Лёд, сковавший пламя

Винтер быстро шла по тёмному коридору. Вдали слышался заливистый, безудержный смех двоих людей. Они смеялись над чем-то. Или может быть над ней? Внезапно под ногами скрипнула половица. Девушка вскрикнула и оглянулась. Это было похоже на дом, в котором она выросла, но кажется, здесь никто не жил уже несколько десятилетий. На такие мысли наводил не только осыпающийся потолок, но и стаи летучих мышей. Их красные глаза сверкали отовсюду, словно маленькие прожекторы во тьме. Неожиданно прямо возле её уха прозвучал чей-то голос. Этот кто-то был прямо позади неё и дышал ей в шею. Дыхание обжигало и вместе с тем словно окатывало ледяной волной всё тело. Винтер остановилась, с трудом удержав истошный крик внутри. — Раз, два, три. одна-одинёшенька умри! — Мужчина позади издевательски засмеялся. Этот голос казался знакомым Винтер, будто она его уже слышала раньше, но его владельца никак не удалось вспомнить. — Беги, малыш, и не забудь закрыть глазки. И Винтер побежала. Она бежала вдоль огромных колонн, полуразрушенного деревянного стола, который привёз её отец из Италии. Или это был не тот стол? В разбитые окна влетал ледяной дождь, а где-то вдалеке гремела гроза. Потом она услышала женское мурлыканье. Она обернулась и сразу же пожалела об этом. Обстановка изменилась. Теперь она стояла в затемненной комнате и смотрела, как молодая блондинка скачет на. — Нет, нет, НЕТ — Закричала Винтер, но на неё не обращали никакого внимания. Блондинка лишь насмешливо улыбнулась, не взглянув на Винтер, и продолжила ласкать его тело с такой жаждой, словно знала, что с каждым поцелуем тело сторонней наблюдательницы разрушается. В грудь Винтер влетали ножи и вылетали насквозь, а в голове была сплошная тишина до тех пор, пока она не начала кричать, кричать, кричать… Она кричала, не в силах остановиться… И проснулась от мурчания. Это всего лишь кот. Её рыжий котик, её Амур, который беспокойно давил лапками ей в грудь, почувствовав состояние своей хозяйки. Винтер облегчённо вздохнула, но так и не перестала дрожать. — Мой мальчик. — Обратилась она к пушистому, рыжему комочку. — Ты ведь не бросишь меня, так? Всегда будешь рядом. Поцеловав его в розовенький нос, Винтер поднялась с кровати и оставшуюся часть ночи просидела на подоконнике, закутавшись в клетчатый плед. — Кто я такая, и как будет развиваться моя история дальше? — Усталым, поистине вымотанным голосом, как только солнце показалось из-за горизонта, обратилась к самой себе Винтер, пытаясь отыскать ответ где-то внутри. Солнце только взошло, а она всё ещё сидела у панорамного окна, и дыхание её непростой жизни туманило холодное стекло. Магазины, которые тянутся вдоль нешироких, живописных улочек Нью-Хейвена были всё ещё закрыты на несколько замков, за которыми прятались яркие витрины. Внутри не горел свет, а зазывающие посетителей вывески ещё не включили, так что в ярком утреннем свете они выглядели всего лишь как серые, тусклые пятнышка. Город ещё не проснулся. Девушка сама не осознала как издала смешок. Ей подумалось, как она, вероятно, плохо сейчас выглядит: взлохмаченные, белоснежные волосы, мешковатая тёмно-синяя футболка, на несколько размеров больше её самой, и пижамные, застиранные штаны. Раньше она не допустила бы такого, но ведь раньше и внезапно свалившейся на хрупкие плечи проблемы не было. Ещё год назад она могла надеяться на яркую, насыщенную жизнь и на помощь родителей даже в самых сложных ситуациях. Радость к жизни бурлила в её крови, у неё был богатый круг общения, еженедельные вечеринки в частном клубе, куда пускали только по пропускам. Но когда родители поставили её перед непростым выбором, ей пришлось забыть обо всех красках, танцах, песнях и начать работать день изо дня, чтобы получить одобрение семьи и перескочить через успехи старшего брата. Ведь что такое жизнь? Это вечная гонка, приза в которой нет, но все почему-то всё равно спешат. Это гонка за деньгами, славой, именем, любовью. Счастьем, другим шансом, вдохновением. Имеет ли это хоть какой-то вес на смертном одре? Винтер не могла точно сказать, да и не особо задумывалась об этом. Она прищурилась, посмотрела на настенные часы, а потом сняла серебряные очки в тонкой оправе и протёрла их рукавом