***
Мистер Хоулетт берёт привычку называть его сынком. Его не спрашивают, нравится ему или нет. Нравится, конечно. Джеймс в узкой майке и джинсе, выходит в гараж в расстёгнутой куртке и такой, каких рисуют в стереотипных семьях с гендерными распределениями обязанностей. Тогда он говорит снова: доброе утро, сынок. Рано или поздно это должно было случиться — Реми называет его папочкой. Потому что клин клином. — Кто твой отец? — Учитель рисования. Реми кидает на него неосторожный взгляд. Такие, как он, вскрывают черепа и на дорогих машинах — взять хотя бы его байк — разъезжают по городу, взяв след. Такие, как он, безальтернативные и грубые. Такие, как он, красят лица, и он бы поверил. Нет, он верит. Отец учил, что никому нельзя доверять, но отца здесь нет.***
Встретились они в коридоре ввиду случайного стечения обстоятельств. Извинения от неспособной признать поражение подруги она так и не услышала, как и искреннее раскаяние в предательстве. Он первый проявил инициативу, если верить Кейт, и он должен быть на первом месте в списке мудаков. У Анны нет списка мудаков. Пока что.***
Ему начинает нравиться. Факт: папочка Джеймс не любит, когда его так называют. Печальный и утруждающий, потому что Реми мстительная тварь, и меры, принимаемые им, часто набирают обороты быстрее оппонента — в экстренных случаях; не его вина, что таких больше. Сынок Реми пропитан ядом в меньшей степени, но в последнее время всё, сказанное в его адрес, приобретает градус. Реми не любит ждать, когда ситуация раскалится до предела. Да, ходить по острию — его хобби, но запускать их — клише прокрастинации. Джеймс — папочка Джеймс — не устаёт от чужака в своём доме, практически не появляется дома и такой терпеливый, осторожный и молчаливый, что неинтересно. Отвечать он старается, не понижая планки. Это ощутимо. Это заметно. Это начинает беспокоить Анну. Но она ничего не предпринимает, папочка Джеймс ничего не предпринимает, сынок Реми принимает свою новую социальную роль и тоже — ничего не предпринимает. Может, иногда посылает воздушные поцелуи. Может, слишком часто выходит следом, стоит ему выйти с пачкой. Стоит рядом, предлагает своё общество и раскуривается сам. Мистер Хоулетт курит в домашнем, курит что-то жесткое и бесвкусное, какое курят мужчины ради ублажения зависимости без удовольствия и планирования. Мистер Хоулетт затягивается легко, не начинает разговор и редко его поддерживает; кивает, когда мимо проезжает почтальон. Реми играет по его правилам, окрылён мало ощутимым морозом и дистанцией. Засматривается на чужие пальцы, на чёткие полосы грязи и иногда так хочет поймать ответный взгляд. Папочка Джеймс, кажется, не замечает ничего. Непробиваемая стена с нулевой отдачей. Не то чтобы изменился маршрут и появились планы, просто камни стачиваются об воду, и с этим аферизмом на ситуацию совпадений нет никаких. И почему-то хочется, чтобы заметил. Анна страшивает в лицо — её это беспокоит, волнует и прикалывает. Потому что — мой отец? Серьёзно? Он прикрывает свой интерес свободой взглядов и выбора, упрекает её в эйджизме и не берёт на вооружение возраст. И не считает, что химия между ними где-то романтическая. Если так не считает Джеймс. Папочка Джеймс. Анна-Мария улыбается, типа: да-да, станцуй моего отца; если сможешь, конечно. Сможет.***
Азартность никогда не проводила ни к чему хорошему. Реми выходит во двор в одной пижаме, в которой проснулся в этом доме в первый раз. Она достаточно тёплая; здесь в пустоши, окружённой ранним снегом, достаточно уютно, и он вдыхает полной грудью. Бесконечная тишина прерывается шумом из гаража. Настолько контрастный, что он делает шаг навстречу. Мистер Хоулетт встречает его тяжёлым взглядом. Продолжает кому-то писать и не спрашивает ничего. И какая бы мощная тачка не стояла в центре, Реми не смотрит. Хотя — стоило, возможно. Вкус у него есть. — Заблудился? Реми хмыкает под нос. Подходит ближе и садится на край стола, со своей своей грациозностью. Игнорируя холодный пол, сквозняк и вонь машинного масла. — Бесишься, что я здесь? Папочка Джеймс поднимает глаза на него снова, но без тяжести, без слов и враждебности. Смотрит долго, опускает взгляд на худак из плюша с милым узором. Это