Let me stay in your arms

Больше всего от войны пострадал центр города. Маленькую часовенку на углу улицы полностью уничтожило огненным зарядом — осталась только пристройка, которую чудом не задело; площадь перед ратушей превратилась в одну гигантскую воронку, усыпанную остатками того, что раньше было городским фонтаном; несколько домов осыпались крышами внутрь. На самом деле, это было всего лишь каплей в океане того, как сильно пострадало от воздушных атак королевство — в их город ведь не целились специально, а так, задели по пути, намереваясь уничтожить столицу. Война кончилась, и все потихоньку возвращается на круги своя — город зализывает раны, огромные выбоины на мостовой заполняются щебнем и застилаются булыжником, разрушенные крыши поблескивают новой черепицей, даже часовню начали возводить заново трудом горожан. Люди снова учатся жить без тех, кто не вернулся, раненые — преодолевают травмы и проклятья, а Чонгук вот снова учится доверять. В войне его не задело осколком снаряда, он принес домой все конечности, да и вообще ни разу не ловил шальную пулю, но все гораздо, гораздо хуже — его поразило проклятьем. С того самого сражения, когда кто-то из вражеской армии метнул в него проклятье, он не спал ни одной ночи — уже почти три месяца. Честное слово, лучше бы он потерял ногу, чем возможность спать. Но, может быть, ему и повезло — кто знает, что ему бы снилось? Маленькая магическая лавка в квартале от его дома от взрыва почти не пострадала — только деревянная вывеска упала и растрескалась; Чонгук смотрит на кованый дверной молоток в виде дракона уже с несколько минут, стоя подле больших дубовых дверей и никак не решаясь войти. С ним здороваются проходящие мимо — он их не знает, а они его по какой-то причине да. Хотя причина, в общем-то, понятна — он ведь бравый солдат, принесший с войны победу и боевое ранение. После войны на него обрушилось слишком много непрошенного внимания. Жалкое зрелище, должно быть: прошел войну, а теперь боится войти в эту лавку… Чонгук делает глубокий вздох и стучит в дверь. Ничего страшного не случится, три минуты, туда и обратно… — Входите, — кричит кто-то изнутри. Он медленно, с огромным усилием отворяет тяжелую дверь (это же магическая лавка, почему нельзя сделать так, чтобы она открывалась сама по себе?) и на одном духу бормочет: — Мне нужно зелье. Против упадка сил или что-то такое. Вокруг него — сплошь какой-то стрекот, щелчки и, кажется, даже птичье пение, пахнет какими-то пряностями, душно и ошеломляюще. Чонгук осторожно оглядывается. — И вам здравствуйте, — звучит удивленное в ответ. — Против упадка сил, говорите? А назначение у вас есть? Чонгук теряется. — А? — Ну, — отвечает владелец лавки деловито, отворачиваясь к стойке с какими-то баночками. — Если оно правда вам нужно, то доктор должен был выдать назначение. А то, знаете ли, в последнее время у всех упадок сил и его срочно нужно восстанавливать зельем. Вы ведь знаете, какое оно опасное? Его нельзя принимать чаще раза в неделю. Чонгук кривит губы. Когда ему впервые удалось побывать у доктора, который и установил насланную проклятьем бессонницу, единственное, что ему смогли прописать — зелье от упадка сил, которое ему приходилось принимать каждый день, чтобы компенсировать отсутствие сна. Первые несколько недель каждое утро их к нему доставлял мальчишка-посыльный, но доктор упомянул, что Чонгуку бы неплохо хоть иногда выходить из дома, так что теперь он должен ходить за ними сам. — Я… мне их приносил посыльный, у меня нет никакого назначения. — Ну, тогда ничем не могу помочь. Сколько раз я уже слышал такую отговорку, кто бы знал… Чонгук опирается о дверной косяк плечом и вздыхает. Дорога сюда — жалкие два квартала! — ужасно его вымотала, так что возвращаясь обратно, он серьезно рисковал просто упасть где-нибудь без чувств. Хозяин снова оборачивается и, кажется, наконец замечает то, каким утомленным Чонгук выглядит. Он откладывает свои склянки, берет стоящую у шкафа трость и подходит ближе, обдавая его ароматами трав и благовоний. Он хромает на правую ногу; странно — разве маги не могут залечивать свои раны? — С вами что-то случилось? — спрашивает он, осторожно подхватывая его под руку и помогая дойти до кресла. Прикосновение вроде обычное, совсем человеческое, да и нет в хозяине лавки той мощной неземной ауры, присущей всем магам. Может, он обычный