Джек Моррисон вошёл на кухню и был встречен мертвыми полёвками на столе. Вероятно, нормальный человек был бы в шоке от увиденного. Джек уже давно не был «нормальным человеком». Вздохнув, он взял каждую полёвку за хвост и положил в пакет, кинув в морозилку.
— Спасибо, Жнец, но я не ем полёвок, — сказал он. — Сколько раз мы это уже проходили?
Чёрно-белая сипуха, сидевшая в углу кухни, издала тихое шипение. Да, да, Моррисон был очень неблагодарным за преподнесённые охотником дары. Как он не умер от голода, отказавшись есть подарки, которые принесла ему крылатая машина смерти? Как беспечно он поступил после того, как сипуха провела всю ночь на охоте.
— Наигрался перед сном? — спросил Джек, вытирая прилавок, с надеждой, что микробов не осталось. Жнец издал тихое шипение. — Ладно; только не вздумай снова разбрасывать погадки по дивану. Я больше двух часов очищал его от пятен.
Он начал готовить себе завтрак, насвистывая тихую, медленную мелодию, пока Жнец распушал перья и прихорашивался. На сковороде уже жарился бекон, когда крылатый решил, что насест рядом с Джеком ему больше нравится. Он потянулся вверх, чтобы провести клювом по седеющим волосам, при этом не переставая щёлкать. Моррисон наклонил голову к своему любимому компаньону, позволяя острому клюву погладить его.
— Как же мне удаётся быть таким неопрятным, пока тебя нет? — Джек захихикал, глядя, как Жнец расчёсывает его. — Видимо, мне нужно изваляться в грязи, чтобы ты меня почистил, не так ли? Я такая бесполезная сова.
Жнец нежно пощипал его за ухо, и Джек с благодарностью провёл рукой по странным чёрным перьям. Он не был уверен, был ли их обладатель настоящей сипухой. Он никогда не видел таких чёрных сов — с полосой рыжих пятен на груди и по всей спине. Тем не менее, Жнец был лучшим другом Джека, и тот был благодарен ему за каждый день, когда ворчливая птица решала вернуться домой после ночной охоты.
Он мог бы легко перестать возвращаться домой. Для такой умной совы не составило бы труда найти где-нибудь уютное гнёздышко и вернуться к дикой жизни. Чёрт, он наполовину ожидал, что Жнец когда-нибудь вернётся с красивой совой на буксире. Тогда они оба могли бы целый день шипеть на ветерана о том, какой он глупый, лишённый перьев филин.
— Так, когда же ты приведёшь мне домой хорошую мадам? — поддразнил Джек, выключая плиту. — Может, я тоже хочу видеть девушек, ты, эгоистичный урод.
Жнец начал шипеть на него, когда Джек подошёл к раковине, чтобы вылить жир от бекона в банку. Моррисон рассмеялся: да, да, зачем крылатому глупая девчонка, если у него уже есть приятель? К чёрту несовместимость гениталий, Жнец любил свою глупую бескрылую сову. Глупый и бесполезный, но Джек принадлежал Жнецу, и никому другому не разрешалось прикасаться к нему. Сипуха бы закричала и заскрежетала когтями, если бы кто-то попытался.
Джек быстро вымыл сковороду, затем разбил два яйца и бросил их на шипящую поверхность. Присвистнув, он разбил ещё одно яйцо в маленькую тарелку для Жнеца. Улыбка непроизвольно расплылась на лице, когда пернатый с жадностью принялся поглощать пищу из поставленной на подставку миски. Джек аккуратно перевернул яйца, сохранив желтки, и отошёл закинуть хлеб в тостер.
Он сел за стол с сытным завтраком и принялся за еду. Жнец перелетел на другой насест поблизости и защёлкал клювом, прежде чем начать расправлять крылья. Джек ел в тишине, читая газету за прошедший день, так как раньше у него не было возможности сделать это. В городе не происходило ничего интересного, но было приятно быть в курсе событий о мире, в который он не может вернуться.
