Белый шум

…Утро наступало медленно, через силу прорываясь через удушающую тьму северной ночи. Сначала далеко на горизонте показалась тусклая, серая полоса, которую легко можно перепутать с надвигающимся дождевым облаком. Она расширялась, становясь все больше и больше, пока далеко на востоке не вспыхнули первые лучи солнца. Скользнув по небу они окрасили его в густой оттенок красного, будто плеснули ведро крови и теерь, она растекалась крася собой облака, и тучи. Из оставшегося далеко позади леса донеслись трели пробуждающихся птиц, и к морю потянулись стаи крикливых чаек. Рассвет окрасил их перья в нежный розовый оттенок, и зрение в очередной раз сыграло с Ингой злую шутку, девушка приняла их за ибисов. Она еще долго гадала как эти африканские птицы попали в столь нетипичные места. Где-то далеко загудел церковный колокол, и вскоре к нему присоединились отголоски заводских сирен. Призыв к Богу и призыв к станку, слились в единый звук, приветствующий новый день… Инга завороженно смотрела, как рассвет отвоевывает себе метр за метром, и как отступает тьма, еще десять минут назад казавшаяся вечной. Особисты не успели доехать до жилых районов засветло и пришлось ночевать прямо на природе. Ездить по этой местности ночью рекомендовалось только в крайнем случае, и-то, только с выключенными фарами, и на минимальных оборотах. Последние минуты вчерашнего дня, Виктор разменял на поиски безопасной ночевки. Подходящее место нашлось уже в сумерках, когда напарники всерьёз начали обсуждать возможность заночевать на дереве. Предместья большой, пологой равнины, заросшей мхом, и низенькой горной растительностью приютили грязный УАЗик, спрятав его среди жиденьких зарослей каких-то колючих кустов, усеянных кислыми, темно-красными ягодами, размером с большой палец. Холодный ветер свободно гулял вокруг, похрустывая камнями, и шебурша ветвями редких, чахлых деревьев, торчащих между невысокими кочками. Единственными их соседями оставались редкие, одинокие ели, с обвисшими «лапами». Особенно резкие порывы ветра нещадно гнули их, и в воздух поднималась сухая хвоя, забивающаяся в волосы, и ноздри. Он же приносил целые тучи прелой листвы, плотным слоем оседающей на камнях и цепляющейся за кустарник. Несколько мокрых кленовых листьев приклеились к форме Инги, но она этого не замечала, крутя в пальцах ремень автомата. Недалеко на востоке, начинались каменистые холмы, и курумы постепенно перерастающие в настоящие горы. Отсюда Инга могла видеть лишь их синеющие силуэты, очерченные ореолом восхода, но ей казалось, что она может различить очертания нескольких перевалов, ведущих в соседнюю долину. Солнце отчетливо блестело на угловатых склонах, давая понять — там уже выпал снег. А может он никогда и не таял — воображение девушки всегда рисовало северные горы заснеженными, даже в самый жаркий год. Где-то там же, дальше на северо-восток, начинались заброшенные рудники, и среди холмов виднелись цилиндры труб, а на одном из курумов, лежала груда ржавого, сросшегося металлолома, в которой с трудом угадывался бульдозер. От него уцелел лишь ковш в котором скапливалась вода, кажущаяся желтой, от ржавчины на внутренних стенках. Вокруг журчало еще несколько ручьев — чистых и прозрачных как линзы снайперского прицела. Подземные «ключи» пробивались через камни, собираясь в небольшие лужи, и заводи — постепенно сливаясь вместе, они превращались в небольшую речку, уходящую на север, в сторону моря. Краснота неба отражалась в них, и казалось что вся долина кровоточит. По словам Вика, весной тут лучше не задерживаться — талая вода с перевалов превращала эту долину в неглубокую, но довольно бурную по своему течению реку. Застигнутый врасплох путник мог легко оказаться отрезанным от земли, на вершине какого-нибудь курумника, и тогда уж спасения не дождешься — связи-то в этом районе почти нет. Природа оставила довольно явное напоминание о своей переменчивости — иссохшиеся скелеты рыб, не успевших уйти вместе с водой. Они валялись повсюду, на камнях, среди гальки, вдавленные в землю, или лежали на дне ручья. Один девушке даже пришлось выковыривать из подошвы берца… Хоть место и казалось совершенно безопасным, ложиться спать без караула казалось практически гарантированным самоубийством. После ужина особисты тянули соломинки, решая кто в какой отрезок ночи будет дежурить — Инге выпали самые сонные, утренние часы. Они же именовались «собачьей вахтой» — после которой весь следующий день хочется закрыть глаза и отрубиться. И все же Вик ее пощадил, дав поспать на полтора часа больше, и разбудил уже когда совсем устал. Все-равно не выспавшаяся особистка провела большую часть караула сидя в кабине, и от нечего делать чистила ногти ножом, изредка прислушиваясь к ночным звукам за бортом. Ночь выдалась хмурой и безлунной. Катились тяжелые тучи, лишь изредка дающие трещину, сквозь которую виднелись отблески звезд. Темнота полнилась тихим каменным хрустом, журчанием ручьев то и дело меняющих свое русло, шелестом листвы, и далекими раскатами грома. Тихонько шуршала выключенная рация — нормально явление для отдаленных мест. Несколько раз совсем рядом пробегало какое-то мелкое животное и Инга порывалась врубить фары, но мысль что свет привлечет что-нибудь гораздо опасней потенциального зайца, оказалась сильнее страха. Автомат и два запасных магазина она держала на коленях. На всякий случай на соседнем сидении, лежало несколько гранат и потрепанного фальшфейер, на тот случай если придется вести бой в темноте. На лобовое стекло падали листья и клочки принесенной ветром хвои, и к утру их набралось так много, что Чаркиной пришлось счищать их. Поработав щеткой, она собралась было залезть обратно в теплый салон, но уже встав на порог, остановилась. Странное, щекочущее затылок чувство заставило ее оглянуться. Привыкшие к темноте глаза пробежались по округе, выискивая опасность, нос сделал несколько коротких вдохов, как у принюхивающейся собаки. Вокруг ничего не происходило, интуиция дала сбой. Холодный, кристально чистый воздух пьянил, наполняя ноздри потрясающим запахом предгорья. После прокуренной машины и пропахшего выхлопными газами города, он казался странным, ненормальным, заставляющим нервные окончания трепетать. Она вдохнула полной грудью, ощущая как по легким прокатывается волна щекочущих разрядов. Облако пара вышедшее на выдохе, унесло ветром. Уже занесенная нога опустилась обратно на устланную сухой хвоей и листьями землю. Инга тихо закрыла дверь и взяв автомат поудобнее, отошла от уазика на пару шагов. Ступала осторожно, как сапер на минном поле, готовая рвануть назад, при первом же странном звуке. Но минуты шли и ничего не происходило, лишь где-то вдали, сквозь тишину, она различила шум Гербовска. Поразительный покой, доселе ей неведомый. Неужели это место может быть опасным? В это просто не верилось, а недавние события казались сном. Об их реальности напоминала лишь гудящая боль в правой стопе — вывих оказался несерьёзным, но достаточно болезненным. Побродив несколько минут вокруг машины и не найдя причины беспокойства, Инга прислонилась к холодному капоту и взглянула на часы. До подъема оставалось совсем немного, скоро надо будет будить напарника, ехать дальше в сторону гор. Внезапно она поняла что не боится и совсем не хочет лезть обратно, в безопасный уазик. Нет… Она хочет продлить эту прохладную сентябрьскую ночь, ощущая как ветер треплет выбивающиеся из-под шапки волосы, как по нервам проходят легкие разряды, а сквозь вуаль шелестящей листьями тишины, слышно как бьется сердце. Ничтожный миг позволяющий просто стоять в темной тиши, вдыхая пьяный осенний воздух. Наверное так ощущают себя люди курящие на балконе в шесть утра и глядящие как зарождается новый, полный суеты день. Щемящая грудь тоска вновь дала о себе знать, выразившись в глубоком вздохе. Скоро ночь кончится и кто знает, настанет ли для нее следующая? Глупый вопрос, не имеющий однозначного ответа — даже столь близкое утро может не наступить, по желанию какой-нибудь твари. То что она выжила в бою с медведем-мутантом, и вовсе чудо. По всем законам жанра ей положено лежать в могиле, вот уже как день-полтора… Ветер бросил ей в лицо лист и его холодное, мокрое прикосновение, напомнило горсть земли, что падает на гроб первой. А был бы гроб? Нет, особистов принято хоронить без него, укладывая в землю тело в одной парадной форме. Что бы сказали местные? Огорчились бы? Или даже не заметили этой очередной смерти? Инга оглянулась на машину. Вик бы запил, точно бы запил — он создает впечатление циничного, непробиваемого мужика, но это лишь впечатление. Потерять вторую напарницу — невыносимо. А остальные? Те для кого она лишь однажды увиденное лицо? Наверняка Шеф бы тяжело вздохнул, и отвернулся не желая видеть как закапывают очередного зеленого новобранца. Для него это тяжелая, но все же обыденная процедура — сказать речь, перед немногочисленными собравшимися, бросить первый ком земли, а вместе с ним и ведомственную награду. Посмертная звезда, покрытая черной эмалью — последняя почесть, отдаваемая Родиной своим защитникам. Знайка бы даже не пришла, не желая навеки запечатлевать в памяти новые похороны. Ольга бы наверняка сказала что-то язвительное, и гарантированно получила бы подзатыльник от своего напарника… А потом? Потом ничего… Лишь позолоченное имя на стеле будет напоминать что когда-то существовала она — Инга Викторовна Чаркина — маленький человечек, в огромном мире. И какой-нибудь ребенок будет по слогам читать эти три слова, не зная что в них обличена целая жизнь. И даже если его кольнет иголочка интереса и он ткнув пальчиком в буквы спросит, «мама, а кто это?», та лишь ответит: «я не знаю»… Инга шмыгнула носом. Горечь разливалась по душе. Ей внезапно захотелось домой, но не в комнату общежития, а в Подмосковье, в уютную кирпичную девятиэтажку, к родителям. Завалиться в квартиру прямо так, не снимая сапог, и в слезах упасть на колени, чтобы получить утешение. Услышать лживое, но такое теплое — «все будет хорошо»… — Все будет хорошо… — Повторила она вслух. Дрожащий голос грозил сорваться в плач, она уже чувствовала как к глазам подкатывают слезы. — Все будет хорошо? Ночь молчала, давая прислушаться к собственным мыслям. Тихо клацнул автомат коснувшийся капота уазика, где-то внутри всхрапнул Вик. Вновь предстал перед глазами образ читающего малыша. Что значат для него эти фамилии, отчества, даты? Ничего, просто буквы. Но… Каково будет его удивление в будущем, когда он поймет что заложено за тусклой позолотой. То что люди их носившие положили жизни за то чтобы он, и сотни других могли жить. И могли прочесть… Много ли чести сдохнуть в пасти медведя-мутанта? А если эта смерть предотвратила сотни других? В конце-концов, каждая жизнь превращается в буквы на граните, и какая разница когда это произойдет, сейчас, или через семьдесят лет? Всякий