***
Брагин искал донорское сердце всеми силами, подключил связи, чего делать очень не любил, поднял на ноги всю столицу. И совершенно не подозревал, что случится так, как случится. На следующий день после разговора с Пастуховым в Склиф поступил Руслан, разбившийся на мотоцикле. Олег, Марина и Куликов сделали все возможное, но увы — травмы оказались несовместимы с жизнью. Мозг умер, однако с сердцем все было в порядке. По этому поводу и разгорелась дискуссия в ординаторской. Хотя — на взгляд большинства присутствующих — рассуждать было не о чем. Но меньшинство в лице Пастухова являлось их непосредственным начальством и, как обычно, сомневалось. — Сердце здоровое? — Да, — кивнула Марина. — Группа крови наша, — продолжал Брагин. — Слушайте, давайте дадим отмашку трансплантологии. — Конечно, — согласилась Нарочинская. И дело было не в том, что предложение озвучил именно Олег. Предоставлялась редчайшая возможность спасти парня с уникальной патологией, поэтому вопросов перед Мариной вообще не стояло. Петр же продолжал сопротивляться. Боялся, что у отделения будут проблемы: — Здесь его родители, может, мы скажем… — Да не может, Петь! — повысил голос Брагин. — А если они откажутся? А у нас на все про все сутки, потом это сердце можно выкинуть будет. Еще нужно успеть констатировать некроз мозга, — сыпал аргументами он, — на это шесть часов уйдет как минимум. Пока эта комиссия соберется, одного судмедэксперта ждать полдня будем. Нарочинская пожала плечами, перевела взгляд с Олега на заведующего, а затем на Сергея: — О чем мы вообще говорим? У нас в стране действует презумпция согласия по органам, могут изъять без согласия родственников, по закону. — Могут. Но его родители сидят здесь и ждут, — Пастухову было безумно жаль Митю, которому требовалась пересадка. Но и родителей погибшего ему было тоже жалко. «Зачем я вообще согласился на эту должность», — в очередной раз сокрушался он. — Они даже не узнают, это обычная практика. Вы такие смешные, — Марина криво усмехнулась, — будто мы это сердце продавать собираемся! Мы пытаемся спасти жизнь другому человеку! Брагин слушал женщину и параллельно кивал. Он не удивился, что Нарочинская тоже была за пересадку. Но не ожидал, что Марина станет так рьяно отстаивать их общую позицию. Это было приятно, даже несмотря на сложившуюся обстановку. А Куликов понимал и Пастухова тоже, поэтому решил зайти с примеров: — Такая ситуация в Германии была, — вступил он. — Когда я там лежал, мне переводчица рассказывала. Там же карточка донора действует, если ты ее не заполнил и в программе не состоишь, то изымают при отсутствии прижизненных возражений. Так одного парня и распотрошили после ДТП — почки, печень, — мужчина поднял три пальца вверх, — троих человек спасли. Нарочинская посмотрела на травматолога с благодарностью, а Брагин возмутился: — Петь, ну ты че, против, что ли? — Да я не против, — поспешил оправдаться заведующий. — Просто считаю, что нужно родителей поставить в известность. Марина не выдержала: — Им сложно смириться, что сын мертв, и еще сложнее будет понять, как он может быть мертв, если его сердце бьется, — Нарочинская просканировала Петра глазами. — Они — не медики, и вполне могут думать, что мы уговариваем их убить собственного ребенка. На ее словах в ординаторскую зашел Лазарев, который быстро понял суть спора: — Слушайте, может, я поторопился, но в принципе, я родителям сказал, что парень умер. Они видели, как я с полицией разговариваю, пришлось им все объяснять, — Костя увидел лицо заведующего. — Ну че такое-то, парень же умер? Петя все никак не мог определиться и пришел к лучшему, как ему казалось, решению: — Так, мне надо позвонить Зименской. — Ну так позвони! — разозлился Олег, предчувствуя, что Вера Георгиевна тоже не согласится. Зименская дала «добро», но с условием: сообщить родителям погибшего. А те, как и прогнозировала Марина, услышав о бьющемся сердце Руслана, перестали рыдать и наотрез отказались от пересадки. Не верили и не понимали, что им