Моррисон провёл несколько лет в армии и в путешествиях по миру, заслуженно считая, что это были лучшие годы его жизни, за исключением нескольких мгновений невыносимой боли. Иногда он всё ещё хромал, когда боль в ноге становилась слишком сильной, но это была небольшая цена. Джек всё ещё жив, и это больше, чем он мог бы сказать о многих солдатах после Омнического Кризиса.
Он изо всех сил старался не думать о той войне. Это было страшное время в жизни Джека, которое, хотя бывший солдат ни о чём не жалел, оставило свои следы на нём и на всех, кто попал под перекрёстный огонь. Штатам удалось избежать большей части кровопролития на родной земле, но множество американских солдат погибло, защищая невинные жизни людей и омников за границей. Если он закрывал глаза, то иногда всё ещё видел поля сражений. Впрочем, не всегда: Жнец помогал держать худшие воспоминания на расстоянии.
Ему действительно нужно было найти способ зарегистрировать Жнеца как свою личную сову для эмоциональной поддержки. Моррисон знал много солдат, которые ходили с собаками по бокам, надев специальные куртки, сигнализирующие о том, что это собаки-помощники. Он знал несколько кошек, которые выглядывали из рюкзаков в таких же куртках. Чёрт, он даже видел одного молодого ветерана, прижимавшего к груди кролика, когда тот трясся от звукового перевозбуждения. Сова действительно была не такой уж большой натяжкой.
Если бы только Жнец не был таким недружелюбным ублюдком, который с визгом бросался на всех, кто пытался приблизиться к Джеку. Он был уверен, что собакам-помощникам не разрешается рычать; удачи в том, чтобы запретить кошке шипеть. Конечно, ему казалось забавным то, как Жнец распучивал себя и визжал на людей, которые приближались без предупреждения, но он знал, что это не совсем уместно. Смешно, но не уместно.
Он вытер остаток желтка последним уголком своего тоста, как раз когда голова Жнеца повернулась. Джек погладил друга, предлагая пощипать себя за фалангу пальца, прежде чем пойти открывать дверь. Он постарался улыбнуться паре, стоявшей на пороге, и пригласил их войти, когда Жнец издал длинный неприязненный вопль по поводу людей, вошедших в их гнездо.
Он согласился со Жнецом: к чёрту людей, этих двоих в особенности. Нацель свои пульки на них. Джек знает, что сипуха может это сделать. Он так испоганил большую часть вещей в доме.
— Эта птица однажды убьёт тебя, — Блэр вздрогнула, нервно поглядывая на Жнеца.
— Может, выколет мне глаза, — пожал плечами Джек. — Я как раз заканчивал завтрак. Что вам нужно?
Джек знал, чего они хотят; каждую пятницу было одно и то же. Пара умоляла его пойти с ними и остальными членами «старой банды» в какой-нибудь новый клуб, напиться и повеселиться. Они, похоже, не понимали, что Джеку не нравился шум и теснота после того, как он вернулся со службы в Индонезии. Правильный термин — посттравматическое стрессовое расстройство; Джек называл это «живым адом». В основном потому, что его друзья были кучкой бесцеремонных ослов, которые хотели мигающих огней и шума, несмотря на то, как плохо Моррисон себя от этого чувствовал.
Может, если бы им можно было вживить воспоминания, как они сражались в море крови и убегали от красных лазеров… может быть тогда у них появилось бы сочувствие. Но солдат почему-то сомневался в этом. Скорее всего, они станут ещё больше ныть, утверждая, что мир ничего не делает для их безопасности. Забудьте о том, что не мир должен падать к их ногам, а они сами.
Джеку нужны были новые друзья, но ему было почти сорок лет. Но новые друзья не могут выползти из-под земли, особенно, когда ты остерегаешься людей. Он с нежностью вспоминал, что когда-то с удовольствием ходил в эти бары и веселился вместе со всеми. Теперь же ему просто хотелось свернуться калачиком на диване и смотреть телевизор со Жнецом, дремлющим у него на бедре.
— На другом конце города есть клуб под названием «Строб», — усмехнулся Грэг. — Все на работе говорят о нём. Предполагается, что там очень чисто и есть лучшая водка, которую ты когда-либо пробовал.
— И басы должны быть потрясающими, — добавила Блэр, садясь за стол и нервно поглядывая на Жнеца, который угрожающе опустил голову. — Ты должен прийти, Джек!
