Охота

Крики и стоны ласкали слух охотника. Жертва извивалась в его руках, дышала тяжело и прерывисто, выгибающееся тело источало жар и фантастическую смесь эмоций и переживаний, еще недавно Конраду абсолютно незнакомых. Он и представить не мог, что способен вызвать у кого-то реакцию, отличную от непередаваемого ужаса перед беспощадной смертью, который испытывали все его предыдущие жертвы. Оказалось, что можно кричать и не испытывая страха, от совершенно иных переживаний. Керз все еще до конца не понимал, какие именно ощущения и чувства переполняют сейчас его самого, но они были ничуть не хуже жажды крови и убийства, так хорошо ему знакомых, и Ночной Призрак довольно рычал, вновь отдаваясь этой фантасмагории, открывающейся каждый раз новыми гранями. - Почему ты так смотришь на меня? Напряженный взгляд непроницаемо черных глаз уперся в сидящего в кресле Фулгрима. Тихое поскрипывание грифеля стихло, примарх Детей Императора поднял глаза и ответил брату спокойным внимательным взглядом. - Как так, Конрад? - Пристально, словно задумал что-то. В почти полной темноте небольшого помещения лицо Ночного Призрака выделялось белым пятном, на котором чернели бездонные провалы глаз. Фигуру его скрадывал черный плащ, окутывавший ее непроглядным мраком. Длинные пальцы, привычные к раздиранию плоти и переламыванию конечностей, неловко сжимали стилус, при помощи которого Керз в последние полчаса старательно пытался овладеть премудростями каллиграфии. - Я задумал нарисовать тебя, только и всего. - Нарисовать? Недоверие, непонимание – зачем? - Да, нарисовать. Конрад долго смотрел на расположившегося неподалеку брата. Феникс был словно средоточием света в этой темной комнате, где почти все освещение было убрано, чтобы не раздражать зрение Призрака, привыкшего к вечной ночи Нострамо. Лишь возле кресла Фулгрима был сохранен единственный светильник, слабое сияние которого окутывало примарха приглушенным золотым ореолом. Керз был уверен, что брату на самом деле не нужен свет для того, чтобы заниматься своим делом, но мягкое освещение не раздражало и потому не мешало. - Зачем? - Мне нравится, как ты смотришься отсюда, и я не привык сидеть без дела. Конрад помолчал. - Хорошо, я тебе верю. - Спасибо. – В голосе Фулгрима не было ни грана насмешки, доверие нелюдимого брата много значило для него. Охотник молча вернулся к своему занятию и опять стал похож на призрака. Вновь заскрипел по плотной бумаге грифель. Часто Конрад поднимал взгляд на брата, поглощенного своим занятием, и гадал, что же такое написано на его лице, словно светящемся изнутри собственным сиянием. Понятие «одухотворенность» не было знакомо Призраку, но то, что он видел, было приятно глазу. Иногда взгляды братьев встречались, и каждый раз Керз быстро склонял голову к своему столу, а Феникс улыбался уголками рта. Через некоторое время Конрад поднялся и, неслышно ступая, подошел к брату, прикрыв глаза от света краем глубокого капюшона. - Я так выгляжу? Фулгрим отвлекся от почти завершенного портрета и поднял несколько удивленный взгляд, пытаясь заглянуть в темноту, скрывающую лицо Призрака. - Да, почти так. Это портрет, в него вложено не только то, как ты выглядишь на самом деле, но и то, как вижу тебя я. Керз внимательно всматривался в изображение на листе, освещенное золотистым светом. Длинные черные волосы, наполовину скрывающие лицо, две бездны глаз, жесткая линия губ. Взгляд хищника, попавшего в клетку, но словно смирившегося с этим пленом. И явственно заметная безнадежность в глубине нарисованных глазниц. - У тебя хорошо получилось. - Тебе нравится? - Не знаю. Но тот, кого ты нарисовал, похож на меня. Конрад позволил своей добыче оказаться сверху. Это была не настоящая охота, не схватка за жизнь и власть между равными, это было нечто гораздо более яркое и возбуждающее. Тяжело дыша, Призрак любовался выгибающимся в его руках телом, тем, как лунные отсветы, проникающие через узкое окно, ложатся на платину влажных спутанных волос, как перекатываются мускулы под светлой гладкой кожей. Ощущение этой силы в своей безраздельной власти наполняло охотника восторгом. Он сжал пальцы, оставляя на коже добычи синяки и заставляя ее склониться к себе, чтобы впиться в приоткрытые