человек, вне зависимости от возраста, будет говорить «нет, еще слишком рано, я еще столько не успел», в бессмысленной попытке отсрочить неизбежное. От страха перед неизвестным мы так цепляемся за жизнь, или из банального человеческого упрямства, и есть ли смысл пытаться сберечь то, что дается тебе бесплатно, только по праву рождения? Увы, ответы знает только Бог. Но, когда-нибудь и буквы сотрутся, и могильный камень превратится в прах. Останется лишь то, над чем время невластно, то чего мы достигли, слава, которой добились, и жизни, на которые ты разменял вою собственную. Они могут не знать благодаря кому существуют, но каждый их вдох, каждое утро которое они встретят, это неслышимая ода воспевающая жертвы предшественников. Разве это недостаточная награда? Но это ведь ее жизнь. Не чья-то другая. Стоят ли все они, эти незнакомые, еще не родившиеся люди, ее одной? Инга сжала автомат крепче, цепляясь за оружие, за этот кусочек объективной реальности в нахлынувшем море экзистенции, как утопающий за соломинку. Долгие годы ее готовили к ответу на этот вопрос, и раньше он казался ей ясным, и безальтернативным — долг сотрудника особого отдела не колеблясь отдать свою жизнь ради спасения других. Теперь же, вдали от наставников и строгой буквы устава, вкусив небольшую толику свободы, она уже не была уверена что сможет это сделать. Точнее, что захочет, это сделать… Одиночество, впервые обретенное спустя почти девять лет в академии, странно действовало на разум. На фоне тишины внешней, она не только отчетливо слышала свои мысли, но и мерзкий голосок, пытающийся пошатнуть картину мира, уже принятую разумом. Он бродил по ее сознанию, нашептывая — «это не ты, это лишь маска которую на тебя надели, а ты играешь роль, которой научена.» Вот только, есть ли что-то под этой маской? Существует ли за этой ролью какая-то другая, настоящая Инга Чаркина? Или стоит ее сорвать и выяснится, что «кусок пластика», на самом деле лицо… — Да что это со мной? — Спросила Инга, рефлекторно похлопав себя по карманам в поисках припрятанных конфет. Но нащупала лишь сигареты, врученные Григорьевым в первый день работы. Аккуратная, синяя пачка с белой полосой вдоль крышки, на которой изображено несколько звезд, и пронзающая небо ракета. Палец в перчатке скользнул по тисненому названию — «Северное сияние». Производитель не врал — если направить на буквы свет фонарика, то они светились, переливаясь всеми оттенками зеленого, как и дым, выдыхаемый курильщиком. Может он поможет? Спрячет эти мысли за собой, превратит в размытые тени на грани сознания?.. — Так вот как начинают курить… Она медленно приподняла крышку, под которой скрывались двадцать сигарет с короткими, желтоватыми фильтрами. Просто бумага с табаком. Ничего особенного, но почему же их соблазн так велик? Она осторожно выудила одну и чуть помяв, взяла в губы, зажав фильтр зубами. Когда всю жизнь живешь в окружении курильщиков это движение становится почти рефлекторным, даже у не курящего. Щелчок пальцев высек небольшой огонек, отразившийся в ее очках, и пуговицах бушлата. Инга несколько раз оглянулась, убедившись что никто не заинтересовался внезапным язычком света, осторожно поднесла его к табаку. Во мраке зашипел крохотный уголек, мягко полыхнула бумага. Инга затянулась, глядя как тот становится ярче, освещая бледное, сонное лицо. На щеках блеснули две влажных дорожки оставленных слезами — те сами, без всякой команды катились из глаз, и Инга даже не замечала этого. Она вдохнула и колючий, едкий дым наполнил горло. Реакция организма оказалась стремительной — резкий, болезненный спазм скрутил легкие и Инга закашлялась. Боль пронзила бронхи и она согнулась в три погибели, ощущая как грудь разрывает кашель. Она ожидала чего-то мягкого и теплого, расслабляющего на худой конец, а получила удар вподдых, и наждак по слизистым. Сигарета вылетела изо рта и описав сияющую дугу, упала на камни. — Боже, ну и дрянь… — Просипела Инга, выдавливая прогорклый дым из рта. Просачиваясь сквозь зубы, подгоняемый кашлем, тот зловеще светился, отливая зеленым, и бледно-синим. Образовавшееся вокруг облачко и вправду отдаленно напоминало северное сияние. — Нет-нет-нет, может и настанет (кха!) день когда закурю, но явно не сегодня. Все еще покашливая и сплевывая горькую, липкую слюну, она взобралась на крышу машины. Удобно устроившись между канистр с бензином, и упершись спиной в запасное колесо, она сложила ноги по-турецки, уложив на колени автомат. Ночь кончалась, осталось лишь проводить ее, и разбудить напарника. Справедливости ради, тяжелые мысли ушли на дно, скрывшись в слое темного ила — табак сделал свое дело, пусть и не так как это ожидалось. С предрассветными сумерками пришел холод. Почти зимний, зябкий. На траве и камнях появилась тоненькая корка инея, сделавшая мир вокруг чуточку светлее. Заиндевелый металл автомата жег ладони даже сквозь перчатки, а из рта и рукавов бушлата, вырывались облачка пара. Девушка поеживалась, ощущая как по коже бегут мурашки, подгоняемые волнами ветра, но греться пирокинезом не решалась. Слишком уж близко канистры с бензином, да и после недавнего панического фаер-шоу, она старалась воздерживаться от излишнего применения своих способностей. Пришлось поднять воротник, и надвинуть шапку на лоб — так она напоминала огромную ворону, усевшуюся на машину. Даже головой она вращала так же, высматривая потенциальную угрозу. Солнце прогнало холод, едва его лучи упали на машину. В несколько минут Инга ощутила совершенно неожиданный перепад температур, от нулевых, до вполне приемлемых ее теплолюбивой тушкой. Прошло еще несколько минут и кровавая-краснота небес, сменилась мягкой персиковой оранжевизной. Подсвеченный ею воздух казался гуще, как мед, а желтые кроны деревьев сияли, колыхаясь на ветру. Инга прищурилась подставляя лицо солнцу, кожей ощутив его мягкие прикосновения. Будто лето, такое недавнее, но уже такое далекое, на мгновение вернулось, одарив ее теплом. Ярко заблестели линзы очков, бледная кожа окрасилась в пастельные цвета восхода. Сейчас Инга казалась даже слегка загорелой — не хватало только россыпи веснушек. Скоро наступит зима и тепло останется лишь в воспоминаниях, да около батарей отопления. Печаль от осознания мимолетности момента заставила ее горько улыбнутся. Чаркина шмыгнула носом, пытаясь прогнать вставший перед глазами образ мира поделенного на черное и белое. Снег на асфальте. Снег на крышах. Снег на подъездах и машинах. Будь ее воля, то природа застыла бы на ранней весне — не слишком жарко, но не слишком холодно, день умеренной длинны, но и ночь еще не летний «огрызок»… В машине послышалась возня и вскоре дверь уазика распахнулась. На улицу зевая вылез Виктор. Одетый в одни брюки и свитер, он сразу же повел плечами, издав гулкое «бррр». Инга тихо рассмеялась. Спросонья напарник походил на студента, пьянствовавшего пару недель и внезапно обнаружившего в кармане справку об отчислении — такой же растрепанный, со слипающимися, осоловелыми глазами. — Утро доброе! А тут свежо! — Сказал он потягиваясь. — Уф, давно так хорошо не спал, уже и забыл каково это, когда есть кому караулить. Ничего интересного не проспал? — Неа, час назад заяц пробегал, но в целом тихо. — Инга развела руками и свесив ноги на борт машины, зевнула. Рассказывать ему об ночных переживаниях не стоило, вдруг еще чего не то подумает. Впрочем, он же психокинетик — если захочет узнать, то все-равно узнает. — Ну вот и отлично, сейчас позавтракаем, и сразу поедем. План-минимум на день обширен, так-как мы на пол суток выбиваемся из графика. За сегодня надо добраться до перевалов, и в идеале вернуться в пригород. — Вик накинул на плечи куртку и вытащив из салона ведро, направился к ближайшему ручью. Черная форма напарника ярко выделялась на серо-зеленом фоне долины, а длинная тень еще больше подчеркивала этот контраст. Присев на корточки у ручья, он раздвинул камни, немного углубив русло и подождав пока воды чуть подкопиться, опустил в нее руки. Ледяная и кристально-чистая, она мгновенно пробуждала, смывая остатки сонливости. Набрав полные ладони, Вик умылся, и громко крякнув провел мокрыми руками по волосам. — Отлично бодрит, рекомендую! — Крикнул он напарнице. Из кармана брюк он выудил зубную щетку и небольшой тюбик пасты. — Спасибо, как-нибудь обойдусь! — От одной мысли об ледяной воде, Ингу скрутил холод, да и фанатом утренних водных процедур она себя не считала. — Ну, как знаешь. Зубных врачей у нас всего два на город, и ни к одному я бы не пошел, даже под страхом смерти! — Поплескавшись еще несколько минут, и тщательно почистив зубы, он подождал пока вода в его искусственной запруде обновится, и зачерпнул ее ведром. — А это точно безопасно пить? — Инга с сомнением покосилась на Виктора. Вода казалась почти прозрачной, она видела жестяное дно, будто ведро пустое, но это не значило что она не фонит. — Это подземные ключи, чистейшие в своем роде. Вода фильтруется сама, пробиваясь сквозь слой камней, природной соли, угля, земли… Я конечно ее вскипячу, но при желании можно и так пить. Надо будет промыть наши канистры, и наполнить заново, а-то черт знает когда представится шанс… А пока-что… — Напарник залез в машину и вылез уже с двумя эмалированными кружками в руках. Абсолютная классика, обжигающая губы и пальцы солдатам, походникам и зекам, вот уже несколько десятилетий. Зная про эту особенность, Виктор обмотал ручки кружек шнурками. — Кофе? Не настоящий, конечно, но бодрит. — О, горяченькое сейчас в самую тему. — Оживилась Инга, принимая кружку. Исцарапанная и местами подгоревшая на кострах, она попахивала спиртом, а на донце обнаружилась надпись «ДМБ-2000», вырезанная ножом на эмали. Её окружали примитивные рисунки оружия, патронов, и гитары с перебитой струной. Кто-то еще пытался нацарапать голую бабу, но места невоспетому «Пикассо» не хватило — влезли только ноги. — На завтрак у нас… Яичница с ветчиной. Я пойду костер разведу, а ты залезь в багажник, достань провиант. Он в большом желтом ящике, в таких скорая обычно лекарства таскает. Не ошибешься. — Вик озадаченно заозирался, похлопывая пустой кружкой по ладони. Покуда хватало глаз, он не видел ни единого упавшего дерева, или хотя-бы кустов, которые сошли бы на дрова. Ткнув мыском сапога лежащую среди камней ветку, он констатировал, что та влажная от растаявшего инея. — Похоже завтрак откладывается. Дров я здесь не вижу, надо доехать до леса, там наберем сухостоя. Ну или нарубить. Черт, как топором махать-то не охота с утра… — Зачем? Ща все будет. — Инга осторожно сползла на землю и распрямилась, громко хрустя спиной. — Давай кружку. Я называю это «бытовой пирокинез». Взяв кружки в ладони и зачерпнув ими воду, она осторожно поставила их на ладони. Пальцы обняли их края и приподняли, имитируя ребра газовой конфорки. Несколько секунд Виктор ничего не замечал, глядя на напарницу с нескрываемым любопытством. «Бытовой пирокинез» — название интриговало. Уже убедившийся в разрушительной мощи напарницы, Вик просто не мог представить себе небоевое применение пламени. Инга глубоко дышала, сосредоточенно глядя на кружки, и вскоре над ними начало появляться полупрозрачное марево. От кожи повалил пар, а сама девушка слегка покраснела, и из-под ушанки потекли капли пота. Муки самоконтроля виднелись в ее глазах, и Вик услышал отзвуки одной мысли — «только не расплавь кружки! Только не расплавь кружки!»