе подкатил, как заправский мачо, играя бровями и резко хватая её плечи своими лапищами. Она уже полчаса крутилась возле зеркала в зале, пытаясь приодеться и выглядеть капельку нормальнее, чем обычно. — Похудела опять, — буркнула Ола, касаясь плоского живота. Вот же ж… — Да и ладно, ты же нормально себя чувствуешь? — Хосе сколько угодно мог строить из себя высокомерного равнодушного парня рядом с ней, но вероятность болезни сестры его сразу напрягла, меняя лицо, позу и отношение. — Или, думаешь, заболела? — он прижался губами к её лбу, не особо понимая, что еще может сделать. — Нет, я в порядке. Однако то и дело слышавшиеся со всех сторон от сеньор «чтоб было, за что трогать» и «аппетитные формы», сидели в голове. Чего ж люди говорили эти слова? Бруно вот тоже худой, намного худее самой Олы. Хотя ему пятьдесят. И выглядит он, к сожалению, не слишком здорóво. Да и мама… Она была красивой, но слишком уж тонкой, не столь живой и резвой, как тётя Аделина в воспоминаниях девочки. Однако Олайа отстранённо отмечала, что смотреть на тонкую хрупкую фигуру матери было всё равно в разы приятнее, чем на красавиц Энканто. Глядя на маму, она испытывала не только восхищение, но и безмерную тёплую любовь. — Я к Мадригаль, — отчиталась Ола, подавив в себе желание натянуть на голову звенящий платок. Хосе неприязненно сморщился, поджимая губы, но согласно кивнул. — К Луизе? — спокойным голосом спросил он, отвлекаясь от ремонта серебряной цепочки, которую Олайа по неосторожности и глупости сломала. Она буквально чувствовала, как острый взгляд пронзает её тело насквозь. Между лопатками неприятно завозилось внутреннее копошение. Из всех Розье у Хосе были самые хищные и опасные глаза. Пустота зрачков едва ли не сужалась в вертикальную полоску, как у их кошек. Янтарная полоска по краю зелёной радужки пылала инфернальным пламенем, выцепляя в сестре каждое натянутое изменение. — Нет, — честно призналась Ола, поправляя ремень мочилы. — Альберто попросил передать Бруно, сколько будет стоить заказ, — Хосе медленно выдохнул, и сестра только сейчас увидела, насколько было напряжено его тело. — Ладно, иди уже, — махнул он рукой. Руки у неё мелко подрагивали, словно она шла на предательство. Олайа сама ещё не понимала, что её смущает в собственных действиях, и почему она боится признаваться Хосе и отцу, что общается с Бруно. И Почему Эрнандо, которым она восхищалась с детства словно со стороны, вдруг стал ближе, чем Хосе. Роднее, чем брат, который был рядом с ней с самого рождения. Почему всё так перемешалось и она не может сказать правду о том, что ей понравился мужчина. Нравится ведь. Настолько, что она могла бы стать его близкой подругой. Как признаться Хосе, что она больше не «не хочет замуж»? И, вроде бы, желания разделить с кем-то свою жизнь ещё не возникло, как у большинства девчонок, но и сама мысль о том, что чужой мужчина будет рядом, не претит. Да и не чужой уже вовсе, если быть откровенной. Что в этом, собственно, такого? Это ведь хорошо, что, кроме её лучших в мире братьев, есть ещё хорошие мужчины. Хорошие люди. Олайа обернулась на их маленький домик на сваях, в темноте словно витавший над землёй, и скромно улыбнулась, поправляя аккуратное чистенькое платье.

