Когда горит камень

4Э 202, последние дни Руки дождя

      Окончание холодов пришло в Предел нескончаемыми дождями. Последний погожий день попрощался с Рейном на выезде из Вайтрана; первым же утром ударившие по лицу капли разбудили его куда раньше срока и вынудили свернуть стоянку.       Дождь преследовал весь путь до Маркартского хребта. То набрасывался, заставляя искать укрытие, то пытал по несколько часов мелкой моросью, вынуждая глубже натягивать капюшон. От бесконечной хмари и холода посмурнела даже лошадь - вяло прядала ушами и смотрела с какой-то кроткой укоризной, когда он пытался ободрить её угощением.       "Мы едем не в ту сторону," - безмолвно упрекали печальные глаза. – "Совсем не в ту сторону, глупый босмер."       Рейн вздохнул и погладил её по морде, стряхнув с шерсти мокрые капли.       - Я знаю, девочка. Но нас там ждут.       Лошадь потянулась к его ладони, фыркнула разочарованно: от моркови остался один запах.       - В Рифтене ещё хуже, - проворчал Рейн. - Сырость, вонь и крысы. Радуйся, что он отказался тебя забрать.       Лошадь возмущённо отвернула морду и перебрала копытами: долго ещё будем стоять? В этом был свой резон, и Рейн вновь забрался в седло.       В Маркарте его действительно ждали. В Рифтене... Поди, и Ноктюрнал не знает.       Думать об этом не хотелось.       Солнце вернулось, только когда хребет надавил всей своей мощью: из тени на горизонте вырос в бескрайнюю гряду, протянувшуюся в обе стороны сколько хватало взгляда. О том, что море бесконечно, твердит каждый паршивый бард; почему-то мало кто помнит, как бесконечны горы.       Рейн любил горы, как может любить лишь тот, кто пришёл в них по доброй воле. Песочный навсегда стал для него цветом крови; густые чащи навевали меланхолию и тоску по чему-то, чего он никогда не знал - и уже не узнает.       Маркартский хребет он увидел лишь пару лет назад. При виде уходящих в облака пиков всякий раз, как в первый, замирало дыхание.       Сам город, с его лабиринтом лестниц и мостов, массивными башнями и бездонными пещерами, пронзительным гулом ветра и ощущением в любой момент готовой исчезнуть из-под ног опоры - сам город тоже был ему по душе. Там, должно быть, легко работать. Любой достаточно крутой спуск к твоим услугам.       Может, поэтому Назир его и выбрал. А может, потому, что с Тонаром Серебряной кровью поддерживала "дружбу" ещё Астрид.       Рейн только надеялся, что он трижды перепроверил это наследство, прежде чем вступить в права.       Он оставил лошадь на конюшне у последнего перевала. На прощание та посмотрела на него, как на предателя, хотя, видит Ситис, остаться брошенной на произвол судьбы ей не грозило. Гонцы нередко меняют здесь лошадей; за умеренную плату её возьмут до Маркарта и оставят на оговоренной коновязи. Но проклятая скотина вконец избаловалась за время пути с караваном, словно тоже вошла в роль, а второй седок значительно потеснил хозяина в её сердце.       Прохиндей и с даэдра сумел бы поладить, не то что с лошадью.       - Если в Маркарте она ко мне не вернётся, - обыденно сказал Рейн конюшему, - я вернусь сам. Тебе не понравится.       Рейн выглядел не очень-то внушительно - невзрачный босмер, едва ли способный привлечь внимание в краю, где так ценили ширину плеч. Под замызганным плащом не разглядеть тонкой выделки брони; кинжалы прятались под ним же, а если бы и были на виду – привыкшие к мечам и топорам вряд ли ими впечатлятся.       Рейн знал об этом. Ещё он знал: важно не то, как выглядишь, а то, как смотришь.       Конюшня бы не простояла на этом тракте столько лет, если бы её работники не умели оценить посетителя.       - Как есть вернётся, господин, - залебезил конюший. - Будет у Девбарта на третье утро, не позже. Гонцы нынче едва ли не по дюжине в день прибывают. Сами знаете, после того-то, что в Солитьюде сталось...       