… Не прошло и нескольких минут, как вода забурлила, переливаясь через край. Но кипяток не улетал далеко — жар от ладоней Инги почти мгновенно испарял капли. — Удобно. — Оценил Виктор, стоящий наготове с парой пакетиков гранулированного кофе. — А сковородку сможешь раскалить? — Смогу, особенно если она чугунная. — Кивнула девушка, осторожно ставя брызгающиеся кипятком кружки на капот машины. Она принялась трясти ладошками, остужая их. — Это первое чему я научилась в академии. И, признаться честно, долгое время, больше ни на что не годилась, кроме как отбирать работу у плиты. — Уже достаточно чтобы быть круче всех нас. — Усмехнулся напарник, надрывая пакетики зубами и высыпая содержимое в кипяток. Резкий запах кофе разлился по воздуху, легко перебив аромат подгнивающей листвы. — Ты одна заменяешь тонну полезного оборудования. Тут главное подойти творчески… — Эх, будь это все еще и «бесплатно», сама бы радовалась. — Махнула рукой Инга. — А оно чего-то стоит? — Вскинул бровь Виктор. Не найдя ложечек чтобы размешать порошок, он делал это вилкой. — Уж прости за такой нескромный вопрос. К тебе приходит огненная налоговая? — Можно подумать твои «трюки» бесплатны. — Ну… Я плачу головной болью, риском поехать кукушкой и тем что все считают меня гавнюком. — А я силами. Каждое фаер-шоу выматывает как небольшой кросс. Жрать приходится больше, спать тоже надо больше, воды пить намного больше. — Принялась загибать пальцы Инга. — В детстве, ну, когда все это только проявилось, оно давалось вообще с трудом. Пару раз щелкну пальцами, искорки повысекаю, и все, баиньки часа на три. Кроме того, оно мне сердце сажает. Есть все шансы отбросить коньки от недостаточности, или инсульта, годам к сорока. Если вообще до них доживу. Пока она рассказывала, Виктор уже занялся завтраком. К вопросу еды он относился максимально обстоятельно, готовя медленно и со вкусом. Он считал что готовить надо спокойно, размеренно, только тогда в дело вкладывается частичка души. Не торопясь он расстелил по капоту потрепанную жизнью гжелевую клеенку и закрепив края камешками, начал выкладывать содержимое ящика с провизией. Вскоре на свет появился кирпичик черного хлеба, завязанный в полотенце, кусок буженины, целый котелок сухофруктов и сливочное масло. Последнее сохраняло форму, благодаря странному камешку, приклеенному к пачке — абсолютно круглая галька, с темно-сними прожилками, излучала холод, да такой, что капот под ним быстро покрылся инеем. — Нашел целую россыпь таких, когда осматривал побережье. Приливом принесло, откуда-то с морского дна. — Пожал плечами Виктор, разворачивая масло. От холода, оно стало твердым, как кирпич, и пришлось изрядно налечь на нож, чтобы отрезать кусок. — Вместе так морозят, что чуть пальцы там не оставил, но по одному почти бесполезны, только еду охлаждать, и нужны. — Можно в напитки кидать. — Предложила Инга. Она уже держала на ладони порядком разогретую сковороду. От жара та шипела и постреливала кусочками окалины, покрывающими ее снаружи. — Ага, я тоже об этом подумал. — Отрезанный кусок масла упал на раскаленный чугун и зашипел, брызгаясь. Вик принялся гонять его ножом, смазывая всю поверхность. Инга рефлекторно зарыла глаза, опасаясь масляных брызг (хотя те и оставались на стеклах очков). Мысленно она уже жалела что вызвалась помочь, на и без того грязной форме, появилось еще несколько крупных пятен. — Кинул штучку в стакан с водкой, думал сейчас хорошо будет, холодненькой бахну. Ебнуло так, что осколки стекла из стен плоскогубцами вытаскивать пришлось. А стакан-то, граненый был, там толщина ого-го! Не дружит оно со спиртом, а сок охлаждать не вижу смысла… Он отрезал несколько толстых кусков буженины и вытащив из-за пояса нож, принялся шинковать их в мелкие кубики. Массивное охотничье лезвие, с выгравированным на нем волком, больше подходило для свежевания туш и легко рассекало мясо, и хрящики. Оставалось удивляться, как Виктор умудряется не прорезать клеенку. Или собственные пальцы. Приятный запах специй защекотал ноздри Чаркиной и она облизнулась. На ум ей сразу пришел образ завтрака в академии — два куска хлеба с маслом, вареное яйцо, яблоко, или дубово-твердая груша, и конечно же мерзкая, склизкая каша. Щедрой рукой — а точнее половником — повариха разливала ее по тарелкам, заспанных кадетов, делая утро еще хуже чем оно может быть. Каша пахла одновременно носками и рыбой, и казалось совершенно невозможным определить из чего ее вообще варят. Среди кадетов ходили легенды, что кому-то в ней попался человеческий глаз, другие утверждали о найденных крысиных хвостах, или усах. Не смотря на мерзотный вид и запах, вкуса она совершенно не имела. Если зажать нос, то создавалось впечатление что жуешь собственные слюни. Теперь те времена можно оставить в прошлом. Только нормальная пища. Сграбстав буженину в кулак, Вик бросил ее на сковороду и она яростно зашипела, моментально обжариваясь. Запах еды стал еще соблазнительнее, буженина покрывалась золотистой корочкой, а тоненькие прослойки жира плавились, исходясь пузырьками. Слой специй, покрывающий верхнюю часть кусков, начал источать умопомрачительный аромат чеснока, и перца. Отхлебнув кофе, Вик принялся разбивать яйца о край сковородки — шипящий белок мгновенно белел, разливаясь по буженине. — Так, теперь главное чтобы не пригорело. — Приговаривал он, разрезая желтки ножом, и глядя как они растекаются…

***

*** Инга и Виктор сидели на капоте УАЗика, медленно поедая все же подгоревшую яичницу, и попивая кофе. За неимением тарелок, есть пришлось прямо со сковороды, поскребывая вилками о чугунное покрытие, и собирая остатки жира хлебом. Есть что-то особенное в еде взятой прямо со сковородки. Еще прогретая металлом, и напитанная силой огня, она кажется гораздо вкуснее, особенно если ты еще и на природе. Где-то внутри улыбается доисторический дикарь, довольный тем, что смог перебороть цивилизованную традицию использовать тарелки. Солнце уже совсем встало и начало не на шутку припекать, заставив особистов снять шапки и расстегнуть бушлаты. Не переставая жевать, Виктор рассказывал ей об окрестностях, пытаясь сориентировать напарницу, еще плохо представляющую себе округу. — План на сегодня простой, но очень плотный. — Шумно рыгнув сказал Виктор, вытаскивая потрепанную карту и принимаясь водить по ней пальцем. — Сейчас выедем на дорогу, проедем через пару сел, послушаем местных, не происходит ли чего. Потом двинем на восток, к комбинату. Вон, трубы видишь? — Вижу. — Инга отхлебнула кофе. Не имея ни малейшего представления об этом напитке, она воспринимала его как несладкую версию детского какао, и искренне не понимала, почему напарнику оно так нравится. — Бывший металлургический номер-9. Его осматривать не будем, цеха такие, что даже вдесятером неделя уйдет. Там еще карьер рядом, но тоже заброшен. Искали железо, а выкопали какой-то скелет. Здоровенный, не-то рыба, не-то слон, не поймешь. Откопали, до середины, да и бросили. Так вокруг него всякие культисты теперь пасутся, как лоси на солончаке. Пытаются кусочек отрезать, но он твердый, даже топором не получается. Если повезет, то шуганем парочку, ну или просто посмотрим на кости — здоровенная зверюга была. Между ребер танк проехать может! — Может это мамонт? — Предположила Чаркина облизывая перепачканные в кофейном осадке губы. — Я читала, до вспышки их на севере много находили, громадных. Некоторые даже с остатками тканей. — Может и мамонт, но что-то мне подсказывает, таких тварей в нашем мире не водилось никогда. — Ветер пронес мимо целую охапку листьев. Шурша и крошась они цеплялись за камни и кусты, пока наконец не упали в ручей. Подхваченные течением они помчались дальше, яркой, золотистой флотилией. Вик отрезал еще кусок буженины, и свернув ее в трубочку, затолкал за щеку. — Поглядим на эти кости, и двинем к перевалам. Если выдвинемся сейчас, то успеем до темноты осмотреть «Голодный», и если повезет «Золотые ворота». «Пальцы мертвеца» осмотрим уже завтра, с утра. Все три за один подход не успеем точно, а надо успеть засветло. — Ты говорил местные жаловались что кто-то бродит по ночам. — Вскинула бровь Инга. Она взяла кусок хлеба, и принялась вращать его в пальцах, придавливая мякиш как пластилин. — Чего ожидать? — Не знаю, нам местных-то тварей каталогизировать не удается толком, а про тех что из соседней долины и говорить нечего. — Пожал плечами напарник. — Да и сами долины откровенно гиблое место, до самого Норильска сплошная тайга, непролазная. Туда несколько экспедиций уходило, но никто не вернулся, человек триста считай просто растворились. Даже вертушки предпочитают за перевалы не летать, так на километр-два зайдут, и скорее назад. Говорят на башню давить начинает страшно, глюки, голоса в голове… И лезет от-туда такая дрянь… Диву даешься, как из человека может что-то эдакое выйти. — Так может просто взорвать перевалы, раз от них столько проблем? — Хлеб в руке Инги задымился и начал покрываться корочкой, превращаясь в тост. — Да мы хотели, даже взрывчатку у администрации выпросить удалось, но военные не дают. Ноют про «стратегически важные перевалы, нельзя взрывать». Им то что, раз в год приедут, мины вдоль дорог поставят, освещение проверят, и исчезают, а нам это как заноза в заднице. Вытащить не можем, но и не думать не выходит… — Но сейчас там скорее-всего тихо. Зверьё к зиме готовится, им сейчас не до набегов на наши шалаши. Если что и забрело, то только с голодухи, или молодняк. Проблем не доставит, либо сбежит от первых выстрелов, либо ослабшее от голода. Но это хуже, они голодные очень агрессивные и тупые становятся, так-что проверить все же надо. Виктор замолчал. Рука с куском буженины застыла в воздухе, так и не дотянувшись до рта. Его глаза ушли в легкий расфокус, а нос задвигался как у собаки взявшей след. Уже успев пообвыкнуть к странностям напарника, Инга тоже замерла, прислушиваясь к окружению. Неизвестно какие потусторонние шумы почувствовал психокинетик, но она слышала лишь шум ветра в деревьях. — Снегом пахнет. — Вдруг заявил напарник. — Знаешь, мне сегодня снилось, что скоро все будет белым-бело. Хотя еще рановато для такой погоды. — Это только сон. — Пожала плечами Инга. — Мне иногда снится что я иду по туннелю метро, а он все не кончается, и не кончается. Хотя я в метро то и не была ни разу, только на фото