~***~

Разговаривать с домом она, отнюдь, не успела привыкнуть. Девушка присела на корточки, подбирая подол самого чистого, самого нового в её гардеробе платья, подаренного Эрнандо. Для особых случаев. Она надевала его так редко что отец шутил, якобы она бережёт его на свадьбу, вызывая у Олы неприязненное шипение и отвращение. Когда-то. Чтобы в край не смутиться, она не стала представлять этот день, когда она стоит возле Бруно и смотрит на него с нежностью и обожанием, а он так спокоен и ласков, и в глазах его любовь, и в руках его — она, и… Олайа прочистила горло, сгоняя яркий образ, и осторожно коснулась стены пальцем. — Касита, — на грани слышимости прошептала девушка, нагибаясь чуть ниже, чтобы дом её точно услышал. — Позови Бруно, пожалуйста. Ответом ей было молчание. — Бруно, — чуть громче повторила девушка. — Бру-но! Над головой раздался тормозной скрип, заставивший Олу впасть в ступор и нервно воззриться наверх. Из окна на нее недоумённо глядел Феликс, замирая с маленькой чашкой, поднесенной ко рту. Ола пришибленно сжалась, широко распахивая глаза. Муж Пепы Мадригаль. — До кустиков не добежала? — сочувственно прошептал мужчина, высовываясь из окна. Девушка подскочила — тело прошило жаром стыда и желанием оправдаться, однако Феликс громко захохотал. — Шучу, сеньорита! Вы спрашивали Бруно? Я приволоку его к вашим ногам! Ола скромно расправила руками платье. — Да, Бруно… — Выглядишь шикарно, Олайа! — Феликс поиграл бровями, добавляя намного тише. — Свидание? Брат моей жены хоть в курсе? Он был весёлым и добрым. А еще не стал расспрашивать вдруг смутившуюся девушку о подробностях, лишь обозначил, что всё понимает и всецело одобряет. — Кустики, Dios mío, — фыркнула Ола, шумно выдыхая, и чувствуя себя набитой дурой. — Чëрт! — Олайа, добрый вечер, — раздался позади мужской голос. Бруно несколько раз моргнул, указывая большим пальцем в сторону. Ола изумлённо заглянула в кухонное окно и перевела взгляд обратно. Что за странный мужчина? Она не могла уловить его настроения — в один день он заикался и спотыкался, боясь на неё даже смотреть, в другой день легко, даже отстраненно, но с присущей ему дурашливостью, механически выполнял какие-то действия и говорил. — Пойдём. Странный. Под одобряющий взгляд Феликса и радостный перезвон плиток Каситы, Бруно повёл девушку в сторону главной улицы. Повёл, как какую-нибудь важную даму, а не простую девчонку. Пальцы прошивало тёплым приятным огнём, и тихая нескромная радость пела внутри. Совсем по-девчачьи улыбнувшись, Ола поджала губы и задрала голову. Мужчина, как внимательная большая птица, медленно крутил головой, отводя её куда-то в сторону. Не стоило обсуждать подарок Мирабель, пока они были рядом с Каситой. Дела насущные всегда спускали её с небес на землю. Только вспомнив про поручение tio Альберто, Олайа стала серьёзнее и наконец начала говорить по делу. — Он согласен, но по поводу оплаты… — она замялась, тихо мыча, словно пытаясь подобрать слова. Бруно не стал её перебивать, напрягаясь. Он не знал, что могло её смутить, поэтому повторял её эмоции, придумывая разные ужасающие ситуации. — Pues, он просит предсказание. Бруно не гадал для других. За редким исключением. В первый год его триумфального возвращения особо смелые приходили к нему, прося о помощи, и добродушный, польщённый чужим вниманием Бруно был слишком беспечен, позабыв о том, насколько людей пугает неизвестное и неподвластное. Видимо, его взгляд стал настолько тяжёлым и суровым, что Олайа тут же залепетала тонким голосом, стараясь всё ему объяснить, лишь бы его мрачность не задела её саму. — Я его предупредила, что ты не гадаешь. Луиза сказала мне, что ты всем отказываешь, но, он же знает, что мы теперь близки, — Бруно не растерял хмурого взгляда, однако недоуменно выпрямился, пугая Олу ещё больше. Девушка стыдливо сжалась, мучительно краснея под его недоумённым взглядом. — В смысле Эверест должен был жениться на Исе, и я сказала дяде Альберто, что подружилась с тобой. С вашей семьёй то есть. Извини, я убедила его, что ты хороший, и он, видимо, решился обратиться к тебе за помощью. Ола говорила быстро, чирикая и сжимая кулаки. Всё лепетала и лепетала, стараясь не смотреть ему в глаза. Бруно дивился всё сильнее, смущался, когда она раскрывала подробности, которыми, если верить стыдливому румянцу на щеках, не хотела делиться. И оцепенение от просьбы спадало, уступая место разливающемуся в груди теплу. — Это из-за меня он решил обратиться к тебе… Просто Лукреция, она насмотрелась на меня и тоже решила не выходить замуж. Он очень беспокоится, боится за неё. — Если она так решила, — замогильным голосом произнес Бруно, отчего Ола испуганной ланью воззрилась на него. — То я принесу ему плохую весть. Пророка не любят не за плохие вести — понял он на пятом десятке жизни, а за кривую правду и несбывшиеся ожидания. — Я могу сказать ему, — робко предложила Ола, осторожно кладя руку ему на грудь. Бруно не злился, нет. И не винил её ни в чём, но эта просьба просто выбила у него землю из-под ног. — Я сказала ему о том, что ты не изменишь будущее. Просто он тоже устал. Он же видит, что мучает дочь, водит на эти смотрины. Он любит её и не хочет ругаться, но… Дядя Альберто просто хочет знать. Обещаю, Бруно, я не дам тебя в обиду. Я не дам тебя в обиду. Его тряхнуло изнутри от её решимости, лёгкие сужались до тихого свиста и сухости в глотке. Бруно молчал, тихо мычал про себя и думал. Он очнулся от своих мыслей, когда Ола несильно похлопала его по груди и доверительно улыбнулась. Изумрудные глаза чуть потускнели, отражая в себе синеву ночного неба и россыпь крупных звёзд, отчего сердце у него ухнуло в живот. — Я поговорю с ним о другой оплате, обещаю. Бруно нависал над ней, маленькой, хрупкой и такой открытой перед ним. Смелой, готовой защищать его от других. Понимающей. В груди и по шее разливался горячий мёд. Бруно кивнул, глядя на загадочную улыбку, и поднял взгляд, сокрушенно моргая. Он был согласен на всё. — Раз уж мы на улице, — лукаво и нарочито небрежно сказала девушка, складывая руки за спиной. — Можем прогуляться. Олайа взмахнула подолом платья, словно водой смывая с него грязь скверных мыслей.

~***~

— В чьи сети ты забрела, птичка моя? — горько произнёс дядя Альберто. — Это же колдун Мадригаль, знаешь, скольких он загубил? Не боишься, что зло предскажет и погубит тебя? Отец-то знает? — Знает, — Ола обиженно прищурилась, складывая руки на груди, и случайно опрокидывая таз с вымоченной для ткачества травой неловким пинком, тихо извинилась и начала прибирать за собой. Альберто устало и раздраженно выдохнул, скаля зубы на племянницу. — Нашла себе дружка, — недобро фыркнул мужчина, вставая на колени и помогая убрать то безобразие, что устроила девушка. — Проклянёт и глазом не моргнёт! Беду на семью накличешь. — Может быть потому, что меня нарекли отродьем дьявола и греха, я его не боюсь? Что хуже, нечисть или проклятье? — мужчина застыл, чувствуя укол вины. — Евлалия, — устало, но спокойно произнёс дядя Альберто, однако девушка не хотела его слушать. Не сейчас. Никого, кроме себя и того, что есть внутри. — Нет, я не отребье, я человек, — сдержав слёзы, заявила девушка, шумно вдыхая и произнося чётко, но отрывисто хлёсткие обиды. — Падре ошибся. И молва ошиблась. Они врут, себе и другим. Обо мне неправда, значит и о нём. Не верю им. Только себе верю. Им не вершить судьбу. Я сама её вершу. Старый дядя тяжко вздохнул, поднимаясь с колен, и кинул на пол сухую ненужную тряпку. Гневные искры в ярких глазах девушки смиренно осели на дне зрачков, когда она встретилась с ним взглядом. — Неужели ты боишься его, дядя? — Не боюсь я колдуна, — резко отрезал мужчина, отворачиваясь, но шустрая девица в мгновение возникла перед ним, хватая дядюшку за плечи. — Хочешь предсказание? Боишься за Лукрецию? Альберто молчаливо поджал губы. Хоть Мадригаль и дурной, а чем судьба не шутит. Альберто до сих пор хранил счастливое предсказание, принесённое его кузиной Жозефиной, где была запечатлена семилетняя девочка Ола. Только благодаря волшебному стеклу он не забывал, что когда-то и эта строптивая девчонка, дочь Жозефины, была нежным маленьким цветком, и что от Мадригаля можно ожидать не только беды. — А! — махнул он рукой. — Dios está con nosotros, — Альберто волновался, но хотел знать, суждено ли единственной дочери выйти замуж. Идти к горе-предсказателю самому совсем уж не хотелось, но если Евлалия так удачно сдружилась с Мадригалем… — Денег за ткань не надо. Может быть его скромное подношение обеспечит дочери счастливое замужество? Альберто надеялся. Очень надеялся. — Как там брат-то? — переменил он тему после неповоротливой тишины. — Ты на неделе захаживала к Эрнандо, кажется. — А, это… не пойду туда больше, — нарочито равнодушным голосом прошептала девушка, убирая пушистые пряди волос от лица и щурясь. Альберто напрягся, заставляя девушку посмотреть ему в глаза: изумрудные красивые глаза, похожие на те, то были у его шебутной кузины, показались острыми и враждебными. — Что случилось? — Сеньор Сальседо меня очень сильно отругал, — призналась девушка, сдерживая тяжёлый вздох. — Как с цепи сорвался, шипел, как змея, и смотрел так… как будто я вошь безродная. Альберто болезненно застонал, скаля зубы и тяжело садясь на своё рабочее место. — Его забыли спросить. Носится за тобой, как псина, разве что хвостом не виляет. Ну-ну, Олайа, — нежно произнёс Альберто, подзывая девушку и крепко прижимая к себе в поддерживающем объятии. Терпеть женских слёз он не мог: столько невыразимых болезненных чувств его чёрствое мужское сердце просто не выдерживало. — Не слушай его, Ола, забудь. Он всё простить Жозефине отказ не может только и всего. Ты тут не причём. — Правда жениться на ней хотел что ли? — дрожащим голосом спросила девушка, утирая слёзы о рубаху дяди. Тот неопределённо пожал плечами, хмурясь и сурово отстраняя её от себя. — Уж не знаю, что у них там произошло, и кем он себя возомнил, но только Эверест тебя воспитывает. Его ты дочь. Говорила с ним о ювелире? — девушка помогала головой, шмыгая носом. — То-то же… Что до Бруно твоего: не нравится мне, что он возится с тобой, но он всегда был странным. Дурак, вроде как, блаженный. — Ты же говорил, что проклянёт. — Набрехал, Евлалия, — вздохнул дядя Альберто.

