~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Нос хрустнул, и кровь хлынула на серую рубашку. Чонгук инстинктивно приложил руки к пострадавшей части тела, и они тут же окрасились в яркий алый цвет. Пугающий цвет боли. Мальчик зажмурился и попытался отвернуть голову. — Что уворачиваешься, уродец? — прозвучал насмешливый голос. — Тебе было не стыдно показываться нам на глаза минуту назад. — Сделай одолжение, просто сбросься со скалы, — проговорил другой парень, сжимающий кулак и делающий пару шагов к Чонгуку. От удара перед глазами все начинало плыть, а сердце стучало так, что, казалось, раскрошит грудную клетку. Но отступать было некуда: за спиной находился огромный валун. — Хватает же у тебя совести жить и позорить родителей! — заговорил третий. — Что молчишь? Парень ткнул Чонгука пальцем в плечо, и на секунду тому показалось, что его пронзили кочергой. — Дайте я просто пройду, — шепнул он еле слышно, отчего парень, что стоял посередине, ядовито усмехнулся и оглянулся на друзей. — Оно разговаривает! — выплюнул он. — Оно смеет подавать голос. Мерзкое отродье! С этими словами щеки коснулась оплеуха, и тело инстинктивно сжалось. Чонгук мечтал впитаться в валун за спиной, но лишь больно упирался в него позвоночником. Камень тоже не принимал его. — Почему ты просто не сдохнешь, а? — Один из парней — Чонгук уже не различал, какой именно — ударил ногой по голени, заставив склониться. — Я же вам не мешаю. Я ничего не делаю. Я шел помогать семье господина Инхо, у него сын заболел, — оправдывался неумело Чонгук. — Не нужна нам твоя помощь, убирайся! — сжал кулаки обидчик слева. — Просто убирайся отсюда, чудовище! Убирайся, слышишь?! Злость в голосе смешивалась с нетерпением, и когда парень начал наносить несильные, но частые тумаки, другие двое последовали его примеру, колотя сжимающегося Чонгука. Он пытался закрыть голову руками, но получал по ней все новые удары. Внезапная атака палкой оказалась особо болезненной, и Чонгук вскрикнул, хватаясь за рассеченную кожу руки. — У вас совсем мозгов нет? — прозвучал вдруг незнакомый голос неподалеку, и нападки прекратились. Парни обернулись на звук, и Чонгук робко поднял глаза. К ним направлялся мальчик лет одиннадцати — тощий, высокий, невероятно милый. Но смотрел так, словно прятал за спиной нож. Чонгук попытался вспомнить его имя. Он много раз видел его в поселении, но никогда не разговаривал. — Вам себя не жалко? Парни растерянно нахмурились, а пришедший усмехнулся и убрал руки в карманы. Казалось, он был абсолютно спокоен. — Вы же понимаете, в кого он вырастет. Поэтому обижаете. Так неужели не задумались, что он сделает с вами за обиды? Нападающие смутились и быстро переглянулись, но один из них оказался увереннее. — Ничего, если мы прибьем его сейчас. — Прибьете? Это вряд ли. Он нужен нашему поселению, идиоты. Без него кто-нибудь из вас же может подохнуть от первой опасной болячки. Кроме того, если он сможет наподдать вам лишь потом, я сделаю это уже сейчас. — А силенок-то хватит? — неуверенно спросил один из парней, пока другие задумчиво смотрели друг на друга. Кажется, слова противника оказали нужное действие. — Об этом можешь не переживать. Драться я умею, у меня десять братьев, — самоуверенно усмехнулся спаситель и вытащил из-за спины не нож, но толстую палку. Убить бы он ей не смог, но покалечить — особенно острыми сучьями — запросто. Парни снова переглянулись и решили не рисковать. Поджав хвосты, они поспешили к домам, а Чонгук наконец опустил руки. — Спасибо, — проговорил он тихо и улыбнулся. Ему редко кто-то приходил на помощь. Все в