губы жадным поцелуем, больше похожим на укус, и еще раз насладиться вскриком, сорвавшимся с этих губ. Закутавшись в свой плащ и надвинув капюшон как можно глубже на голову, Призрак стоял в тени раскидистого дерева. Сквозь высокий стеклянный потолок крытого сада лился солнечный свет. Он разбивался о древесные кроны и падал на траву и кустарники золотыми сияющими столбами. Конрад протянул руку, не прикрытую перчаткой, в одну из световых колонн, внутри которой танцевало множество искорок-пылинок. Когда-нибудь солнце перестанет обжигать его кожу. Внезапно он снова завернулся в плащ и отступил в разросшийся кустарник, скрываясь от того, кто вошел в сад, и уже готовый к нападению. Но, спустя несколько секунд, Ночной Призрак успокоился и внимательнее прислушался к приближающимся шагам. Легкие и тихие, они создавали ощущение, что их владелец не ступает по земле, а скользит над ней, лишь немного касаясь поверхности. Конрад сощурился, отмечая, что если обладатель этой легкой поступи решит подкрасться, то его будет сложно заметить. Сложно, но не невозможно. Стало слышно дыхание. Ровное, но более частое, чем обычно. Немного волнуется, потому что приходится искать. Ноздри Керза расширились, втягивая волну новых запахов. От него каждый день пахнет иначе, но основа аромата всегда одна и та же, сладкая и тяжелая, пробуждающая какие-то странные ощущения в душе и теле. - Я здесь. Призрак выскользнул на дорожку перед появившимся на ней Фулгримом. Тот не вздрогнул от неожиданности, наоборот, лучезарно улыбнулся: - Я рад, что не пришлось тебя разыскивать по всему саду. Керз внимательно смотрел на брата, одетого, в отличие от него самого, в легкие, струящиеся одеяния цветов своего легиона – пурпура и золота. Солнечный свет не мог причинить вреда сияющему Фениксу, напротив, он окружал его фигуру золотым ореолом, сверкал бликами на волосах и придавал светлой коже теплый оттенок. - Ты красив, - утвердительно произнес Конрад. Ему было приятно смотреть на брата, хотя в глубине души иногда возникало нечто, похожее на зависть, что ему не надо прятаться от света так, как приходится это делать Призраку. Фулгрим тихо рассмеялся: - Спасибо, друг мой. Это неожиданно, но очень приятно слышать. - Я могу смотреть на солнце, не прикрывая глаз, – поделился с ним Керз. – И оно уже не обжигает мою кожу. Смотри. – Он продемонстрировал руку, которой недавно довольно долго касался солнечной колонны. Очень бледная кожа на ней, ранее почти моментально красневшая под воздействием жарких лучей, сейчас не изменила своего цвета. - Это замечательно! – Голос и улыбка на лице Фулгрима светились искренней радостью за брата, медленно, но верно адаптирующегося к новым условиям. - Мы останемся здесь? Призрак кивнул на книги, которые Феникс держал в руках. - Если тебе тут комфортно, то останемся. В голосе примарха Детей Императора послышалось беспокойство. Открытый солнечный свет все еще мог повредить глазам Конрада. - Мне тут нравится. Керз развернулся и зашагал по дорожке, его плащ зашелестел по траве. Фулгрим последовал за ним, и сам предпочитая залитый светом сад мрачным покоям с приглушенным освещением. На светлой коже стройных бедер добычи остались ярко-алые росчерки, которые в серебристом свете луны выглядели почти черными. Еще один стон приласкал слух Призрака, податливое горячее тело вздрогнуло в его руках. Конрад решил, что хватит игр, эту охоту пора завершать. Жертва вновь оказалась под ним, выгибаясь на сбитых шелковых простынях. - Ты красив… Охотник приник губами к тонкой коже на напряженной шее своей желанной жертвы, ноздри его затрепетали. - Ты вкусно пахнешь… Острые зубы сжались. Снова вскрик, дрожь, такой знакомый вкус крови во рту. - Ты мой. Движения двух воинов со стороны были похожи на танец, каждое па которого могло принести противнику гибель. На стороне одного из них был опыт сражений, на стороне второго – опыт выживания и охоты. В полумраке тренировочной залы боец в черном доспехе смертоносной тенью вился вокруг своего противника, облаченного в пурпур и золото. Тот не сдавался и не отступал, но неожиданно упал, попав под удар ожившего мрака. Когтистая длань черного воина уже была занесена для удара, который должен был завершить схватку, но в