~***~

— Ты хороший, — выдохнула она Бруно в шею, крепко обнимая. От груди, где кольцом сомкнулись сильные руки, вдоль шеи вились нити жара. Бруно ощутил — бледная кожа на щеках начала краснеть. Хороший. Маленький глупый щенок, истинно юношеская наивность и святая простота. Бруно осторожно приобнял её в ответ, легонько касаясь узких плеч и вьющихся волос на макушке. — Tío Альберто тоже знает это. Ему нужно это предсказание. — Спасибо. — Верь мне, — выдохнула девушка, поворачивая голову к верху и глядя на него блестящими грустными глазами-изумрудами. Невозможная красота. Бруно заставил себя улыбнуться, отчего девушка тут же отстранилась, словно была недовольна его притворным равнодушием. Со стороны послышались пренебрежительные комментарии. Чей-то язвительный мужской голос прорезал пространство мерзостью. Бруно удивленно вытянул лицо, даже не расслышав, что именно сказал незнакомец, но улавливая общий смысл. Проклятый пророк. Мало ли тех, кому он в прошлом нагадал беду? Гневно вдохнув, она посмотрела в сторону, готовая рваться в бой, но недовольного уже и след простыл. — Ах, эти люди!.. Грубый отрывистый голос оборвал мысли Бруно. Он не испугался ярости, наполнившей речь девушки, но ощутил опустошающее разочарование, когда она переключила внимание с их пары на грубиянов и невежд. «Сделай всё, чтобы осталась лишь я». Надувшись, как перезрелый мандарин, девушка злобно запыхтела, пиная воду и брызгая её на себя же. Ей вдруг почему-то подумалось, что Бруно живётся тяжелее, чем кажется, потому что люди боятся, судачат за спиной. Этот неприятный случай всколыхнул в ней бурю негодования. — Люди. Только языками чесать горазды, да сплетни разносить. Как псы трусливые. Да разве они посмеют тронуть хотя бы меня при отце? Я слабже и меньше, но трогать побоятся, потому что трусы! А трусы брешут и злословят только, в них нет чести! Когда-то и Хосе задирали из-за меня, теперь он сам кого хочешь… музыка? При последних словах её тон столь переменился, что Бруно пробрало на смех. Бурчащее ворчливое существо вдруг сбросило наваждение и оказалось звенящей юной феей. Поджав губы и по-детски приподняв брови, девушка во все глаза уставилась на Бруно, забыв вдохнуть. — Музыка, — повторил Бруно, прислушиваясь к весёлому мотиву с улицы. Сердце его медленно таяло от очарования. В юношестве он так не восхищался юными девами. В юношестве он ценил прелесть простоты. И всё же он стареет. Бруно надеялся, что с седыми волосами и спокойствием к нему прибавляется мудрость. — Ты лихо справляешься с бубном. Танцевать он решительно отказался, петь тоже. Бруно видел огонёк скуки в глазах девушки, но пока не мог позволить себе согласиться на её бескорыстные дружеские порывы. — Вы давно знакомы с сеньором Сальседо? - переключилась она на разговоры, когда не сумела заставить Бруно станцевать с ней. Бруно медленно покачал головой в отрицании. Олайа, сидя на ограждении моста и качая ногой в такт мелодии, кивнула, теребя в руках кончики кос. — Кажется, между вами чёрная кошка пробежала. — Я не ссорился с ним, — уверил её Бруно, прижимая ладонь к сердцу. Подозревающий взгляд девушки заставил его признаться. Не без виноватости, он коротко поведал об их напряжённом знакомстве. — Кажется, сеньор весьма обеспокоен о твоëм благополучии. Мне ясно, почему он настойчиво против нашего общения… — А, так он и вам это высказал, — кисло усмехнулась девушка, аккуратно расправляя складки на коленях и стукая пяточками друг о друга. — Старый козёл! — Олайа, — испуганно шикнул Бруно, оборачиваясь и предостерегающе приподнимая ладони. — Если кто услышит… Успокойся, прошу. Помнится, ты хотела прийти к Эрнандо в мастерскую, правда? Вы с ним поговорили об Изабелле? — попытался он перевести тему. Девушка моргнула, словно не понимая, о чём он говорит, но вдруг громко воскликнула, махнув рукой. — Эрнандо не было, он ушёл раньше, и мы разминулись. Мне было не до его любовной драмы, то потоп, но течение перекрыло, то колодец пересох… Бегала то к Натальо, то к папе, по горам ползала с Хосе, потом Альберто попросил в лавке посидеть дня два: сватался к Гузманам, — рассмеялась она. — Жениху уже полвека с вершком, разве можно… Ощутив на себе в мгновение потяжелевший взгляд, Олайа покраснела, умолкнув и сжав пальцы рук. Бруно было пятьдесят и два или три года — впрочем, это не мешало ей думать о чем-то, похожем на романтику. — Не самый плохой выбор, на самом деле, — пожала она плечами, возвращая себе ровный голос. Бруно медленно кивнул. Неприятное чувство, словно острый песок, скребло лёгкие изнутри. Хотелось раскрыть свои мысли и переживания, как дяде Альберто. — Сальседо показывал мне старые эскизы росписи на Касите. Вы видели её, да? Мне не понравилось. Хотя сеньор сказал, то это история магии, а не семьи Мадригаль. Я попросила его перерисовать провидца, потому то Вы, Бруно, другой, не как на картинке. Ему это не понравилось. Затем он показал мне новые рисунки, едва изменённые. Красивые, яркие. Сеньора Мадригаль попросила его нарисовать всех, и других сеньоров Мадригаль, затьёв. — Это хорошее решение, — улыбнулся Бруно. — Агустин и Феликс занимают большое место в нашей семье. — Да… и я подумала тогда… Бруно, прости, мне надо было держать язык за зубами. Я подумала, что ты можешь привести в дом невесту, и ей надо бы стоять рядом с мужем. — Бруно отчаянно взглянул на нахмурившуюся Олайу, глядящую на своё отражение в воде. Уже темнело, кроме силуэта, едва ли что-то можно было разглядеть. Когда он вдохнул, лёгкие его обожгло воздухом и смущением. — Я предложила нарисовать цветы или узоры, а потом, если вдруг случится свадьба, нарисовать и твою жену. А вдруг? Хотя бы место сбоку ей