Шёпотом на губах

      О первой встрече было оговорено через Роке. Он пришёл в дом Мадригалей как бы от отца, с кофейным подарком. Повода для подарка особо не было, но всегда можно было сослаться на «благодарность волшебной семье за их Дары». Роке умудрился не только проскочить в спальню Долорес и подложить ей записку от Ромео, но и пересечься с Исабелой.       Юноша сразу отметил красочный новый образ необыкновенной девушки и сказал, что ей так даже больше идёт. Кажется, он попал в точку: Исабела широко улыбнулась и надолго задержала свой взгляд на подтянутом юноше, будто оценивая его. Конечно, Роке ни за что бы не сделал выстрел в небо. Он заранее понял, какая похвала нужна была Исабеле. Может, с виду он и производил впечатление беспечного шутника, но на самом деле Фуэнтес умел «читать» людей. Его отец часто страдал перепадами настроения, при том что лицо его всегда сохраняло каменное выражение; вот Роке и научился угадывать по малейшим жестам, чего хотят люди. Полезный навык для торговца кофе, но ещё более полезным он оказался в ухаживаниях.       Роке помнил прежний облик Исабелы: изящный, опрятный, почти «идеальный», но осторожный, без вольностей. Теперь же платье девушки пестрило яркими красками, не совсем сочетающимися друг с другом, а волосы слегка топорщились в стороны. Нетрудно было догадаться, что она пыталась выразить себя. Она была красива, бесспорно, но что ещё? Исабела хотела доказать, что способна на большее, и Роке готов был усыпать её похвалами её уникальности и острого ума.       Итак, Роке Фуэнтес успел всё: и привлечь внимание старшей внучки Мадригаль, и помочь лучшему другу сделать первый шаг в их близком общении с Долорес. Теперь действовать нужно было Ромео.       Местом, где должно было пройти свидание двух разлучённых влюблённых, стала старая красильня. Её построили, когда над городом ещё только начинали возвышаться крыши домов, а затем, за ненадобностью, забросили. Ещё ребёнком Ромео привёл сюда Роке. Здесь никто не мешал им играть, а полуразрушенные комнаты со старыми инструментами были отличными декорациями для приключений в пещере сокровищ или доме с привидениями. Теперь помещение красильни необходимо было прибрать, отмыть от многолетней пыли и вообще навести здесь уют, ведь само по себе предложение встретиться в заброшенном доме от главного изгоя города звучало, мягко говоря, настораживающе. Роке не мог помогать другу: он и так делал ему большую услугу, прикрывая на работе, пока Ромео трудился над красильней. Варгас залатал протекающую крышу, принёс из дома несколько вязаных ковриков, работу над которыми мать по какой-то причине забросила, обустроил место, где можно посидеть на креслах, и небольшую кухню. От одного взгляда на обновившуюся красильню Ромео брала гордость, и главное: он успел всё к сроку.       В день первой встречи Ромео сильно нервничал, до боли в животе. Юноша вдруг понял, каким глупым был план Роке. Фуэнтес смотрел на всё с высоты обычного жителя городка, у которого нет недоброжелателей. Ромео же должен был взвешивать каждое «слово», обдумывать каждый свой шаг. А он написал Долорес какую-то загадочную записочку, где говорил, что хочет помочь ей с Мариано проводить больше времени вместе вдали от строгих родственников. Да кто знает, что эти двое могли подумать о нём после такого! «Помощь» какая-то, видите ли. Ромео стал сомневаться, что Долорес с Мариано вообще придут. Или ещё хуже… вдруг они приведут сюда Альму, чтобы она раз и навсегда отвадила предателя города от своей семьи? Ромео нервно сглотнул.       Юноша чуть не оторвал от рубашки пуговицу, которую крутил в руках, когда увидел вдалеке красную юбку и такой же красный бант. Долорес шла одна. Ромео облегчённо выдохнул и поправил кепи. Когда сеньорита Мадригаль подошла к нему, он улыбнулся и слегка поклонился. Ему показалось, сегодня Долорес выглядела по-другому. Едва ли Ромео мог сказать, чем именно, но что-то такое было в её чертах одновременно дерзко-проказливое и напряжённое.       Они постояли в тишине около минуты. Похоже, Долорес забыла, что Варгас не мог поздороваться первым.       – Здравствуй, – наконец сказала она, и Ромео сразу заметил, как осип её голос. Не от постоянного ли шёпота? – Прости, я что-то приболела, голос сел.       Ромео понимающе кивнул и тут же зарделся краской. Эта фраза вызвала воспоминания о празднике победы со всеми его последствиями.       Долорес деловито прошла внутрь красильни. Она огляделась и довольно ухмыльнулась. Улыбка её была шире обычного… Хотя что такое «обычно» для Ромео, который видел эту девушку от силы пятый раз в жизни?       