До невозможности настоящая зима

Что было бы, если бы его любили? Славко виделся мамин кекс. Его пышный, мягкий бочок. Чудо в разрезе — слои яблок, сухофруктов, дырочки, через которые кекс будто дышал. Сладость на языке. Едва заметная нежность мёда, приятная пряность добавок. Тепло и запах, в который хочется укутаться с головой, сунуть нос прямо в тесто. Образ мамы за шесть лет почти стёрся. Славко не всегда мог вспомнить даже её лицо, но тёплые руки и кекс останутся с ним до конца. Что ещё она приготовила бы для него, если бы осталась жива? Морковный пирог? Пирожки с яблоками? Пару лет назад, очух Горчин — Славко так и не смог назвать его «отец» — подарил ему плед. Огромный, по самую макушку. Было тепло, так тепло! Хотелось поблагодарить, хотелось улыбаться, хотелось нырнуть в плед и забраться на узкую койку, чтобы это тепло дарило новые сказки. Вот только не успел Славко вымолвить и слова, как Горчин усмехнулся. Колюче, с издёвкой. Подарок оказался насмешкой. Славко постоянно мёрз, потому что не чувствовал своего зверя. И подарком Горчин подчёркивал его слабость. И всё равно плед оказался верным другом. По ночам укрывал от ветра, который через щели норовил укусить за ухо. Стоило накрыться сверху, как помогал нырнуть в новый мир, в котором было тепло и спокойно. А что было бы, если бы очух Горчин его любил? В комнате стало бы тепло. Никаких щелей! А может, и своя печка? Чтобы спрятаться на ней, пригреться и видеть только хорошие сны. А ещё, а ещё плотные шерстяные носки! И новый тулупчик с больши-им воротником, мех от которого щекотал бы нос. Но обычно всё это доставалось сыну Горчина, Игору. За десять лет, что они друг друга знали, они так и не смогли стать братьями. Игор давно уж научился обращаться в волчонка. Беленького и пушистого, как снег… безжалостного, как хрустящие льды. Славко не раз доставалось от брата и других ребят. Особенно они любили напихать снег ему за шиворот, чтобы потом, хохоча, опрокинуть в сугроб целиком. А если бы Игор тогда, в шесть лет, признал его братом? Если бы они играли вместе, гуляли вместе и дурачились в лесу? Потрескивал бы костёр, над ними — звёздное небо и бескрайние приключения. А зимой… зимой, так и быть, Славко согласился бы пару раз поиграть в снежки! И даже поваляться с Игором в снегу — но потом, чтобы обязательно банька и мамин свежий пирог… Что бы Славко ни представлял, любой образ сопровождало тепло. Если бы его любили — было бы тепло. Очень. — Славко! Хватит спать! Грозный окрик выдернул его из мягкой мечты, а руки Жико потянули одеяло. Славко забарахтался и не дал слуге сбросить преграду. — Я скоро приду, отпусти! Жико цокнул языком, но оставил в покое, недобро сверкнув взглядом. Этот волчара с подранным ухом пугал Славко. А сколько предстоит пробыть рядом с ним? Недели? Месяцы? Плечи Славко опустились, светлые пряди закрыли лицо и злые слёзы. Как же он умолял Горчина, как просил не отправлять его сюда — в снега и холод. Но тот был непреклонен: его ленивый бесполезный зверь проснётся только в холоде и жёсткости. Шестнадцать лет ходить без зверя — позор. Славко вспоминал всё это, одеваясь как можно теплее. С утра его ждала прогулка на снегоступах. Потом, если Жико сочтёт, что он не отлынивал и промёрз достаточно — еда. Славко устал. За эту неделю так ужасно устал посреди снежной пустоты. Сегодня с утра мело, но Жико и не посмотрел на это, выставив за дверь. Славко правда не чувствовал зверя. И искать путь, полагаясь на чутьё, ему было очень тяжело. И охотиться не умел, в отличие от Жико. Поэтому когда он понял, что заблудился, то перепугано заметался, от дерева к дереву, от сугроба к сугробу. Как добраться назад? Станет ли Жико его искать? Может, этого и хотел очух Горчин? Чтобы Славко вот так исчез, и во всём можно было обвинить его зверя? — Жико! Жико, помоги! Я потерялся. Жико! Славко звал долго, надрывно, отчаянно, пока не наглотался снежинок. А