Рейн кивнул, не дослушав, и, расплачиваясь, набросил монету сверху.       По тракту он добрался бы до Маркарта за двое-трое суток. По тропе через перешеек - за одни. Если, конечно, склоны не размыло дождями, а тропу не засыпало сходом камней.       Путники не жаловали эту дорогу: идти, а местами - карабкаться приходилось вверх. Не проедешь ни на лошади, ни с повозкой. В глубине леса любили селиться Изгои, вампиры и беглые преступники, а склоны облюбовали для охоты саблезубы. Рейн заметил след во влажной земле уже через пару часов и не поленился натянуть на лук тетиву. Хищники предпочитают держаться в стороне от человечьей тропы, но кто знает, на что их толкнет весенний голод.       Здесь, у порогов, давно сошёл даже талый снег. Кизил уже отцвел, а бобовник только готовился раскинуть золотистые гроздья; к корявым ветвям можжевельника, добравшегося, наверное, и до пиков, россыпью лепились синеватые шарики шишек. Опавшие сосновые иглы постепенно сменились узловатыми ступенями буковых корней, рваный ветер – нарастающим с каждым милей глухим, непрерывным рокотом.       Река не замерзала на зиму - гнала стремительный, обманчиво узкий поток с самой вершины, пополам рассекала город, по крутому склону скалы - ниже, ныряла в лес и уходила в долину под трактом. Переправу через неё налаживали регулярно, но весной шаткий деревянный мост нередко размывало, а то и растаскивало камнями. Ещё одна причина обойти стороной ненадёжный путь.       Рейн был готов рискнуть, чтобы провести остаток пути в тишине. Там, в Маркарте, его ждёт нескончаемая череда забот, в сравнении с которой последний месяц покажется полным беспечности и свободы отдыхом.       Он и был таким.       Рейн тряхнул головой: что было, то прошло. Здесь, в тени молчаливых крон и пронзительной песне горных вод, не было места ни прошлому, ни будущему. Только шум разбивающихся о камни брызг. Только шелест опада под подошвами. Только мерные выдохи вровень со вдохами. Шаг за шагом, разгоняя тепло по натруженным ногам. Выгоняя из головы любые мысли.       Вверх.       Ситис был благосклонен: до заката он встретил лишь пару косуль да десяток птиц, тощих и настороженных в ожидании Второго зерна. Скоро они откормятся, устроят гнезда в перечеркнувших небо ветвях, но пока грядущий ужин обещал больше перьев, чем мяса. Можно было бы обойтись без него вовсе - в сумке хватало припасов. Но Рейн не торопился.       Разжечь костер, занять руки привычной работой. Поколебавшись, натереть тушку пряностями, что притащил с рынка Илринг. Подремать у костра, пока нос щиплет можжевеловый дым... Ритуал не хуже прочих. Солонина хороша в долгой дороге, но разве заменит она свежее горячее мясо?       Солнце давно ушло за пик, когда он вытер руки от мясного жира и улёгся на шерстяное одеяло.       Жёсткие иглы кололи бок сквозь ткань. Мессер стоял высоко над хребтом, заливая склоны холодным серым светом. Где-то за ним лежал Маркарт - неотвратимо близкий, безразличный, непоколебимый. Плоть от плоти скала и ветер. Чем-то неуловимо напоминающий их бывшее Убежище в Фолкрите; может, поэтому он всегда так притягивал Рейна.       Хорошо, что братья решили двинуться именно сюда. Здесь уютно. Красиво.       Далеко.       Рейн выше потянул одеяло на плечи. Он никогда не был мерзляв, а в нынешней ночи не было и доли той промозглой сырости, которой месяц назад встретил их Хьял. Она была тёплой. Спокойной. Безопасной - чутьё, которому он доверял безоглядно, предвещало крепкий сон до рассвета.       Холодно не было. Всего лишь мучительно не хватало тепла.       Он проворочался ещё с полчаса. Смотрел бездумно то на яркий рисунок Вора в полночном небе, то в бескрайнюю тьму под веками; дышал под счёт, пытаясь прогнать скребущее нытьё за рёбрами верным упражнением. С каждой ночью это удавалось всё лучше.       Когда звёзды над хребтом начали блёкнуть, отголосок далёкого острого крика вспорол его сон.