футболки. Не без недовольства она всё чаще начала замечать, что её здоровье даёт сбой. Зрение становилось всё хуже, и прописанные капли, которые ей приходилось покупать каждый месяц, уже не давали должного эффекта. Мистер Лавкрафт, её лечащий врач, на каждом визите не забывал упомянуть, что если Винтер будет тянуть с операцией, то когда-то уже не сможет наслаждаться её родным городом. Не увидит лица матери, не прочитает книгу и не сможет восхититься пушистой шерсткой своего кота — только наощупь. Но что-то сдерживало ещё столь юную девушку от принятия такого решения. Был ли это неосознанный страх или равнодушное отношение к жизни — она не знала, и никто вокруг не мог понять, что её сдерживает. В комнате был сущий бардак. Сидя на подоконнике, откуда было видно всю комнату, она не могла закрыть себе глаза и продолжать толковать, что всё в порядке. Она не могла не видеть незаправленную бордово-красную постель, разбросанные учебники, которые вошли в список рекомендуемых к прочтению для вступающих на факультет по психологии, грязные чашки на всех горизонтальных поверхностях, на дне которых плавали нерастворенные остатки молотого кофе… Эту квартиру ей купили родители в честь её восемнадцатилетия. Прожив всю жизнь в большом, загородном доме, с собственной верандой, на которой отец раньше любил сидеть по вечерам после работы, раскачиваясь в кресле-качалке, без шумных соседей и с собственным ухоженным садиком, ей далось не просто свыкнуться с квартирой, которая хоть и впечатляла размером и дороговизной, но напоминала девушке клетку, схожую с той, в которой три года подряд жила её маленькая мышка-альбинос. Винтер порой, когда не могла уснуть и ворочалась в кровати без дела, задумывалась в чём было их различие. Золотая клетка, отсутствие выбора и даже природная мутация, а точнее — альбинизм, присутствовали как у девушки, так и у маленького грызуна. Винтер была белоснежной. Когда она родилась, внешние признаки говорили сами за себя: белая кожа, волосы, брови, ресницы, светло-голубая радужная оболочка… Ей приписали глазокожный 2 тип ГКА, и с первой минуты вплоть до настоящей, Винтер вынуждена была справляться со всеми радостями и горестями, которые приносит ей её особенность. Она не способна загорать на солнце, да и в целом — длительное пребывание под прямыми лучами способно вызвать у неё рак кожи, сделать вялой, слабой, и ухудшить состояние и без того больных глаз. Но не описать восторг Винтер, когда она видит у себя на носу маленькие веснушки, которые проступают, стоит ей только выйти куда-то летом. В такие моменты даже страх смерти отходит на второй план, но нет сомнений, что стоит ей задержаться подольше и он поглотит её. Но даже несмотря на опасность, представляемую летом и обидой на родителей — она с нежным трепетом вспоминала садик возле родительского дома, в котором любила резвиться вместе со старшим братом. Каждое лето там цвели и продолжают благоухать розы, подсолнухи, медуницы, россыпи маков… Посредине сада отражает небо прудик, а повсюду снуют пчелы и порхают пёстрые бабочки. Винтер помнит, как как-то раз в саду смогла поймать ярко-жёлтую бабочку размером с ладонь. Та села ей на нос, затрепетала крылышками, будто поприветствовав, и улетела прочь, исследовать новые уголки сада, огибающего огромный особняк. Тогда девочка всё ещё верила в чудо, в любовь, и смотрела на солнышко с радостью. Винтер спрыгнула с подоконника на холодную, белую плитку, что мгновенно взбодрило её, подозвала кота, и они вместе отправились на кухню, каждый со своей целью. Животное — подкрепиться после сна, а Винтер — проверить почту на ноутбуке, оставленным вчерашним вечером на столешнице. На экране высветилось окошко для ввода пароля. Не задумываясь, она ввела дату своего рождения, и сразу же вошла на электронную почту. Последние пару дней она с волнением ждала письма от Йельского университета, где, как она надеялась, должно было быть поздравительное письмо о поступлении. О другом варианте девушка старалась не думать. Родители Винтер были обеспеченными людьми: отец работал в правительстве, а мать начальником риэлторского отдела коммерческой недвижимости. У отца нашлись бы связи по всей стране, он бы с легкостью договорился о местечке для дочери в