видела. — Тут все не так просто. — Тяжелый вздох вырвался из рта Виктора. Он замялся, глядя то на Ингу, то переводя глаза на курум, будто сомневаясь, стоит ли продолжить фразу. Наконец он продолжил, но голос его изменился, он заговорил медленно, взвешивая каждое слово. — Сны бывают сильно разные, не только по содержанию, но и по происхождению. Мой наставник считал что люди когда-то были связаны единым разумом, но с ходом эволюции, утратили эту функцию. А сон это лишь неосознанное ее использование — сотни и тысячи спящих, невольно создают коллективные образы. Поэтому мы так часто видим сны с падающими лестницами, туннелями, или еще чем. — Не понимаю к чему ты клонишь… — Сказала Инга. Она уже сожгла кусок хлеба в угли, но продолжала поджаривать его. — Я чувствую чужие разумы и я хорошо знаю какие образы они умеют формировать. Это постоянная мешанина из чужих эмоций, мыслей, ощущений. Ужасный, ревущий винегрет. — Вик отлип от машины и начал медленно ходить кругами. — Здесь я один. Это, удивительное чувство слышать только себя и по идее образы должны быть только из моей головы, но… Нет, образы не исчезают. Они становятся иными, более расплывчатыми, непонятными, но все столь же легко осязаемыми, будто кто-то постоянно рядом. А сны вдали от людей особенно яркие. И я привык к ним прислушиваться, воспринимать как подсказки. Не знаю кто их дает, но они бывают очень полезны. — Может теперь мое появление повлияет на их точность? — От слов Виктора Чаркиной стало как-то не по себе и она ощутила холодок, пробегающий по коже. Отбросив обугленный хлеб, она взяла в руки автомат и принялась барабанить пальцами по крышке ствольной коробки. — Может… А может я окончательно поехал крышей. — Заключил напарник останавливаясь. — Ладно, давай сворачиваться. Наберем воды и в путь, работа сама себя не сделает…

***

— Все, эта была последняя… — Прокряхтел Вик усаживаясь в водительское кресло. В два приема он перетаскал к ручью и обратно, четыре пятидесятилитровые канистры, и закрепил их на крыше. От такой разминки он вспотел и раскраснелся, окончательно избавившись от остатков сонливости. — Воды теперь надолго хватит, если на обратной дороге не будем сильно торопиться, то можно будет немного порыбачить. Хариуса в этом году много, на уху самое то… Инга неопределенно хмыкнула. Специально задержаться чтобы порыбачить — недопустимая вольность для особиста в рабочее время. Но поскольку устав в этих краях явно не в чести, то она промолчала. Весь местный быт состоит из отступлений от правил и легкого попустительства — если вначале Ингу это приводило в ужас, то теперь просто слегка удивляло. — Так-так-так, что-бы включить такого на фон, подходящего… — Пальцы Виктора побежали по аудиокассетам, ненадолго задерживаясь на каждой. — Нет, это не хочу, это не под настроение, это не то… А, вот, думаю пойдет… Он вытащил черную кассету с нарисованным на ней солнцем, больше похожим на отпечаток кофейной кружки, на листе бумаги. С щелчком вставил ее в приемник магнитолы и нажал «плей». («Кино — Кончится лето».) — Вот, теперь хорошо… — Ключ повернулся в зажигании и машина заурчала двигателем… …Грязный милицейский уазик летел по мокрой грунтовке, подпрыгивая на кочках и ухабах. Колеса выбивали из луж фонтаны воды, а позади мчалась кавалькада сухих листьев, поднятых воздушным потоком. Некоторые лужи хрустели, когда колесо проламывало тонкую ледяную корку, и окатывали борт коричневыми брызгами. Эта осень и вправду оказалась слишком быстрой — сентябрь еще не кончился, а на деревьях совсем не осталось зелени, лишь сияющее на солнце золото. Инга сидела прижавшись щекой к приоткрытому окну и наслаждалась видом. Прохладные потоки воздуха врывались в прокуренный салон, растрепывая волосы девушки и принося запах липкой осенней влаги. Она оседала в ноздрях и легких, заставляя постоянно шмыгать носом. Иногда внутрь залетали листья, и начинали кружить по салону, пока не приклеивались к чему-нибудь. Вскоре на потолке их набралось столько, что Инга смогла собрать небольшой букет. За окном пролетали черные стволы деревьев, среди которых изредка мелькали стройные березки. Землю покрывал сплошной ковер из влажных, сияющих от росы листьев. Почему-то Инге казалось, что если она встанет на него, то литься станут мягко пружинить, как покрытие в спорт-зале. Желтые, алые, бордовые, они сияли когда солнце подсвечивало капли влаги. Если прищурить глаза, то начинало казаться, что машина едет по сокровищнице, полной золота и драгоценных камней. Когда же поднимался ветер, то вокруг машины начинался настоящий шторм из листвы. Листья метались вокруг, налипали на борта и крышу — можно было выставить в окно руку и наловить еще несколько десятков. Вик чуть сбавлял скорость, и включал дворники, очищая лобовое стекло, но через несколько секунд, обзор вновь становился почти нулевым. Сквозь золотой ковер проглядывали гниющие коряги, и старые пни. Краснели шляпки мухоморов и других, неизвестных Инге грибов. Зеленели пышные ели и величаво покачивались сосны. Они надменно глядели на сбросивший свои кроны лес, продолжая шуметь хвоей. Ветви остальных деревьев облысели и Инга видела сквозь них небо — чистое, лишенное даже мельчайших облачков. Выше сосен оказались лишь синие очертания гор — они се приближались и приближались, становясь все детальней. Если с предместий в поле зрения умещалась вся видимая часть цепи, то теперь даже отдельные горы не вмешались в угол обзора. Уже можно было разглядеть отдельные пики и отроги, черные полосы теней, закрывающих небольшие скалы, и далекие, белые шапки снега. Инга зачарованно наблюдала за их приближением, ощущая как душу охватывает трепет. Её сознание просто не могло объять весь горный массив, выхватывая отдельные его части, и фиксируясь на них. Такие виды в купе с музыкой, выбранной Виком, создавали удивительное глубокого, вдохновляющего воодушевления, когда все вокруг прекрасно, а на душе поют птицы. Инга наслаждалась поездкой. Ей хотелось то достать лист бумаги и начать что-нибудь писать, то попросить у напарника фотоаппарат, чтобы навеки запечатлеть этот момент. Но эти порывы напрочь разбивались об томную, убаюкивающую лень. Чтобы что-то сделать придется начать двигаться, нарушить идеально выбранную позу и отлипнуть от пригретого кресла. Машина болтается, укачивая ее еще сильнее, а поднятый воротник бушлата так приятно греет щеки… Нет, пусть все будет как есть… Из мечтательной дремы ее вывел тихий, размеренный рокот. Появившись где-то на грани сознания, он становился громче, эхом раскатываясь по лесу. Инга вскинулась и помотала головой, похоже она чуть не заснула. — Что за… Вертолет? — Недоуменно спросила она, протирая глаза. — Да, военные, патрулируют… — Виктор нагнулся над рулем, и через несколько секунд ткнул пальцем в точку, едва-едва выделяющуюся на фоне горы. — Вон он летит. Это хорошо, подъедем поближе, надо будет вызвать их на связь. Всегда приятно иметь прикрытие с воздуха. — А почему мы не вызвали вертушки когда дрались с медведем? — Ха, далеко, они только горную цепь охраняют. — Усмехнулся Вик выуживая из кармана сигарету. Он отпустил руль чтобы прикурить и уазик вильнул, едва не вписавшись в дерево. — Пока командование санкцию не даст не полетят никуда. Их тут на всю округу всего двенадцать штук, если хоть одну угробят, всех причастных выебут. Тем временем точка начала увеличиваться. В ее очертаниях уже угадывался хищный силуэт МИ-24, окрашенный в странную для этой местности «афганскую» расцветку — светлая основа, с оливковыми и зелеными пятнами. Солнце очерчивало его силуэт, будто вертолет вырезан из картона, и подсвечивало горбатый лобовой колпак. Несколько минут он неспешно барражировал над предгорьем, будто специально давая себя разглядеть, а потом двинулся в сторону дороги. — О, нас похоже заметили. — Кивнул Вик, в сторону приближающегося «крокодила». Вертолет немного ускорился и начал снижаться, опустившись почти к самым верхушкам деревьев. Теперь Инга видела его лишь урывками, когда тушка пролетала в просветах между ветвями. Боевой вертолет без труда нагонял уазик. Рокот винтов стал нестерпимо громким, а Инга смогла разглядеть размытые очертания пилотов, и иллюминаторы десантного отсека. Вертушка промчалась поперек дороги, на мгновение накрыв машину своей тенью, и дав крен на правый борт, вышла на параллельный курс. Деревья закачались от нисходящих потоков воздуха и с трещащих ветвей сорвалось целое облако листвы. Пилот старался вести «крокодил» вровень с уазиком, и постоянно чуть задирал нос, сбавляя скорость. — Чего-то им нужно. Ну-ка, включим рацию, послушаем чего от нас хотят. — Виктор защелкал тумблерами. — .аннй… …анспорт… с… бя… — Сквозь стену помех и статики прорвался приглушенный мужской голос. Москвин подкрутил еще пару тумблеров и речь говорящего стала понятней. — Неопознанный транспорт милиции, прием. Говорит «Менгир-4», как слышите? Прием! — Громко и четко, «Менгир-4». — Откликнулся Виктор, притягивая к себе тангенту рации. — «Странник-2» на связи! — «Странник»? Вик! Это ты чтоль? — На той стороне послышался радостный смех. — Это я, капитан Архипов! — Опа, какие люди в Голливуде! Рад встрече! — Лицо напарника внезапно изменилось. Впервые за все это время он улыбался искренне и даже воздух в салоне потеплел. — Давно не виделись! — Да, забыл ты про нас совсем. Чего не заезжаешь? Тебя твой выигрыш ждет не дождется! — Да заработался! — Вик чуть ускорился, подстраиваясь под скорость вертолета, и опустив стекло, высунулся наружу. — Как время будет обязательно до вас доберусь. — Ты знаешь как сложно сейчас достать настоящий «курвуазье»? — Ехидно переспросил пилот. — На бутылку уже вся часть слюни пускает. Смотри, не дождется она тебя. — У, черти зеленые. Я вам дам! — Напарник в шутку погрозил вертолету кулаком. — Ой, напугал. — Вертолет качнул бортом, показывая богатый набор вооружения. На подвесных пилонах висели контейнеры полные НАРов, а носовая пушка нервно дергалась из стороны в сторону. — Может я что-то не помню, но вроде у тебя нигде не завалялось «стрел» чтобы мне угрожать. — У меня получше есть. Как на счет РПО «Шмель» в обличье человека? — Он повернулся к Инге. В глазах психокинтеика сияли задорные искорки. — Покажи им средний палец, будь другом. Только это, горящий, не боись, это мой друг, он не обидится. В некоторых сомнениях, Инга опустила стекло и высунув наружу руку, исполнила просьбу. По ее кулаку пробежала волна яркого-оранжевого пламени. Полыхнув, оно потянулось назад, задуваемое ветром. — Ого! Я пожалуй высоту поднаберу! — Впечатлился пилот. — Волк-одиночка завел себе стаю! Это кто у тебя там еще? Напарника дали? — Ага. — Вик дал рацию Инге и та поздоровалась. — Батюшки, да в нашем краю стало на еще одну женщину больше… Если она так же красива как ее голос, то я кажется уже горю, даже без этих пироманских штучек. — Расхохотался пилот