Как похудеть за неделю?

— Ханен? — Юнги... господи, я нашел тебя! Я должен тебе что-то сказать, послушай. — Я сбрасываю, — твердым голосом, полным усталости, проговорил Мин. — Нет, стой! — голос в трубке откашлялся, где-то запинался, но в основном лишь дрожал. — Мы можем завтра встретиться, прошу! Чимин доверял Юнги. Юнги доверял Чимину. Он просто поставил звонок на громкую связь, как только принял. Чимин слышал голос по ту сторону трубки и спокойно кивал, говоря взглядом: мол, давай послушаем, я все равно рядом. Юнги и решил не сбрасывать. — Я занят. — Встретимся, когда хочешь, мне нужно с тобой поговорить. Я сейчас в Сеуле. — Хорошо, тогда послезавтра. В 19:00. Сойдет? — последнее слово Юнги адресовал больше Чимину, чем абоненту, вопросительно смотря на младшего, будто прося разрешения. — Да-да! Сойдет! Я тебе отправлю адрес кафе. — Пока, — и сбросил. Потому что Мину элементарно неприятно вообще о нем вспоминать. Чимин не спрашивал, кто это, Юнги и не говорил. Младший просто прижал к себе и быстро заснул. А старший же утопал в своих мыслях в этой бесконечно темной ночи. ... Утро началось с холода. Все тепло Юнги ушло вместе с Чимином и сейчас находится в тренировочном зале и тренируется уже несколько часов. Откуда он это знает? Во-первых, то, что Чимин утром находится в зале для всех, как естественный факт. А во-вторых, младший оставил Юнги маленькое письмо, содержание которого заставит любого вырвать фиолетово-розовой радугой прямо на этот пол. Юнги не будет огорчаться на Чимина за такое, он будет смиренно сидеть и ждать его, как верная жена, ждущая своего мужа с работы. Хотя у Юнги и у самого работа. Умылся, убрал все свои вещи, застелил кровать и в том же виде, что спал, ушел в кухню делать себе завтрак. И, кажется, зря. Взглядов было очень много. — А где Чимин? — все-таки кто-то с именем Хосок сформулировал и озвучил все взгляды. — Он на тренировке. — Кстати, — начал макнэ, немного прищурив глаза, — он приготовил тебе завтрак, хен. И взглядов стало больше, а смысла в них еще больше. Юнги готовит в десять раз лучше Чимина, и это факт, он еще в общежитиях научился готовить самому себе лучше, чем в ресторанах. Но за старание Чимин получает балл. Ну ладно, покушал завтрак — покушал. Поработал — поработал. Потанцевал — потанцевал. Закончил один трек — закончил. Это не впервые, когда Чимин заставляет себя ждать до глубокой ночи. Сделал все дела и даже больше: убрался в ванной, в гостиной, в комнате. Решил протереть всю пыль и решил ужин приготовить. Запыхавшийся, вспотевший от пара плиты и прослезившийся, ибо Чимин не пишет, не звонит и обижает до слез. Настолько поздно, Юнги уже поужинал и на данный момент он готовил лишь Чимину. Все уже идут спать, а Чимина все никак нет. Нарезая овощи, Юнги задумался над тем, чтобы сейчас сидя написать песню про боль и про одиночество. Но не тут-то было. Не услышав ни шагов, ни то, как открылась дверь, ни звука звенящих ключей, в голове придумывая мелодии, вздрогнул, почувствовав на талии сильные руки, к которым тот уже привык. — Привет. Юнги решил держать бойкот на Пака и молчал, хоть и рвались из груди слова, полные недо-обиды. Чимин же сразу признал свою вину. — Прости, я опять задержался... я, — сглотнул, виновато опустил голову, — танцевал. — Чимин знает, что Юнги довольно редко обижается, а если обидится на тебя, то заслуженно. — Ты не хочешь со мной говорить? Я понимаю. — Но свои руки так и не убрал. Да, Юнги набрал массу после операции, да, он поправился, и его талия округлилась, как и лицо, как и все остальные участки тела. Щеки стали алыми и живыми и начал немного висеть второй