человек — не хозяин вовсе, а просто помощник? — Проклятье, — отвечает Чонгук просто. — Я больше не могу спать. Тот замирает, глядя, как кажется, сквозь него. — Ох, — бормочет он. — Так это вы. Подождите минутку, я сейчас приду. Чонгук ждет, потому что у него, в принципе, нет другого выбора. Как только владелец лавки выходит из комнаты, затворив за собой дверь, непонятный шум мигом прекращается. Сама лавка выглядит так, что от одного взгляда на убранство начинает кружиться голова. Стены сплошь заставлены шкафами от пола до потолка: на полках стоят книги с цветастыми корешками, стеклянные банки с непонятным содержимым, сундучки и коробки (некоторые обвязаны цепями с навешенными на них замками); за высокой стойкой стоит застекленный шкаф с крохотными склянками, наполненными тускло поблескивающими зельями и эликсирами. В подвешенных к потолку горшках красуются пышные растения — как обычные комнатные, так и такие, названия которых Чонгук не знал: светло-сиреневые; поблескивающие черной пыльцой; мерно покачивающие листьями, как на ветру… Посреди всего этого хаоса, за клеткой с дремлющей внутри крохотной совушкой, он вдруг замечает знакомый предмет. Это орден. За службу королевству и участие в войне — такой же был у Чонгука: он спрятал его глубоко в книжный шкаф и заставил двумя рядами книг, к которым никогда не прикасался. Дверь открывается снова, невидимое нечто что-то приветственно стрекочет, а сова в клетке просыпается, неожиданно басовито ухая. — Вот, — говорит владелец, протягивая ему стакан воды и крохотный пузырек с зельем грязно-коричневого цвета. — Чон Чонгук, я правильно помню? Чонгук без слов кивает, тут же откупоривает флакончик и в один большой глоток его осушает, перебивая пряную горечь водой. — Спасибо, — благодарит он искренне. — Не благодарите. Посидите, пока не подействует, — говорит зельевар и возвращается к шкафу с банками, стуча по деревянному полу тростью. — Как вы себя чувствуете? Дигиталис ядовит, если принимать его регулярно. Сердце не болит? Чонгук кривит губы. Он и так это знал: дворцовый доктор сразу же предупредил его о том, что зелье убивает его настолько же, насколько и спасает — то есть, даёт ему прожить на месяц или два больше. Этого времени должно было хватить, чтобы найти того, кто снял бы проклятье… в теории. — Нет, — бормочет он. Тот кажется ничуть не смущенным его неразговорчивостью. Он пересыпает из одной банки в другую что-то до ужаса напоминающее сушеных бабочек, пока раскидистое растение, висящее в горшке над ним, тянет к нему темно-зеленые побеги. — Я встречал такое проклятье, как на вас, всего один раз. Неудивительно, что его никто не смог снять — такая магия требует много энергии, использовать ее на войне как минимум неразумно. Из строя она сразу не выведет, а убивать будет медленно и мучительно… — Мне говорили об этом, — бормочет Чонгук. Эти три минуты, за которые он планировал справиться, чуть затянулись — он бы рад встать и уйти, но действие зелья сковывает его конечности ватным онемением: главное потерпеть несколько минут, а потом он снова будет способен ходить. — Я знаю, как его снять. Чонгук тут же вперяется в него неверящим взглядом. По его случаю созывались все маги, хоть как-то разбирающиеся в проклятьях, и все разводили руками, а какой-то зельевар по соседству все это время знал, как с ним разобраться? Это издевка какая-то? — И вы… — Но я не могу, — хмыкает тот. С горечью, как Чонгуку кажется. — Растерял все свои силы на войне. Меня подбило шальной пулей, так что я теперь совершенно немощный. Моих сил только на зелья и хватает. — Но вы… могли бы рассказать о том, как снять это проклятье, кому-нибудь другому? — К сожалению, теория тут не играет существенной роли. Мне очень жаль. Конечно, вы можете дождаться, когда силы снова ко мне вернутся, но… Он замолкает и задумчиво продолжает пересыпать бабочек в банку. Одна из них, выпорхнув из общей кучи, вдруг взлетает и садится ему на волосы. Чонгук, наблюдая за этим, додумывает, что он имел в виду под этим «но» — он вряд ли дождется: к тому моменту его либо наконец заберет сон (но уже вечный), либо ядовитые ингредиенты зелья дадут свой эффект. Все так и кричит о том, что его случай безнадежный и ему лучше бы смириться и принять свою судьбу, но всем людям по натуре присуще надеяться. И Чонгук, кажется, нашел последнюю соломинку, за которую мог ухватиться.