и Инга покраснела. — Эй! Гюльчитай, открой личико! Дай на тебя посмотреть! — Обязательно познакомлю вас при встрече. — Заметивший смущение напарницы Виктор ткнул ее локтем в плечо. — Лады, чего тебе надо то было? — А, чуть не забыл. Лебедка есть у вас? — Вертолет перелетел на другую сторону дороги. Не иначе как пилот пытался разглядеть Ингу, но та уже закрылась воротником бушлата. — Там дальше по дороге какая-то машина застряла, на броде через приток. Мы вокруг полетали, посмотрели — хорошо сели, как-будто на брюхо, с нашей высоты точнее не видно. Люди мечутся, но на связь не выходят, похоже гражданские. Вытащите их? Мы бы помогли, но нам нельзя, да и сесть рядом негде. — Вытащим, как не вытащить. Спасибо за инфу. — Вот и хорошо, а-то знаешь как не люблю за спиной оставлять людей в беде? — Ага, прям кушать и спать не можешь. — Съехидничал Вик. — Ну не стыди меня перед дамой. — Расхохотался пилот. Вертушка начала набирать скорость и высоту, постепенно уходя вперед. — Вы куда двигаете-то сейчас? — К перевалам, осмотрим и на базу. — Если-что, зовите, мы загружены под завязку и очень хотим пострелять. Прискочим-ка рыцари на белом, ну ладно, оливковом, коне! — Уйдя вперед, вертолет развернулся носом к машине и завис над дорогой. Но даже так старания экипажа оказались тщетными, Инга отклонилась назад. — Вот засранцы. — С улыбкой прошептала она, когда машина промчалась под днищем вертолета, едва не зацепив его закрепленным сверху грузом. — Мы тут неподалеку кружить часов до двух будем. Потом нас сменит «Менгир-3». — «Крокодил» развернулся и чуть опустив нос пустился в погоню. Пилот удивлял своим мастерством, умудряясь вести винтокрылую машину ровно над центром дороги, не цепляя внтами деревья. — Это борт Бессонова, если-что… — Хорошо, не откажусь от «кавалерии» за спиной. — Вик выдохнул в окно сигаретный дым. — Что там по излучению? Мы больше суток без связи, вообще не знаем что происходит. — Гидрометцентр говорит что чисто как слезки, фонить начинает лишь за перевалами. Мы даже радио-экранирование еще не включали и по датчикам меньше единицы. — В кабине что-то тихо запищало, и сквозь голос раздались щелчки тумблеров. — Осадков вроде тоже не предвидится, так, на горизонте что-то гуляет, но вроде не к нам идет. — Просто снег сегодня снился. — Поделился Виктор. Непонятно, чувствовал ли он мысли пилотов, или это просто привычка, но его глаза постоянно косились на вертолет, будто он видел глаза собеседника. — Хм. Скажи это кто другой, я бы рассмеялся… Ладно, возьмем к сведению, если что узнаем, обязательно передадим. Не очень хочется встретить… Тфу, не буду поминать в суе. Ладно, мы полетели, а-то из графика выбиваемся! — Ми легко обогнал уазик, промчавшись прямо над ним, и устремился вперед, качнув напоследок бортами. — Мы тоже. — Признался Москвин. Он помахал стремительно удаляющемуся вертолету рукой. — Бывай Архипов! — И тебе удачи, хитрая задница! — Хохот пилота стал тише, помехи все усиливались, превращаясь в непробиваемый рев. — Жду знакомства с твоей напарницей! Все, «Менгир-4», отбой… — «Странник-2», отбой. — Вик положил тангенту и повернулся к все-еще красной как рак Инге. — Что это было? — Спросила она. Не привыкшая к такому вниманию к своей персоне, она искренне не понимала его причину. — Это? Это капитан Антип Архипов, мой старый друг и хороший товарищ. Дважды вытаскивал меня из полной жопы, и даже выгородил перед военной администрацией… — Улыбка напарника источала такую волну душевного тепла, что Инга невольно ответила на нее, и тоже расплылась в усмешке. — Не обижайся, у них в части с женщинами плохо. Только буфетчица, но она больше напоминает носорога, вот он и бегает за каждой юбкой. В ответ напарница лишь глухо хмыкнула…

***

*** …На карте Виктора этот брод обозначался карандашным овалом, затрагивающим добрые полтора километра. Весь его заполняли небольшие знаки вопроса и полустертые заметки с датами. Как оказалось, каждый год русло реки немного менялось и безопасное место для перехода могло запросто перекочевать на другое место. Из-за этой особенности брод окрестили «Бродяжьим» или попросту «бомж». Впрочем, второе имя использовалось редко, не то из-за неблагозвучности, не-то из-за суеверного страха перед обидчивой северной рекой. Это опасение имело некоторую почву — обычно спокойный, безымянный приток Щоры, мог внезапно взбеситься, став бурным, и быстрым, как настоящая горная река. В таком состоянии он легко уносил к морю и людей, и даже машины. Был случай когда целая «буханка», оказалась перевернутой во время переправы — внезапная волна ударила ее в борт, и протащила по руслу почти два километра. Вик суеверностью не страдал, но использовал лишь официально название брода. Пользуясь им по нескольку раз в месяц, он опытным путем установил примерный радиус ежегодного смещения. Редко когда «Бродяжий» уходил дальше тех самых полутора километров, лишь дважды сдвинувшись за этот предел. — Не сильно далеко на этот раз сбежал. — Ухмыльнулся Виктор, показывая на просвет между деревьев. В земле четко отпечатались следы колес и бесчисленных сапог. Обнаружив переправу люди расчистили путь — на обочинах валялись гниющие стволы срубленных деревьев, и целые груды кустарниковых веток. Вокруг них копошились птицы и какие-то мелкие зверьки, юркнувшие в заросли сухой осоки, едва услышав приближение машины. — Если когда-нибудь будешь искать «Бродяжий» сама, то следуй за колеями. Тут довольно оживленное движение, и рано или поздно, ты выйдешь на нужный путь. Колея идеально подошла для уазика — скорее всего пару дней назад здесь проезжал такой же — только редкие ветви хлестали по бортам, осыпая их остатками листвы. Мимо промелькнул ржавый остов автобуса сквозь замшелую крышу которого проросло несколько берез, а сразу следом за ним груда бетонного крошева, некогда бывшая остановкой. Поверх куска уцелевшей плиты, лежала ржавая табличка, с еще читающимся названием — «Край мира». Казалось очень странным, что остановка просто находится среди березняка и только потом Инга заприметила проглядывающие сквозь грязь и лиственный ковер, осколки асфальта. Когда-то здесь пролегала настоящая дорога… Спустя несколько минут впереди забрезжил просвет. Березы расступились и уазик выкатился к броду. В этот раз он почти-что вписался в свои географические данные, откочевав за один из изгибов реки, дальше по течению. Некогда неподалеку отсюда, даже пытались навести понтонную переправу, но бросили это дело на пол пути, обнаружив что летом приток почти полностью пересыхает, а весной поток воды попросту унесет ве сооружения. Сейчас же река едва-едва дотягивала до звания ручья. Широкое, как многополосная трасса русло, обмелело — сейчас перейти приток мог и ребенок. Вода в нем едва-едва доставала до голенища сапога и текла медленно-медленно, будто кисель, обволакивая крупные камни, и унося вдаль кучки листьев. Прозрачная как стекло, она давала рассмотреть дно, состоящее из отполированных течением камней и гальки. Некоторые, особенно крупные камни выступали на поверхность, образуя небольшие островки, прыгая по которым, можно было перейти не замочив обуви. Чуть дальше по течению, на таком даже вырос какой-то куст, цепляющийся корнями за серые булыжники. Ленивое течение разбивались об них, покрываясь стрелами разводов и покрываясь тонким слоем белой пены. Почему-то Инге захотелось лечь в этот поток — зависнуть в этой тоненькой прослойке между дном, и поверхностью. Ощутить как эта вода, идущая с гор, обволакивает тело, как ледяной, кристально чистый кокон, подобный хрустальному гробу. «Да чтож меня на могильную тему-то несет?» — Подумала Инга наблюдая за тем, как крошечные волны перекатывают камешки у колес уазика. — «Нет. Мой гроб еще шумит в лесу. Он дерево — он нянчит гнезда.» Будто услышав ее березы загудели и на беспокойный поток посыпались листья и мелкие веточки. На их берегу деревья почти вплотную подходили к каменистому берегу — корни берез торчали из подмытого грунта, а ветви наклоненных деревьев опускались в воду. Под их кронами образовалась настоящая корка из опавшей листвы. Она колебалась на волнах, будто река дышит… Несколько берез все же упали, оставив после себя черные, полные корешков воронки. Их гниющие стволы лежали поперед русла, образовывая что-то вроде плотины — вода журчащими волнами перекатывались через них, и просачивались в пустоты между. На одном из стволов деловито выхаживала парочка ворон, что-то выклевывающих из-под черно-белой коры. Примерная площадь занимаемая рекой во время полноводья, легко определялась по поясу из камней. Обмелевшее русло окружали груды гальки и плоских, черных камней, принесенных течением. За годы их отшлифовало до почти идеальной гладкости, а в некоторых, особенно крупных булыжниках промыло впадины. Весной, когда уровень воды поднимался, брод становился непроходимым, и ручей превращался в настоящую реку, шириной в добрые два-три десятка метров. Она разливалась поглощая все каменистое пространство. Но пока вода оставалась лишь далекой перспективой, каменную пустошь облюбовывал мох. Разрастаясь он поглощал камень за камнем, заполняя собой любое свободное пространство и превращаясь в упругий, темно-зеленый ковер. На его поверхности проступали блестящие капли влаги и ростки желтой плесени, выпускающей в воздух облачка спор. Из-за этого ступать стоило осторожно, никогда не угадаешь, в какой момент нога провалится в невидимый зазор. Скользнув взглядом по побережью, Инга заприметила уже знакомые ей конструкции — небольшие пирамидки, сложенные из плоских камней. Они уже успели покрыться мхом, но парочка казались свежими, даже стоящие на их вершинах церковные свечи, не отвалились. Темно-красный воск покрывал камни застывшим водопадом, почти дотягиваясь до земли. Точно такие же пирамидки периодически встречались по всей округе, особенно возле рек — кто и зачем это делает, оставалось большим вопросом даже для Вика. Тот лишь пожал плечами, указав, что разные сектантские штучки в этой местности встречаются повсюду, и среди деревьев часто можно найти резных идолов, тотемы украшенные черепами животных, импровизированные алтари, и прочие объекты культа. На их фоне пирамидки казались безобидными, поэтому вокруг них никто не стал проводить расследования. Еще несколько пирамидок Инга заприметила уже среди березняка, продолжающегося на том берегу. Более крутой, почти обрывистый, он нависал над руслом открывая слой каменистой, пронизанной корнями почвы. Пояс камня и гальки взбирался на этот склон, но сдавался осыпаясь обратно, образовывая небольшие горки камней. Помимо пирамидок, противоположный берег украшали разноцветные тряпочки, повязанные к ветвям неплотно растущих берез. Почти выцветшие и рваные, они трепетали на ветру, а вокруг них летели сорванные листья. Плавно кружа они опускались на землю, чтобы присоединится к сотням своих уже мертвых