выбранном ей университете, но сколько бы она не умоляла своего отца — каждый раз он наотрез отказывался как либо помогать дочери, ссылаясь на старшего сына, уверенно идущего к самой вершине, куда самой девушке было ещё очень далеко. К большому разочарованию, письма не было. Новых уведомлений также не было. С разочарованным вздохом она захлопнула крышку ноутбука и поднялась из-за продолговатого, обеденного стола. Немного повозившись там же, девушка включила кофеварку, и когда та тихонько заурчала, принявшись молоть кофе, пошла готовиться к лекции по психологии, которую устраивает сам университет и открывает двери для всех желающих. Собственная гардеробная была, пожалуй, любимой комнатой Винтер. Окрашенная в светло-розовый, она приобретала уют, воздушность и утончённость, даже не смотря на обилие вещей, среди которых насчитывалось десяток платьев, юбок, туфель… В выдвижных ящиках хранилось изящное, аккуратно сложенное бельё, а на полках в небольших сундучках покоились серьги, браслеты и причудливые, золотые и серебряные кольца. Всё это болезненные отголоски её прошлого, которые раз за разом напоминали ей о том, что она изменилась. Обстоятельства изменили её до неузнаваемости, и от прежней вечно веселой, жизнерадостной девушки, которая любила высокие каблуки и глубокие вырезы, сводившие парней с ума, не осталось и следа. Придирчиво осмотрев своё отражение в зеркале, Винтер в первую очередь собрала густые, мягкие волосы в руку, перекрутила их пару раз и закрепила чёрной резинкой, которая явно выделялась на фоне белоснежных вихрей. Пара прядей остались нетронутыми. Она оставила их свисать на лицо. Платье, которое она выбрала, переливалось всеми красками заката, и было сделано из ткани, настолько лёгкой и невесомой, что едва ощущалось на теле. Держалось оно на тоненьких бретельках, и открывало лишь только нежные ключицы, как у принцессы, но несмотря на воздушный образ, её взгляд остался напряжённым, что наводило на мысль, что девушка всё время переваривает какие-то неутешительные новости, и думает как решить проблемы одну за другой. Перед тем как выйти на улицу, Винтер нанесла крем от солнца на все открытые участки кожи, спрятала ключи от квартиры в небольшую сумочку, а так же не забыла надеть очки, без которых она вряд ли дошла бы до машины целой и невредимой. Помедлив секунду у двери, Винтер распахнула её и вниз спустилась по лестнице — не было желания ехать на лифте. Выходя из многоэтажного здания, девушка не могла не чувствовать заинтересованных взглядов прохожих, нацеленных ей в спину. Её альбинизм был проклятием, он привлекал слишком много внимания, но за столько лет девушка научилась делать вид, будто она вовсе не чувствует себя цирковой обезьянкой в зоопарке, на которую каждый день приходят поглазеть и показать пальцем. Сев за руль, молодая девушка мимолётно взглянула на себя в зеркальце, затем включила зажигание и вырулила на дорогу, уже вскоре влившись в неплотный поток машин. Проехав сквер, расположенный в центре города, а вместе с тем невероятное количество храмов, музеев и ресторанов, Винтер свернула на улицу Ориндж и припарковала машину там же, возле невысокого новомодного здания, где и должна будет сегодня проходить лекция. Небольшая комната под номером 302 оказалась на 3 этаже, чуть левее от лифта. Винтер уже готова была потянуть на себя ручку двери и зайти внутрь, но вовремя подняла голову и увидела сквозь прозрачные двери уже сидящих за круглым, офисным столом семерых студентов, и русую, высокую женщину на шпильках у магниткой доски, которая что-то увлеченно им рассказывала, держа в руках деревянную указку. Лишь когда женщина повернулась в профиль к двери, за которой стояла Винтер. Девушка смогла признать в лице этой женщины кандидата психологических наук — Дэбору Кинг. Винтер вспомнила, как сидя у себя на диване в гостинной всего пару недель назад читала небольшую статью о ней, опубликованную университетом на главной странице. Эта женщина вызывала восхищение у возможной студентки университета, в котором Дэбора являлась преподавателем, и от того злость на саму себя окатила девушку с ног до головы. Ей захотелось дать себе пощечину пару раз подряд и наконец стать внимательнее к таким деталям, как