— Я не люблю басы, — пробормотал Джек, поднимая свою грязную тарелку. Он щёлкнул языком в адрес Жнеца и улыбнулся, когда его компаньон нетерпеливо перелетел на насест у раковины.
Джек перестроил весь свой дом, чтобы приспособить Жнеца к полетам. Он снёс много стен и превратил тесную маленькую А-образную квартиру в открытое помещение, где сова могла бы устроиться где угодно и чувствовать себя в безопасности. Друзья ругались, что он вкладывает в сипуху больше усилий, чем во всё остальное, но Джеку было всё равно. Жнец был единственным хорошим, что было в жизни Моррисона с тех пор, как он оставил свою семью на ферме в Индиане. Он собирался как можно лучше заботиться о своём пернатом товарище, а все остальные могли отправляться прямиком в ад.
— Тебе вообще ничего не нравится из музыки, — закатил глаза Грэг. — Когда в последний раз ты хотя бы на гитаре играл?
Джек изо всех сил старался не вздрагивать. Ответ прозвучал четыре года назад, когда он вернулся из Индонезии. Он взял в руки гитару, оставленную на его попечение, брякнув один аккорд, подумал о своём погибшем боевом товарище, любовнике, второй половинке и больше не смог сыграть ни одной ноты. От одной мысли о Габриэле сводило горло и слезились глаза.
Жнец спрыгнул со своего насеста и упёрся Джеку в грудь, настойчиво потянув его за воротник рубашки. Тот провёл рукой по голове товарища и улыбнулся, глядя в огромные чёрные глаза. Жнец распушил крылья и попытался погладить грудь Джека, громко щелкая клювом. Горло Джека отпустило — он смог сделать глубокий вдох. Жнец всегда помогал. Какой хороший друг.
— Ты знаешь, почему я больше не играю на гитаре, Грэг, — сказал Джек. — Я пойду с тобой сегодня вечером, но не думай, что я делаю это по какой-то другой причине, кроме как развлечь своих друзей.
— Круто, — усмехнулся Грэг. — Давай, человек-сова; пойдём, достанем твою праздничную одежду.
Блэр захлопала в ладоши, а Джек закатил глаза. У него не было одежды для вечеринок. Он ненавидел вечеринки. Там всегда было слишком шумно, слишком много людей и просто слишком много всего. Он предпочёл бы остаться дома и выпить несколько бутылок пива, смотря телевизор или читая книгу, пока Жнец летал кругами над его головой, готовясь к охоте. Это умиротворяло после целого дня стресса, с которым не могли справиться никакие таблетки.
Но всё же лучше развлечь друзей, чтобы завтра они оставили его в покое. Завтра Моррисон мог бы отдохнуть вместе со своим крылатым товарищем, может быть, вывезти его на окраину города и дать полетать там несколько часов. А до тех пор он должен был терпеть своих друзей-засранцев.
Джек повёл Грэга в свою комнату, ухмыляясь, когда Жнец перелетел сначала на перила, а затем в замысловатое кошачье дерево. Он сердито клацал клювом на непрошенного гостя, когда тот пытался его погладить, шипел и распушивался, чтобы казаться больше. Было так приятно осознавать, что его птица так же раздражена друзьями, как и он сам.
Другими словами, я люблю тебя.
***
Габриэль подскочил к окну, когда на мир опустились сумерки. Он щёлкнул клювом по Джеку, ожидая, когда его любовь откроет окно, чтобы он мог пойти на охоту и проследить за ним. Специальные полосы вокруг его лап указывали любому в городе, что он «прирученная» сова и используется для того, чтобы держать под контролем популяцию грызунов, а также иногда голубей, когда ему удавалось поймать этих глупых тварей.
Габриэль не был ленивой совой, просто эти чёртовы твари были умны. Удивительно, конечно, но засранцы с младенчества научились использовать городской горизонт в своих интересах. У него этого не было, а окна были совершенно ужасающими, когда ты летел на большой скорости.
— Джек, поторопись, — ныла Блэр, когда Джек подошёл к окну.