собратьев. На мгновение в её голове появилась ассоциация с братской могилой, сотни гниющих тел, переплетенные между собой, и превращающиеся в единую массу, в которой уже не различить кто есть кто. Лица расплываются, искажаются до полной неузнаваемости, пласты кожи слипаются вместе… Все это накроет снег и весной уже никто не узнает, что вон та кучка из которой показались юные ростки, скрывает столько тел. — Так, стоп. Вот это уже перебор. — Одними губами прошептала Инга, и облизнулась. Кусок шоколадки мог легко прогнать мерзкие образы, но только его нет, сколько не ищи, и теперь видение тел, кучами сваленных меж тонких стволов, не покидало ее. — Все в порядке? — Взгляд Виктора ощущался отчетливо, как два кусочка льда касающиеся кожи. — Ты вся бледная и… Это… Звенишь как-будто. — Что-то меня мутит. Может так кофе на нервы действовать? — Нет, но мне тоже как-то нехорошо. — Признался напарник поворачивая руль. Колеса захрустели влажной галькой и на борт машины брызнули капли воды. — Я что-то чувствую, но не могу понять что. Ладно, не важно… О, а, вон наши потерпевшие. Старая газель с многократно штопанным тентом, застряла на самом неудобном месте — на глинистом склоне, уткнувшись ржавой мордой в камни, и увязнув в грязи почти по самую середину дисков. Вокруг мельтешели трое, одетые в синие, утепленные комбинезоны с капюшонами отороченными искусственным мехом. Почти такие же носят автомеханики и дворники утренней смены. Только вместо метел у них в руках виднелись охотничьи винтовки, а на поясах висели топорики, и длинные обоюдоострые ножи без ножен. Они активно пытались вытащить свою машину, подпихивая под колеса бревна и доски. Газель натужно ревела, выбрасывая вверх мелкие камни и куски древесины, но похоже, лишь еще глубже зарывалась. Еще двое сидели неподалеку, вороша палками чахлый костер, от которого поднималась тоненькая струйка дыма. Их куртки и снаряжение висели на ветке, прямо над огнем — судя по всему гражданские успели промокнуть и теперь сушились. Увидев машину милиции, они остановились, наблюдая за тем, как уазик подбирается в броду. Человек у костра повернул голову, но не встал, лишь протянув к огню ладонь. — Мы вдали от цивилизации, поэтому действуем следующим образом. — Начал Вик, остановив машину перед самой кромкой воды. — Я выйду к ним, узнаю в чем дело. Ты пока будешь у машины, держи оружие наготове, это могут быть сектанты, или браконьеры, которым внимание милиции не к чему. Чуть-что не так, стреляй. — На поражение? Без преду… — Без предупреждений. — Прервал ее напарник. — На поражение. Никаких предупредительных выстрелов, или очередей над головами. Нас в случае чего не пощадят, пристрелят, а трупы и машину просто сожгут. — Может лучше сразу их на прицел взять. У них оружие. — Скривилась Инга, поглаживая автомат. — Нет, оружие это не повод. Вне города даже дети ходят вооруженными. — Пожал плечами Вик, поправив пояс. На всякий случай он расстегнул кобуру и снял ПМ с предохранителя. — Разрешения на ношение у них конечно нет, тут к гадалке не ходи, но… Во первых, это не наше дело, а во вторых конфисковать эти пушки все-равно что приговорить к смерти. Он надел фуражку и взялся за ручку двери. — Ну? Готова? — Готова. — Вот и славно. — Он распахнул дверь и спрыгнув на землю направился к ждущим людям. Они выстроились перед газелью и наблюдали как милиционер переходит реку. Выбравшись следом, Инга остановилась за открытой дверью, уложив ствол автомата на опущенное окно. Так у нее сразу есть укрытие, а противник не увидит оружие раньше времени. У воды воздух оказался еще холоднее и чище, запахи осени ощущались острее. Нос моментально наполнился влагой, стекающей на горло, а на металле автомата проступила испарина. Виктор прошел вдоль брода выбирая оптимальный путь и пошел по выступающим спинам булыжников. Один из «потерпевших» шагнул ему на встречу, и Инга неосознанно опустила предохранитель, переведя автомат на режим стрельбы очередями. «Если что, двоих срежу сразу. Третьего уложит Вик, но те у костра успеют спрятаться за газель» — Резюмировала она скользнув взглядом по людям. Сердце забилось активнее от предвкушения возможной перестрелки. По мере того как напарник приближался к людям, напряжение росло и Инга положила палец на спуск, ощущая как по нервам пробегают разряды тока. — «Так, и что тогда? Подавлять огнем бесполезно, у них высота, успеют отойти в лес. Засядут за деревьями, хрен поднимемся. Гранаты нужны…» Тактической подготовке в академии отводилось много времени и конфликт с людьми казался Инге гораздо более простым, нежели драка с мутантами. Неподготовленные гражданские и безумные сектанты действуют шаблонно, предсказуемо, и поэтому она не сильно нервничала, просто вспоминая учения. На них две команды кадетов соревновались друг с другом, — побеждала команда «перебившая» противника. Используемые учебные патроны очень хорошо имитировали боевые — при ударе они причиняли адскую боль, а внутри лопалась капсула с краской, имитирующая кровь. Так из кадетов выбивали естественный природный ступор, возникающий при стрельбе в других людей. Первый выстрел — самый тяжелый, палец просто не хочет нажимать на спуск, но уже на третьем магазине, это чувство пропадает. Тем не менее, Инга сомневалась что убить кого-то дело столь же легкое как видится на учениях. Виктор уже преодолел большую часть пути — он шел медленно, выбирая дорогу поудобнее. Тем не менее несколько раз он все же ступил ногой в воду, и пару раз едва не упал на скользком камне. Несомненно сейчас он жалел, что не потратил лишние пол минуты чтобы натянуть бахилы от ОЗК, позволяющие просто пройти по воде. Напряжение росло, по мере того как он приближался. Удобная мишень, как-раз на дистанции идеального выстрела. На конец он ступил на твердую землю и продемонстрировав людям удостоверение вступил в диалог. Журчание воды и вой ветра, не давали отчетливо слышать голоса, донося до Инги лишь обрывки слов, но Виктор пока не подходил вплотную, вполне разумно опасаясь удара ножом. Северяне что-то рассказывали, активно жестикулируя, и указывая то на газель, то на машину милиции. Вик что-то сказал и покачал головой, и один из северян шагнул ему на встречу, запустил руку под комбинезон. Палец Инги лег на спуск. Но зря, северянин просто вытащил документы… …Как оказалось никаких криминальных намерений у застрявших в этой глуши людей не было. Просто группа охотников-северян перевозила добытую в долгом походе дичь — газель ломилась от оленьих туш, свежих, еще не отскобленных шкур, и спиленных рогов. К тому же в отдельных контейнерах лежали небольшие трофеи в виде частей убитых на охоте мутантов — клыки, когти, целые лапы, или даже головы. Когда закрытый тентом отсек открыли и Инга сунулась в него чтобы удостовериться в правдивости показаний, то от увиденного ее замутило еще больше. Когда же один из северян залез внутрь и принялся тормошить вспоротые туши багром — показывая что между ними ничего нет — то девушку и вовсе чуть не вырвало. Она быстро быстро занесла в блокнот что показания верны и отвернулась к ручью, но еще несколько минут она слышала влажное хлюпанье сапог, ступающих по крови, а в носу надолго остался запах стылого мяса. Про себя она окрестила происходящее кошмарной антисанитарией и дала себе завет никогда не брать мясо с рук… Тяжело дыша она спустилась к воде, все-равно толку от нее сейчас немного. Понаблюдав за тем как река тащит по дну мелкие камешки, она подняла голову и устремила взор на восток. Выше по течению, березняк становился все реже и реже, пока не превращался в одиночные деревья. Они расступались открывая взор на серую пустошь состоящую из пологих курумов. Выветренные камни поросшие мхом и желтоватыми лишайниками, простирались насколько хватало глаз, пока не упирались в горы. На несколько секунд Инга застыла любуясь видом, будто сошедшим с открытки — ворота из склонившихся над рекой берез, сквозь которые виднеются синие очертания заснеженных пиков. Пока она переводила дух, Виктор и хозяин газели — коренастый, смуглый северянин с целым рядом золотых зубов в растянутом вечной улыбкой рту — предприняли несколько попыток вытащить грузовик своими силами. Когда же все усилия оказались тщетными, то начали крепить трос. Потребовалось несколько резких рывков, чтобы грузовая машина с ревом вырвалась из глиняного плена. В процессе из-под неплотно натянутого тента плеснуло кровью, прямо под ноги Чаркиной — едва-едва восстановленное душевное равновесие оказалось вновь утрачено. — Ну, вот и все, мы еще можем как-то помочь? — Уточнил Вик, пожимая руки северянам. — Нет, нам до города рукой подать, засветло успеем. — Улыбнулся северянин, опять показывая золотые зубы. Он заключил руку Виктора в крепком рукопожатии, как вдруг тот застыл, прислушиваясь. Его глаза расширились, глядя куда-то в пространство. — Что? Что такое? — Тихо! — Скомандовал Вик, поднимая кулак. — Слышите? Все притихли, настороженно вслушиваясь в окружение. Инга, взволнованная поведением напарника вновь взялась за оружие. Чуть пригнувшись, она навострила уши. Шумели листья, поскрипывали деревья, где-то далеко каркала ворона. За спиной мелодично журчал ручей, будто кто-то переливал воду из одного хрустального графина в другой. И тут она не услышала, но почувствовала что-то — воздух вокруг стал сгущаться, дыхание стало тяжелее, на ушные перепонки надавила неизвестная сила. По спине побежали мурашки, а горло свело, будто она пыталась проглотить ледяной шар — уколы холода пробежали по гландам и глотке. Она попыталась сглотнуть его, но лишь закашлялась, ощущая как ледяные когти впиваются в бронхи — изо рта не шел пар… — Нет… Да не, рано еще… — Зашептал Вик и вдруг закричал. — Все в укрытие!!! Под машины!!! Зимний зов!!! Он схватил растерявшуюся напарницу за шиворот и уронив на землю, потащил под днище уазика. В два рывка он затащил ее в укрытие. Под бушлат тут же набилась галька, а в конце Инга больно стукнулась головой об порог, и громко зашипела, хватаясь за затылок. — Что, черт возьми, происходит?! — Под машиной пахло бензином, откуда-то сверху падали капли масла, а под бушлатом хрустела мокрая, грязная галька. Инга заерзала, пытаясь улечься поудобнее, но Вик ткнул ее в бок. — Тихо! — Прошептал он. — Закрой глаза, лучше даже руками и лицом в землю! Не вздумай смотреть! Уйдешь в метель, даже на вертолете не найдем! — Да какая к черту метель?! — Возмутилась Инга, ощущая себя полной дурой. Из-под машины она отчетливо видела склон и русло реки, горы вдали, и несколько березовых стволов упавших поперек него. Ни единой снежинки, или хоть какого-то намека на приближающийся катаклизм. Странно, но северяне восприняли происходящее совершенно естественно — извернувшись и едва не врезавшись лбом в переднюю часть подвески, Инга увидела что те уже набились под газель, и лежат уткнувшись лицами в рукава. — Тихо я