Заяц над бездной

Дайнслейф убрал ногу с живота Эндзё и с силой пнул его сапогом в бок — но едва ли этой боли было достаточно. — Обратись в человека, — потребовал Дайнслейф. Чтец выдохнул струю пламени и сквозь прорези в маске, заменяющей ему лицо, посмотрел на него тем, что играло роль глаз. Дайнслейф никому бы не смог объяснить, как определяет эмоции Чтеца по раскаленным, пышущим жаром углям, но он мог бы поклясться, что Чтец смотрел на него насмешливо. Дайнслейф не хотел объяснять даже самому себе, как так вышло, что он научился читать по его «лицу», вместо того, чтобы обратить создание Бездны в пепел, навсегда предав его забвению. Вспыхнув вскинувшимся вверх пламенем, Эндзё принял человеческое обличье. Дайнслейф посмотрел на лежащего перед ним парня с растрепанными, уложенными на прямой пробор волосами, смотрящего на него с вожделением сквозь прикрывающие глаза стёкла очков, и мысленно пообещал себе, что он никогда; никогда и никому не расскажет, как же так вышло. Он видел множество людей за свою искусственную вечность. Он видел их рождение и видел их смерть. Он спасал и убивал; он свершал насилие, не заботясь о том, что кровь с его рук никогда не смоет никакое благое деяние. Пусть даже он спасёт Тэйват; пусть он спасёт тех, кого никто не сможет спасти, кроме него — он не заслужит этим прощение. Как бы в итоге не расценили его действия, он никогда не сможет простить сам себя. Раньше он верил, что если лично выскоблит омытую кровью землю Тэйвата до самого дна Бездны, очистит её ото зла, уничтожив всех до последнего монстров, то сможет искупить хоть часть своей вины перед людьми, которых не спас. Но теперь он отчётливо осознавал, что не сможет. Не выйдет. Он не добьётся своей цели — как минимум потому, что одно создание, называющее себя Эндзё, он уничтожить не сможет. Обмануть свое сердце он все ещё не мог, хотя научился обманывать разум. Он прекрасно отдавал себе отчёт, что монстры, которых он разрубал на части, магию которых он преодолевал своей, были потомками людей, когда-то обращенных богами в жутких тварей в наказание за неповиновение. Люди превратились в монстров, монстры создали монстров. Дайнслейфу понадобились годы странствий, чтобы взрастить в себе смирение с фальшивой истиной, что те, с кем он сражается — монстры, а не люди. Первое время он не мог не думать о том, что ехидно смеющиеся над ним твари с маской вместо лица и длинными, как у зайца, ушами — не потомки людей, а именно то, что он видит перед собой — создания Бездны, грозящие наполнить земли Тэйвата такими же, как они, принести боль и смерть. Зарубив своего первого мага, Дайнслейф чувствовал только ярость. Первая десятка случилась быстро. А одиннадцатый маг с ним заговорил. Дайнслейф вспоминал его годы, тысячу раз повторял его слова про себя и пытался убедить себя в том, что услышал ложь. «Ты сражаешься с самим собой, между нами нет никакой разницы». Маг рассмеялся, и Дайнслейф, уничтожив его щит, проткнул его тельце мечом — мех вокруг шеи создания был мягким и теплым от крови, и напоминал кроличий. Он плакал тогда; громко рыдал, выплескивая всю накопившуюся боль, изливая в плаче раздирающую его на части вину. В тот день он испытывал столь яркие эмоции в последний раз. Словно закованный в невидимую броню, он научился хладнокровию, перестал демонстрировать свои чувства и с каждым днем все меньше их испытывал: самые жестокие, самые печальные вещи теперь не имели над ним власти. Больше он не вступал в беседы с созданиями Бездны, он убивал их десятками, убивал сотнями. И твердил себе, что слова не имеют значения, важны дела, важен внешний облик — по нему он прекрасно мог отличить человека от монстра. Он действительно верил в это, пока не встретил Эндзё. И на нем хранившая его веками броня из непробиваемого стекла оплавилась и обнажила его беззащитность перед тем, что он сам определил своими аргументами. Внешность и дела: Эндзё выглядел, как человек, и делал то, что делали люди — люди, которым нравится то, что большинство людей считает извращением; и в чем точно не разбираются монстры. Эндзё жарко выдохнул — теперь уже безо всякого пламени. Приподнялся на локте и зачесал пятерней слипшиеся от пота пряди. Его прическа сбилась набок, встопорщившись. Запотевшие стекла очков не мешали зрению — Эндзё смотрел поверх; смотрел выжидающе. Дайнслейф не дал ему возможности попросить, поставив сапог ему на живот. Эндзё с готовностью лег на землю и сцепил руки над головой — левую руку от согнул в локте и вцепился ей в предплечье правой. С той же настойчивостью, с какой он убеждал себя прежде, Дайнслейф мысленно убедил себя: «Человек. Не монстр — человек» и надавил сапогом сильнее. Эндзё выдохнул стон и посмотрел на него расширившимися зрачками. — Скажи что-нибудь, — попросил он. — Ты не очень-то разговорчив. О чем ты сейчас думаешь? Дайнслейф отвел ногу и саданул его в пах, надолго заставив оборвать расспросы. Когда скулящий от боли, корчащийся на земле Эндзё пришел в себя, на щеках его пылал багровый румянец, а глаза сменили карюю радужку на алую. — О том, что ты чудовище, — сказал Дайнслейф, и Эндзё с чувством рассмеялся. — Между нами нет никакой разницы, — насмешливо уверил он и, игриво растягивая гласные, попросил: — Удааарь меняяя, Дааайн. Приставь лезвие к моей шее. Причини мне боль магией. Ты же этого хооочешь… Дайнслейф наступил ему ногой на грудь и принялся безжалостно давить, стараясь не думать о том, что у Эндзё есть сердце. Оно было — живое, качающее кровь, оно стучало в грудной клетке Эндзё — и ускоряло ритм, когда он причинял ему боль. Дайнслейф старательно избегал мыслей о том, что Эндзё нужно от него что-то еще. Раздавить грудную клетку не вышло: Эндзё отстранил его сапог и переставил обратно на живот. — Здесь помягче: будет легче, — усмехнулся Чтец Бездны. — Давай же, Дайни, больше страсти! Я ведь знаю, что тебе нравится это делать. Дайнслейф опустил сапог еще ниже и надавил ему на пах: Эндзё пошло застонал и снова переставил его ногу. — Здесь — не так часто, — часто дыша, улыбнулся он. — Я и так уже весь горю! Он расхохотался, и Дайнслейф ударил его подошвой в живот, надеясь заставить замолчать. Эндзё удовлетворенно простонал и, сфокусировав на нем взгляд, снова поддразнил: — Ну же, Дайни, хоть пару слов. Мне надоело общаться с книгами — и я их сжег вместе со всей библиотекой… Помнишь, я тебе рассказывал?.. Глаза Чтеца Бездны снова начали обращаться в пламя. Дайнслейф ударил его ногой в бок, вновь пнул в пах и наступил ему на живот. — Я убью тебя когда-нибудь, Эндзё, — пригрозил Дайнслейф в ответ. — Не убьешь, — улыбнулся часто дышащий Эндзё, прекратив страдать от причиненной боли. Он вновь с легкостью убрал его ногу от себя и поднялся с земли. Его невинный образ библиотекаря портил лукавый прищур умных глаз, в глубине которых плескалась огненная бездна. — И не потому, что слабее, — Эндзё шагнул к нему и пальцами коснулся его щеки; Дайнслейф застыл, не отстраняясь, но и не отвечая ничем на жест. — Ты сильный, Дайн. Но я знаю, в чем твоя слабость. Я знаю твою тайну, — Эндзё приблизил к нему лицо и шепнул в губы: — Я знаю, что твое самое сокровенное желание — не очистить мир от скверны, коей ты считаешь Бездну. На самом деле, ты хочешь найти того, кого