✨

Этого зельевара зовут Тэхён. Так, по крайней мере, говорит соседка Чонгука, которая держит таверну — она приходит к нему временами, чтобы угостить ужином и поболтать. Еще одна неожиданная привилегия после войны. Все вокруг так и стремятся как-то помочь ему по дому, угостить чем-нибудь или сходить за него на рынок — знают ведь, как сложно ему даются даже самые простые дела. Тэхён, как говорят, владел этой магической лавкой еще давно, только раньше занимался чарами и проклятьями, а потом на войне, будучи лекарем, что снимал последствия магических травм, случайно был ранен и отправлен домой. Чонгук не спрашивал специально. Конечно, нет. Следующим утром, когда Чонгук снова наведывается в лавку за зельем, три минуты растягиваются на добрый час: Тэхён, выглядящий очень воодушевленным, снова усаживает его в кресло, вручает ему зелье, стакан воды и большое ореховое пирожное вприкуску. Чонгук пытался отказаться, но был прерван решительным: «ничто так не бодрит, как хорошая порция сладкого». И вот мы тут: Чонгук ждет действия зелья, утонув в удобнейших диванных подушках и поедая пирожное на завтрак, и наблюдает за тем, как Тэхён поливает все растения, расставленные по полкам и подвешенные под потолком. Одно из них цепляет лейку лозой, пытаясь отобрать ее, за что Тэхён его отчитывает и заставляет виновато спрятаться в горшок. Чонгук не задает вопросов. Время от времени заходят посетители: кому-то нужно зелье (от всякого разного — от болей в сердце, для хорошего настроения, от жуков-долгоносиков), а кто-то просит помочь с чарами. Тэхён, виновато улыбаясь, объясняет, что больше таким не занимается. Наконец он устало выдыхает и тяжело опускается в диван напротив Чонгука, поставив трость с массивным серебряным набалдашником рядом с собой. — Как вы себя чувствуете? — интересуется он. — Голова не кружится? Чонгук пожимает плечами. — Вроде сносно. Я, наверное, уже пойду, не хотелось бы вам мешать… — Нет-нет. — Тот взмахивает увешанной перстнями ладонью. — Все в порядке, можете оставаться, сколько вам вздумается. Тем более, я как раз хотел поговорить с вами о том, что мы затронули вчера… Чонгук немедленно напрягается. Он думал об этом весь вчерашний день, но так и не решился бы поднять тему первым — Тэхён, кажется, довольно прямо обозначил то, что не в его силах что-то поделать. — О моем проклятии? Тэхён пожимает плечами и опускает глаза на кольцо, которое он вертит в пальцах. — Да, я подумал… Я подумал, что будет очень несправедливо, если я даже не попытаюсь вам помочь, когда я единственный, кто может это сделать. А времени у нас, кажется, не так и много, так что если бы вы позволили мне… — Вы же сказали, что растеряли все свои силы, — бормочет Чонгук в смятении. Надежда снова разгорается против его воли, глупая и совершенно необоснованная. — Да, но вполне возможно вернуть их обратно, — пожимает тот плечами и сводит брови к переносице. — Правда, для этого мне понадобится ваша помощь… — Помощь какого рода? Тэхён поджимает губы — ему явно не совсем комфортно об этом говорить. — Видите ли… Вы же знаете, какой природы наша магия? Эта энергия есть в каждом, только вот маги обладают возможностью ей управлять и пользоваться, тогда как у обычных людей она не находит выхода. И я подумал… в нашем случае это могло бы быть взаимовыгодно, понимаете? Если бы вы пожертвовали мне немного ваших сил, я бы смог вам помочь, и… Чонгук шумно втягивает воздух через стиснутые зубы. Ему немедленно вспоминаются слова матери: в его родной деревне магов не жаловали, а поэтому матушка с детства потчевала его историями о том, как злые колдуны могут высасывать душу через один только взгляд… Ему, конечно, уже не пять лет и он сам может делать выводы, но это предложение ему не нравится на инстинктивном уровне. Может, что-то пойдет не так, может, Тэхён заберет слишком много, может, он не исполнит свое обещание, может, может… У него разве так много сил осталось, чтобы еще и заимствовать? Он решительно мотает головой. — Нет. Нет, спасибо, но я откажусь. Тэхён наконец поднимает на него глаза и кажется почти виноватым. — Вы боитесь? Да, вообще-то. — Нет, я… — Чонгук, полный