— Пять минут, — ворчал Джек, проводя рукой по голове Габриэля. — У тебя ночь лучше, чем у меня, Жнец, — промурлыкал он. — Постарайся не съесть ничью кошку.
Габриэль осторожно прикусил предложенную костяшку, желая сказать Джеку, что он любит его и что он всегда рядом. Жнец распушил свои перья в той очаровательной манере, которая нравилась Джеку, радуясь, что может заставить его улыбнуться, когда над ним нависла перспектива ночной прогулки с его друзьями-засранцами. Моррисон был так прекрасен, когда улыбался, и чёрной сипухе хотелось, чтобы тот улыбался чаще. Джек открыл окно, и Габриэль вылетел наружу, поймал восходящий поток воздуха и взмыл высоко над домом.
Улети на луну и позволь мне играть среди звезд.
Здесь, наверху, он мог забыть о взрыве в Индонезии. Он мог забыть крики умирающих и вонь смерти и разложения. Он мог притвориться, что война случилась с другим человеком по имени Габриэль Рейес, а не с ним. В небе, в лунном свете, он был просто Жнецом, не очень дружелюбным охотником на мышей.
Жнец был смертью на двух крыльях, крутящейся по всей округе, чтобы поймать летучую мышь в полете и поволочь вниз после того, как когтями разорвёт её на куски. Ему всё ещё было неприятно ощущать, как мех скользит по горлу, но так едят совы, а он был совой, так что приходилось смириться. Так поступала сова, и он должен был поступать, как сова. Он должен был заставить Джека перестать смотреть эти старые видео, чёрт побери. Габриэль приземлился на фонарный столб и огляделся, осматривая свою внушительную территорию с первобытным удовлетворением.
Он был самой сильной совой в пригороде. Никто из других не осмеливался бросить ему вызов. Он был Жнецом, чёрной сипухой, вселявшей страх в сердца многих ничего не подозревающих ночных обитателей. Он мог без промедления спуститься и выхватить мышь из травы, напугав всех, кто шёл поблизости. Это было так весело, особенно когда он визжал на них, а они убегали с криками о демонах.
Садист? Нет, с чего вы это взяли? Он был абсолютно вменяем.
Он сделал глубокий вдох, позволил себе насладиться свободой ещё на одно мгновение, прежде чем вернуться к Габриэлю Рейесу. У него была работа, которую предстояло выполнить, работа, которую друзья-идиоты Джека не облегчили. Теперь это была цель Жнеца, которая заставляла чувствовать себя в тысячу раз лучше, чем всё, что он делал, будучи человеком. Было что-то невероятно приятное в том, чтобы быть опекуном человека, которого любил, даже если он никогда не сможет просто усадить Джека и сказать, как сильно он его любит.
Уронив полёвку на столешницу, Жнец смог бы передать очень многое. Да, он знает, что Джеку нельзя их есть, но это лучшее, что он может сделать. Он же не может принести домой букет роз. Как он вообще за это заплатит?
«— Вот, хозяин магазина, я дам тебе хорошую сочную крысу за самые большие длинностебельные розы, которые у тебя есть. Нет, нет, пожалуйста, перестаньте кричать. Я желаю только цветы, а не вашу душу». Черт возьми, Джек, твой юмор заразен!
Жнец посмотрел, как фары Грэга пронеслись под фонарным столбом, и взлетел, следуя за машиной прямо за пределами их досягаемости. Он был призраком, легко поспевая за ними, петляющими по городу. Машина могла бы проехать и сорок миль в черте города, но приходилось постоянно останавливаться из-за светофоров; полёт давал Жнецу гораздо больше свободы передвижения.
Он не понимал, почему Джек до сих пор дружит с этими людьми. Они не уважали его и открыто насмехались, когда у него случался приступ. Они не пытались утешить его, утверждая, что дают ему «жёсткую любовь», в то время как на самом деле они лишь пытались найти оправдание своему ужасному поведению. Джек не играл на своём состоянии; вы же не сердитесь на человека с синдромом раздражённого кишечника за то, что он побежал в туалет, когда случайно съел то, чего не следовало. Зачем ныть о том, что у кого-то с диагностированным посттравматическим стрессовым расстройством случился приступ? Потому что они были болванами, вот почему.