сможешь… Дайнслейф вскинул руку, устремляя кулак ему в лицо. Эндзё поймал его руку и уперся в него взглядом пылающих углей через прорези маски-лица. — Я тоже люблю тебя, зайчик, — издевательски пророкотал он; его раскаленное дыхание обдало Дайнслейфа жаром. Он выдернул руку из его хватки и посмотрел на Чтеца Бездны нечитаемым взглядом. Не человек, не монстр: нечто, называющее себя Эндзё. Дайнслейф смотрел в Бездну, и Бездна смотрела в него. Ее цвет был красный, она любила боль и, что самое главное, эта Бездна манила его поверить в то, что все, что он делал эти века, вся боль, которую причинил — все это было необходимо, чтобы в итоге найти того, кого он сможет… Эндзё приблизился к нему и запечатлел поцелуй-касание на его щеке, за секунду до вновь приняв человеческий облик. — Побей меня еще, Дайни, — игриво попросил Чтец Бездны, прячущийся за маской библиотекаря — очки его были в целости, попытка Дайнслейфа их разбить не возымела успех. — Мне нравится испытывать боль. Она такая яркая, такая ощутимая… — Знаешь, — Эндзё произнес это без извечной насмешки; напротив, он произнес это печально: — Это так приятно — что-то чувствовать. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю. — Да, — согласился Дайнслейф, зарываясь пальцами ему в волосы. Кто-то, кто сможет разделить с ним вечность и заставить его перестать считать свое бессмертие проклятием. Кто-то, кто поможет ему найти для себя иной смысл, помимо войны, которая стала его жизнью. Кто-то, с кем он ощутит себя живым человеком, способным чувствовать что-то помимо глухой тоски по дням, когда он должен был защищать, а не карать. Этот кто-то — извращенный библиотекарь: из глупости, от тщеславия, от скуки упавший на дно Бездны и теперь изо всех сил лгущий себе, что именно здесь ему самое место. Дайнслейф выкрутил его пряди и намотал их на пальцы, заставляя Эндзё запрокинуть голову и благодарно застонать от сладкой боли. Ему нужен кто-то, кого он сможет полюбить — иначе его жизнь превращалась в существование в качестве оружия, должного нести смерть и не способного испытывать чувства. Он причинил достаточно боли, чтобы быть уверенным, что сумеет грамотно использовать свой опыт свершения насилия, доставляя Эндзё желанное им удовольствие. Чтеца удерживает рядом с ним только это?.. Дайнслейф едва заметно усмехнулся, дойдя до этой мысли в своих размышлениях. — О чем ты думаешь? — поинтересовался жадно считывающий его эмоции Эндзё, не пытаясь вырваться из его хватки. — О том, что ты любишь меня, — ответил Дайнслейф. — Так и есть, зайчик, я ведь уже не раз это тебе говорил, — Эндзё говорил веселым тоном, но взгляд его был серьезным. Чуть приподняв края губ, он прищурился, пытаясь вернуть себе в глазах Дайнслейфа избранный им образ — без маски создания Бездны это было непросто. Но Дайнслейф все равно заметил в его взгляде подтверждение истинности его заявления. Чтец Бездны смотрел на него со скрытой мольбой: он хотел боли, он хотел чувствовать. И он ужасно не хотел признавать, что его путь вел не в пропасть, а решительно направлял его вверх: к миру, который он отверг; к миру, который когда-то показался ему настолько пустым, что он добровольно обменял его на коридоры Бездны. Но Бездна тоже была пуста — пока в нее не спустился тот, кого Эндзё уже и не надеялся встретить: ни на земле, ни под землей. Дайнслейф тоже пришел сюда добровольно. Эндзё верил; Эндзё знал, что он пришел сюда за ним. — Ну же, — шепнул он. — Сделай же это, наконец. Дайнслейф сильнее стиснул его пряди и приблизился к его губам. Они были теплыми. Он прокусил их до крови, прежде чем перейти к поцелую.