wasted time.

Каким же все-таки Авокато был мудаком: на протяжении стольких лет скрывать от собственного сына, что он – никто иной, как наследник Вентрексии. Каково было бы вам столько времени не иметь ни единой зацепки, ни единого намека на то, что в ваших жилах с момента рождения течет голубая кровь? На этой почве Като младший смело мог начать ненавидеть своего приемного отца и встать на путь против него, как совсем недавно и пыталась настроить его Эш. Но несоизмеримая любовь и сильная привязанность к Авокато не позволила убеждениям котенка сбиться с дороги. Однако, ненавидеть головореза имел место быть единственный повод – слишком запоздалое осознание того, что в его влечении к папе нет ничего противозаконного, кроме значительной разницы в возрасте. Этот факт в какой-то мере даровал рыжему успокоение и делал это самое влечение не таким уж постыдным.

 Тем не менее, нахождение на одном борту с Авокато возвело между названными родственниками стену из напряжения и недосказанности. Угрызения совести по большему счету обоснованными были у старшего. Только сейчас он так глубоко осознал свою неправоту и какое-то упущение бесчисленного количества возможностей, чтобы в свое время рассказать принцу всю правду о его происхождении и истинной социальной роли. Теперь каждый раз, как только в поле его зрения появлялся тот, кого он всю жизнь прижимал к колючей груди и называл любимым сыном, его сердце совершало кульбит и сжималось, будто в невидимых тисках. Он понимал, что должен что-то сказать, что-то сделать, чтобы раз и навсегда разрушить эту неприступную стену непонимания и вновь заслужить доверие Като, но все, на что его хватало – тупиковое отмалчивание и отвод взгляда. Куда угодно, лишь бы не смотреть в эти разочарованные юношеские глаза. Слишком больно. Слишком невыносимо осознавать, что этот малыш теперь тебя ненавидит.

 Пару раз грешным делом Авокато выпускал болезненные эмоции в виде неконтролируемых слез наружу; стиснув зубы, ударял кулаком по титановой поверхности стены, подобно тому, как хотел сломать преграду между ним и Като, фундамент которой возвел собственноручно.

 «Это не может продолжаться вечно! Это уничтожит меня!» — эгоистично думал вентрексианец, но вовремя вспоминал, что теперь его главная цель – при малейшей, призрачной возможности обеспечить младшего комфортом, и всем, чем только он пожелает…только бы не испытывать это невыносимое щемящее в груди чувство. 

После очередного приключения в Крайнем Космосе у обычно невозмутимого воина снова сдали эмоции. Только взойдя на борт, Авокато как угорелый сорвался в свое убежище. Его каюта была единственным укромным уголком для него, где он мог вдоволь посходить с ума от очередного осознания о не реализованных шансах. Снова бездействие. Почему вдруг стало так сложно просто взять и поговорить с тем, кто и так доверял тебе все свои сокровенные тайны? Почему вдруг сейчас этих тайн появилось столько, что хватило бы на пару десятков световых лет?

Почему?



В такие моменты лучший боец Вентрексии ощущал себя самым беспомощным и самым слабым существом во всей галактике. Задыхаясь от душащих слез, он думал о том, что лучше бы ему было умереть тогда от разрушительного взрыва и навсегда унести тайну отцовства Като с собой в могилу. Но как же триумфально было воссоединение. Как же трепетало его пропитанное чернотой сердце, когда он вдруг поимел возможность снова накрепко прижать к себе родной рыжий лучик света. Единственный просвет в его однообразной жестокой жизни. Жизни, которая сравняла его с асфальтом в качестве расплаты за неприемлемое отмалчивание и предательство.

 «Убийца его биологических родителей. Моральный урод. Худший отец во всем космическом пространстве. Амбассадор боли и разочарования. Конченный эгоист, носящий позорное клеймо… ВОТ КЕМ ХОТЕЛ ТЫ СТАТЬ, АВОГАДО?!?» 

Вентрексианец зарычал от отвращения к самому себе, в очередной раз мощно прикладывая сжатый кулак к железу. Но разве мог он знать, что за полуприкрытой дверью притаилась причина его душевных терзаний? Като младший слышал все: каждый всхлип, каждый удар, каждый рык. После очередного глухого удара принц не выдержал и, вдохнув уверенность полной грудью, толкнул тяжелую шлюзовую дверь. 