основном или сторонились, или внутренне поддерживали обидчиков. Сочувствие было приятно. Настолько, что слезы навернулись на глаза. — Почему ты не остановил их? — Старший мальчик сделал несколько шагов к Чонгуку, спускаясь с небольшого холма, и остановился в метре от валуна. — Знаю, что ответить им ты не можешь, но мог бы хотя бы предостеречь, сказать то же, что сказал я. — Они и так меня боятся, — вздохнул Чонгук. — Поэтому и бьют. Если это помогает им справиться, пускай. — Фу, не зря вас называют блаженными, — скривился парень и присел на низкий валун рядом. — Не боишься, что тебя убьют? — Я ничего не боюсь, — ответил Чонгук смиренно и, тяжело вздохнув, добавил: — Пока. — Да уж. Когда забоишься ты, они обосрутся, — засмеялся мальчик. — Я Тэхен, если что. Ты Чонгук? Чонгук кивнул. Этот странный паренек его удивлял. Обычно никто не рвался с ним дружить. Любовь ему дарили только родители, даже другие члены семьи сторонились, а иногда и выказывали неприкрытое презрение. — А ты не боишься? — Чего? — хмыкнул Тэхен. — Невинного чернородника? Или того, что ты будешь творить через десятки лет? Так, может, меня в то время и в живых не будет. Что переживать о далеком будущем? Кроме того, глядишь, если я не буду подонком с тобой, по мою жизнь ты не придешь, — снова усмехнулся спаситель. — Так это расчет? — поинтересовался Чонгук, и Тэхен не смог понять, подыгрывает ли он его шутке или воспринимает все за чистую монету. Он представления не имел, насколько молодые чернородники на самом деле наивны. — Делаю запасы на будущее, — растянул губы в квадратной улыбке Тэхен, и Чонгук не смог сдержать ответной. Он всегда мечтал иметь друга, и от такого простого общения внутри словно загорелись щекочущие искорки. — Значит, ты идешь к господину Инхо? Тогда тебе лучше поторопиться, слышал, ребенку совсем плохо. Чонгук кивнул и, улыбнувшись на прощанье новому другу, поспешил вверх по склону. Дом господина Инхо был на окраине поселения, на высоте, с которой открывался вид на остальные жилища рядом с блестящей рекой, и утопал в аромате горных трав. Они росли повсюду, чаруя разноцветьем, и Чонгук позволил себе залюбоваться ими всего на пару секунд, полной грудью вдыхая волшебный запах. Он очень любил природу. Она, в отличие от людей, ко всем относилась одинаково. Сердилась, плакала, была благосклонна, но никогда не отворачивалась. И сейчас встречала приветливо, что Чонгук решил посчитать добрым знаком. Он постучал, и через пару секунд дверь ему открыла измученная женщина. Лицо ее было под цвет серого платья, щеки — впалыми, тело — худым. Темные круги под глазами сказали, что она уже много дней не спала, и Чонгук поспешил внутрь. Его часто звали в самый последний момент, когда не оставалось другого выхода, он уже привык. Ему бы хотелось, чтобы люди обращались за помощью раньше, когда лечение не требовало стольких сил, но Чонгук понимал причины. Ребенок на кровати дышал неровно и поверхностно. На лбу его скопился холодный пот, наволочка и простыни промокли, а от тела пахло приближающейся смертью. Сердце неприятно кольнуло и заныло. Сочувствие появилось недавно, но его Чонгук принял без опаски. Оно, как ему казалось, было естественно и даже полезно. Мальчик опустился на пол у кровати больного и оглянулся на семью. Около десятка человек внимательно смотрели на него с лавок у стены, но не смели даже заговорить. Это тоже было привычно. Чонгук взял ребенка за руку и глубоко вздохнул, оценивая ситуацию. Сил в крохотном теле почти не осталось. Оно догорало, словно дрожащая свеча. Закрыв глаза, Чонгук сосредоточился. Он нашел внутри