Ma tendresse

В трапезной, где привычно потрескивали сухие дрова, стоял аромат домашней кухни и хвои. На круглом столе, застеленном белоснежной скатертью с небольшими изображениями новогодних игрушек и невинных ангелов, стояли блюда, приготовленные Джозефиной и Селеной, которым периодически на помощь приходила игривая малышка Прима, чьи дни всегда были наполнены весельем, а ее речь мистикой, то ли в шуточной форме над служанкой или собственной манерой. В этот особенным вечер сестра Лиама постаралась на славу, готовясь к празднованию Рождества практически за неделю: украсить дом атласными лентами алого и зеленого цвета, напоминающие о пролитой крови Христа и его вечной жизни, купить свежую, крупную индейку, раздобыть пышную ель в лесу, продукты самого высшего качества, которые можно было только достать в таком тихом и ничем не примечательном городке, как Тотспелл. И вот, янтарное пламя от свечей, стоящих в канделябре по центру праздничного стола, ласково играют, будто два влюбленных, сочно запеченная индейка рядом, несколько тарелок с овощами и пару изысканных блюд по секретному рецепту семьи Солсбери. — Прекрасно! — восторженно, громко проговорила Джозефина, поднимая очередной бокал красного вина, купленного у старого, знакомого винодела. — С тобой приятно разговаривать, когда ты пьяна, — Селена звонко засмеялась, закидывая в рот свежую зелень. Атмосфера была наполнена каким — то непривычным теплом для старого особняка, громкие голоса и смех разносились по первому этажу, рекой по хрустальным бокалам стекало красное или светлое вино, ром, теряясь в желудках гостей вместе с едой. В этот день мисс Солсбери позвала только близких или желанных знакомых, стараясь максимально уютно провести праздник, который считала главным в ее жизни, как и рождение дорогого сердцу и душе брата. — Все изрядно захмелели, — сказал Берт еле уловимым для слуха шепотом. Карие глаза медленно пробегали по лицам гостей: Мэри о чем — то оживленно спорила с Примой, а ее прекрасно подобранное для фигуры платье, аккуратно без доли пошлости подчеркивало маленькую грудь, Амели с сестрой Лиама и служанкой оживленно беседовали, заливаясь периодически смехом и обволакивая губы очередной порцией горячего алкоголя. Непривычный для глаз мистер Штицхен спокойно вел беседу с мужчиной, который сопровождал рыжеволосую барышню на этот прекрасный вечер, покуривая крепкую сигару. Можно было бы сказать, что вечер прошел великолепно, по — семейному, как и мечтала Джозефина. Художник обхватил тонкими пальцами ножку бокала, поднимая и делая пару глотков золотистого рома, ощущая, как жидкость скатывается вниз по горлу. Тихий выдох и сосуд возвращается на свое место, а глаза встречаются с любимым, медленно проходят по его красивой шее, спрятанной под светлой, парадной рубашкой и заканчиваются на изящных пальцах. — Заметит ли, — думает про себя Берт, возвращаясь глазами к блондину, терпеливо выжидая, когда тот почувствует на себе его взгляд и серые глаза мельком посматривают в его сторону, но отвлекаются, отвечая на вопрос Мэри, а губы вздрагивают в слегка в нервной улыбке, которая не пропадает под наблюдательностью парня. — Твой черт не сводит с тебя взгляд, — тянуще, в сладкой манере, шепотом подмечает вдова, обращаясь к Солсбери. — Мэри, — нежно проговаривает Лиам, смотря на девушку и растягивая уголки губ. — Что тебе мешает? — она лукавит, отрывая кусочек пышного хлеба, но прекращая зрительного контакта. — Джозефина изрядно напилась с подружками и, кто бы мог подумать, что начнет рассказывать о детстве Лилит. Вас и не заметят, — ломтик хлеба пропадает во рту. — Когда возлюбленных это останавливало? Мэри легонько ударяет лодыжкой по ноге блондина под столом, кидает взгляд темных глаз на свой бокал, наполненный до краев белым вином, заставляя Солсбери уверенно, как казалось, на первый вид, встать и забрать ремер. — Не благодари, — та широко улыбается, отворачиваясь к Амели, а художник довольно улыбается, как