— Авокато?.. — тихо позвал он, робко ступая внутрь темной каюты, находящийся в которой вмиг притих, пытаясь сымитировать пустующее помещение.

 Но рыжего не проведешь – коты отлично видят в темноте. И Като находит названного отца в еще более темном углу комнаты. Это ударяет по чуткому слуху старшего, который несколько опешил от того, что сейчас сын назвал его по имени.

 — Все в порядке? — наследник Вентрексии задает нелепый вопрос, на который заведомо знает ответ. По факту же просто надеется на то, что тот откликнется в принципе.

 — Я…кхм, — отзывается он чуть хриплым от слез голосом и наскоро скользит ладонями по лицу.

 Эмоции не спрячешь. В особенности от проницательного малого, который всегда знал как в тот или иной момент чувствует себя его отец.

 — Прости, я…немного не в себе. Можешь зайти позже?.. — в голосе слышится моральное истощение.

 — Нет, — твердо отзывается младший, что сильно дает по ушам и повергает в замешательство.

 Рыжий подходит ближе и опускается напротив. На него беспомощно смотрят мокрые кошачьи глаза, желтизна в которых померкла с приходом агонии. За все время, проведенное вместе, таким Като его еще не видел – запутавшимся в собственных мыслях и убеждениях котенком.

 «Что?..» — проносится в голове Авокато.

 — Прости, что в такой момент. Но мы должны расставить точки над -и. Сейчас или никогда. Так…так больше не может продолжаться, — и малыш Като прав, как никто другой. Сколько еще они будут играть в салки и тянуть за собой этот дурацкий шлейф недосказанности и не менее нелепого поведения друг перед другом?

 Вентрексианец помолчал, вглядываясь в черные бусинки напротив. Взгляд не ребяческий – серьезный, осознанный. Перечить такому нет ни возможности, ни желания. Оба как никогда понимали, что им жизненно необходим этот пусть тяжелый и эмоционально грузный диалог. Но хватит бегать от не воплощенных возможностей. Авокато обязан запрыгнуть в последний вагон неизбежно уходящего поезда на рейс «отношения с Като младшим». Он сдержанно кивает в то время, как хотелось отчаянно завопить «ДА!». 

Еще одна небольшая пауза, после которой принц Вентрексии кротко прочищает горло от норовящего вырваться непроизвольно дрожащим тоном голоса и начинает:

 — Если я скажу, что ни капли не злюсь на тебя и то, что ты решил утаить от меня самое главное, это будет такой же ложью, которой ты пренебрег по отношению ко мне… — режет без ножа, но правду матку. — Злюсь. Еще как. Мягко сказано! 

 — Като, я…

 — Дослушай, я не закончил, — спокойно прерывает младший попытку оправдания, а после продолжает. — Но затем я подумал, что ты – …это ведь лучшее, что случалось со мной за все эти годы. За свои пятнадцать лет я получил столько заботы, столько отцовской отдачи. И какая разница, что я не помню своих настоящих родителей? Черт, ты был лучшим приемным отцом для меня, о котором только можно было мечтать! Я не хочу, чтобы то твое искреннее признание, раскаяние разрушительной силой свалилось на наши…на наши крепкие узы, которые мы сколотили между собой…

 Като младший ненадолго останавливает речевой поток, а большие выразительные глаза поблескивают от слез.

 — Больше всего на свете я хочу продолжать чувствовать твою любовь. Я хочу просыпаться с твердым осознанием того, что я тебе нужен. Я хочу говорить с тобой, слышать твой голос, смеяться, мутузить Лорда Командующего, который однажды чуть не забрал тебя у меня…даже насмехаться над Кевином. Но только…только не отдаляйся от меня, прошу. Ты нужен мне.

 Закусив нижнюю губу, рыжий зажмуривается и чувствует, как горячие дорожки срываются с нижних век и стремительно несутся вниз по щекам. Узкие плечи начинают дрожать от подступающей слезливой истерии, но в этот же момент безудержную в чувствах маленькую мордочку обхватывают теплые, родные ладони. Сам не сдерживая неконтролируемых слез, Авокато растирает влажные скулы рыжего принца и смотрит так понимающе, так несмиренно и пронзительно, будто видит этого мальчишку насквозь. И по большей мере так оно и было.