Будто опомнившись, Ромео подскочил к импровизированной кухне и указал Долорес на турку для кофе и печенье. Долорес не сразу обратила внимание на жесты юноши, поэтому ему пришлось помахать руками и показать ещё раз. Девушка кивнула. Ромео указал ей на кресло. Долорес села на самый краешек, сложив руки на коленях. Волнуется.       Тишина выводила Ромео из себя. Он мог слышать каждый скрип досок, каждую капельку в реке за окном, и не мог с этим ничего сделать. Будь его воля, он бы спросил, как прошло утро в необыкновенной семье, как у Долорес настроение, чего она ждёт от этой встречи. Чёрт, да он спрашивал бы даже такие банальные вещи, как любимый цвет или самый большой страх! Так как воспоминаний с Долорес у Ромео было немного, он хранил каждое из них, как дракон своё сокровище. Он помнил, как однажды она сказала ему: «Давно меня не слушали с таким вниманием». Она всё слышит, но слышат ли её?       Кофе забурлило и, перелившись через край, зашипело. Ромео тут же снял турку с огня и цокнул языком. Он посмотрел на Долорес. Та наблюдала за ним с усмешкой, но, поймав его взгляд, отвернулась к окну. Почему-то этот маленький жест ранил больнее, чем проклятия, которые сыпались Ромео в спину. Он вздохнул и налил кофе в чашку. Только сейчас юноша заметил, что украденная из дома посуда была с треснутой ручкой. Он тут же постарался прикрыть это место рукой. Ромео услужливо протянул кофе Долорес, и та кивнула. Ромео показал рукой букву «М» и указал на турку. Девушка помотала головой. Наверное, она молчит, чтобы поберечь связки, но Ромео было приятно думать, что она делает это из солидарности. А ведь только что он был обижен её усмешкой! Роке был прав: эта девушка творит с Ромео необъяснимые вещи. Ромео в задумчивости встал у окна.       – Можно печенье? – просипела Долорес.       Варгас закивал и принёс ей весь поднос. Девушка с каким-то вожделением накинулась на простое сахарное печенье, будто это была пища богов. Ромео невольно улыбнулся и присел на соседнее кресло. Она была такой настоящей, непринуждённой, лёгкой. Как только горожане не носили её на руках и не сочиняли баллады в её честь? Долорес с набитым ртом подняла напряжённый взгляд на Ромео.       – Всё нормально?       Он тут же кивнул и отвернулся, снова ощутив на щеках покалывающий румянец.       Дверь красильни с грохотом распахнулась. Ромео вскочил с места и машинально потянулся к балкам, составленным в углу. В комнату твёрдой походкой почти влетел Мариано. Первым делом он смерил гневным взглядом Ромео, а затем встал между ним и Долорес.       – У вас тут всё хорошо? – не сводя испепеляющего взгляда с щуплого юноши, спросил Гузман.       – Да, – пролепетала Долорес, проглатывая печенье.       – Он не лез к тебе? Не пытался поранить?       – Нет, м-милый, – Долорес поднялась с места и как-то неуверенно положила руку Мариано на плечо. – На самом деле он был вполне мил со мной, предложил кофе и печенье. Думаю, ему можно доверять. Милый.       Долорес вдруг засмеялась не своим, грубым низким смехом и согнулась пополам. Мариано раздражённо поджал губы.       – Извините, я так больше не могу.       На глазах у Ромео Долорес Мадригаль превратилась в кудрявого мальчика-подростка с ехидной улыбкой и бегающими глазками. Само это событие не оставляло сомнений, что перед обескураженным Варгасом был ещё один член волшебной семьи. Однако это Ромео понял уже после, потому что сейчас он застыл на месте и даже забыл, как дышать.       – Ты же не думал, что я пущу к тебе сестру просто так? – паренёк сложил руки на груди. – Нужно было проверить тебя, а то вдруг ты и правда стал бы к ней… А вот печенья правда были вкусными, делай такие ещё.       Пацан подмигнул и закусил ещё одно печенье, после чего похлопал Мариано по плечу.       – Ну, я жду тебя на улице, – и ушёл, присвистывая.       Ромео перевёл взгляд на оставшегося мужчину. Наверняка Варгас выглядел сейчас, как промокший котёнок: такой же жалкий и неуклюжий. Он сделал шаг к Мариано, но тот выставил вперёд руку.       – Мы придём завтра. На этот раз по-честному. Но учти: я буду следить за тобой. Тронешь её – будешь иметь дело со мной.       Что Ромео оставалось делать? Только покорно кивнуть. Мариано вышел из комнаты так же стремительно, как и вошёл. Ромео пытался отогнать нехорошее предчувствие, засевшее в груди, но не мог. Он уже привык, что люди относятся к нему враждебно, но ему казалось неправильным и обидным то, что у Долорес, которая была вполне добра к немому юноше, был такой ухажёр, ничем не отличавшийся от любого другого жителя городка.