потом наткнулся на медвежьи следы, которые глубоко и чётко отпечатались в снегу. Тогда Славко впервые почувствовал знание, которое шло изнутри, рождалось не в голове, а словно на кончиках пальцев. Это не зверь, оборотень. Можно довериться, можно идти. Холод жалил кости, мысли тоже почти не ворочались, замёрзнув, поэтому Славко просто пошёл — а что ещё оставалось? Следы таяли, таяли, а потом оборвались. Славко смотрел на них, не веря, а когда поднял голову и вгляделся в поутихший снегопад, то заснеженный домик Жико смог узнать издалека. И рванул вперёд, чуть не скатившись с горки и не повредив снегоступы. — Долго. Это всё, что получил Славко в ответ на своё возвращение, но ему было всё равно. Он суетливо раздевался, непослушные пальцы мешали. Славко попытался растереть тело, попрыгать, не обращая внимание на то, как колет кожу. А потом ухватил горшочек со стола, завернулся в одеяло и прижался к печке. Его колотило, мороз словно прилип к костям и не желал покидать. Ложка билась о стенки посуды, Славко глотал горячие куски картошки и мяса, чтобы хоть так согреться. Обжигаясь опять и опять, но чувствуя себя живым. — Ощутил сегодня что-нибудь? Зверь откликнулся? Жико протянул ему горячий отвар, горьковатые травки должны были не дать ему захворать. Славко вспомнил чужие следы, которые помогли. Они, а не Жико! И не стал ничего говорить о своём спасителе. — Нет. — Тогда завтра отведу тебя в лес. Попробуешь добраться сюда. — Но я не смогу! — Славко передёрнуло, он не вынесет, если потеряется ещё раз. А вокруг только снег, безразличный снег, в котором так легко раствориться. — Значит, там и останешься. Славко вжал голову, прячась от жестоких слов. Жико был похож на Горчина, недаром его слуга. И как только отпустил? Всю ночь Славко проворочался в кошмарах — повсюду был только снег, и больше никого. Он вновь кричал, звал, но никому не было дела. А утром всё это стало таким настоящим. Жико дал ему одеться, завязал глаза, перетянул верёвкой руки и на санях оттащил куда-то. Славко пытался оставлять зацепки. Хоть какие-то следы ногой или рукой, но Жико пресекал это насмешливыми тычками, сменившихся рычанием. А потом бросил его одного. Благо, руки освободил. Снежная тишина вокруг словно обездвижила. Славко сидел на корточках, обняв себя за плечи и рассматривал округлые переплетённые носы снегоступов. Сидел и не мог понять: зачем ему шевелиться? В этом снежном мире, где совсем нет тепла. И может, так будет лучше? Больше никаких насмешек, он перестанет доставлять проблемы Горчину и кому бы то ни было. Глаза закрывались, снежинки оседали на ресницах, безмолвный лес убаюкивал. Искра пролетела вдоль спины, а потом полыхнуло. Славко казалось, его выламывает изнутри: обжигающе, долго, мучительно. Он забарахтался, порвал одежду, завалился набок. Пытался кричать, но горло перехватывало. Хрустнули снегоступы, и перед глазами потемнело. Очнулся он по-прежнему на боку. Валил снег, но… но было тепло! От радости Славко вскочил и завалился обратно — ног было четыре! Он рассмеялся, но вместо смеха — радостное тявканье. И снова попытка встать. Славко освоился быстро. Когда так тепло, что не мёрзнут даже волосатые подушечки лап, то изучать себя и всё, что вокруг, — одно удовольствие. Повсюду что-то шуршало. И даже там, под снегом, кто-то копошился и будоражил, шастая туда-сюда. Ему понравилось прыгать. Высоко-высоко, а потом врезаться передними лапами в снег. Один раз упал прямо на шуршащую штучку, и это оказалась толстозадая мышь — Славко так испугался, что что-то живое коснулось лап, что сам отскочил от ямки подальше. Но было весело, действительно весело. Он не боялся замёрзнуть и дурачился, пока не устал. Вернулся к одежде и завалился рядом, свернувшись в тугой комочек. Хвост, такой толстенький и большой, уютно прикрыл нос, и стало совсем хорошо. Всё-таки быть в звере так интересно! Возвращаться к Жико совсем не хотелось.