 — Малыш Като, — полушепотом произносит вентрексианец, сквозь тонкую прозрачную пелену рассматривая всхлипывающего котенка. — Я никогда, слышишь, никогда не откажусь от тебя. Я буду рядом до тех пор, пока тебе это нужно. Пока я нужен тебе. Не потому что это теперь мой личный груз ответственности за тебя… А потому что я люблю тебя. И я не променяю тебя ни за какие межгалактические награды и заслуги. Я бесчисленное количество раз показывал и доказывал тебе насколько ты для меня важен. И продолжу это делать. Чтобы вновь заслужить твое доверие. Чтобы стать достойным тебя, малыш Като. 

Ни единый существующий, даже самый красноречивый и эмоционально насыщенный роман не способен был описать то, что чувствовали сейчас эти двое. Даже возрождение Инвиктуса на фоне происходящего в маленьком темном закутке космического корабля было вздором и детским лепетом. Сумасшедшая привязанность и сверхсильное притяжение заставили вентрексианцев соприкоснуться лбами, чтобы ощущать друг друга до неприличия близко на мельчайшем клеточном уровне. Дыхание превратилось в единое, а миг – в бесконечность. Омут с утопающими в нем двумя псевдородственниками был необъятен, как чертов Крайний Космос, сквозь который прошли плечом к плечу две родственные, но не родные души.

 Конгениальность момента достигла своего предела, когда стеклянные глаза пересеклись вновь. Еще ближе. Сердцебиение в унисон, а дыхание, ощутимое на губах – одно на двоих. Слова – излишество. Одно невесомое касание и одна миллисекунда до ментального взрыва. Отцы и сыновья так не любят. Это архивысшая, несуществующая ступень, которую выкорчевали два безумия из несокрушимой стены недосказанности. Мелкая дрожь по телам, порожденным глумящейся Вентрексией. Уверенное соприкосновение губ – слияние в единое целое. Этот момент станет трепетом вечности.

 Като младший не может поверить в происходящее. Это не с ним. Это не наяву. Это за гранью, которую они уничтожили вдвоем, чтобы создать нечто совершенно иное. Забывшийся в поцелуе, он дает волю рыжим ладоням, которые медленно, но уверенно обнимают избранного войной за шею. И это возбуждает похлеще лучшего порно во всей галактике. 

 Если бы старший только знал, чем промышлял в своей каюте его бесстыжий негодник, ныне расположившийся на чужих коленях…

 Колеблющиеся пальцы младшего бороздят от шейного позвонка до затылка и обратно, пока по тонкой юношеской шее неконтролируемо скользят жадные губы Авокато. Последний совершал грех за грехом, нырял с головой из крайности в крайность, но теперь уже без каких-либо тайн от своего преемника. Напротив – то, что происходило сейчас в этих стенах, останется лишь между ними. 

 — Авока-ато… — с уст принца срывается первый стон, и, чтобы увидеть искры в янтаре глаз старшего, этого хватает сполна. 

— Скажи, что ты хочешь этого, — требовательно-просящий тон вентрексианца ледяной водой окатывает младшего, погружая в мир его собственного, личного греха.



«Скажи, что хочешь меня. Я хочу услышать это от тебя.» 

— П-пожалуйста, — это все, на что хватает минут десять назад бывшего уверенного в себе Като, но этого более, чем достаточно.

 Одно единственное слово и желтая безрукавка оказывается ненужным предметом гардероба, теперь валяющимся поодаль. Поцелуи раскаленной лавой разливаются вдоль подкачанного торса, заставляя Като младшего сбивчиво дышать, напрочь теряя связь с внешним миром. Едва происходящее с ним не казалось ему очередной влажной фантазией, в которой он захлебывался, не боясь умереть. Авокато искуснейшим образом доставлял несоизмеримое удовольствие мальчишке, который сходил по нему с ума столько времени. Он не упускал ни миллиметра рыжей шероховатой поверхности, массивными ладонями поддерживая выгнувшуюся над его ногами спину и поясницу.