то самое ярко горящее место и раскрыл его, словно мешок, позволяя золотистым искоркам разлететься по телу. Они запорхали и устремились через его руку в организм больного, наполняя необходимой энергией. Дыхание успокоилось почти сразу, и мать сделала шаг к кровати, внимательно смотря на сына. Чонгук улыбнулся. Он очень любил этот момент. Момент возвращения жизни не только в тело больного, но и всей его семьи. Чонгук продолжал держать мальчика за руку, накачивая здоровьем, и кожа того розовела буквально на глазах, а еще через несколько минут он раскрыл рот и проронил какой-то неясный звук, заставивший всю семью ахнуть и вскочить со своих мест. Чонгук отпустил, и ребенок разлепил глаза. Мать прикрыла рот рукой и с рыданьями бросилась к сыну. Другие тоже кинулись обнимать и забрасывать вопросами. На Чонгука больше никто не обращал внимания, и он тихо поднялся с пола. Внутри плескалась радость. Сильная, поглощающая, переливающаяся через край и скользящая по щекам слезами. Чонгуку было все равно, что его не любили. Ради таких моментов он был готов стерпеть что угодно. Дома мама встретила его с перепуганным выражением лица и уже привычно потянулась к кувшину с водой, чтобы обработать раны. Руку сначала щипало, но ее быстро забинтовали, одежду же предстояло усердно отстирывать: вся рубашка была забрызгана кровью. — Нос, кажется, сломан, — проговорила мама, едва сдерживая слезы, и Чонгук невесело улыбнулся. — Ничего, не переживай так, он не болит. Это почти не было ложью. Чонгук вообще не умел врать, и мама это прекрасно знала. Ее чистый мальчик не способен был даже на такую крохотную проделку. Он мог нести в мир только добро, смотрел на него ясным открытым взглядом и любил все и всех вокруг. Он заботился даже о своих обидчиках, поэтому никогда не выдавал их имен и не жаловался. Миен это ненавидела. Презирала тот факт, что не способна была защитить любимого сына, но в то же время не могла не восхищаться его огромным сердцем. Отец попытался вправить нос. Неумело, больно, возможно, сделав хуже, но все же вернул его в более-менее прежнее состояние, и Чонгук благодарно улыбнулся, а потом пошел в сад — заглушать боль заботой о растениях. Он поливал цветы, вырывал сорняки, и до самого заката любовался на бескрайнее небо, по которому лениво ползли перистые облака. — Куда? — прогремел голос папиного дяди из-за угла, и Чонгук метнулся взглядом в сторону, но так никого и не увидел. — Ты хочешь окончательно испортить отношения с соседями? Они и так сторонятся тебя. Тебя, Хонсон! Того, кто должен был править на наших землях, если бы не эта гниль! — Они не могут так обращаться с моим сыном! — Отец с трудом сдерживал крик, и сердце Чонгука забилось так, что дышать стало трудно. — Они ему нос сломали. В голосе зазвучали слезы, и Чонгук замер, боясь даже пошевелиться. Его отец этого не заслужил. Он был прекрасным человеком: добрым, трудолюбивым, справедливым, ответственным. А от него отворачивались из-за того, на что он не мог повлиять. — Конечно, сломали, и сломают еще много чего. Люди за дело ненавидят этих чудовищ! — Чонгук не чудовище! — яростно воспротивился отец. — Но станет! — ответ звучал еще более уверенно. — Станет одним из них! Тех, кто разоряет наши земли и убивает людей. Тебе не удастся спасти его! Он придет и по твою жизнь однажды, даже не вспомнив всей доброты, что ты ему сделал! Ради него ты готов пойти на жертвы? Отдай его им, обеспечь наше будущее как лидер! — Отдать моего мальчика? Чтобы они использовали его как дойную корову? — опешил отец, а Чонгук заметил, как до крови впивается ногтями в