Габриэль всегда был грубым в жизни. Он давил на людей, получал удовольствие от их реакции. Для него это было игрой, игрой в то, сколько времени нужно, чтобы заставить кого-то сорваться и вести себя так, как большинство никогда не видели. Однако Рейес знал, что лучше не играть с фобиями людей и не доводить кого-то до нервного срыва на месте. Он не бросал фальшивых пауков в людей, которые не могли даже дышать, когда находились рядом с членистоногими, и не бегал по центру лечения посттравматического стрессового расстройства, громыхая кастрюлями, сковородками и крича, что конец близок. Он был засранцем, и его манеры были лучше, чем у ВСЕХ так называемых друзей Джека.
Он ненавидел их. Всех и каждого из этих заносчивых ублюдков. Блэр была хуже всех, потому что считала, что мир ей что-то должен. Жнец не знал и половины её истории, но даже если он и считал несправедливым то, что её мать сбежала, когда ей было шесть лет, это не давало ей права запугивать других, заставляя их делать то, что она хочет. Изображая жертву, можно зайти так далеко, что придётся взять на себя ответственность за своё дерьмовое отношение.
Грэг имел такое же право, ныл о своей работе, хотя именно из-за характера никто не хотел с ним работать. Этот человек постоянно доносил обо всём начальнику, а потом заявлял о своей полной невиновности во всех инцидентах. Он добился увольнения человека, потому что тот имел наглость сказать, что его идея не самая лучшая из имеющихся.
Эми находила недостатки во всем: «О, ты думаешь, мои волосы сегодня хорошо выглядят? Значит, ты говоришь, что вчера они выглядели не очень. Что, ты считаешь меня красивой? Почему ты не считаешь меня красивой? Это потому, что я черная?» — Да, она использовала это оправдание при любой возможности, и Габриэлю хотелось выцарапать ей глаза за это.
А потом появился бесхребетный Тревор, который просто улыбался и шёл на поводу у всех остальных. Он быстро бежал к Блэр, если кто-то из их маленькой группы проявлял признаки того, что «переступил черту». Эта линия заключалась в том, чтобы следовать всему, что Блэр и Грэг говорили всем остальным, кто был втянут в их глупость. Тревор быстро подходил к Блэр и играл в «поцелуйчики», пока это обеспечивало его безопасность.
Габриэль ненавидел их всех. Они были ядом для Джека, подтачивая его каждый раз, когда он пытался заложить прочный фундамент под собой. Он не хотел, чтобы у любви всей его жизни был только он. Он хотел снова видеть, как Джек улыбается и смеётся без того, чтобы Габриэль был в центре его внимания. Он хотел, чтобы Джек случайно позвонил другу и начал рассказывать о своём дне. Он хотел, чтобы люди входили в дверь и разговаривали весь день с Джеком за столом. Он хотел, чтобы Джек был счастлив.
Он приземлился на крышу ночного клуба и вздрогнул от громких басов, доносившихся изнутри. Вибрация пробежала по его когтям и заставила желудок болезненно сжаться. Он жалобно распушил свои перья против шума, чувствуя, как барабанные перепонки болезненно постукивают в такт тому, что, чёрт возьми, выдавалось за музыку внутри. Блэр и Грэгу не следовало тащить Джека сюда; им следовало быть более чуткими к тому, что Джек всё ещё впадал в холодный пот, когда находился рядом с громкими звуками.
Жнец сердито шипел и смотрел, как его седеющий спутник тащится за своими друзьями. В своих джинсах и оранжевой футболке он выглядел, как потерявшийся ребенок. Это была единственная рубашка, которую Блэр нашла и которая, по её словам, «подходила» для клуба. Как будто белая рубашка на пуговицах не подходила для того, чтобы пойти в ней выпить. Габриэль жалел, что не мог войти вместе с Джеком, держать руку на его талии, чтобы он не чувствовал, что остался один на один с шумом и своими мечущимися мыслями.
— Мне жаль, — хотел прошептать он. — Прости меня, Джек.
Из его рта вырвалась лишь тихая трель, и он зарыл голову под крыло.
Наполни мое сердце песней и позволь мне петь вечно.