***

Всё шаталось, Славко мотнул башкой, сгоняя сон. Лапы заскользили по бурой шерсти, он не понимал, что происходит, отскочил — и полетел вниз. Чужая лапища не дала свалиться. Придержала, поставила в снег, и Славко замер, восторженно таращась и чуть потявкивая. Медведь! Медвежище! Огроменный! Тот самый. Зверь чувствовал, а ещё совсем не боялся. Славко заскакал вокруг нового друга, обнюхал, отёрся о бок. Тот в ответ не ворчал, смотрел ласково, и под его взглядом Славко разогревался сильнее. Куда они идут? Славко огляделся — поблизости не валялась горка его одежды, да и деревья склонились незнакомые. Испугаться Славко не успел. Медведь склонил голову, боднул легонько в бок и подтолкнул — вперёд, за собой. Захотелось послушаться. Бежать рядом, вертеться возле сильных лап и быть под защитой. Он и бежал. А когда уставал, ему позволяли развалиться на массивной спине — медведь нёс на себе, явно не чувствуя веса. Сколько в нём было? Какой-то он маленький волк. Славко хотелось есть, а разговаривать в звере было невозможно или он пока не понимал, как. Не мог узнать, куда они идут, сколько осталось, поэтому просто отдыхал, пару раз добравшись до чужого уха и помусолив в пасти. Уже затемно они вышли к какой-то деревушке, и Славко взбодрился. Еда, тепло, общение! Медведь и правда добрался до крайнего домишки и ввалился в сарай. Здесь валялась пара одеял, и на одно Славко спрыгнул. Но не успел под него спрятаться, как медведь заскрежетал, прижался брюхом к земле, извернулся, и совсем скоро вместо зверя на колени встал мужчина. Миран! Славко узнал его, да так и застыл с поднятой лапкой, пока Миран не распрямился во весь рост. Совершенно нагой. Славко заметался по кругу, потом упал на живот и прикрыл морду лапой — какой стыд! Он так на Мирана долго смотрел! И как же получилось, что Миран, прислуживая Горчину, оказался медведем, а не волком? — Погоди, Славко, не обращайся здесь, побудь зверем. Я печь растоплю. Миран укутал его в одеяло, поднял на руки, занося в дом, а Славко всё жмурился и сгорал под шерсткой от стеснения. От увиденного всё полыхало в груди. Когда он был мальчишкой, то хотел стать таким, как Миран. Чтобы никто не посмел обидеть, чтобы мощный разворот плеч, чтобы сила в каждой лапе и стойкий спокойный взгляд. А сейчас он рассмотрел его всего и… оробел. Славко окопался в одеяле, торча наружу лишь носом. Миран ходил по дому, под ним поскрипывали доски. Вскоре носишко задёргался — что-то вкусненькое грелось в печи. Пирог? Мяско? — Вылезай, Славко. Вот твои вещи, я выйду дров наколоть. Высунувшись, Славко глазам своим не поверил. Новенькая одежда! Тёплая, не драная, специально для него. Он всё тщательно обнюхал, зарылся носом, не веря, что может просто так принять подарок. Но Миран ушёл на улицу, и нужно было поскорее одеться, иначе ходить перед ним лишь в одеяле. Было тепло. Очень. И мягко в новой одёжке. Славко уселся на табурет, принюхиваясь к пирогу, склоняя голову, чтобы расслышать стук топора. Он терпеливо ждал Мирана и… отчего-то становилось спокойно. Вернувшись, Миран подбросил дров в печь, снял котелок, поставил пирог, налил мягкий ягодный отвар, выволок откуда-то мёд. Славко пробовал всё. Набивал рот свежим пирогом с мясом и травами, без устали работал ложкой над картофельной похлёбкой, чуть не плача. Вкусно! Тепло! Будто бы по-настоящему дома. — Не торопись, Славко. Бери, сколько хочешь. Славко присмирел и замедлился — Миран к еде не притронулся, всё смотрел на него и смотрел, поставив локти на стол и уперевшись тяжёлым подбородком в руки. И хотя медвежьи черты лица оставались грубоваты, под тёплым карим взглядом и пушистыми ресницами невозможно было бояться или возражать. Но задавать вопросы Славко смог, лишь когда начал клевать носом после второй ложки мёда и горячего отвара. — Как ты здесь оказался, Миран? И это ты меня вывел, когда я заплутал в первый раз? — Да, — ресницы дрогнули, спрятав от