ладонь. — Они все равно придут за ним. И если ты и Миен встанете на пути, я не смогу вас защитить, — сокрушаясь, проговорил старик, и Чонгук представил эту картину. Родителей, страдающих из-за него. В груди защемило, и мальчик схватился за горло. Слезы жгли изнутри, грудь разрывало. Второй пришла обида. И он почти почувствовал страх. Холодный, вязкий, окутывающий до легкой паники. Чонгук подскочил с мягкой земли и, оглянувшись, со всех ног бросился бежать. Подальше. Прочь. Туда, где его существование больше не будет отравлять жизнь людям. Главным было избавить родителей от груза своей сущности. От груза того, что их единственный сын — позорящий род монстр. Ему было все равно, что будет с ним. Умрет ли он от голода или ранения, поймают ли его обидчики. Чонгук просто от всего сердца желал обеспечить покой своей семье. Всему своему поселению. Чтобы им больше никогда не надо было его бояться.~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Чонгук не знал, сколько часов бежал. Он выбился из сил нескоро, уже за полночь, и упал на мягкую траву, не переживая о том, проснется ли утром. Рядом журчала речка, и Чонгук протянул руку к воде, желая прикоснуться к ее прохладе. Так он и уснул. Совершенно изможденный и почти не отдающий отчета собственным действиям. Солнце разбудило ласково. Оно робко пробиралось из-за плотных облаков, и день обещал быть пасмурным, но жарким. Двигаться было больно. Все тело ныло от вчерашних побоев и бега, но Чонгук не умел унывать. Вместо этого он потянулся к реке и умылся холодной водой, моча торчащие во все стороны волосы. Мокрые пряди налипли на лоб и щеки, и несколько капель упали на засохшую кровь на рубашке. Чонгук коснулся носа и вздрогнул от боли. Отек, наверное, занимал добрые пол-лица. Кое-как попив, он поднялся и заметил на траве пару яблок. Они лежали аккуратно, словно их принесли специально и оставили ему, но Чонгук был далек от любого поселения. Вокруг были лишь поля да леса. Осмотревшись, Чонгук все же поднял фрукты и жадно вгрызся в крепкое красное яблоко. Сломанный нос снова дал о себе знать, и сок потек по подбородку. — Не спеши, никто не отнимет, — прозвучал детский голос откуда-то слева, и Чонгук заметил выходящего из чащи мальчика. На нем была старая, но чистая одежда, в подоле которой он нес горстку ягод, но важнее всего была странная энергетика, исходящая от него. Словно шлейф света. — Ты чернородник, — пробормотал Чонгук и так и не закрыл рот, уставившись на паренька. Он впервые в жизни видел другого чернородника, и это было поистине удивительно. Чонгук и предположить не мог, как воспринимался со стороны. — Да, я тоже удивился, когда тебя увидел. Единственным чернородником, которого я встречал, был взрослый из Черного замка, но это… — … не то, — закончил за него Чонгук и улыбнулся. Внутри разрасталось какое-то невероятное чувство восторга, словно ему показали чудо. Другой такой же, как он… Голова кружилась от осознания. Хотелось обнять этого парня, рассмотреть со всех сторон и забросать вопросами. — Я Чонгук, — оживился мальчик, и новый знакомый перенял его сияющую улыбку. Глаза превратились в щелочки, а пухлые губы растянулись, освещая лицо и делая его еще более нежным. — Чимин. На вид Чимин был лишь на пару лет старше Чонгука, и мысль о том, что мог одиннадцатилетний парень делать один в лесу, настойчиво замаячила в голове. Но первым вопрос задал новый знакомый. — Почему ты здесь? И Чонгук рассказал. Лгать он не умел, да и утаивать не хотел. Только не от того, кто мог его по-настоящему понять. Впервые в жизни кто-то был с ним на равных, переживал