оставить. В общем, он начал ругаться, очень сильно. Я испугалась: впервые видела сеньора в таком состоянии… — Олайа, — глухо выдохнул Бруно, грудная клетка его болезненно сжималась. — Что он?.. — Я убежала. Он только кричал, но это всё показалось мне таким странным и страшным. Никогда не видела таких безумных глаз. Мужчина чуть склонил голову, заглядывая ей в глаза, и бережно взял холодные пальцы в свои. Ола подняла голову и чуть отстранилась, прижимая подбородок к шее и задумчиво хмуря чёрные брови, как будто пыталась уловить что-то незнакомое и невидимое, что плясало прямо перед носом. Бруно накрывал волной спокойствия и ощутимой уверенности: когда она подняла глаза, мужчина смотрел прямо на неё, сурово сжав губы в тонкую бледную линию. Она уже пожалела о том, что рассказала колдуну о недавней ссоре: в безучастности дяди Альберто она была уверена, что же до Бруно… Он был слишком похож на отца своей заботой, но Ола даже не думала, что здесь есть место и защите. По крайней мере, в его взгляде был знакомый решительный отсвет ярости, какой она видела у разозлённого отца. Внешне, однако, колдун казался спокойным. — Олайа, — повторил Бруно. Ола не в первый раз замечала своеобразные переливы его голоса. Надрывно-волнительно, он старался утешить кого-то. Её? Руки Бруно мелко подрагивали. Она не видела этого, но чувствовала кожей. Иногда она забывала, что он гораздо старше её самой, но стоило взглянуть на седые нити в волосах, тяжёлый внимательный взгляд, словно выцветшая бумага, и она вдруг ощущала себя малышкой. Он как древняя статуя в книжках Натальо с мифами. А она юный искатель приключений, что забрёл на тайные нехоженые тропы. Ола почти ничего не чувствовала, кроме копошения в груди и тихого горячего интереса влюблённости. Между ней и Бруно разворачивалось что-то интересное. Она читала любовные романы, она знала, что в первое время на всё может реагировать очень остро и истерично. Отчего ей так не нравилась Изабелла, впадающая в волнение при Эрнандо? Только теперь она её понимала и всецело прощала. — Мы редко держимся за руки, — отрешенно пробормотала Ола. В их семье почему-то были приняты тесные объятия, прямолинейные и всепоглощающие. Бруно касался её рук так трепетно, едва дыша, одними кончиками пальцев, придавая моменту искристости, завораживающей и непостоянной. Ола смотрела на осторожное соприкосновение рук, словно в ожидании волшебства. — Извини, — прошептал он, сливаясь с темнотой вокруг. Наступала сонливость, переворачивая и кувыркая воздух вокруг и кровь в голове. На грани сна и яви ей казалось, что Бруно — это окружающее её пространство. Его голос, тихий шепот и едва слышное дыхание исходили со всех сторон. Олайе казалось, что она качается вслед за ударами своего сердца, как пальма во время бури, однако Бруно никак не реагировал на её шатания. — Тебе неприятно? — уточнил он, не отнимая рук. Странный. — Мне нравится, — честно призналась Ола, ощущая, как слабеющие пальцы начинают выскальзывать из мужских рук, становясь невыносимо тяжёлыми. Девушка послала в руки всю энергию, что оставалась в ней, лишь бы удерживать их в прежнем положении, и словно пустея изнутри, отчего начинала раскачиваться ещё сильнее. Бруно не пошевелился, даже когда Олайа покачнулась, опираясь головой о его грудь, лишь прижал женскую голову к себе, как младенца. Осторожно и бережно. Пальцы затерялись в темных кудрях, волнительно вздрагивая от обволакивающей их мягкости волос. Он слышал собственное дыхание, звенящее в холодном воздухе, и чувствовал дикое биение сердца, разгоняющего кровь по венам. Руки изнутри обдавало жаром, её кудри тяжело склонились от его дыхания, и Бруно отмер, прижимая расслабившееся тело к себе сильнее. Его взгляд опустился, переключаясь с темноты дальних рядов гор на макушку девушки. Кажется, он и вовсе не дышал, потому что сейчас его дыхание сбилось и стало дрожащим, слишком шумным. Он не любил ссор и всегда старался их избегать, но излишне агрессивное поведение ювелира и художника нельзя было оставлять без внимания. Бруно был уверен в его невменяемости больше, чем в своей. — Пожалуйста, не ходите к нему, — сдавленным гнусавым голосом начала просить девушка, в очередной раз проливая слёзы из-за такой дурости, из-за глупых ссор, на которые она раньше смотрела с высоты гор. Эмоции и рой мыслей забирали слишком много сил, словно борьба с бушующей горной рекой. — Не ходите, умоляю, — всхлипнула она, вцепляясь в ткань на его груди и шумно горячо дыша. — Тебе нужно отдохнуть, — высказал он очевидную мысль, свистящим шепотом. Олайа замотала головой, поднимая на мужчину заплаканные глаза и требуя ответа. От вида её слёз, как и у отца, как и у дяди Альберто, брови Бруно вздрогнули в удивлении, а лицо исказилось в неудовольствии. Олайа опустила голову, замирая и не дыша, утирая рукой мокрое лицо. Бруно не заставил смотреть на него, но вытер пальцами её щёки, тяжело выдыхая и касаясь спинкой носа её лба. — Я провожу тебя. — Обещайте, — потребовала Ола твёрдым голосом. Бруно протестующе засопел, отворачиваясь, и лишь когда он отстранился, Олайа смогла на мгновение понять, что ей было хорошо и приятно, пока он её обнимал. По крайней мере, об этом говорило сосущее чувство холода и одиночество. — Обещаю, — всё же произнес мужчина, поджимая губы и щуря большие добрые глаза до хищного взгляда. Олайа благодарно улыбнулась, надеясь навсегда забыть об этой неприятной истории с Сальседо. На свою свадьбу она его точно не позовёт…

~***~

От него мурашки по коже, он друг крыс. Если он произнесет твое имя, тебе не повезет. Он видит твой разум и смеется, когда ты кричишь. Не будем говорить о Бруно-нет-нет, не будем говорить о Бруно.