чеширский кот, вставая из– за стола и, забирая недавно открытую бутылку французского вина, на котором красивым почерком на бумаге было выведено название «Милдиани». Ноги идут в спокойном темпе, проходя безмолвные портреты постояльцев, ступеньку за ступенькой мрачной лестницы и теряются на втором этаже за силуэтом юноши в комнате. В нос ударяет уже до боли знакомый запах ванили и морозной свежести после недавно закрытого наглухо окна и, на лице Берта вновь задерживается спокойная улыбка, заставляющая прикрыть глаза и сжать за спиной деревянную ручку от двери. — Я скучал, — нежно говорит Солсбери, подходя к художнику, немного приподнимаясь на носках и прячась носом на секунду в темных, как смоль волосах рядом с виском, чувствуя аромат кислой вишни и прохладного леса, проникающего в очередной раз под кожу. — Ли, — ласково отвечает Берт, ощущая легкое вздрагивание ресниц на полуоткрытых глазах от прикосновений. Парень любил кратко сокращать его имя, зная какая глубина скрывается за этими буквами и каждый раз тонул в нем наедине, не скрывая своих чувств от посторонних глаз. — Я так скучал по тебе, — он наклоняется, оставляя минимальное расстояние между ними и накрывает его уста, чувствуя уловимый вкус выпитого вина из белого винограда. Язык проникает между губ, сплетаясь с ним в сладком поцелуе, постепенно затуманивая рассудок. Ладони аккуратно обхватывают бледное лицо Лиама, проходя длинными, изящными пальцами по скулам, углубляясь и, все что остается блондину — спрятаться в любимым руках, забыться и отдаться трепетным чувствам, поднимающимся волной внизу живота легкой, но тянущей щекоткой. Солсбери опускается на стопы, осторожно, но в то же время будто торопясь ведет медленно к мягкой постели, а ладони Берта опускаются к фраку темно — морского оттенка, спуская их с хрупких плеч, освобождая пальцами пуговицы от петель на рубашке. Он останавливается, властно толкая художника на постель, а тот упирается о локти, наблюдая, как Лиам садится на его бедра. Блики лунного света освещают его силуэт, проходя от макушки белокурых волос, эстетичным чертам лица, серым глазам, аккуратному носу и манящим губам, и лучи прячутся где — то на слегка приоткрытой груди юноши. Такой легкий, невесомый, будто бог спустившийся с небес и будь это правдой, шатен не прекращал бы свои мольбы смотря на лик возлюбленного. — Ты так прекрасен в свете луны, — шепотом признается Берт, поднимаясь и вновь впиваясь в его губы желанным поцелуем. Пальцы умело разбираются с оставшимися пуговицами, снимая рубашку с аристократичного тела, а прохладная ладонь медленно спускается по мужской груди к плоскому животу, замирая у брюк. Художник нехотя отрывается от уст Солсбери, вдыхая воздух легкие и губы стремительно желают изучить тонкую шею, будто впервые: проходя слегка пересохшими губами по участкам бархатной кожи, касаясь временами влажным, горячим языком, оставляя мокрые дорожки. — Ммм, — вымолвит из себя блондин от удовольствия, прикрывая веки, чувствуя, как плотная ткань брюк между ног натягивается, а шатен не желает останавливаться, его язык деликатно исследует ямочки между ключицами. — Берт, — он говорит тихо, слегка хрипло, растягивая от долгого поцелуя немного покрасневшие губы в улыбке. Солсбери обхватывает ладонями его лицо, поднимая, смотря сверху, от чего пару светлых прядей падают на веки, а пальцы художника аккуратно убирают их за ушко. Лиам тянется к сладким губам, впиваясь страстно, не скрывая желания, прекрасно понимая, что и шатен возбужден не меньше, чем он. Юноша расстегивает пуговицы мрачной рубашки на пару с Бертом, оголяя его тело с сильно выраженными мышцами. Верхняя одежда падает на пол, крепкие руки обнимают упругие ягодицы Лиама, подвигая к себе и сокращая расстояние между ними до минимума. Воздух становится горячее, как раскаленная лава, дыхание все тяжелее, а желание отрываться друг от друга все слабее, но художник уже выучил и знает, когда возлюбленному потребуется