Помоги убавить скорость

– Ещё 20 минут до конца урока! Ребята, потише! – доносилось из класса химии. – Пожалуйста, ребята, не материтесь. Антон Замаевич никогда не умел обратить внимание класса к своей персоне. Он отличный мастер своего дела, он - хороший химик, но он просто не может быть авторитетным учителем здесь, в школе-интернате для мальчиков. Он настолько мягкий и добрый, что лишь несколько учеников из нашего класса, в основном из жалости к нему, выполняют его просьбы и спокойно сидят на уроках. Я почему-то один из них. Открываю дверь и захожу в класс. Секундная тишина, и после обращённых на меня взглядов, прерваные доселе разговоры возобновляются с ещё бОльшим энтузиазмом в голосах говорящих. Тихонько проскакиваю через свободное пространство между партами и стеной, чтобы оказаться на своём любимом месте, с краю самой последней парты третьего ряда. С самого поступления, с самого седьмого класса обожаю это место. Оно как-бы защищает тебя от зрительных и прочих контактов с учителями и одноклассниками. Не нашёл я себе здесь родную душу. Хотя я был чуть ли не «душой компании» в своей прежней школе. Оттого что окружающие начали принимать меня за социопата, я сам начал себя считать таковым. Мне противно их общество и честно, хочется съебаться отсюда к чёртовой матери. Ну ладно, скоро выйдут мои результаты по экзамену SAT, и я смогу выбраться из этой прогнившей страны. Меня здесь ничего не держит. Абсолютно ничего. Присев на стульчик, и бросив на парту книгу, только что приобретённую в библиотеке, я бросил взгляд на доску. Ненужная тема. Я открыл книгу, и через пару минут уже погрузился в литературный экстаз. Романы Ремарка интересны по-своему. Его талант писателя и рассказчика очень тонко гармонирует с историями, в которые были вовлечены персонажи его книг. За героями его рассказов очень интересно наблюдать, и в них можно найти частичку себя. «Чёрный обелиск», именно так называется эта книга, ввёл меня в тот быт, что царил в Германии в тридцатые года прошлого столетия. Инфляция, безработица, алкоголизм и беспорядочные половые связи: всё это красочно описывается обычным немецким мужиком со своими проблемами и историей. Когда-нибудь я буду писать рецензии, но это уже совсем другая история. Мозг мне дал сигнал, что я зачитался и уже опаздываю на следующий урок. Посмотрев на часы, я понял, что и вправду нужно идти. Я настолько предался своим мыслям, что без стука вхожу в класс истории и сажусь на своё место. Тишина нарушается, и начинаются тихие перешёптывания. - Выйди из класса, Шатохин, и можешь больше не посещать мои уроки, - строго сказал один из самых суровых учителей нашей школы, Александр Немцович. – Делай что хочешь, но всё равно будешь сдавать обязательные экзамены в конце учебного года. Я встал, собрал вещи, и без слов покинул ненавистный мне кабинет истории. В общежитие меня, конечно же, не впустили. Вахтёрша с критицизмом в голосе очень громко напомнила мне, что осталось ещё три урока до окончания учебного дня, и то, что я должен быть сейчас на занятиях. Как всегда, выслушав все её ворчание и ругань, я обошёл здание «общаги» и несильным толчком открыл проблемное окно душевой комнаты первого этажа. Осмотревшись, и убедившись, что никого в радиусе ста метров не наблюдается, я аккуратным прыжком оказался в душевой комнате для малышни, то есть учеников седьмого и восьмого класса. Здесь нужно переждать примерно две минуты, и когда вахтёрша уйдёт к себе, можно будет тихонько пробраться через лестницу на второй этаж. И что самое удивительное, с самого восьмого класса мы попались лишь один раз, и то, нас тогда не наказали, из-за нашей безупречной репутации в прошлом. Но кредит доверия к нам резко упал после того события. Подобные вылазки легче делать вдвоём, но никак, ни одному, и уж тем более с толпой. Один человек не сможет уследить за всем, что происходит вокруг, а толпа только мешает и шумит. Осторожно высунув голову из комнаты, я увидел, что всё чисто, и сейчас самое главное – не попасться на камеры видеонаблюдения. Сами экраны, отображающие всё, что снимают камеры, стоят прямо в комнате вахтёрши и в кабинете директора. Так как в комнате самой вахтёрши ещё нет, а директор сейчас занят по делам в другой школе, то это самый удачный шанс пройти мимо камер, оставшись при этом незамеченным. Держа в одной руке обувь, а в другой сумку, я, насколько