подбородок. Чимин влюбился в такого Юнги раз десять, если не больше. Да какие десять, он влюблялся в него каждое утро и каждый вечер, каждый день и каждую ночь. Он влюблялся в этого Юнги уже раз миллион, если не миллиард. Он любит каждый его миллиметр и совсем не считает того пухлым или тем более толстым. Он считает его любимым и нужным. Он считает его своим. — Знаешь... — приближая свои губы к мочке старшего, начал шептать: — Я себя полюбил благодаря тебе. "И возненавидел тоже ведь благодаря мне" — прошлось по стенкам набитой до краев головы. — Мне все рассказал Хосок-хен — и эти слова стали причиной резкой красной краски на лице Мина. Юнги дернулся и даже замер на некоторое время, таращился на Пака с шоком и с капелькой стыда. Стыдно не должно было быть ведь... — Как ты всем приказал меня хвалить при любой встрече. Как ты бился головой о стол из-за меня, как плакался Хосоку, — все, Чимин, давай на этом остановимся! — И то, как ты сильно был в меня влюблен... еще со времен стажерства? — Юнги таращится, но уже без понимания, о чем идет речь. Такое он Хосоку вроде не повествовал. — Хосок сказал, что ты меня любил, но сам ты говорил ему, что ненавидишь. Ух, по больному. За то правда правдой, с которой Юнги, кстати, давно уже смирился. Сделаем-ка планы на завтра: подъем в 8 утра, умыться, покушать завтрак, пойти на тренировку, набить морду Хосоку за то, что тот предал, как последняя скотина и все рассказал (и даже больше), принять душ, пообедать, поработать, попросить у Хосока прощения за морду и еще поплакаться о том, что у Чимина атмосфера идеального бойфренда. Юнги не может поверить, что за несколько секунд смог сделать план не только на завтрашний день, да у него вся жизнь перед глазами пролетела. Да, они встречались уже, кстати, несколько месяцев. Но на данный момент, стоя на кухне и забыв уже про еду на плите (какая еще еда, его Чимин прижимает!), Юнги совсем почувствовал себя ученицей средней школы, краш которой спустя несколько месяцев сталкерства наконец обратил на нее внимание. При этом он чувствует себя той же ученицей, которую предала собственная подруга. Ну, Хосок, блин, за что? У Юнги все еще бойкот на Чимина. Но уже не из-за обиды, а из-за, скажем так, обстоятельств. Юнги просто немного разучился говорить. Только когда Чимин развернул Юнги в свою сторону, последний заметил огромную усталость в глазах младшего. Чимин был изнуренным, как изношенная вещь, которая из-за многочисленных стирок потеряла свой цвет. Чимин изнурял себя, но за это себя винил Юнги. Чимин подметил усталый вид старшего, который в такой поздний час занимается готовкой ужина. Юнги было все равно на свой сон, но за это винил себя Чимин. Они бы так и стояли еще минут пять или, на языке Юнги, еще одну вечность. Смотря друг другу в глаза, будто бы пытались разглядеть там что-то запретное. Любовь ведь сверкает по каждому нанометру, по каждой крупинке черноты их уставших глаз с огромными тёмными пятнами под. Они так бы и стояли (с радостью), пока Пак не начал: — Не хочешь со мной поужинать? — спросил, надеясь, что бойкот старшего пропадёт бесследно, как и обида. — Нет. Не хочу. Хочу спать. — Да, пропала. — Давай тогда пойдем спать. — Ты должен поесть. — Тогда иди спать без меня. — А я не смогу без тебя уснуть. — И что же ты предлагаешь? — улыбнулся краями губ Чимин. — Дай мне сперва нормально ужин приготовить, остальное решим потом. — Юнги... — трепет в голосе, в глазах, дрожь в теле и потные руки. — Прости... за все. — За все? Какое все? — Я правда такой мудак. Жизнь пролетает мимо, но Юнги сейчас не смешно. Пытается убрать все плохие мысли об измене из головы прочь