перевод фр.версии песни «Не упоминай Бруно»

Они договорились провести ритуал рано утром. Антонио, с насмешкой оглядывавший поздно вернувшегося Бруно, с дерзостью сообщил, что негоже вести сеньориту в башню, тем более, что она там уже была, и крысы поведали о неприязни Олы к песку. Не лучше ли провести ритуал в комнате племянника, где были любимые девушкой джунгли и свежесть вод. Бруно будет колдовать, а Ола наконец-то покажет, как умеет пародировать птиц. Забавно. Бруно готов был поспорить — Антонио просто хочет услышать, может ли Олайа сказать что-то путное на птичьих языках, либо будет нести полную ахинею на смех мальчика и зверей. Если простой человек мог слышать чудесное скрипение птиц, Антонио за внешней облицовкой видел глубинную суть. Хотя о чём серьёзном могли говорить пернатые? Из общения с крысами Бруно вынес, что беседа с ними никогда не заменит человека. Животные слишком поверхностны, как бы не печально это было. Но только эта прелестная компания помогла сохранить Бруно крохи здравого смысла. Как оказалось, они довольно смышлёные существа, пусть и бывают очень агрессивными. Бруно решил остаться в Касите этой ночью, и теперь смотрел на крупные яркие звёзды, слабо раскачиваясь в гамаке в патио. Холод оскальным взором пытался вызвать в нём боль и сожаления, но сейчас Бруно думал о вечном. Звёздном. Далёком. Бруно забыл о предсказании, забыл о волнениях и страхе, что жену уведёт из-под носа молодой родственник или Сальседо, оказавшийся неожиданно ревнивым и праведным для друга отца. Даже сам образ Олайи не колыхал в нём прежних чувств. Мысли о ней дарили только радушное спокойствие и размышления о многом другом, о сути времени, о его видах, о формах.

Бруно вынырнул из сна, не ощущая своего тела от холода. Небо заволокло облаками, с улицы не было слышно ни звука, как будто оно растянулось и плыло слишком медленно, чтобы Бруно мог разобрать хоть звук. Серый холодный свет стелился по спящей Касите и звенел. Гадкая заторможенность гроздьями тянула обратно в сон, но Бруно сбросил с себя эту змею и поплёлся на кухню, в привычную тишину и ощущение выбранного одиночества.

~***~

Олайа пришла рано, застав Бруно спящим за кухонным столом. Касита услужливо толкнула его прежде, чем Ола оказалась бы на кухне. Убирая волосы с помятого лица, говорящего о том, что Бруно не выспался, колдун невнятно поприветствовал гостью, с трудом поднимаясь со скамьи. Девушка сочувствующе погладила его по ссутуленной спине, ноющей от неудобного положения во сне, и утешающе поцеловала в щеку, пододвигая приготовленный Каситой кофе. Наблюдая за бодрой девушкой, гладящей столешницу, за которой всегда хлопотала Джули, Бруно осторожно коснулся острой скулы, думая, не почудилось ли ему. Казалось, он находился во сне: так тихо, спокойно и благодатно было в это серое утро. Даже голова не болела и в глазах не свербило от ночных видений. Олайа шустро перебралась за стол, кружа юбкой платья, и в ожидании опёрлась подбородком о ладони, освещая тишину утра своей чудесной улыбкой. Бруно поплыл, едва не роняя чашку с остывшим напитком. — У тебя хорошее настроение, — тихим голосом сказал он, приподнимаясь и краем глаза наблюдая за девушкой. Касита выхватила у него грязную чашку и в считанные мгновения очистила, оставляя мужчину без дела. Олайа насмешливо и довольно промычала, возводя глаза к потолку и растекаясь по столу. — Просто… мысли, — отрывисто и лучезарно сказала она громче Бруно, как будто не могла сдержать счастье. — Хороший сон. И теперь просто хорошо, — решила она поделиться с пророком, щурясь от удовольствия. Бруно заинтересованно вытянулся, прося её рассказать больше, но это было секретом. Разумеется, он не стал её расспрашивать. — А мы не слишком рано? — подняв голову, спросила Олайа, когда они стояли перед дверью Антонио. — Он встаёт с первыми птицами, — отрывисто произнес мужчина, тихо постукивая по дереву.