то же, что и он. Однако по мере рассказа лицо Чимина становилось все мрачнее и озабоченнее. — Ты поступил очень храбро и самоотверженно, но каково будет твоим родителям? Думаешь, если бы им важнее было мнение толпы, они бы не отказались от тебя еще в младенчестве? Чонгук прикусил губу и нахмурился. Вчера у него не было времени все обдумать, он действовал спонтанно и решительно, но теперь сомнения прокрадывались внутрь. А что, если Чимин прав? Что, если своим побегом он причинил родителям большую боль, чем те испытывали от его сущности? — Как же мне понять, что верно? — сокрушаясь, пробормотал он. — Все это так несправедливо! И дальше будет только хуже. Я чувствую, как страх пробирается в мое сердце. — Знаю, — вздохнул понимающе Чимин и потянулся к Чонгуку. Он аккуратно взял его лицо в ладони и заглянул в глаза так, будто читал нового знакомого, словно раскрытую книгу. Видел насквозь со всеми потаенными переживаниями. Чимин закрыл глаза и медленно выдохнул, после чего Чонгук ощутил, как тепло побежало по телу. Заскользило, приятно щекоча и принося успокоение. Боль отступила. Мышцы расслабились, отек ощутимо спадал, раны затягивались, и это было волшебно. Чонгук не мог лечить себя, поэтому никогда не испытывал то, что ощущали люди, которым он помогал. Он умел лишь отдавать. Теперь же делились с ним, и это новое, необычное чувство зажигало что-то неописуемое в его груди. Когда Чимин открыл глаза и опустил руки, Чонгук всмотрелся в карие омуты и подумал, что они самые красивые, что он видел в своей жизни. Самые добрые и ласковые. Самые чарующие. «Спасибо» бы не хватило, чтобы поблагодарить за то, что Чимин заставил его испытать, поэтому Чонгук, недолго думая, сгреб его в охапку и крепко обнял. Он знал этого парня всего несколько минут, но ощущал, будто они самые близкие люди во вселенной. Самые лучшие друзья, связанные судьбой. Чимин не ожидал. Отстранившись, он робко улыбнулся и закусил губу, видимо, не зная, что сказать. — А почему ты здесь? — Чонгук растерянно огляделся, в очередной раз убеждаясь, что они в лесу. Чимин потупил взгляд и сжал в кулак край испещренной заплатками рубахи. — Моя деревня неподалеку, — пробормотал он, не поднимая глаз. — Я пошел в лес за ягодами… и нашел тебя. — Ясно, — неловко усмехнулся Чонгук. На сердце стало легче от того, что Чимин не был в похожем положении, и мальчик вгрызся в оставленное без внимания яблоко. Нос больше не болел, и теперь он мог спокойно есть, что делал с завидным аппетитом. Стоило расправиться с фруктом, Чимин тут же протянул ему следующий, и Чонгук благодарно принял. — А ты? — Я уже наелся, — нежно улыбнулся старший, заставив залюбоваться. Дело было не только в особой ауре, даже лицо этого парня излучало невероятную доброту и заботу, и Чонгук задумался о том, как кто-то может посметь обидеть подобного человека. Наверное, он выглядел совсем иначе. Наверное, не был столь прекрасен в своей естественной простоте. Наверное, что-то в нем действительно вызывало страх. — Думаю, тебе стоит вернуться. Да, Чонгук не был таким, как Чимин. Не был столь безупречным, но он все же оставался единственным сыном своих родителей, и этого было достаточно, чтобы дать жизни в поселении второй шанс. Прощаясь, они снова обнялись. Будто добрые друзья или родственники, знающие и понимающие друг друга лучше остальных. Но их путям было суждено разойтись. Грусти еще не было. Чонгук радовался, что встретил подобного человека, и обещал, что будет помнить его доброту всегда. До поселения оставалось немного — всего около пары часов неторопливой ходьбы, когда Чонгук заметил