сразу, но мелодия для трека про одиночество как-то иронично засела в голове вместе с кадрами невозможной измены. Сколько месяцев прошло? Автор не считал. Но уже давно зима, давно пора было забыть то, что... — Из-за меня произошла та авария. — Авария? — Авария, — Чимин тяжело сел за стол, а Юнги так и стоял возле столешницы. Чимин каждый день видит перед собой сломанного физически человека. Каждый божий день. Вспоминая, что если бы он не взял руку Сана, Юнги бы не вылетел бы на дорогу. Не произошла бы авария. Юнги бы не пострадал. Не сломал бы плечо и не страдал. Никто бы не заставлял его набирать массу. И таких "бы" достаточно, чтобы бояться. И Чимин просто боится, что видит каждый божий день перед собой сломанного не только физически человека. — Чимин, это в прошлом, окей? Я давно тебя простил. — Правда? — Ты еще и спрашиваешь, хах, конечно. — Возобновил свой процесс готовки и, не поднимая взгляда и не разворачиваясь в сторону младшего, который сидел сзади, пропел Мин. — Юнги... — Ты дашь мне приготовить ужин ил... — Спасибо. — Чимин сидел, поставив на стол локти, согнув руки и теребя свои пальцы. А на лице украдкой убегали слезы, построив маршрут от глаз до пола с различными препятствиями в виде носа, подбородка и одежды. — Чимин? — все таки развернулся старший. — Спасибо. Спасибо. Спасибо, — тихим, севшим и сиплым голосом проговаривал Пак, уже тихо плача, сжимая кулак у рта, чтобы не разбудить остальных. — Чимин, прекрати, — обеспокоился Мин. Чимин часто просил у него прощения за мелочи или за прошлое, за все что угодно. Но такое было впервые. Юнги перестал резать овощи и быстрым шагом подошел к Чимину. — Спасибо, что ты есть. Что ты у меня есть, — он уже немного заикался, тихо глотал соль в виде собственных слез, стараясь внятнее говорить. Пальцы рук заметно дергались. —Спасибо. — Спасибо. И тебе тоже. Спасибо, Чимин! ... Весь вечер они вместе плакали, а всю ночь вместе молчали. А ужин все-таки не приготовился. Утром, вспоминая свой вчерашний план на сегодня, Юнги подумал, что все-таки Хосок так-то хороший человек. Бить не стал. Как он сам говорит, пожалел ребенка. Все остальное шло по плану, та же тренировка и та же работа, ждущая уже несколько дней. Активничал Юнги с утра, на тренировку пошел вместе с Чимином, начал работать до обеда, и после обеда, немного поработав, закончил. А время уже 18:30. Встреча ждет. Страшно. Очень страшно, и Юнги даже не может представить, как пройдёт эта встреча с Ханеном. И вообще, зачем все это? Человек, который в последнюю встречу прямым текстом сказал вылечиться, либо сожжет его, к черту, на костре, сейчас предстанет перед ним, недоумевая, чего рассказать. Встреча обещает быть интересной. Что Юнги надел? Совсем на похуй. Старые джинсы, которые он носит иногда на "дэнс практис", ибо жалко выбрасывать, и кофту Чимина, которую он украл еще далеко в ноябре, а тот все еще думает, потерял ли он ее или нечаянно выбросил вместе с другими вещами? А еще Юнги надел кепку и маску на лицо. Адрес ему отправили еще как день назад. Кафе оказалось скромным, где-то в незнакомом месте, но в Сеуле (и за это спасибо). Насторожился Юнги по полной, на всякий включил GPS на телефоне, отправил адрес кафе и номер такси Хосоку и Чимину на "всякий случай". И этот "всякий случай" бросал в страх. Пора бы Юнги перестать накручивать себя. Вот он уже в кафе и вот он уже пишет абоненту узнать, где он. Руку потянул вверх парень в черном берете и в очень даже стильной одежде. Нельзя его назвать парнем, это был мужчина. Юнги зажмурился, попытался сделать холодный вид, но... Но блин, это человек, который оставил огромную рану в