можно быстро побежал в сторону лестницы. Когда до поворота остаются считанные метры, дверь в конце коридора резко открывается и уже виден маленький силуэт, выходящий из дальней комнаты. В панике, я набираю скорость, успеваю свернуть за угол, до того, как старушка успевает заметить меня. Ухмыльнувшись себе, я так же быстро набираю скорость и начинаю бежать наверх, чтобы камеры, висящие на втором этаже и на лестницах, не засняли меня. Я почему-то не могу набрать скорость, и чувствую что-то липкое и тяжёлое под ногами. Вместо старых керамических плиток, я обнаруживаю, что стою на ещё не засохшем бетоне. Везение, конечно. Куда же без него? Несмотря на дискомфорт в ногах, я, быстро снял носки, и, опираясь на перила, дотащил-таки свою, семидесятикилограммовую тушу до второго этажа. Я проверил и убедился, что меня никто не заметил, и поплёлся в сторону своей комнаты. Наша часть общаги – какая-то особенная. Во-первых, тут нет камер. Во-вторых, здесь царит своя, в какой-то мере, жуткая атмосфера. Здесь же, по слухам, покончил жизнь самоубийством, некогда учившийся здесь парень. Конечно, это городская легенда, но ночью это кажется совсем не придуманной историей. Жутко, но меня это почему-то заводит. Быстро переодевшись в более-менее приличную одежду, я спрыгнул со второго этажа на землю. Этот участок находился за пределами школы, так что, я мог быть спокоен. Я быстро отряхнулся, ибо негоже молодому человеку гулять в испачканной и запыленной одежде. Я поворачиваюсь направо и натыкаюсь на Катерину Ивановну, продавщицу из ближайшего к нашей школе магазина. С ней у меня были свои разногласия, и это давало мне повод волноваться за свою анонимность перед персоналом школы. Однако странной волею случая, она не рассмотрела моё лицо, а лишь извинилась и ушла в противоположную от меня сторону. Пронесло. Безо всяких происшествий я добрался до стадиона «Лужники». Скоро, а точнее через четыре часа, начинается дерби между «ЦСКА» и другим Московским клубом, «Спартаком». Через час я уже сидел на скамейке в общественном парке, на углу Бектон и Баркинг, сидел и думал о своей жизни. В последнее время, я начал серьёзно получать прибыль с творчества. Я, кстати, занимаюсь гострайтингом. В основном я пишу текста для песен начинающим реперам за сущие копейки, но в последнее время начали поступать уже серьёзные заказы от видных исполнителей. Это меня радует не только с финансовой стороны. Мне лестно, что я способен писать то, что не стыдно выставлять на всеобщий показ. Это действительно круто. Денег хватает, и на погашение кредита нашей семьи и кредитов родственников, и на то чтобы сидеть в парке Горького, который так преобразился в последнее время, держа в руке чебурек, запивая его молочным коктейлем. За здоровье мэра, так сказать. Людей на стадионе было много. Я занял своё место, и волей случая, оказался максимально близко к фанатскому сектору «Спартака». Наверное, это был знак свыше, типа «вали отсюда, пока не поздно, наивный ребёнок», но я не придал ощущению тревоги никакого значения. Некоторое время ничего не происходило. Футболисты уже стояли, каждый на своей позиции, ожидая свистка судьи; боковые арбитры заняли свои места: всё было просто замечательно. Но вот на ближайшее сидение села ОНА. Красно-белый шарф прикрывал часть лица, но эти пронзительные зелёные глаза я узнаю везде. Полина Сахарова. Моя первая любовь. Первая и, наверное, единственная. Какого хрена?! Один лишь её взгляд, и я понимаю, что больше ни о чём другом сегодня я думать не смогу. Видимо, моё лицо приняло глупое выражение, ведь она нахмурила брови и повернулась в сторону поля. Не узнала. Ну, оно и понятно: за последние четыре года я сильно изменился. Я стал заметно шире в плечах и поработал над своим телом. Да и лицо украсили пару шрамов, приобретённых недавно. А она стала ещё красивей. Каштановые волосы были уложены в «каре», глаза были кристально чистые, как и раньше. Она всё также прикусывала нижнюю губу, когда думала о чём-то. Также мило улыбалась, при разговоре с кем-то. Она была всё той же Полей, в которую я влюбился в седьмом классе. И детская влюблённость с годами переросла в более сильные чувства, хоть мы и не виделись довольно долго. И вот, наконец, началась игра, и всё внимание сорокатысячной толпы было сосредоточено на футбольное поле. Все следили за долгожданной игрой. Все, кроме меня.