***

      Через неделю двое друзей встретились у реки с парой кукурузных лепёшек. Роке постелил на траву плед и уселся на него. Ромео сел рядом, на самый край, отвернувшись от приятеля. Он почувствовал, как его ткнули чем-то в спину.       – Рассказывай, – вздохнул Роке, протягивая другу блокнот с ручкой.       Ромео принялся писать.       Хотя неделя прошла гладко, назвать её хорошей было сложно. Эти свидания Долорес с Мариано были странными. Для Ромео, конечно. Он каждый раз встречал их, провожал внутрь красильни, а затем сидел на чердаке и ждал, пока они скажут друг другу всё, что хотят сказать, и сделают всё, что хотят сделать. Ромео не обладал сверхслухом, но сквозь тонкие стены мог слышать всё, что происходило внизу. Это и было самой странной частью всей этой истории. Он сидел в одиночестве, не знал, куда деть себя, пока двое влюблённых наслаждались обществом друг друга. Каждый раз в груди закипала буря негодования и отвращения к самому себе и любви в целом. Ромео чувствовал себя не на своём месте, имея в виду не красильню, а… мир целиком. Слушая все эти «я тебя люблю», он невольно задумывался, а мог бы он подумать так о ком-то. Конечно, по-своему он любил и семью, и Роке, но это была другая любовь. Любовь, которую все превозносят в стихах, была ему, кажется, чужда. И это пугало его. Ромео считали не-человеком, и, может, были правы, раз в нём нет такого важного чувства, как любовь…       Ромео поставил последнюю точку и постучал ручкой по костяшке, после чего приписал снизу: «Но это я так, просто размышляю, не обращай внимания. Как у тебя с Исабелой?». Роке, прочитав всё это, усмехнулся.       – Ну ты даёшь, дружище! Написал целую эпопею и говоришь «это так». Может, оно и к лучшему, что ты не говоришь, а то покорил бы своими сладкими речами всех девушек в нашем городке. Я вот так не умею… Слушай!       Роке хлопнул себя ладонью по лбу: трудно было помнить, что некоторые вещи нельзя говорить вслух. Фуэнтес написал на новом листе: «Помоги мне написать Исабеле романтическое письмо. Пока что моё очарование делает своё дело, но я боюсь, этого может быть недостаточно. Нужна какая-то… остринка, понимаешь? Что-то диковинное, и я думаю, письмо будет как раз то, что надо. Как в старые добрые времена, понимаешь?».       Ромео неуверенно кивнул. Он не горел желанием выдавливать из себя нежные слова, но почему бы не помочь другу? Роке всегда помогал Ромео, пора отплатить ему тем же. Около часа спустя в руках Роке было написанное его другом письмо, которое предстояло своим почерком переписать дома.       – Надеюсь, отец не застукает. А то он упадёт в обморок, если увидит меня за письменным столом, – усмехнулся Фуэнтес, складывая лист бумаги. – Спасибо, Ромео. И, это… не вешай нос, да?       Ещё через неделю, после очередного свидания, Мариано отвёл Ромео в сторону, небрежно взяв под руку.       – Слушай, Варгас. Не надо сюда больше ходить. Ты ведь уже всё показал нам, так? Дальше мы сами… справимся. А тебе работать надо, не отвлекать же тебя постоянно. Ты меня понял?       Ромео кивнул, при этом ни один мускул его лица не дрогнул. Хуже любых унижений была такая вот приторная манера общения, сквозь которую так и сочилась желчь. Она проскальзывала иногда и у сеньора Фуэнтеса. Кого они пытаются обмануть, если слышно, что на самом деле человек не испытывает к Ромео ни капли уважения.       Но юноша понимал просьбу Гузмана. Ему самому было неловко сидеть на чердаке и ждать, пока влюблённые с наслаждением проведут время. Ромео перестал приходить в старую красильню. Что ж, по крайней мере теперь, кажется, его снова ничего не связывает с волшебной семьёй. Можно больше не скрывать это от отца…