греет. Обжигает. Это странно, потому что эта непробиваемая машина сделала слишком широкий шаг. Нестандартный для неё. Он метается между страхом и трепетом. Когда мистер Хоулетт смотрит на него, что видит? Наглую суку, ворвавшуюся в их с дочерью жизнь? Проблемного ребёнка с манией величия? Рождественскую статуэтку, привлекающую взгляд — такой взгляд? Но мистер Хоулетт спрашивает: — Прекратишь? Окрылённый, он делает вид, что мало понимает, о чём он. Реми обводит собеседника взглядом, растягивая губы в улыбке — опаляющей и опасной, но Джеймс решает его недооценить. — Нет. — Понял. Больше этот вопрос никто не поднимает. Становится спокойно на мгновение.***
Была осень. Большой забор, их тачка и водитель. Он точно был не в машине, потому что помнил мокрую дорогу к зданию и как холодно стоять на ветру. Мистер Ксавье провожал их при параде у главных ворот и преграждал собой свой дом. Реми запомнил его смутно: обычный белый мужчина, отличающийся инициативой и верой в свои цели. Мистер Ксавье говорил, что на его ответственности подарить детям безопасность и любовь, и месьё Лебо этому чёртовски мешает. Эта фраза засядет в голове надолго.***
Просыпается он от страха. Практически в деталях видит отца. Чем дальше и чем дольше от него, тем больше привкус опасности. Будто несуществующий дедлайн без точной даты. Он забывает про мистера Леншерра. Он практически не думает об отце. Он старается жить сегодняшним днём. В сегодняшнем дне Анна просыпается рано, собирает волосы и сбегает на занятия. Что-то упоминает про того парня, друга Дрейка, и если он её куда-нибудь позовёт, она пойдёт. И почему-то Реми уверен, что позовёт. Утро пахнет зубной пастой и первым выпавшим снегом. Он делает кофе, и успевает его только попробовать; стакан выхватывают и желают хорошего дня. Он провожает её до автобуса и возвращается, чтобы сделать хотя бы глоток воды. И то мгновение быстро заканчивается. Джеймс смотрит так, что замораживает движения. Состояние, схожее с оцепенением от скорой атаки, останавливает кровь, разрывает цепь мыслей. Что происходит в его голове Реми не знает; а знать хочется. Шаг, сделанный в сторону кухни, не значит проигрыш, не значит паузу. В горле пересыхает от напряжения, и стакан воды сейчас — награда. Глотки резкие, спасительные. Хвост за собой он замечает поздно. Не считает, что стоит это обозначить. — Куда пропала твоя решимость? — Уже скучаешь по ней? Смешок граничит с насмеханием. Над кем — вопрос открытый. Реми предпочитает не задаваться им. Шаг, сделанный в его сторону, не значит победу, не значит ничего. Чужое присутствие чувствуется тактильно: вибрациями, напряжением, кожей рук, схватившим столешницу. Заключая его между ними. Пораженный моментом, он старается запомнить каждую мелочь, недоступную на расстоянии: родинки на ладонях, шрамы, волосы, запах, ощущения. Джеймс, чёртов Джеймс Хоулетт опускает голову на его спину, вытягиваясь по линии позвоночника. Пускает мурашки от мнимой интимности, от отсутствия конкретики, от своего участия в ухаживаниях, таких невинных и старперских, что Реми плывёт. Реакция, выходящая за пределы нормы. Уступленная победа в войне за звание ведущего. И Реми проигрывает. — Можешь расслабиться. Он буквально слышит его улыбку, и, чёрт — ему не смешно.***
Анна не появляется — она пишет ему, что Саммерс на своей машине, и знает какое-то кафе недалеко от школы, и у него совершенно нет планов на сегодняшний день. Реми мешкается — это было предсказуемо настолько, что он не планировал видеть её до восьми. Может, позже. Мешкается, потому что спина всё ещё горит от чужого дыхания, а живот крутит от близости рук. Анне это знать необязательно.***
Анна берёт в привычку оповещать о движении своих отношений. Реми слушает внимательно, потому что появление в этой драме Ванды по-своему очаровывает. Кейт Прайд, никак не отсвечивающая с украденным Робертом, живёт свою жизнь, как живёт её Анна с капитаном спортивной команды школы и солистом Мутантов. Она перекидывает его признания в любви её сиськам, написанные в день знакомства, и смеяться с его попыток завоевать сердце ангела в чёрном становится привычкой. Скотт Саммерс — высокий, разговорчивый, наивный и совершенно не имеющий шанса.