сказал! Даже не дыши! Потом объясню! Пожав плечами, Инга улеглась на живот и сложив руки в колодец, уложила в него голову. Отгородившись от всего мира, она закрыла глаза, оказавшись в полной темноте. Лишенный визуальной картинки мозг, нарисовал ей мир из звуков, и запахов. В нос ударил пряный запах земли и машинного масла. Вниз опускалось тепло от недавно заглушенного двигателя, собственное дыхание отражалось от гальки, испариной оседая на очках, которые Чаркина забыла снять. Теплые рукава щекотали щеки, а в бок уперся автомат. Рядом тяжело дышал напарник, а где-то в ногах журчала вода, облизывающая каблуки сапог. Что происходит? Что за «зимний зов»? Она принялась перебирать в голове все что могло дать хоть какие-то объяснения, но не находила их. Непонимание, неизвестность и то с какой серьёзностью к происходящему относятся окружающие, заставили ее думать, что происходит нечто очень и очень опасное. Она начала вслушиваться в происходящее и очень скоро заметила как фон вокруг переменился. Звуки осени приглохли, став размытыми, как-будто пропущенными через ватную подушку. Замолчали вороны, до этого каркавшие неподалеку, и затихло шебуршание мелких зверьков, копошащихся в листве. Подул ветер, но не мягкий осенний, еще пропитанный остатками летнего тепла, а ледяной, продирающий до костей, будто пальцы покойника впиваются тебе в сердце. С хрустом и треском терзаемых ветвей он ворвался в березняк, принимаясь метать дремлющую листву, и срывать ее остатки с ветвей. Загудели раскачивающиеся кроны, посыпались вниз обрывки коры. Где-то вдали повалился, не выдержав напора ствол. По деревьям и листве с едва слышимым хрустом поползла белесая корка изморози — капли влаги замерзали налету, превращаясь в градины. Швырнув вниз охапку окоченевших листьев, ветер задул под уазик, завывая в щелях. Каждый порыв становился все промозглее и промозглее, будто мир погружался в огромный погреб. От земли пошел липкий, удушающий холод. Он легко прошел сквозь бушлат и два слоя формы, и вцепился в кожу Инги, заставив ее мелко дрожать. Пытаясь унять дрожь, она подтянула ногу и к груди и прикусила рукав, пытаясь сжаться в комочек. Слюна во рту загустела, превратившись в ледяное желе которое невозможно сглотнуть, а по очкам побежали морозные узоры. Нос продрало холодом, каждый вдох вызывал болезненную волну озноба и желание чихнуть. Вой ветра все нарастал, его плети залетали под машину, хлеща девушку по бокам, и проходясь ледяными потоками по спине. На голову бросило что-то влажное и холодное. Подумав что это лист, Инга схватила его пальцами, но это оказался какой-то порошок, моментально превратившийся в воду — капли потекли по волосам, и лицу, оставляя обжигающе-холодные дорожки. Изумленная, она лишь на миг нарушила приказ вика и приоткрыла правый глаз. Сквозь щель век, она увидела сплошную стену снега. Вокруг на чудовищной скорости бушевал буран — мириады переливающихся снежинок непроницаемой белой мглой опустились на брод. Солнце скрылось и за снегом клубилась тьма, в которой едва-едва проступали очертания ближайших деревьев. Дорога скрылась под белым покрывалом плотного, мокрого снега, а у уазика уже начали формироваться сугробы будто кто-то подпихивал под машину комья ваты. Невероятная мощь, несущая погибель каждому, кто остался без укрытия. Мимо пролетела оторванная ветка — она ударила об борт уазика и улетела во мрак. Подвижные снежные щупальца стегали по деревьям и их натужный треск добавлялся к вою ветра. Она попыталась сглотнуть, но слюна стала еще гуще — она прилипла к языку, и тянулась, вызывая рвотный рефлекс. Краем глаза Инга увидела собственные волосы, покрывшиеся тоненькой коркой синеватого инея. Он же трещал на одежде и лице, когда Чаркина попыталась облизнуться, то ощутила как язык ненадолго прилипает к раскровавленным губам. Мощный порыв ударил в борт уазика и в лицо Инге прилетела целая горсть снега, моментально забившего нос, и глаза. Фыркнув она попыталась убрать его, и застыла, различив сквозь вой бури, другой, более глубокий звук… …Приглушенный снегом гул. Эхо накатило на долину, подобно лавине, отзываясь в каждом склоне. Прозвучав однажды, он затих, будто что-то огромное встало из пучины черных, северных вод, раздвинуло древние льды и взревело, провозгласив о своем пробуждении. Подгоняемый холодом и ознобом ужас прокатился по телу Инги, когда эта мысль мелькнула в голове. Смерзшаяся, покрытая снегом галька начала вздрагивать и подпрыгивать — вибрация от массивных, размеренных ударов идущих откуда-то снизу, из недр земных, отдавалась в живот, и ребра. Несколько камешков лязгнули об автомат, моментально примерзая к металлу, уже успевшую покрыться изморозью, став белым, как пластиковая игрушка. Инга зажмурилась, никакое любопытство не могло пересилить страх перед надвигающимся… Чем-то… Неведомое, но несомненно исполинское, оно повторило свой призывный звук. Уже ближе, будто всего в нескольких километрах, он раскатился над деревьями, подгоняя метель. Еще один раскат гула, еще ближе. Какое существо могло издавать его? Что может оказаться настолько исполинским, чтобы трубить столь оглушительно? Видя лишь черноту, Инга старалась об этом не думать, но мозг раз за разом пытался подобрать образ замещающий пустоту. Сразу вспомнились видения глубин, и движение ужасных левиафанов, чьи голоса заставляют волноваться водную толщу. И тут сквозь мрак проступил свет — белый, стерильный, как лампы в больницах, или вспышка ядерного взрыва. Поначалу тусклый, почти незаметный, он набирал яркость подсвечивая веки снаружи, и вскоре стал нестерпимым. Инга до боли сжимала веки, пытаясь вернуть спасительный мрак, а потом просто закрыла лицо ладонями, но все тщетно. Ослепляющие лучи били прямо в зрачки очерчивая титанический силуэт… Мимо затмевая собой небо и далекие горы, шагала черная, косматая тень… Свет идеально вычерчивал ее грани, но скрадывал детали и цвета. Плавно поднимались и опускались четыре столбоподобных лапы, и земля вздрагивала от их поступи. Подпрыгивали камешки, качались деревья с чьих ветвей срывались комья снега, даже в горах что-то загрохотало, и помчалось вниз, утягивая все больше камней. Воздух в легких Инги замерз, и она не могла вдохнуть. Она лежала задыхаясь и дрожа от сковавшего тело ужаса. Как муравей не в силах осознать реальных габаритов человека, так и человеческое сознание оказалось неспособно оценить столь колоссальное творение, а его приближение, вызывало сковывающую смесь паники, и трепета. Так встречают лишь богов и демонов. В этот миг для нее исчез весь окружающий мир, в ослепительном свете исчезла машина, растворилась будто в молоке земля, и напарник, чье-дыхание исчезло за грохотом… Есть лишь она, крошечная, ничтожная и тень, надвигающаяся на нее с неотвратимостью хода времени. Каждое движение, ног, каждая волна вдоха, прокатывюащася по горбатой спине отдавалась невероятной мощью, незримыми волнами проносящейся повсюду. В ней звучали таинственные, будоражащие звуки — хлопки древних барабанов, стук камней и ритмичные песни на неизвестных языках. Тень остановилась. На спине поднялся гибкий, полупрозрачный плавник, а то что Инга поначалу приняла за шерсть, пришло в движение, извиваясь и кольцуясь в ослепительной пустоте. «Не то рыба… Не-то слон…» — Выстрелио у нее в голове. Тень задрала увенчанную двумя длинными бивнями голову. Гибкий, окруженный кольцами щупалец хобот устремился вверх, и затрубил… …Нигде в мире не найти инструмента способного издать звук похожий, на этот… Никакие трубы и органы, не смогли бы даже близко подобраться к нему. Когда-то давно, Инга слышала что конец света провозгласят трубы Иерихона, и если до этого момента она слабо представляла на что может походить звук конца времен, то теперь сравнение стало очевидным. Сотрясающий голову гром становился все громче и громче, набирая тональность, пока не превратился в оглушительный рев, за которым даже собственное дыхание оказалось неразличимо. Она поглубже вжала голову в руки, стараясь зажать уши — рев давил на перепонки, проходя прямо в голову, будто кошмарный оркестр трубит прямо между полушарий мозга. Ужас гудел в ее теле, пронизывая мышцы и приковывая к земле. Уазик раскачивался и скрипел рессорами — безопасность этого укрытия иллюзорна, и Инга это понимала. Ей хотелось начать копать, врыться в землю, с головой, и сидеть в норе как крот, навеки забыв вид солнца, и неба, лишь бы это все закончилось. Совершенно неожиданно для себя, девушка обнаружила, что часть звуков это ее собственный визг, прорывающийся сквозь сжатые зубы. Но унять его она не могла, да и не хотела. К черту все, к черту достоинство, к черту присягу, остался лишь леденящий душу ужас. Он захлестнул Ингу и та уже не стеснялась кричать. Все вокруг перемешалось — звук, свет, содрогание… В лицо летели хлопья мокрого снега, а живот ныл от ледяного холода, идущего от земли. Инга рыдала, уже не понимая что происходит. Мозг отключился, разум ушел в свободное плаванье. Опустошенная и вывернутая наизнанку, она даже не заметила как все стихло…

***

*** — Инга, эй! — Из ступора ее вывел тычок в спину. — Эй, очнись, ты там уснула чтоль? — Ох… — Инга разжала слипшиеся от мерзлых слез глаза и проморгалась, пытаясь понять жива она, или уже умерла, и ее будит архангел Гавриил. Снаружи светило солнце. Мягкий, бархатистый, чуть зернистый свет переливался на слое уже начавшего таять снега. Инга всхлипнула и нервно засмеялась. Все тело болело, мышцы ныли и сокращались в спазмах, мокрые волосы падали на лицо, а с губ текла кровь. Она опять прикусила их, едва не оторвав кусок плоти. — О, да, это было близко… — Голос Виктора отдавался болью, эхом расходясь по совершенно опустевшей черепной коробке. Инга медленно повернула голову, ощущая как боль, концентрирующаяся в самом центре мозга, расходится по нервам, давя на глаза, и медленно опускаясь куда-то в область желудка. Напарник лежал рядом, приподнявшись на локтях — весь раскрасневшийся от мороза, и покрытый темными корками льда, он тем не менее улыбался. — С первым снегом тебя! — Ага… Да… — Ошалело ответила Чаркина, прикладывая ладони к гудящим ушам. Нащупав что-то теплое и влажное, она ожидала увидеть кровь, но это оказалась лишь талая вода, текущая с головы. — Ты как, ничего не отморозила? — Вик подул на мокрые ладони. — Уже похоже можно вылезать. — Я… Мне нехорошо… — Призналась напарница. Она дрожала всем телом, и никак не могла сделать полный вдох. Легкие отказывались разжиматься, еще полнясь ледяным «туманом», а в животе формировался болезненный ком. Он становился все туже и туже, стягивая желудок, и когда Инга попыталась приподняться на локтях, то болезненно охнула. — Всем в первый раз тяжело, кроме тех кто поддался зову. Им уже ничего сложного не предстоит. Так-что радуйся, больно — значит живая. — Вик осторожно приподнялся и кряхтя выбрался наружу. Несколько раз