пунктуальность. — Браво, Винтер, теперь ты опозоришься в глазах женщины, у которой тебе придётся учиться несколько лет подряд! — Раздраженно пробормотала девушка себе под нос. — Как я могла попутать время? Но стоять возле закрытой двери, и корить себя за рассеянность всю оставшуюся лекцию ей хотелось меньше всего. Винтер выдохнула, тихонько постучала, и потянув за железную ручку приоткрыла дверь. — Извините, можно войти? — Негромко обратилась к женщине Винтер, всё ещё не решаясь переступить порог. Дэбора выглядела хорошо, даже не смотря на мелкую паутинку морщинок, рассыпавшихся на её румяном лице. Кажется, ей было немногим за 30, так как живость и буйность, присущие молодости, всё ещё сверкали вокруг неё, предупреждая всех о том, что внутренняя сила в её груди не перестаёт кипеть. Сначала удивлённо, а потом неодобрительно посмотрела она на девушку, которая осмелилась прервать её занятие. Маленькие лисьи глазки сощурились, и Дэбора Кинг отвернулась от неё. Какое-то время поддерживалась абсолютная тишина. Винтер переминалась с ноги на ногу, ожидая хоть слова от преподавательницы, и чувствуя взгляды всех сидящих на себе. Последнее время Винтер перестала узнавать саму себя. Видимо кошмары, мучающие её последние время, совсем помутнили девушке рассудок, прибавив растерянности и тревожности — иначе она не могла это объяснить. — Садитесь на свободное место и не смейте больше отнимать наше время — покачав головой, наконец ответила миссис Кинг, одернула юбку-карандаш и продолжила вести лекцию. — Как я уже говорила, психология — это научная дисциплина, которая изучает закономерности функционирования и развития психики. Она основана на представленности в самонаблюдении особых переживаний. Получив одобрение, Эттвуд закрыла за собой двери и прошла к единственному свободному месту за столом. Все вернулись к своим тетрадям, и теперь на Винтер перестали обращать внимание. Каждый из присутствующих списывал с доски схемы и определения. Запрокинув ногу на ногу, девушка поставила кожаную сумочку себе на колени, открыла её и вынула небольшой, белый блокнот на кольцах. Она положила его на край стола, и развернула на первой странице, всё ещё белой, и не тронутой чернилами. Но когда дело дошло непосредственно до ручки, то сколько бы раз она не исследовала рукой всё содержимое — внутри не было больше ничего кроме ключей, помады и мобильного телефона. Как она так может взять всё, кроме самого нужного, — девушка по сей день не понимала. В растерянности повернув голову, она обратила внимание на соседку, сидящую справа от неё. Она сидела на таком же высоком сером стуле, как и все остальные, кожа её была на порядок темнее, чем у большинства американцев, а волосы светились ярко-красным цветом. — Пытается привлечь к себе внимание или просто самовыражение? — Пронеслось в мыслях у Винтер, но вслух она ничего не произнесла. Чем-то эта молодая особь зацепила внимание Эттвуд, но чем — никак не удавалось понять. Дело было не в вызывающем, броском образе. Привлекли внимание Винтер именно её повадки и движения, которые показались ей до боли знакомыми. И даже то, как сидела эта дама — подогнув под себя одну ногу и оперевшись на локоть, казалось уже увиденным когда-то. Тогда Винтер опустила взгляд ниже и увиденное заставило её сердце биться с перебоями. Эта девушка не спеша записывала каждое слово, которое вылетало изо рта преподавательницы, но то, куда она всё это писала — потрясло Винтер больше всего. Это был потёртый жёлтый блокнот с розовым, блестящим замочком, который Винтер выбирала в подарок вместе с мамой несколько лет назад, для своей лучшей подруги… — Извините — шёпотом обратилась к красноволосой афроамериканке Винтер, тронув её за усыпанную разноцветными татуировками руку. — Можно узнать ваше имя? Оторвавшись от оформления конспекта, девушка подняла голову. Красные волосы, до того закрывавшие её лицо, теперь не мешали взглянуть в глаза той, которая в какой-то период стала для неё дороже всех остальных. Сомнений больше не было. Винтер узнала её по небольшому шрамику возле брови и широкой улыбке. Эта красноволосая оторва, с пирсингом в ушах, в носу и на губе, была тем самым человеком к которому Винтер бросилась, когда у неё впервые пошли месячные, который собирал