подаренной зельем энергии, встает и нервно шагает к кувшину на столе, чтобы налить себе еще воды и чем-то занять руки. — Нет. Я правда ценю то, что вы хотите для меня сделать, но все же не стоит. Тот смотрит на него с сожалением, и Чонгук понимает, каким глупцом себя выставляет, отталкивая протянутую руку помощи и предпочтя потонуть из-за своих страхов. — Вы не доверяете мне. Нет, я понимаю, мы совершенно не знакомы, чтобы я успел завоевать ваше доверие, но все же ваша ситуация совершенно другая, и… — Тэхён-ши, я думаю, мне правда пора. Тэхён вздыхает. — Хорошо. — Он встает, тяжело опираясь о подлокотник и свою трость. — Я от своего предложения не отказываюсь, так что обращайтесь, если передумаете. Еще кое-что напоследок, пока я не забыл… Он снимает с шеи один из своих амулетов — из черненого серебра, обрамляющего крупный лимонно-желтый камень, и протягивает его Чонгуку — тот тяжело ложится в ладонь и чуть покалывает теплом, как если бы долго лежал на солнце. — Что это? — хмурится Чонгук. — Ничего особенного, — отмахивается Тэхён. — Просто амулет для хорошего самочувствия, с ситуацией это не разберется, но хоть что-то… И улыбается. Чонгук все еще учится доверять, и ему почему-то кажется, что процесс наконец двинулся с мертвой точки.

✨

Несмотря на то, как грубо он себя повел (и невольно продолжает себя вести), Тэхён относится к нему с добротой гораздо большей, чем он того заслуживает. Поводится, что каждое утро Чонгук захаживает в его лавку, убеждает себя, что только переведет дух и сразу же пойдет домой, но случайно проводит там час или даже больше. Дело в том, что Тэхён сам просит остаться на чашку чая, в том, что у него необычайно удобный диван, или же в том, что в лавке постоянно происходит что-то интересное. Со шкафов сами собой падают шкатулки, зелья выползают из своих баночек и начинают растекаться по всей комнате опасно дымящейся пеной, растения почему-то меняют цвет на ярко-фиолетовый и начинают верещать (так случается одним утром, когда Чонгук только приходит, а Тэхён с проклятиями носится по лавке и пытается успокоить отчаянно визжащие цветы). К Тэхёну за зельями приходят люди (и, как оказывается, нелюди тоже) самого разного контингента и с самыми разными просьбами, и Чонгук без зазрения совести греет уши, подслушивая их разговоры. А еще когда Тэхён работает и когда посетителей нет, то они с Чонгуком болтают о всяком: Тэхён рассказывает курьезные истории из своей магической практики, легенды о зельях, которые он готовит, о своей семье, восходящей из древнего знатного рода… Чонгук не любит рассказывать о себе, потому что в нем нет ничего интересного, что заслуживало бы рассказа. Тем не менее, он сам не понимает, как потихоньку начинает открываться и рассказывать о своем детстве, родной деревне и службе; ни в какое сравнение с рассказами Тэхёна, но тот все равно слушает его так внимательно, как никто, наверное, не слушал. Тэхён совершенно не такой маг, о которых рассказывала матушка, наверняка и не такой, как тот, кто наслал на него это беспощадное заклинание, но Чонгук все никак не может избавиться от подозрений. Дни кажутся просто бесконечными, когда не спишь — слиплись друг с другом, и поди пойми, где конец, а где начало, — и каким-то образом Чонгук понимает, что все они почти целиком заполняются Тэхёном. Сначала они вместе завтракают, потом Чонгук приглашает его к себе на ужин, вместе они (кое-как, потому что один из них хромает, а другой почти постоянно без сил) выбираются в лес, чтобы набрать нужных трав, а затем Тэхён показывает ему, как варит зелья… Это совершенно удивительный процесс: например, для зелья от икоты кинуть в воду лед, корень одуванчика, два нагретых на углях аметистовых камня, помешать ровно двадцать с половиной раз против часовой стрелки, напевая при этом, а затем оставить под солнечными лучами, чтобы настоялось. По прошествии всего этого зелье выглядит, ну, как вода с плавающим в ней корнем одуванчика и двумя камнями на дне, но стоит Тэхёну опустить в котелок палец и шепнуть что-то, зелье озаряется голубым светом и окрашивается в фиолетовый, или переливается золотым, или вовсе начинает испускать