глубине души, которая уже делала последние вдохи и выдохи. И сильно надеялся, что эта встреча не обновит дыхание этой раны. Тяжело сглотнув, он направился к своему старому знакомому, шагая по светлому и современному кафе. — Юнги... — этот голос... сбивает с толку сильнее, чем в телефоне? Что случилось, Юнги? Боишься, что сможешь заново полюбить неправильного человека? — Даю тебе пять минут, дальше уже вызываю такси. — Юнги, ты так вырос... — Время пошло. Вид Ханена заставлял дернуться. Ростом не вырос, но в ширину еще как. Волосы приобрели светлый оттенок, а вид стал взрослее. Был бы тут Юнги-школьник, стоящий в том же аэропорту, он бы шумно сглотнул, восхищаясь Хваном. Но сейчас Юнги стоит далеко не в аэропорту, а в кафе в Сеуле. И дошел он сюда только тем, что стал айдолом. Сейчас тут не стоит слабый и заплаканный школьник Юнги. Сейчас тут стоит сильная личность, которая идет к своему успеху. В нашем случае нет места словосочетанию "рана зажила". Мы это скажем как: "рана сделала последний выдох и сдохла". Эта рана теперь не заживет и тем более не задышит. — Юнги, может, сядешь? — Да, конечно. Но я не голоден, скажу честно. — Один миг, и Мин потерял смысл быть холодным. Так что за секунду он поменял свою позицию холодного принца на паренька на позитиве. — Хорошо. Как у тебя жизнь? — Сказать тебе честно? Слишком офигенная. — Юнги, как у тебя с работой? — Ты до встречи спал? Что-то завис на моем имени. — Прости, ам-н, ну как работа? — Загугли, — усмехаясь своему же ответу и лёгкости духа. — Хах, хорошо. Обязательно. — Ну так зачем ты меня сюда позвал? — Я женюсь. — Ого, и ни капли боли эти слова не принесли. — Молодец, а я тут при чем? — На подруге Тэрри. Твоей сестры. — Слава богу, что не на ней самой. — Открыто шутил Мин. — Стой, она же несовершеннолетняя. — Она учится в университете, а пока была в школе, дружила с Тэрри. Ей сейчас 18. — Не боишься ей жизнь подпортить? Она еще ребёнок. — Не боюсь. Ну ответ был ясен и без озвучки. Юнги покивал головой несколько раз, с чем-то соглашаясь, а Хван возобновил свою речь: — Я подумал, было бы логично, если ты там будешь присутствовать. И кстати, — опустил взгляд и пробежался им же по бежевому столу, — прости за все слова, что я тогда наговорил. — Я приду не один на свадьбу. А с парнем. — Пропустил мимо ушей извинения Хвана, на что тот лишь закивал и, улыбаясь, обратился: — Случайно не с тем, который на нас через стекло смотрит? — Чимин? — обернувшись к единственному окну заведения, Юнги заметил там фигуру своего парня, который, прищурившись, наблюдал за ними. — Скажу честно, он мне за все это время успел четыре раза угрожать смертью и пять раз угрожал прибить. А еще дважды мне средний палец показал. — Да-да, это мой парень, — смеясь и подзывая рукой Чимина. — Здравствуйте. — Ты что тут делаешь? — как только парень присел к ним. — Да так, мимо проходил. Я Чимин, кстати, — последним предложением уже обращаясь к Ханену, протянул руку. —Хван Ханен. Чимин вспоминал Ханена по рассказам Тэрри. О да, вспоминал. — Зачем мы здесь собрались? — Я хотел бы вас пригласить на свадьбу и раздать вам пригласительные, — доставая из сумки бумажки, улыбнулся Ханен. — Когда планируете, кстати? — Через месяц. Говорят, первый снег выпадет именно в конце января. — Хорошо, мы придём, — пожав плечами, взял конверты Юнги. — Тогда мы пошли? — Тогда мы пошли. ... Все же странная парочка. Ироничная. Один страдал от переедания, а другой от недоедания. Чимин быстро принял свою ориентацию, Юнги не принимал ее годами. Чимин боялся ненавидеть, Юнги боялся любить. Чимин хотел любить кого-то, а Юнги хотел стать любимым для кого-то.