осколки её разбитого сердца после первой любви, и именно ей Винтер звонила, когда её жизнь пошла под откос, и она садилась пьяной за руль, разгоняясь до предела. Глядя на этот потрёпанный блокнотик, воспоминания двухлетней давности встали у Винтер перед глазами так явно, будто она снова пережила то время, когда из-за развода родителей Люси пришлось переехать в другое место и они перестали видеться. Этот блокнот Винтер передала подруге, когда та уже сидела на заднем сидении в машине своего отца, и промакивала слезы бумажным полотенцем попеременно глядя на дом, в котором осталась жить её мать, и на подругу, которую не увидит. Но вот они обе здесь. Сидят в метре друг от друга, осознавая и узнавая друг друга. Две подруги, которых когда то разлучили обстоятельства, поступили на один и тот же факультет, и вернули друг другу частички самих себя. — Снежок, это действительно ты, или я всё ещё под действием травки и ты мне снишься? Винтер не смогла сдержать смеха, когда услышала старое прозвище, преследовавшее её всю среднюю и старшую школу. Именно Люси придумала его и всё ещё помнила! — Если кому-то не интересно, то вы знаете где дверь, девушки. — радостный миг прервал строгий голос Дэборы Кинг. Казалось, она готова испепелить их одним взглядом. — Нам ещё долго ждать? Вы нас задерживаете! В любой другой ситуации Винтер сгорела бы от стыда, но сейчас она была только рада сложить вещи обратно и покинуть офисное помещение вместе с Люси. Подругой, которая исчезла из её жизни на долгих 2 года. Уже через пару минут они обе сидели в машине у Винтер, держась за руки так крепко, будто одна из них могла исчезнуть в любой момент. —Не верю своим глазам, Люси. Почему ты тогда пропала? Этот вопрос мучил Винтер ещё несколько месяцев после того, как подруга перестала отвечать на звонки. Сначала она беспокоилась, потом злилась, а ещё чуть позже приняла это и постаралась выбросить её из головы. Но так просто удалить все воспоминания — невозможно, так что всё же время от времени, уже без ноющей боли в груди, а лишь со слабой улыбкой, вспоминала Винтер свою самопровозглашённую сестру и их детские проделки, за что и одна и вторая вскоре были наказаны. —Знаешь, где музей искусства? — Когда Винтер утвердительно кивнула, Люси продолжила. — Возле неё есть небольшая кафешка, где я работаю, поехали туда? Закажем вкусной еды, как раньше, и поговорим.

~~~

Кафешка «Золотая монета» стояла на углу перекрестка, без единой вывески или чего-либо другого, чем можно было привлечь посетителя. Интерьер был подстроен специально под старину: кожаные, потрескавшиеся кресла; парочка вентиляторов-светильников хаотично разбросанных по потолку; а так же два книжных стеллажа, полностью набитых зарубежной классикой. Внутри было спокойно. Приглушенный желтый свет действовал расслабляюще. К тому же, внутри почти не было посетителей. Только лишь хромой дедушка в коляске для инвалидов, и женщина, с большими тёмными кругами под глазами и кучей бумаг с неоплаченными счетами, в самом затемнённом уголке. Полностью положившись на Люси, Винтер так же доверила ей выбор столика, о чём впоследствии не пожалела. Афроамериканка без промедления направилась к столику, стоящему вплотную к окну, откуда было видно всю улицу. Положив сумочку на пол возле себя, Винтер принялась рассматривать прохожих, пока Люси думала, что заказать. Она видела, как пожилая мадам едва увернулась от невесть откуда появившейся машины, как школьник откусывал булочку, а за его спиной был рюкзак в несколько раз больше его головы. Прямо за ним шёл молодой парень. Даже с другой стороны улицы можно было понять, что его одежда уже изрядно поношена, а кроссовки пережили не одно лето. В руках он нес что-то на подобии блокнота. Он держал его прижав к себе, будто его содержимое было слишком ценно для него самого. Девушка бы рассматривала брюнета и дальше, но голос Люси вынудил её вернуться мыслями обратно, в кафе. К давним подругам подошёл молодой, тощий официант с небольшим блокнотом и ручкой в руках. — Выбрали что-то? Или вам подсказать? — У него был сильный южный акцент. Такой же порой проскакивал у Люси. ‐ Положись на меня, снежок. — сказала девушка и повернулась к пареньку. — Кэвин, принеси-ка нам варёный арахис, 2 