 Девственное тело довольно скоро отозвалось на такие ласки, твердым узлом завязываясь над паховой зоной. От такого наваждения бежать было некуда. Его тело теперь в сильных властных лапах Авокато. В прямом и переносном смыслах этого слова. И это было в разы приятнее, чем принц мог себе ранее только вообразить. Мечтая об элементарном прикосновении к своему телу, Като сорвал целый куш. Королевское везение или личная заслуга? Старший так умело обращался с юношеским телом, что невольно наводило на мысли, будто он сам готовился к чему-то подобному не меньше, чем мечтал об этом Като, чьи едва слышные постанывания побуждали Авокато продолжать начатое и не останавливаться ни на секунду. Всхлипнув от мимолетной мазохистской радости, он ощутил стиснутые острые зубы на чувствительной горошине соска. Короткие коготки чуть впились в мягкую ворсистую поверхность шеи старшего. 

 Маленькое помещение заполонили чувственные вздохи, нежные полустоны и характерные звуки поцелуев Авокато. Все, о чем мечтал ныне Като младший – о том, чтобы это не прекращалось. Невероятно долго и тягостно он жаждал хотя бы раз в жизни ощутить эти губы на своем теле, чтобы сорвать эфемерность этих ощущений прямо сейчас. Вся окружающая атмосфера буквально ощущает настойчивость и ответное желание вентрексианца, который уже исцеловывал низ втянутого живота, по-прежнему держа котенка под спину. И лишь то, как выгибался в этих руках Като младший, свидетельствовало о том, что принц снова доверял ему. На все возможные процентные соотношения. Небесно-голубые пряди свисали книзу, а ресницы трепетно подрагивали. Губы, временами пропускающие через себя сладостные стоны, разомкнуты, а грудь вздымается от частых рваных вдохов и выдохов. Два обезумевших вентрексианца настолько глубоко утопали в океане страсти, что едва помнят, как вся ненужная одежда оказалась отброшена в разные стороны. Одним рывком Като младший принял более ровное сидячее положение, и, трепещущими, но изголодавшимися губами примкнул к чужой шее. И Авокато снова подло солгал бы, если бы сказал, что робкие, осторожные поцелуи котенка возбуждают его в разы меньше, чем женские, но уверенные. С его стороны послышался сдавленный стон, который принц услышал впервые. В этот же момент ладонь старшего обхватила давно требующий внимания ствол Като. Его прежде никто не касался там...кроме него самого, когда он отдавался своим развратным желаниям, которые сейчас происходят наяву, с уже реальным, живым Авокато, а не с его голограммой. Младшему будто наступили на горло; его хватило лишь на то, чтобы издать сдавленный кошачий скулеж, ведь какими бы вещами они здесь ни занимались, быть застуканными за таким безнравственным поведением, им не хотелось. Даже несмотря на то, что все происходящее было по обоюдному молчаливому согласию. Вентрексианец помог растерявшемуся неумелому малышу, взяв его за запястье и подтолкнув сделать то же самое с его органом, который требовал к себе внимания ничуть не меньше. Глаза принца расширились, а сам он ахнул, как только его маленькая ладошка оценила габариты "врученного инструмента". Их языки снова слились в пламенном поцелуе, а стоны теперь стали его неотъемлемым дополнением: хнычущие, сладострастные Като, и расслабленные, редкие Авокато. Тела говорили сами за себя обо всех сокровенных желаниях. Еще несколько минут и в губы обоих звучат протяжные, но такие сокровенные стоны в унисон. Оба видят нескончаемые тысячи фейерверков перед глазами и жадно хватают ртами воздух. Вернее, то, что от него осталось. Устало и несколько смущенно улыбаясь друг другу, они осознавали, что необходимы обоим в разы сильнее, чем воздух в этом миниатюрном помещении, чем горючее этому кораблю, чем вселенная Инвиктусу... И неважно кем были они друг другу после всего, что пережили за совместные годы. Важно лишь то, что они были предначертаны судьбой и предназначены друг для друга с самого начала. Несмотря на все упущенное время. Сейчас имело смысл лишь то, что впереди их ждет совершенно другая грань и абсолютно другие отношения. Нашел ли Като младший своего истинного родителя? Нашел ли он себе лучшего партнера для отношений? Нет. Он нашел нечто большее. Настолько родную родственную душу в бесконечности космических пространств и времени. И только сейчас оба осознавали, что то, что произошло между ними в этой комнате – не неприемлемая грязь и бессовестный, сумбурный порыв похоти, а демонстрация друг другу того, что просто невозможно выразить словами или передать на письме. Несмотря на войну двух миров не реализованных возможностей и упущенных шансов, оба фронта которых вмиг отправились на съедение Черной Дыре, планете Вентрексия теперь всегда будет светить солнце.