густой черный пар. Тогда и свершается магия: такой магии Чонгук доверяет. Стоит вечер; Чонгук остался в лавке на ужин, потому что Тэхён попросил его помочь с сортировкой книг, и они не заметили, как засиделись допоздна. Чонгук чувствует себя уставшим (неудивительно — перебирать десятки старых тяжелых томов, некоторые из которых так и норовили ущипнуть его за пальцы), но в этом нет ничего необычного в его-то состоянии. В лавке пряно пахнет травами, а через распахнутые окна доносится шум улицы, полный стука лошадиных копыт о мостовую и оживленных разговоров — такая хорошая атмосфера, чтобы вздремнуть… Он чувствует себя так, словно его клонит в сон, когда на самом деле это просто изнеможение. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает Тэхён тихо, когда он помогает ему убрать посуду со стола. — Сносно, — говорит Чонгук. — Устал немного, все как всегда. Тэхён вскидывает бровь. — Уверен? Ты бледный как бумага, непохоже на «сносно». Присядь пока, я сам приберусь. Чонгук не возражает, садится на этот потрясающе удобный диван и просто позволяет себе выдохнуть. У него до сих пор немного болят пальцы там, где их прихватывали книги, недовольные тем, что их потревожили, а ноги онемели от усталости; ему бы отлежаться, а там гляди и эта головная боль пройдет… Тэхён садится рядом, держа в руках пузырек с чем-то, что Чонгук сначала принимает за зелье; он устраивает трость рядом с диваном и легонько тянет Чонгука за плечо. — Ложись. Чонгук кидает подозрительный взгляд на склянку в его руках. — Зачем это? — Это лавандовое масло. Ну же, массаж висков творит чудеса, а тебе как раз стоило бы расслабиться… Чонгук опять же не возражает — обычно то, что предлагал ему Тэхён, действительно помогало: хоть немного, но с этими амулетами и травяными настоями ему все же становилось лучше. Он осторожно опускается головой на колени Тэхёна (удобно: он даже забывает о том, какими удобными ему казались диванные подушки) и прикрывает глаза, чтобы не пялиться на него снизу вверх. Он чувствует то, как Тэхён осторожно убирает волосы ему за уши, сильный аромат лаванды, а потом и прикосновение теплых пальцев к своим вискам. В этих чувствах на удивление просто раствориться: он действительно чувствует себя не таким утомленным — может, благодаря лаванде и прикосновениям пальцев, а может и от частичек магии, которая у Тэхёна все еще осталась и которой он сейчас несомненно пользуется. — Ты действительно выглядишь очень бледным, — говорит Тэхён тихо. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально, правда… — Ну же, можешь мне пожаловаться. Чонгук не привык жаловаться. Когда проклятье лишило его сна, он ни к кому так и не обратился — все узнали об этом только тогда, когда он упал от изнеможения, не в силах держать строй. Ему казалось, что если он будет молчать, отшучиваться, делать вид, что все хорошо, то так оно и будет; так создавалось впечатление, что все не так уж и плохо. Тогда как все определенно было плохо. — Голова болит, — говорит он задумчиво. — И все с какой-то периодичностью немеет. И сердце как-то странно колотится, но обычно после зелья все проходит, так что я просто подожду до утра, и… Пальцы Тэхёна замирают. — Сердце колотится? Дай угадаю, еще в глазах темнеет и голова постоянно кружится? Никакого зелья, Чонгук. Оно тебя уже отравило. Сердце у Чонгука пропускает удар, и он распахивает глаза, глядя на Тэхёна снизу вверх. — Что? Между бровей Тэхёна пролегает складка, но он все же продолжает массаж, выглядя до возмутительного спокойным. — Без паники. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Пока в моем арсенале зелий нет ничего, что могло бы тебе помочь, но я наверняка смогу сварить что-нибудь подходящее… — Подходящее для… — Для того, чтобы потянуть время. Я вот-вот найду способ вернуть себе силы, нам просто нужно подождать немного. Чонгук рассматривает высокий потолок и пытается следовать совету не паниковать; во дворце ему сказали, что зелье будет держать его на ногах месяц, два, три, но что делать сейчас? Он читал о том, что случается с людьми без сна — бред, видения и постоянные обмороки: значит, и он тоже в конце концов сойдет с ума? А потом как-нибудь все же заснет, но уже не проснется… — Ты паникуешь, — констатирует Тэхён. Чонгук хмыкает. — Конечно, я паникую. Ты буквально сказал мне о том, что я вот-вот умру, мне нужно радоваться? Тэхён опускает на него взгляд и дуется. — Ты мне настолько не доверяешь? — Нет, дело не в этом. — В этом, — настаивает Тэхён. — Ты мне не доверяешь. Как будто постоянно ожидаешь какой-то подлянки с моей стороны, это даже обидно… — Нет, это… я просто не понимаю, зачем ты все это делаешь. Почему это для тебя так важно? Я же для тебя никто. Тэхён смотрит на него растерянно. — Разве никто? Я думал, мы неплохо сдружились за последнее время… — Конечно, — торопливо соглашается Чонгук, чувствуя себя слегка виноватым. — Но это случилось уже после того, как ты решил мне помочь, так что… Тэхён продолжает массировать его виски, задумчиво вглядываясь куда-то вдаль, так что Чонгук может без зазрения совести его рассматривать. — Твоя ситуация мне знакома, вот и все. Несколько лет назад я уже встречался с таким проклятьем, бился над ним целый месяц, но когда я понял, как его снять, было уже слишком поздно… Я бы не хотел, чтобы такое повторилось. — Мне жаль, — бормочет Чонгук. — Это был кто-то близкий? — Друг. Прямо как ты. Теперь мои мотивы тебе понятны? Чонгук жует губу. — Да. Они были знакомы всего ничего, но Чонгук узнал Тэхёна достаточно, чтобы быть уверенным, что тот случай его подкосил, раз он все еще чувствует вину годы спустя и готов бросить все свои силы на помощь совершенно незнакомому человеку… А что будет, если и на этот раз он не успеет? — Ладно, — говорит Тэхён, утирает пальцы о подол своей рубашки и берется за свою трость, чтобы подняться. — Полежи пока, а мне нужно… — Ты можешь… ну, воспользоваться моей энергией или что там, — бормочет Чонгук. — То, что ты предлагал. Я не против. Тэхён смотрит на него широко распахнутыми глазами. — Что? Ты уверен? Пока можно обойтись без этого, я что-нибудь придумаю. — Да, я уверен. Я… доверяю тебе. Только скажи: это больно? — Неприятно, но все же не стоит, если ты… Чонгук вздыхает. — Тэхён, просто сделай это. Глаза у Тэхёна сияют, когда он помогает Чонгуку сесть, а потом вдруг притягивает его к себе своими до одури пахнущими лавандой пальцами и крепко целует в губы. У Чонгука от неожиданности перехватывает дыхание — надо же, его целуют (не то чтобы он был против, конечно), но вот становится дышать все труднее и труднее, как будто из легких выкачало весь воздух… Тэхён отпускает его, и Чонгук закашливается, пытаясь восстановить дыхание. Тот выглядит так, словно внутри него что-то загорелось, что-то подсвечивает его глаза голубым и заставляет волосы развеваться вокруг, словно подхваченные потоками воздуха… Но вот свечение прекращается, и Тэхён делает глубокий вдох, широко улыбаясь. — Как же я скучал по этому ощущению. — Сработало? — интересуется Чонгук осторожно. Вместе с воздухом из него, казалось, вытянуло все силы, так что даже пара слов далась ему с большим трудом. — Как нельзя лучше, — уверяет его Тэхён. — А теперь давай покончим с этим. Звучит страшно — Чонгук боялся бы, не будь он так истощен и обессилен. Тэхён буквально ловит его в свои руки, обхватывает его лицо ладонями, и теперь уже не только его глаза горят голубым — голубой охватывает все поле зрения Чонгука, слепит его, проскальзывает внутрь и наполняет все его существо невообразимой энергией… Тэхён что-то говорит, но Чонгук уже не может различить. Но вот свечение гаснет, и Чонгук может думать только о том, как сильно он все-таки устал. — Чонгук-а, — говорит Тэхён мягко. — А теперь засыпай. — Это все? — бормочет он, даже не пытаясь поднять налившиеся свинцом веки. Он может почувствовать, как Тэхён поглаживает его по голове, а в его голосе проскальзывает улыбка. — Все. Проклятие снято. Его теплые руки, запах лаванды, стрекот его лавки и оживленные разговоры с улицы; Чонгука так сильно клонит в сон, и он не может поверить, что наконец может сдаться этому чувству. Только вот… — Тэхён? — А? — Можешь взять еще… Ну, для своей ноги. Тэхён ласково посмеивается. — Спи. И Чонгук, устроившись в его руках поудобнее, наконец засыпает.