говорят. Считали, что нужно переводить сына в другую больницу, где ему обязательно помогут. И даже когда им отказали везде и подтвердили, что парень мертв, не изменили своей позиции. Винить их Нарочинская не могла. И не винила. Но видела, как психует Брагин. Пастухов пытался его успокоить, конечно, но ничего не вышло. Олег, понимая, что может наговорить гадостей, вскочил с дивана и собрался уходить. И затормозил, услышав нарочито спокойный голос Марины: — Спасибо, Петр Викторович. Теперь парень, которому мы могли спасти жизнь, тоже умрет. Пастухов дернулся от ее слов. Брагин резко выпрямился и, не оглядываясь, вышел. Нейрохирург ушла следом — у нее была плановая.***
Уже в конце излишне насыщенной смены Нарочинская узнала, что родители Руслана дали согласие на операцию. В самый последний момент, но успели, и теперь Митю — того самого парня, у которого сердце в два раза больше нормы, — оперируют коллеги из трансплантологии. Марина с облегчением выдохнула и вышла из Склифа. Во дворе никого не было, а на крыльце обнаружился курящий Олег. Нарочинская подошла ближе: — Ты как? Брагин вздрогнул и обернулся: — Че так пугаешь-то? — он аккуратно притянул ее к себе, поцеловав в висок. Марина не сопротивлялась, и Олег обрадовался. — Все в порядке. Знаешь уже про операцию? Нарочинская кивнула. Брагин выбросил сигарету и обнял Марину уже двумя руками, уткнувшись носом в локоны. Она спрятала лицо у мужчины на груди. — Спасибо. — Нарочинская подняла недоуменные глаза. — Петя хороший человек и настоящий профессионал, но вот вся эта его нерешительность, — Олег поморщился. Марина погладила его по щеке: — Главное, что пересадку все-таки делают. Брагин устало улыбнулся на ее слова, и женщина, выпутавшись из объятий, потянулась к сумке. Через полминуты Олег с глуповатой улыбкой уставился на шоколадный батончик, который ему протянули. Растерянность объяснялась просто: он хотел сладкого весь день. Но в магазин зайти не успел, потому что проспал, а в автомате все молниеносно разобрали более расторопные (или резко оголодавшие) сотрудники. Батончик, кстати, был не из тех, что продавали в Склифе. Значит, Марина специально купила. Внутри появилась огромная батарея, готовая согреть все вокруг. — Маринка, — Брагин крепко, но аккуратно прижал Нарочинскую к себе и снова зарылся ей в волосы. Она обняла в ответ, успев как бы между делом засунуть шоколадку Олегу в карман, и тихонько рассмеялась. Брагин иногда был совершеннейшим ребенком. В хорошем смысле этого слова. — Заечка, — еле слышно произнес он. Почти выдохнул. Марина с детства не любила сюсюканья, но сейчас почувствовала, что на сердце отчего-то стало тепло-тепло. Она вскинула голову и на всякий случай уточнила: — Ты о ком? Олег, наконец, сообразил, что сказал, но отшучиваться не стал: — О тебе, — как же он рад был, что узнал эту женщину совсем с другой стороны. — Так у меня вроде с зубами все нормально, — на автомате отозвалась Нарочинская, понимая, что еще чуть-чуть — и сдерживать идиотскую улыбку она просто не сможет. — Да ну тебя, Нарочинская, — фыркнул Брагин, — не дождешься больше комплиментов. — А-а-а, это был комплимент, оказывается. Извини, я не поняла. Олег наклонился и поцеловал ее: — Нет, ты точно не зайка, мне показалось, — елейным голоском оповестил он, продолжая легонько прикасаться к губам. — Змея ты настоящая, вот кто. — Вот и не нарывайся, — парировала Марина, отвечая на ласки, — а то отравлю. — Ну, умереть от твоего яда — честь для меня. Нарочинская уперлась лбом ему в плечо и усмехнулась: — Дурак. — Дурак, — согласился Олег. Пару раз поцеловал Марину в ухо и сменил тему. — Устала? — Угу. — Спинка бо-бо? Нарочинская снова угукнула. Брагин начал массировать ей поясницу: — Поехали в гостишку спать. — Женщина посмотрела на него, приподняв брови в немом вопросе, и Олег пояснил. — Приставать не буду, просто не хочу ночевать с Куликовым. — Что так? — хмыкнула Марина. — Ай, надоел он мне, — шутливо посетовал Брагин. Но глаза его говорили, что дело не в этом. — Поехали.