Звери восприняли его появление не так радостно, как мальчик, однако это всё ещё была комната Антонио, а не животных. Олайа, до этого крадущаяся по Касите голодной мышью, поражëнно замерла, пригибаясь и поддаваясь страху. Огромная кошка с мощными лапами и бесшумной походкой двигалась прямо в её сторону. И хотя Ола видела таких прежде в джунглях, ещё никогда не сталкивалась с дикими животными нос к носу. — Ягуар, — шепнула она, в ужасе пятясь и вжимаясь в торс Бруно. Узкие длинные ладони сжали её плечи и отодвинули девушку в сторону. Кошка, пытающаяся принюхаться к новому человеку, недовольно издала грудинный рык — Ола, тихо вскрикнув, вцепилась в мужчину, пытаясь и его оттащить обратно, подальше от хищной кошки, и поскорее скрыться за дверью, от которой они наверняка недалеко ушли. — Ягуар, Бруно, ягуар, — пыталась она воззвать к его разуму, дёргая мужчину за рубашку и периодически срываясь на писк. Он встал, как вкопанный, и не собирался отступать. Едва не плача, Ола дëрнула его за худую руку и шумно всхлипнула, трясущимися руками вцепляясь в рубашку под руаной. — Олайа, успокойся, всё хорошо, — с улыбкой прошептал он, позволяя ей укрыться в его одежде и спрятаться от внимательных хищных глаз. — Он не навредит тебе. Правда, Антонио? Появившийся перед ними ребёнок не смог её успокоить. Перестав дышать, Ола изо всех сил вжалась в худое тело мужчины, слыша хруст его поясницы. Зверь приблизился, и поджилки ощутимо затряслись. Широкий нос медленно морщился и расслаблялся, пока животное обнюхивало её, как-то осознанно смотря снизу-вверх. — Ты ему нравишься, — довольно отметил Антонио, пытаясь подбодрить Олайу. Бруно тоже отметил это в игривости зверя и заинтересованном помахивании хвоста. Возможно оттого, что ягуар был самцом, ему особенно нравились именно представительницы женского пола. Он всегда стремился обтереться именно о женские бёдра, подставить морду под ласковые женские руки. Этот зверь даже мурчал, оказавшись в компании женщин, и доверчиво валялся на спине, хотя никто не решался погладить его грудь. Этот зверь явно предпочитал женское общество, если не брать в расчет Антонио, единственного понимающего его человека. С немногочисленными мужчинами Мадригаль зверь выстроил нейтрально-дружелюбные отношения. Особенно ему нравился добрый Агустин. Впрочем, муж Джульетты нравился абсолютно всем животным Антонио, хотя тот и уходил от них зачастую покалеченным. — Нет, пожалуйста, не надо, — на одном дыхании пробормотала девушка, пытаясь спрятаться за Бруно, однако от заинтересованной огромной кошки едва ли можно было скрыться. Обойдя руку Бруно, пытающегося остановить наглую морду, ягуар сунул нос под юбку Олы и испуганно отпрыгнул, когда девушка заверещала, отскакивая и ударяясь спиной о закрытую дверь. Печально пророкотав, животное понуро удалилось на самую верхушку дерева. Активности Олайи можно было только позавидовать. — Дерево в комнате, — наконец осознала она, выдыхая. — Джунгли в доме, Боже.

~***~

— Мы проведём ритуал, и Олайа будет свободна от меня, — пообещал Бруно, сбрасывая с рук зарождающуюся дрожь и бережно рассыпая песок по кругу. — Как закончите с Антонио, найдешь меня в патио. Олайа переживала за предсказание Лукреции не меньше самого Бруно, но беспокойство это было приятно-волнующим, а не сковывающим. Она с жадностью следила за каждым его действием и с энтузиазмом сортировала высохшую листву в маленькие кучки. Смешной ребёнок. Ребёнок с абсолютно недетским внимательным взглядом, которого он почти не смущался. Даже спустившийся с дерева питомец Антонио не напрягал её настолько, чтобы отвлечься от магии мужчины. Заходить в круг во время предсказания она, однако, не решилась, заворожённо глядя на вихревые потоки вокруг предсказателя. Фокус сработал — Олайа впечатлилась необычайности ритуала, простого и дешёвого, по мнению самого Бруно, даже больше, чем откровениям в его башне. И это было почти обидно, потому что для таинства в комнате предсказаний Бруно задействовал больше энергии, чем для простого предсказания. Лишь только песок упал, Бруно увидел замершую Олайу, приоткрывшую рот от удивления. Он почувствовал, как глаза расслабляются, настраиваясь на этот мир, и в этот раз Ола не испугалась волшебного свечения. — Ты такой… Красивый во время ритуала. Серьезный. Сердце замерло. Олайа кокетливо поджала губы, скрывая улыбку. Она говорила серьезно, Бруно чувствовал. Жар распространялся по шее и оседал яркой краской на лице. Бруно хотел открыть рот, но губы не размыкались, напряженно сдерживая нечленораздельные звуки. Головой он понимал, что рад слышать от неё эти слова, но сердце непонимающе металось из стороны в сторону. — Кхм, так что там в предсказании? Она даже не смотрела по сторонам. Бруно был в ужасе и абсолютном смущении — Олайа не сводила с него глаз. Она смотрела лишь на него, хотя вокруг было волшебство. Мужчина протянул ей светящееся стекло, и Ола осторожно приняла предсказание, широко раскрывая глаза и весело смеясь. — Охохо! Бруно, думаю, мне придется идти одной, потому что от счастья Альберто тебя задушит. Радость от счастливого предсказания поутихла. Бруно вздохнул, протягивая руку вперед и смахивая песок с плеч и волос Олайи. Она лучезарно улыбнулась, но непонимающе промычала, заметив его суровый непреклонный взгляд. — Счастливые предсказания не моя заслуга, — покачал он головой. После ритуала он обычно чувствовал себя расслабленным. Мышцы не зажимались, а в голове наступала чарующая пустота. Ола покраснела, когда он погладил большим пальцем её щеку, переключаясь на вьющийся у лица локон. Антонио красноречиво прокашлялся, обращая на себя внимание — Бруно медленно отнял руку, осматривая ущерб от своего колдовства: на это раз обошлось помятыми кустами и проснувшимися недовольными попугаями, теперь не прекращающими кричать наперебой. — Как и плохие, — пискнула Ола, отчего на расслабленном лице мужчины появилась усталая улыбка. — Не факт, что она будет счастлива в этом браке. — А ты сразу настроен на плохое, — Ола сжала пальцами худое запястье мужчины. — Как случится, так и будет, не думай об этом. Слушай, это точно муж, а не любовник? — Точно. Девушка подозрительно прищурилась, складывая губы трубочкой, но поверила ему.