глоток свежего воздуха и, разрывает желанный поцелуй. Он спускается, обхватывая теплыми губами сосок, совсем легонько покусывая между зубами, вызывая довольный стон с уст Солсбери. — Первый, — тихо проговаривает Берт с лукавой улыбкой, обводя кончиком языка уже затвердевший сосок. — Не смог сдержаться, — не скрывая отвечает Лиам, откидывая голову назад. — А стоило? — его вопрос звучит бестактно, вызывая нежную улыбку на лице блондина. Одно резкое движение и юноша оказывается снизу, а художник перемещается поцелуями по груди, оставляя дорожки из багровых следов. Накрывает легкими укусами плоский живот, проводя ладонью по ширинке, слегка обхватывая сквозь брюки его член дразня, от чего вызывает протяжный, сладкий стон Лиама с выступившим румянцем на впалых щеках. Художник отрывается, расстегивая штаны Солсбери и спуская их по ногам, цепляя оставшуюся одежду. — Повернись, — просит шатен, спускаясь карими глазами по телу возлюбленного. — Ммм, — выдавливает Лиам, разворачиваясь на живот. Берт убирает белоснежные пряди с любимой спины, накрывая ее нежными поцелуями, заставляя юношу сильнее расслабляться. — Ma tenderesse, — бормочет на ушко признание шатен, проходя по нему языком и немного приподнимая бедра Солсбери. Пальцы туго обхватывают член юноши, медленно, тянуще двигая ладонью. — Ma douce, — он останавливается, поглаживая подушечкой большого пальца головку и блондин уже не силах сдерживаться, стоны срываются с его уст. Он чувствует себя раскрепощенным, на грани какой — то порочности, которая была дозволена только к художнику всякий раз. — J aime tellement ton corps et ton ame, — Лиам знает перевод этих слов, от чего краснеет сильнее, а Берт вновь двигает рукой. Он останавливается, убирая руки и проходя теми пальцами по пересохшим от стонов губам блондина, а тот покорно берет их в рот, обволакивая своей влагой, обводя языком и двигая головой. Шатен с нежностью наблюдает, сглатывая, сдерживаясь и достает чувствуя, достаточно ли они влажные. Медленно проникает одним фалангам внутрь него, делая несколько движений и добавляя второй, затем третий, разминая простату. Юноша не нуждался в растяжке, но художник не желал ненароком причинить ему боль. Пальцы нажимают на бугорок, заставляя блондина прогнуться в спине, доставляя очередное удовольствие. С твердого члена стекают капли естественной смазки, а Солсбери не скрывает своих откровений, наполняя уже всю комнату. Берт не спеша свободной рукой снимает с себя одежду, как ненужный элемент на изнывающей от возбуждения плоти, достает пальцы и обхватив талию юноши входит в него, вызывая у Солсбери гортанный, глубокий стон. Необузданное желание обладать любимым, таким сладким, манящим телом сильнее. Блондин слегка жмурится, уткнувшись губами в подушку и тяжело дышит, чувствуя капельки пота на лбу. Сжимая в ласковых ладонях одеяло, Лиам поднимается на локти, двигаясь навстречу Берту и, убедившись, что блондин не получит дискомфорт, обнимает уже двумя руками бедра юноши, впиваясь подушечками пальцев в бледную кожу, оставляя следы. Корпус тела начинает двигаться в нормальном темпе, каждый раз ударяя по простате. Солсбери стонет практически непрерывно от острых, до боли приятных ощущений, сжимая в ладонях все, что попадется под руки, так до дикости хорошо, а шатен проникает с каждым толчком будто глубже, заставляя забыться и отдаться безумному наслаждению. Капли пота стекают по мужским телам, теряясь, а комната наполнена сладкими стонами, горячим дыханием возлюбленных. В какой — то момент пальцы Берт сомкнулись на члене юноши отчего последовал несдержанный, возбужденный вскрик. Этот звук, словно услада для ушей доводит художника до пика и сделав последние движения, они синхронно выплеснули: шатен внутрь возлюбленного, а блондин на постель. Не переводя дыхание, Берт наклоняется, целуя юношескую от пота спину, будто самое драгоценное и высшее искусство для него на свете, обжигая горячим дыханием бархатную, нежную кожу.