на холме отца. Тот взволнованно бежал из последних сил, отчаянно смотря по сторонам а, заметив сына, резко выдохнул и рухнул на колени. К горлу подступили рыдания, но Хонсон не позволил им выйти наружу, он лишь впился взглядом в ребенка и не моргал, словно боясь снова потерять. Чонгук упал рядом, осматривая папу и виновато всхлипывая. — Прости, — шептал он, трогая отцовские плечи, руки и грудь. Будто хотел удостовериться, что с ним все в порядке. — Где ты был? — продолжая тяжело дышать, спросил Хонсон. — Куда делся на целую ночь? Мы с мамой места себе не находили. — Прости, — пискнул Чонгук, позволяя слезам крупными каплями скатываться по красным щекам. — Я думал, без меня вам будет лучше. — Что ты говоришь такое? — отпрянул отец, сраженный нелепым заявлением, и Чонгук больше не мог сдерживаться. — Я монстр, — сказал он, впиваясь пальцами в землю. Сочувствие — давно знакомая ему эмоция — била нещадно и изо всех сил, все больше и больше погружая в вину и жалость к любимым людям. — Не смей так говорить! — Отец схватил Чонгука за предплечье и дернул на себя так резко, что мальчик почти завалился. Но результата добился — Чонгук вперился в него внимательным взглядом. — Ты — самый светлый человек, которого я знаю. Ты не способен причинить кому-то вред. — Но причиню. — Слезы продолжали бежать по щекам, и внезапное осознание, что с холма, на котором они сидели, открывался вид на Черный замок, хлестнуло по щекам. Он словно звал его. Маячил, как нечто неминуемое, то, от чего при всем желании не удастся скрыться. Чонгук поднялся с колен и, как зачарованный, прошел к вершине холма, чтобы лучше увидеть свой будущий дом. Черный замок — огромный, величественный, устрашающий — стоял прямо напротив, за много километров отсюда, но все же близкий, как наблюдающий за добычей коршун. Его башни утопали в вечном тумане, а мост надо рвом поскрипывал на ветру. Чонгуку казалось, что он слышал этот пробирающий до костей звук, от которого невозможно скрыться даже во снах. Хонсон встал рядом с Чонгуком и утянул того вниз, приглашая присесть на траву. — Знаешь, почему вас называют чернородниками? — поинтересовался отец, и Чонгук перевел на него взгляд, наконец отрываясь от пугающего здания. — Потому что, рождаясь, вы, словно живительный родник. Бьющий из-под земли ключ кристально-чистой воды. Раньше люди восхищались вами и боготворили. На земле больше нет столь добрых и полезных существ. Вы лечите любые болезни, даете силы, — прошептал Хонсон, касаясь руки сына и пристально смотря тому в лицо. — Но потом родник грязнеет. Вода перестает быть полезной и лечебной. — Она становится отравой. — Опустил голову Чонгук. — Да. Но разве не от тебя зависит, что ты несешь в мир? Я не вижу в тебе ни одного плохого качества, чего-то, что заставило бы меня насторожиться. Как ты можешь презирать себя? Того, кто собственными руками вдыхает жизнь в безнадежно больных? — Но потом… — Будущее неизвестно. И оно еще не здесь. От нас зависит только «сейчас». Только на него мы можем повлиять, трудясь каждую секунду ради лучшей судьбы. — Думаешь, я смогу не стать монстром? — Думаю, твое сердце настолько чистое, что не сдастся без боя, — улыбнулся отец, и Чонгук увидел в его глазах неподдельные гордость и восхищение. Такие, которые заставляли сделать все, что угодно, чтобы никогда их не потерять. — Люди реагируют на действия. Не на мысли или чувства. Что бы ты ни испытывал, все зависит от того, что ты делаешь. — Я понял, отец, — глубоко вдохнул Чонгук и распрямился, бойко смотря на замок. — Я сделаю все, чтобы это место никогда не стало мне домом.