Славко мягкость взгляда. — Но всё равно опоздал. Когда я вернулся с ярмарки, Горчин тебя уже отослал. Не сразу удалось узнать, куда. Да и… не знал я, как к тебе подступиться, как не испугать, чтобы ты мне поверил. — Я верю, — Славко пододвинул к себе мёд, только чтобы трогать горшочек с резной пчёлкой на боку. — И всё равно расскажу. Я был в неоплатном долгу перед Раткой. — Мамой?! — сон стряхнуло как ни бывало, Славко подался вперёд, внимая каждому слову. — Да, потому и пришёл наниматься к Горчину. Помогать ей. А потом настал черёд присмотреть за тобой, и я пытался иногда порадовать, чтобы никто не узнал. Славко потряс головой. Порадовать? Он совсем такого не помнил. Или… Когда Игор с ребятами налопались вкусной рябины, Славко ничего не досталось. А потом он нашёл у себя на кровати сочную веточку с ягодами. Когда Славко наказывали и оставляли без еды, на пороге его комнатушки появлялись отварные яйца, и у него получалось спокойно пережить дни голода. Однажды холодной осенью, когда он жаловался на сквозняки и то, что у него мёрзнут уши, очух Горчин отмахнулся от его слов. А потом Славко нашёл у себя под подушкой колпачок-шапчонку с задорным меховым шариком на конце. В ней так приятно было спать и прятаться от холода. Славко принимал все эти маленькие чудеса, не задумываясь — и был благодарен за них. Теперь чудеса обрели кровь и плоть, и он устыдился. — Спасибо. Спасибо тебе! Я никогда не искал того, кто творил для меня всё это, но я был благодарен. Ты меня спас. Славко вскочил, поклонился ему низко, но Миран перехватил, прижимая к груди. — Не нужно поклонов, Славко. Ты мне важен. Но я не мог забрать тебя раньше — началась бы волчья охота. А теперь ты взрослый, и ты сам по себе. И ты… со мной? Сердце билось, мешая дышать, мешая думать. Славко чувствовал: что-то было в этом вопросе… что-то такое, чего он не понял до конца. Миран будто тоже это осознал и отпустил, спросив иначе: — Ты останешься здесь, Славко? В этой деревне живут медведи. А сменится год, и весной мы сможем уйти южнее. Куда захочешь. — Да, — он потёр глаза, и Миран засуетился. — Ложись на печи, тебе нужно восстановить силы. Славко было неловко, что он занял чужое место, тогда как Миран остался на лежанке в углу. Но ему и правда хотелось остаться в тепле после первого оборота. Но сон теперь не шёл. Славко взволнованно измял в пальцах бахрому одеяла, решившись задать вопрос лишь сейчас, в темноте. — Миран, — голос дрогнул, шёпот стал тише. — Скажи, а из меня получился хороший волк? Медведь не отвечал долго, Славко застыл натянутой стрункой, вслушиваясь в чужое дыхание. Нет, не спал. Так почему молчит? — У тебя большой пушистый хвост почти в половину тела. Коротковатые лапы, — Миран отвечал негромко, медленно, словно пытался подобрать слова. Славко широко распахнул глаза, уже понимая то, что не давало покоя весь день, но до сих пор не веря. — Остренькая треугольная мордочка. Округлые большие ушки. Ты… ты не снежный волк, Славко. Ты беленький лисёнок. Славко подавил всхлип, зажал рот рукой и отвернулся к стенке, свернувшись в комочек. Как же так? Как же так получилось? Он чувствовал себя преданным. А Горчин знал? Знал и оттого не принимал и не любил? Оттого хотел поскорее увидеть его зверя? Чтобы отречься? Медведь оказался позади, упёрся ладонью рядом с животом и зашептал в макушку: — Мой снежный лисёнок, не плачь. Ну что же ты, Славко? Не плачь, — в его голосе слышалась такая мука, что удивление мешало слезам. Давно за него не волновались, давно не утешали. — Тебя больше никто не обидит, красивый лисёнок. Я не позволю. Теперь ты взрослый, и Горчин не может решать, где и с кем тебе жить. Я уберегу тебя, лисёнок. Веришь мне? Под ласковые слова и чужой жар, который Славко ощущал всей спиной, хотя Миран к нему не прижимался, уснуть оказалось слишком просто. Он даже не понял, когда совсем плакать перестал — растворились все слёзы в тепле медвежьего сердца.