~***~

— Не бойся, — ласково рассмеялся мальчик, важно прохаживаясь рядом с вытянувшейся девушкой. — Дай мне руку. Ладонь Антонио была меньше, чем у Олы, но гораздо уверенней. Положив их руки на широкую голову кошки, мальчик замер, давая Олайе время привыкнуть. Ягуар по его просьбе прикрыл глаза, но всё равно осторожно потёрся о руку, как-то печально вздыхая. Утробное мурчание показалось Олайе грустным, почти человеческим. Большой кот и правда был спокоен, хотя оставаться с ним один на один Ола бы ни за что не решилась. — Вот видишь! А ты боялась, трусишка. Антонио убрал руку, пока Ола едва шевелила кончиками пальцев, ощущая жесткую шерсть и тепло. Не бояться? Ей уже долгое время говорит об этом Бруно. Говорит, что нужно понять. Как понять животное? Ведь она человек… Когда её нутро перестало в страхе сжиматься, большая кошка открыла глаза, глядя ей прямо в душу. Ола заставила себя успокоиться и выразить одним взглядом благосклонность, которую ощущала, пусть где-то глубоко-глубоко в сердце. Кот замурчал, рокоча мощной грудью. — Антонио, — тихо позвала девушка, кладя вторую руку на морду животного и пристально наблюдая за реакцией зверя, — что ты ощущаешь, когда понимаешь животных? Мальчик призадумался, так же внимательно глядя на ягуара, словно в его пятнах был сокрыт ответ. Его ощущения не были похожи на общение с человеком. Он не слышал родную речь, вообще не слышал слов, по правде, а просто знал. — Когда я был маленьким и ещё не умел говорить, мама понимала меня без слов. Хотел ли я есть или играть. Она знала, а я… Это похоже на доверие и уверенность, наверное. Как мама — пронеслось в голове. Мама? Как что-то самое родное. Олайа начала развивать подкинутый Антонио образ, оказавшийся самым ярким и тёплым, что только возможен. Ола ощутила, как её тело заметно расслабилось — это почувствовал и кот, уложивший свою огромную голову ей на бёдра. Положив руки на его морду, Ола почувствовала, как по щекам текут слёзы, хотя ей совсем не было грустно. Только чуть-чуть больно оттого, что внутри что-то сломалось, а по иссохшему забитому месту потекла живая кровь. — Ты чувствуешь? — обнял её со спины мальчик. Она слышала в его голосе улыбку и счастье. Дети невероятны, думала Ола. Она знала, что и сама была когда-то такой же чистой и искренней, и даже на мгновение вспомнила это ощущение восторженной радости во всём теле. В башне Бруно было очень много песка, разбитого стекла и надежд. Наверняка ему тоже было очень больно впустить в свою обитель свежесть в виде Олы. Но он смог. И, возможно ли, в его башне когда-нибудь зацветут вечные цветы? Собрав в голос всю свою тихую радость, Олайа, под задорный смех Антонио и шум крыльев, имитировала звуки разных животных, вызывая интерес обитателей комнаты. Больше всяких слов — твои чувства. Ей вдруг подумалось, что совершенно необязательно признаваться Бруно в любви — он и сам всё поймет, когда её чувства расцветут самыми нежными и живыми цветами.

~***~

— Олайа! — радостно воскликнула Джульетта, подбегая к девушке и крепко обнимая её, не касаясь одежды пальцами, испачканными в муке. — Я не знала, что ты здесь. Оставайся на обед, милая! Ола ощущала на себе заинтересованные взгляды. Луиза растрогалась до слёз, оправдывая своё долгое отсутствие неотложными делами, и выразила радость своему счастью: наконец-то подруга без страха может прийти в Каситу и свидеться с Луизой, не дожидаясь месяцы, пока Мадригаль доползёт до отдалённой части Энканто в домик Розье. Олайа неловко улыбнулась, стараясь не смотреть на ухмыляющегося Феликса и натянутую от каких-то внутренних эмоций Пепу. Судя по солнечному полудню, она была всё же рада, и даже присутствие младшей Розье не могло её расстроить. Альма девушке благосклонно кивнула, громко спрашивая Камило, когда же прибудут его сестра с мужем, и не засиделись ли они в гостях у Гузманов. Олайа искала глазами Бруно. Мирабель, чувствуя напряжение Олы, схватила её за руку и утянула к маме на кухню. Непривычно. Обед дома никогда не проходил так… Ола задумалась, пытаясь подобрать слово. Официально? Даже сватанье в доме Розье из торжественного превратилось в обычный дружеский ужин. Может быть, поэтому случилась размолвка между Изабеллой и Эрнандо? Есть, видимо какая-то сила в этих обедах, когда вокруг столько народа, что не знаешь, кому уделить внимание. В лучшее время за обеденным столом в доме Розье собиралось максимум семеро, и то на большие праздники: в то время мама и тётя Адель ещё были живы, сеньор Сальседо и папа крепко дружили, а Эрнандо не пропадал в мастерской. Впрочем, Олайа не чувствовала грусти из-за того, что зачастую они едят втроём (вчетвером, если старший брат соизволит появиться за столом вовремя). Ола вздрогнула от запрятанного вглубь воспоминания: наблюдая за Джульеттой, целующей Мирабель, Ола вспомнила, как ужинала с мамой на чердаке (который теперь был её личной комнатой) из-за очередной ссоры с тётей Аделиной. Кажется, такое происходило довольно часто, если быть честной с самой собой. Раньше всё было совершенно иначе. И обстановка в доме, и её мысли, и мечты. На кухне остались только она и Джульетта, Бруно по-прежнему нигде не было, стол на улице ожидал опаздывающих. Ола замялась, не спеша занимать свободное место рядом с Мирабель и Луизой, хотя девушки ей дружелюбно помахали, подзывая к себе. Луиза даже заранее набрала ей еды в отдельную тарелку, чтобы подруга не чувствовала себя неловко. Развернувшись, Ола тихо подплыла к Джульетте, всё ещё порхающей на кухне в последних приготовлениях. Розье чувствовала по отношению к ней что-то, похожее на доверие. Подхватив кувшин с соком, Джули обернулась и охнула, едва не столкнувшись с Олайей. — О, детка, да на тебе лица нет. Ты не заболела? Ола понимала, что женщине не терпится уйти обедать, чтобы провести время с семьёй. Но даже нежелание пользоваться безмерной добротой этой женщины, не позволило Олайе сказать, что всё хорошо. — Когда вы ужинали у нас, — Ола говорила медленно, запинаясь, прочищая горло, — как вы себя чувствовали? Джульетта поставила графин на столешницу, внимательно заглядывая в стеклянные мутные глаза. — Я чувствовала себя очень хорошо. Мы все, девочки были в восторге от ужина и прогулки. Даже Бруно понравилось! Жаль, что в итоге... — Просто я подумала, что вам всем могло быть некомфортно от нашей, ну, неорганизованности. Когда женщина глава семьи — всё так иначе. Или дело не в том? — Mi amor, — Джульетта улыбнулась так, как улыбаются маленьким детям, когда они расстроены, — всё хорошо. — Я подумала, — перебила её Ола, отводя взгляд, — что вам некомфортно. Потому что сейчас я чувствую себя не в своей тарелке. Я хочу уйти. Сокрушенный взгляд вторил упавшей улыбке. — Олайа… Если хочешь, конечно, я тебя не держу. Но, наверное, если ты сядешь с Луизой и Мирабель, тебе будет лучше. Никто тебя не тронет, обещаю. — Меня уже трогают. Взгляды, — ее голос всё же сорвался. Олайа не впервые сталкивалась с неприятием в сторону себя, но почему-то в этом доме было особенно трудно выдерживать последствия конфликтов. По крайней мере, за одним обеденным столом. — Разговоры. Страх и стеснение. Джули погладила её по плечу и сказала умыться, чтобы привести себя в чувства. Холодная вода и правда освежала. Глаза и нос уже не жгло от слёз, но в голове всё ещё гудели непрошенные мысли. Ола опустила голову под маленькую колонку с ледяной водой и намочила волосы. Хорошо. А ведь этим утром она проснулась, словно разбуженная счастьем. Ей снились тепло и свет. И Бруно. — Ого! — воскликнул Антонио, когда она вышла на улицу ко столу. — Ты что, под дождь попала? Блузка быстро намокала от волос и тяжелела, принося блаженную прохладу в этот жаркий день. Луиза сразу завладела всем её вниманием, не позволяя отвлекаться на других и думать о чем-либо дурном. Блузка уже, кажется, промокла насквозь, верхняя часть юбки тоже потемнела от влаги, жадно принимая воду из подсыхающих и подпрыгивающих кудрей. — Тоже бы облиться, — посмеялась Луиза. Ола всегда поливала себя ледяной водой, если солнце нещадно палило. Одежда липла к телу, выставляя её практически голой, но ни отец, ни братья никогда не высказывали ей претензий. Пару раз соседская бабуля старых нравов что-то вякнула ей в лицо, но не более. Возможно, все разговоры велись у неё за спиной. Возможно поэтому юноши «благородного происхождения» даже не смели на неё заглядываться. Плевать. Плевать она на всех хотела и усталость скоро сходила на нет от этой невероятной мысли. Ола громко засмеялась, привлекая к себе всеобщее внимание, и уткнулась лицом в плечо лучшей подруги, тоже по-девичьи хихикающей, но опасливо поглядывающей на бабушку, сдерживающей недовольство. Олайа увидела, как в темноте коридора Каситы медленно проплыла худая высокая тень. Бруно так и не пришёл, ожидая конец обеда в тихом одиночестве.