кусочка лаймового пирога и 2 кружки пива. Только давай шевелись, мальчишка! — Люси шлёпнула официанта по ягодице, и отправила выполнять заказ. Видимо недоумение на лице Винтер заставило её объяснить, откуда она знает этого парня. — Мы вместе с ним снимаем комнату. Толковый парень, но в последнее время подсел на вещества. — Люси сморщила носик. — Жаль парня. Долго он так не протянет, ты уж понимаешь. Видимо решив сменить тему, Люси взяла Винтер за руку, некрепко её сжала и слабо улыбнулась: — Надеюсь, ты на меня не злишься из-за того, что я перестала отвечать тебе на звонки? — Вообще-то она злилась, и язвительный ответ уже готов был сорваться с её языка, но в последний момент Винтер сдержала себя, и вместо того, чтобы ответить, принялась рассматривать разноцветные татуировки Люси. — Когда я переехала, мне было очень тоскливо. Я чувствовала себя одинокой, и честно говоря, так и было. В Бразилии люди добрые, они сразу приняли меня, но я не могла быть мысленно и с тобой и с ними, так что мне пришлось выбирать, и я выбрала новую жизнь. Не думай, что я забыла тебя, просто мне так было легче освоиться и доучиться в школе. Люси выглядела действительно виноватой. Теперь ей было стыдно, но о последствиях нужно было думать раньше, а не теперь, и хоть и не большая, но всё же незначительная пропасть будет между друзьями всегда. — Почему ты вернулась в Америку? Остаться в Бразилии было бы легче, как мне кажется. — Принялась рассуждать девушка, постукивая носком босоножек по деревянному полу. Пожалуй, внутри не хватало кондиционера. Становилось слишком душно. — Ты права, Винтер. Это было бы на порядок легче, кто ж поспорит-то. Я едва нашла деньги на перелёт, знаешь ли. Пришлось продавать свои старые диски. — Винтер вспомнила, сколько они значили для неё. Люси начала собирать коллекцию ещё в младшей школе. — Но жизнь штука такая. Потаскает немного, помучает, но в конечном итоге порадует. Я встретила здесь свою любовь — Тревора. Он тоже темнокожий, любит рок и меня — от Винтер не укрылось, что при упоминании своего парня Люси изрядно покраснела — А так же встретила тебя, детка! Уж никогда бы не подумала, что мы через каких-то 2 года будем сидеть вместе за одним столом. Винтер всегда была сдержаннее и благоразумнее Люси. Последняя всю жизнь была зачинщиком каких-то передряг, в которые безустанно втягивала и свою подругу, за что потом обе сидели под домашним арестом. Возможно так сказалось воспитание. Родители Винтер были из высшего круга, и, конечно же, пытались привить подходящие манеры и определенные черты и своим детям. В то же время родители Люси в прошлом были рок музыкантами, каждые выходные опрокидывали в себя по несколько бутылок пива, и ни о каком надлежащем воспитании для девочки не могло быть и речи. Тут подошёл Кэвин. Оставив заказ девушек на столе, он поспешил удалиться, вытирая руки о повязанный на талии коричневатый фартук. — А зачем ты поступила на психологию? Ты никогда не интересовалась этим направлением, если мне не изменяет память. Какое-то время Люси молчала. Она отпустила руку Винтер, и принялась тянуть за красную прядку, видно размышляя, как ответить на вопрос. Тем временем Винтер наколола фасолинку на вилку и отправила её в рот. Она не часто обедала традиционной американской кухней, но отрицать то, что это было чертовски вкусно, она так же не осмелилась бы. — Я вообще не хотела учиться после школы. Думала, с Божьей помощью открыть какое-то маленькое придорожное заведение, но Тревор не поддержал меня в этом решении. Он сказал, что без образования у меня вряд ли что-либо получится, и я решила его послушать. И как видишь — я поступила. Пришлось поднапрячься, но я питаю надежду на то, что это не было зря. Поступить в Йельский университет было сложно. Сама Винтер едва справилась со всеми экзаменами, которые нужно было сдавать. Она хотела спросить у Люси, как ей это удалось, так как знала, что та никогда не любила учиться, но девушка опередила её с вопросом: — Ты же знаешь, что Йель устраивает соревнования в честь открытия нового учебного года? Пойдёшь со мной и Тревором посмотреть? — Увидев на лице Винтер сомнение, Люси скорчила умоляющую гримаску, и надула пухлые губы. — Ты обязана пойти, Эттвуд! Будет весело, обещаю!