***

Славко привыкал к быту в медвежьей деревне. Привыкал к тому, что никто не гонит, не упрекает, не кричит на него. Получилось даже поиграть с медвежатами в снежки, впервые в жизни, со смехом и без страха. Так странно было чувствовать себя… нормальным. Не гонимым всеми, а равным. Нужным. Особенно Мирану. Медведь его закормил. Не давал никаких заданий, не мешал играться или осваиваться в звере. Даже сам не отказывался от прогулки вдвоём, бок о бок. Славко больше всего нравилось пытаться перепрыгнуть медвежью горку. Или потереться боком, чтобы оставить на другом звере свою шерстку. Иногда медведь придавливал его башкой, не сильно, но всё равно подгибались лапы. Славко не боялся, нет, эта тяжесть обещала защиту. От всего. А ещё с Мираном можно было подурачиться как с медвежатами и даже шутливо покусать за лапы. И чтобы выразить всю свою благодарность и привязанность, Славко готовил Мирану подарок. Ещё до того, как медведи начали украшать дома, он стал тайком ходить к суровому соседу, медведю Гойко. Тот мастерил деревянную утварь, изящно резал по дереву, и Славко уговорил научить его хоть немножко, чтобы успеть до праздника. В день, когда Миран попросил его не приходить до темноты, Славко усердно доделывал игрушку. Чтобы повесить на ёлку! Он верил, что именно сегодня Миран поставит изящную красавицу у них в углу. Иначе зачем просил задержаться? Так странно, но Славко успел узнать своего медведя настолько, что иногда будто чувствовал. — Спасибо, дедушка Гойко. Он получился замечательный, — Славко покрутил в руках мощную фигурку медведя с деревянной петелькой на спине. Он немного волновался. Понравится ли Мирану? Убрав за собой рабочее место и сложив инструменты, Славко помчался домой. — Какая красавица! — он восторженно заголосил, едва увидев нарядную ель. Та растопырила ветви, тяжело украшенные беленькими фигурками зверей, привязанными леденцами на палочке, связками орешков и шаром-свечой в центре. А ягодки, а ягодки! Славко прыгал вокруг ели, бережно трогал то тут, то там и не сразу вспомнил о подарке. Он погладил свечу и отцепил, поставив на стол. — У меня тоже кое-что есть. Отвернись. Руки дрожали, когда он бочком прокрался мимо Мирана, неся подарок. И пристроил его вместо свечи, в самом центре. А потом зашарил взглядом по веткам и подхватил увиденную беленькую лисичку, чтобы повесить рядом. — А теперь смотри! Это ты. Я сам медведя делал. Он такой же мощный и надёжный. А это я. Он задержал пальцы и чуть развернул игрушки, чтобы они потёрлись мордочка о мордочку. — Славко… — Миран выдохнул, как-то весь задрожал, а потом подхватил под ноги и прижал к себе. Пришлось вцепиться ему в плечи, и они с медведем оказались нос к носу. Прямо как те игрушки. Поначалу Миран потёрся щекой. Дышал жадно, сильно, грудь ходила ходуном, а вместе с ней пошатывало и Славко. Потом коротко коснулся губами щеки, невесомо и быстро — лба. Прикусил кончик носа, и когда Славко не выдержал и улыбнулся, поймал губами эту улыбку. — Спасибо, мой любимый лисёнок. И Славко понял: всё тепло, которое он искал — здесь. В сильных лапах Мирана, его губах. Пирогах, постоянных подарках, заботливом шёпоте и играх в лесу. Обещании защищать и быть рядом. Больше не нужно представлять. Сбылось. Ему по-настоящему тепло.