оглянулся, держа руку на пистолете и кивнув самому себе, распрямился. — Да, все кончилось. Сама вылезешь, или помочь? — Не… Сама… — Дрожа и постанывая от режущей боли, Инга привстала на коленки и осторожно высунулась из-под машины. Автомат жалобно брякнул об гальку и потянулся следом, прикованный к хозяйке ремнем. Не обратив на него никакого внимания, Чаркина выползла. Под коленками зачавкала влага, а руки погрузились в холодный, мокрый снег. Едва выпав, он уже начал таять и сминался как пластилин, из такого очень удобно делать снежки, или строить снеговиков. Инга ненадолго застыла, медленно сжимая и разжимая ладони, наслаждаясь странным ощущением того как сквозь пальцы просачиваются хрустящие кусочки снега, и ледяная вода. Все казалось ей невероятным, нереальным, как сон, из ночного кошмара превратившийся во что-то повседневное. Ужасающие мгновения ослепительной пустоты, остались позади, но стоило ей моргнуть, как сквозь веки вновь и вновь прорывались очертания исполинского силуэта… Постояв несколько минут в столь неприглядной для милиционера позе, Инга попыталась встать. Но промерзшие мышцы живота тут же свело и девушка громко охнув, сложилась пополам, едва не упав лицом в уже образовавшуюся неподалеку лужу. Пришлось опереться об уазик. Машина промерзла насквозь, всю ее покрывала подтаивающая корка изморози, а на лобовом стекле собрался небольшой сугроб, из которого выглядывал ярко-красный лист. Каждое касание отзывалось тихим хрустом, и Чаркина несколько секунд не могла понять, хрустит лёд, или ее кости. Около такой же белой газели приходили в себя северяне. Им досталось в разы жестче — все покрытые белой коркой, они растирали лица и ладони снегом. Впятером под одной машиной особо не уместишься и судя по крикам, кто-то получил обморожение. Мех на их капюшонах замерз и стоял колом, а лица раскраснелись, и сквозь влажные очки, Инга могла легко принять их за бабуинов. — Дерьмо… — Прошипела Инга пытаясь распрямиться. Приходилось делать это медленно, вслушиваясь в каждую мышцу, чтобы не спровоцировать новую волну боли. Но как она не старалась, ужасный, тянущий спазм, зарождавшийся в глубине желудка стремительно набирал обороты. И когда он достиг пика, прокатываясь по горлу, Ингу с шумом вырвало. Остатки завтрака неаппетитной кляксой расплескались по снегу, а девушка закашлялась, закрывая рот рукой. Горькие капли желчи жгучими угольками застряли в горле. Ощущая как содрогается желудок девушка тихо заскулила. — «Да, и это милиционер… Стойкий, храбрый, мужественный… Тот кому вы можете доверить жизни… Боже, какой позор…» Она сплюнула остатки желчи и повернулась к Вику. Видимо осоловевшее лицо выражало мысли настолько отчетливо, что ему даже не пришлось читать мысли напарницы. — В первый раз всем дерьмово. — Ободрительно сказал Виктор пожимая плечами. Он уже достал щетку и принялся счищать снег с лобового стекла. Влажное «шурх-шурх-шурх», эхом отдавалось от облепленных снегом деревьв, напоминая звук метлы дворника. — Кто-то сознание теряет, кто-то сна лишается, а кто-то блюет… Иногда даже кровью. Я вот в свой первый раз вообще обоссался и застудил… Ну… Все что не стоит… — Что это вообще было? Аномалия? Мы попали в зону повышенного облучения? Или… Что-то живое?! — Про увиденный силуэт она тактично умолчала, но от Вика это все-равно не скрылось. Пугающий образ плавал на самой поверхности разума, вспыхивая столь же ярко, как слайд вставленный в проектор. — Это «Зимний зов». Аномалия такая, появляется на рубеже зимы и осени. Он приносит с собой первый снег, и его появление означает что больше теплых дней не будет. — Виктор встал рядом с Ингой, и шмыгнув носом уставился в сторону гор. Прежде серая долина курумов, превратилась в рваное белое полотно. Сквозь прорехи в снегах, виднелись промерзшие камни, и оледеневшие ручейки. Стволы берез терялись на таком похожем на них фоне. — Обычно его легко засечь, он зарождается там (Вик махнул рукой в неопределенном направлении) на севере, в необитаемых зонах. Я не эксперт, но говорят это работает так, почему-то излучение накапливается в северных водах весь год, а потом почему-то резко высвобождается. То-ли положение Земли относительно Солнца так влияет, или еще какие процессы, точно неизвестно… — Стоп, у вас тут угроза, которую хрен знает как классифицировать, а я узнаю об этом только сейчас?! — Возмутилась Инга. Она громко фыркнула и помотала головой. — Вик, ты с головой дружишь? Почему ты не сказал мне раньше! — Явление относительно безобидное… — Начал было напарник, разводя руками. — Нихера себе «безобидное»… — Фыркнула Инга. Она отвернулась к зеркалу заднего вида, и начала яростно приводить себя в порядок. Её испуг и осоловелость моментально переросли в злость, и от мокрых волос начал подниматься пар. — «Он что, и правда убить меня пытается?» — Ну не кипятись, так надо. Первая встреча всегда должна быть жесткой. — В зубах напарника уже появилась сигарета и он напряженно хлопал себя по карманам в поисках зажигалки. — Да какого хрена?! Это что испытание на прочность такое?! Не выжил — не достоин жить на севере?! — Воскликнула Чаркина, резко всплеснув руками. Она тут же пожалела об этом — новая порция рвоты поднималась по горлу. — Можно и так сказать. Я не знаю почему это так работает, но если человек заранее предупрежден о «Зове», то последствия встречи гораздо более… — Громкий плеск и последующее «ик», прервали Вика на полуслове. Дождавшись пока позеленевшая напарница обратно распрямится, он продолжил. — Более фатальными. Сюда спецы из Центра Эндотермики приезжали, опытным путем это проверяли. — Это как? — Тяжело дыша спросила Инга, почему-то уже заранее зная ответ. Эндотермики люди отмороженные в буквальном смысле этого слова и человечность, равно как и иные эмоции, для них не более чем пустой звук. В этом девушка убедилась лично встретив такого, пару лет назад — абсолютно белый, и безволосый, он казался манекеном… Так-что ответ Виктора Ингу ни капли не удивил. — На зеках. Запускали контрольные группы в горы, накануне «Зова». Одних предупреждали, других нет, просто выдавали снаряжение и провиант на пару дней. Выяснилось, что больше половины предупрежденных поддались «Зову», а остальные либо понесли тяжкие травмы, либо умирали позже. Просто замерзали насмерть, даже находясь в тепле, и уюте. — А город? Там это тоже происходит? — Доводы оказались достаточно вескими, чтобы перестать дуться. — Нет, это очень локально. В основном вдоль хребта, но доходит аж до центральной Сибири… — Ух, и свежо же после «Зова»! Повезло, очень повезло, всего пару пальцев отморозили! — Все такой же улыбающийся, золотозубый северянин появился так резко, что оба милиционера дернулись. — Все мясо промерзло так, что бьется как стекло! Хорошо, очень хорошо! А, вы, товарищи милиционеры, все в порядке? На утвердительные кивки северянин еще больше заулыбался (Инге показалось, что у него сейчас лицо пополам треснет) и покопавшись в карманах своего необъятного комбинезона, достал большую пробковую флягу в камуфляжном чехле. — Не откажите в чести? — Он вытащил пробку и по воздуху разлился приторный запах какого-то настоя. — Не откажу. — Вик принял флягу и болтнув содержимое, сделал глубокий глоток. Его передернуло, а из рта вырвался глубокий звук удовлетворения. — Но мы ведь… На службе… — Промямлила Инга когда фляга перекочевал к ней. Из горлышка пахло хвоей и чем-то умопомрачительно сладким, однако если принюхаться, то сквозь эту завесу пробивался спирт. — Пей. После такой встряски очень нужно. — Уверенно кивнул напарник причмокивая. — Можешь считать это приказом старшего по званию. — Ну раз приказ… — Вздохнув, Чаркина приложилась к фляге. В рот потекла густая как сироп от кашля жидкость, обжигающая язык, и моментально ударяющая в нос своей крепостью. С огромным трудом ей удалось проглотить ее, и настойка пылающим комом опустилась в желудок. Ожидая что сейчас опять блеванет, девушка сморщилась, и отдавала флягу северянину, но к ее удивлению, все кончилось хорошо. Приятное, расслабляющее тепло, разилось по венам, наполняя мышцы силой. Оковы могильного холода треснули и растаяли, отпуская озябшее тело. Не прошло и минуты, как Инга порозовела и даже слегка вспотела, а ее дыхание, дыхание ненадолго вспыхивало от выходящего из горла спирта. — Я бы тебе и сигарету предложил, но ты ведь не куришь. — В голосе Виктора скользнула хитрая нотка. Будто он точно знал, чем занималась напарница ночью.

***

(Зодиак — Зодиак) Люди начали потихоньку приходить в себя. Северяне вновь разожгли костер, набросав в него целую кучу уже заранее распиленных бревен, и хорошенько сдобрив их соляркой. Однако даже так они не хотели гореть, промерзнув до сердцевинки, пришлось Инге в очередной раз продемонстрировать свой талант — она наклонилась над дровами, и сложив губы трубочкой, гулко выдохнула. Проспиртованное дыхание вспыхнуло мгновенно, как огнесмесь выплевываемая огнеметом, и дрова запылали. Немного просушив одежду и выпив еще по глотку живительного настоя, милиционеры собрались в путь. — Знаешь, есть и очень хороший момент. — Заявил Виктор, становясь на подножку уазика. — Нам не надо теперь ехать на перевалы, их гарантированно замело по пояс. Все что могло бродить в горах либо промерзло насмерть, либо забилось в норы и скоро сдохнет с голоду. — Куда тогда теперь поедем? — Инга ввалилась в салон и вздрогнула. Машина промерзла насквозь, и после жара костра, сидение оказалось ледяным. — Тогда за сегодня объедем села что попали в зону «Зова», посмотрим, не случилось ли чего там. А потом на базу — отдыхать. — Улыбнулся напарник, поворачивая ключ зажигания. Машина завелась лишь с третьего раза, надсадно хрипя движком и тронулась лишь когда Виктор саданул кулаком по приборной панели. Инга устроилась в сидении и глянула в зеркало заднего вида, наблюдая как удаляется костер. И тут ее дернуло. Вокруг огня стояло всего четверо северян. — Вик! Их же пятеро было! — Повернулась она к напарнику. — Он что ушел на з… — Чшшш… — Москвин приложил палец к губам. — Не надо этого говорить. Ничего. Не. Произошло. — Но… — Не надо. — Твердо отрезал он, делая вид будто совершенно ничего не происходит. — Привыкай. Тут много вещей о которых не принято говорить вслух. Он многозначительно кивнул и вытащив новую аудиокассету, включил музыку. Инга вздохнула. Противоречивые чувства, сплошная череда наполненности и мгновенного опустошения выматывает. Проще согласиться и принять слова напарника, чем пытаться узнать что он имеет в виду. Она уперлась виском в холодное стекло, но на горы смотреть уже не могла, представляя как где-то там, по пояс в сугробах, бредет пятый северянин. Бредет ведомых кошмарным слоноподобным силуэтом, а следом за ним тянутся вереницы таких же обманутых, одурманенных, идущих в губительную неизвестность. За бортом вновь замелькали снежинки. Приближалась жестокая северная зима…