~***~

В их глазах я видел страх,

Страх душой прозреть.

— Пойдем, — тихо позвал её Бруно, когда Ола в очередной раз отжала низ блузки. Да, переборщила она с водой, однако. Кот Антонио участливо помогал ей незаметно протереть стул от влаги, чем, однако, лишь привлёк лишнее внимание. Луизе, к сожалению, сегодня было не до прогулок, поэтому Ола пыталась поспеть за быстрым шагом молчаливого мужчины. — Бруно, подожди! — он остановился, приспуская капюшон и оглядываясь на тормозящую девушку. — Я в юбке запуталась. Мокрая ткань оплела её, как сорняк розу, — прилипла и не давала ступить шагу. Бруно присел перед ней, помогая расправить ткань, ненароком залезая под верхнюю юбку, но тут же извиняясь. — Почему ты не вышел? Я ждала тебя. — Уснул, извини. — Ты чем-то расстроен? — тихо спросила она, когда Бруно поднялся и зашагал значительно медленнее, чтобы ей не приходилось бежать за ним, поднимая юбку выше колен. — А ты? Почему ты плакала? Он явно был раздражён. Наверное оттого, что остался голоден: как раз кстати, Джульетта послала ей с собой огромное жёлтое яблоко. Либо же ему в тягость идти к Альберто. — Эй, вообще-то я первая спросила, — усмехнулась девушка, хватаясь за подставленный локоть и придерживая другой рукой подсыхающую юбку. Рубашка Бруно начала медленно намокать от её блузы. Вытянув из мочилы спелый плод, Ола протянула его к лицу Бруно, не не дала взять его грязными пыльными пальцами. — Ешь из моих рук. Бруно откусил маленький кусок, пытаясь не дать соку побежать по короткой бороде. Пока он жевал, Ола продолжила: — Я расстроилась, наверное, потому что после последнего ужина в Касите меня облили грязью с головы до пят, но сейчас всё нормально. Утром такая дубища была, зуб на зуб не попадал! Кстати, почему во время ритуала были тучи? Я думала, солнце светить должно. Или просто ясное небо. Типа, ты же наоборот должен видеть ясно, а облака закрывают обзор. — Чтобы не увидеть неположенного, — сухо произнес Бруно, смотря себе под ноги и откусывая ещё один кусок от яблока в руках девушки. — Неположенного? А кто это решает? Он повернулся на характерный звук отламывания части фрукта. Очевидно, Ола не собиралась отдавать яблоко всецело Бруно: откусив от него огромную часть, она продолжила слушать, пытаясь прожевать свою жадность: яблоко едва помещалось во рту. — Время, очевидно… — менее уверенно произнес Бруно сквозь зубы. Кто? Вообще-то он не задумывался об этом никогда. Оно вообще было живым? Для Бруно оно всегда было текучим и могущественным, но что до жизни… В какой-то момент он настолько привык взаимодействовать только с будущим, что его существование стало естественным положением вещей, как солнце днем и звёзды ночью. Бруно и подумать не мог, что его дар может создавать в голове столько вопросов, сколько задала ему Олайа по пути к Альберто. И подумать не мог, что предсказание может вызывать не только вящий страх, но и интерес ребёнка, которого вело любопытство. И уж тем более из его дара нельзя было сотворять комедию, однако... Олайа громко рассмеялась, закрывая Бруно рот руками и весело шикая на заговорившегося мужчину. — Нет! Что хочешь делай, но подсматривать конец книги — это уже перебор! — Я всего лишь предупрежу тебя, если конец будет плохим, — Олайа заткнула уши, пропевая однозначное «я тебя не слышу». Бруно наслаждался её смехом и радостью в глазах. Олайа отбежала вперёд, показывая мужчине язык и самодовольно прохаживаясь вдоль редеющих домов. Духота на окраине была не такой удушающей, поэтому идти и дышать было легче. И на сердце было легче, Бруно готов был поверить во все сказки о чудодейственной любви, раз даже дружба лечит одиночество одним взмахом ресниц. Девушка снова обернулась к Бруно, медленно ступая спиной и позволяя ему нагнать себя. Вдруг лицо её растеряло игривость, Олайа странно смущенно поджала губы и вопросительно приподняла брови. Бруно ощущал, как лицо являет расслабленность и довольство, не напрягая мышц. Одни глаза и уголки губ, сбавляющие остроту печальных глаз. Олайа ничего не спросила, но так понятливо и лучисто улыбнулась, что ему стало ещё лучше и ещё волшебнее, чем прежде. Красота. Их веселье сменилось спокойным пребыванием в комфортном сближении. Оставшийся путь она держала Бруно за горячую руку и просто была. Сама с собой. Сама в себе. И его баюкающее одиночество превращалось в колыбель под звёздным и солнечным небом. Даже когда ты один, ты окружён мерцающими и живыми звёздами и близким солнцем.