последний момент острия замерли на волосок от стыка латного ворота и шлема. - Что это было? В голосе Фулгрима не было негодования из-за проигрыша, только искреннее любопытство. - Пусть это останется моей тайной. Конрад протянул брату руку, помогая ему встать. - Никто не должен знать всех твоих возможностей. Это действует и это единственное, что важно. - Я не настаиваю. Продолжим? Противники снова закружились в опасном танце. Конрад думал о том, что его братья – серьезные противники, но при желании он сможет победить их всех. Прием, повергший Феникса под удар, несущий неминуемую смерть, был далеко не единственным в арсенале Призрака. Охотник вжал свою жертву в ложе, снова приник к приоткрытым губам полупоцелуем-полуукусом. Он вспомнил, как все было в первый раз. Тогда они были в этих же покоях, и Фулгрим склонился к нему, чтобы пояснить не до конца понятную формулировку в одном из разделов кодекса. Конрад помнил, как его щеки коснулась выбившаяся из убранных в узел волос брата шелковистая прядь, как новый аромат, которым Феникс умастил свое тело, ударил в нос, вновь возбуждая странные и непонятные желания, отзывающиеся жаром и жаждой во всем теле и лишающие рассудка. Призрак помнил, как полетела на пол книга, когда он рванул брата к себе, желая ощутить его вкус и почувствовать в руках его тело. Он не понимал тогда, что на него нашло, не представлял, нормально это или нет. Фулгрим столько времени проводил рядом с ним, на него всегда было приятно смотреть, и им нельзя было не восхищаться. В последнее время все чаще в его присутствии мысли Конрада занимало не написанное в книгах, а то, что он не мог сам себе объяснить. Нечто похожее на то, что он испытывал во время охоты, но желание не убивать, а обладать, владеть. Они вновь сидели в саду. Конрад уже мог находиться на солнце, не рискуя получить ожоги, и сейчас искренне наслаждался этой возможностью. Черный плащ, с которым он почти не расставался, был откинут за плечи, свободное одеяние темно-синего цвета открывало его руки и грудь золотым лучам. Призрак только что отложил стопку исписанных листов, не скрепленных переплетом, которые он изучал, и поднял взгляд на сидящего неподалеку брата. Обнаженный по пояс, Фулгрим что-то быстро писал на тонком свитке, лежащем у него на колене. Керз поймал себя на мысли, что пристально смотрит, как двигаются мускулы под светлой кожей, и смотрит на это не только ради оценки его потенциальной силы и ловкости, о которых и так прекрасно осведомлен. Это размышление привело Призрака в замешательство, и он быстро отвел взгляд в сторону. Все чаще в присутствии Феникса ему становилось жарко, или наоборот, бросало в холод, иногда хотелось просто прикоснуться к брату, чтобы почувствовать тепло его тела и гладкость кожи. Он не понимал, что с ним творится, и что-то удерживало его от расспросов. Фулгрим тогда и не думал сопротивляться. Конрад запомнил удивление на его лице, но страха и непонимания происходящего не было. Охотник прижимал к себе свою добычу, которую не нужно было терзать, и которую не хотелось отпускать, и не представлял, что делать дальше. Феникс пришел ему на помощь, не задавая вопросов и не пытаясь завладеть преимуществом. Призрак догадывался, что брат испытывает, скорее всего, такие же ощущения, что и он сам, и позволил ему показать, как следует себя вести в такой игре. Он смутно помнил, как Фулгрим кричал, поначалу от боли, потом от удовольствия, как обжигали плечи росчерки царапин, оставляемые острыми ногтями, как он сам рычал, ощущая, как по телу, обволакивая каждую клеточку, неотвратимо растекается пламя, в котором он сгорает без остатка. Это пламя было так похоже на то, из которого он вышел когда-то давно, но оно не несло в себе той смертельной опасности, а напротив, дарило нечто такое, что он не мог описать словами, потому что не знал подходящих слов. Воспоминания развеивались, уступая тому, что происходило здесь и сейчас. Снова и снова Фулгрим выгибался под ним, и струйка крови, стекающая из его прокушенной губы, сводила Призрака с ума еще больше. Стоны, крики, бьющаяся под ним в экстазе жертва, запах и вкус крови… Лунный свет померк в ослепительной вспышке, после которой остался только бесконечный непроглядный мрак.