Цена игрушечной жизни

      С самого моего рождения я не мог понять лишь одной вещи: кто из нас неправильный? Я или этот поехавший мир?       Окружающая меня реальность была безупречной. Идеальной.       Идеальные чистые ухоженные улицы, идеальные дома, идеальные магазины, где всегда можно купить любую нужную тебе штуку. Идеальные люди.       Я знал, что сигареты успокаивают нервы, но никогда не видел курящих. Я понимал, что алкоголь расслабляет, но никогда не видел пьяных.       Здесь нет бездомных. Нет наркоманов, нет желающих свести счёты с жизнью. По новостям не показывают фото убийц и насильников, потому что их здесь просто нет.       Люди здесь были добрыми так, словно доброта была частью их естества.       Смерти здесь были редкостью и в основном происходили в результате долгих болезней или несчастных случаев. Я не понимал, как в моём большом городе с кучей несущихся по дорогам машин может быть так мало сыгравших в ящик.       Сначала эти мысли пугали. Я задавал вопросы и не получал на них ответы. Позже смирился.       Быть может, я и неправильный, но здравый смысл определённо на моей стороне.       Я был другим и всегда понимал это. А позже научился и принимать.       Смерть обоих родителей меня совсем не тронула. По правде говоря, в последнее время я их ненавидел. Уверенные в моих психологических проблемах, они устраивали мне бесконечные безрезультатные походы к психологу, тайком рылись в моих вещах, старались контролировать каждый шаг. У меня медленно развивалась паранойя.       Я помню, как раз за разом перекладывал свои вещи с места на место, как убирал в шкафы мягкие игрушки, прятал рисунки. Тогда мне было невдомёк, что своими защитными действиями я только подогревал подозрения родителей. А они отчаянно пытались выявить корень проблемы их любимого сына.       Теперь я осознаю, что в какой-то мере они были правы и, возможно, даже смогли бы вылечить меня от болезни под названием разум, но тогда я был ребёнком. Жестоким ребёнком.       Реакция на моё сиротство была соответствующей. Сочувствующие взгляды, громкие вздохи, слёзы немногочисленных родственников.       Тётя сдала меня в приют после месяца совместной жизни. И в этом не было ни капли её вины.       Этот мир пытался стереть мою личность, и мне это совсем не нравилось.       Приют семейного типа, куда я, собственно, и попал, был мал и уютен. Как правило, дети там не задерживались: уходили в счастливое идеальное будущее вместе с новыми родителями. Я же пустил здесь корни.       У меня была личная небольшая комнатка, трёхразовое питание с полдником и пачка сигарет под подушкой. Всё, что нужно для счастливой жизни.       Существование омрачали только еженедельные походы к психологу.       Родители погибли в автокатастрофе. Я видел, как их доставали из разбитой машины. Наверное, это не совсем то, что хотели бы от меня услышать, но меня мало волновали бледные лица покойников. Меня поразило другое.       Полное отсутствие крови. Ни капли. В разорванной машине. В аварии.       Из учебников по анатомии я знал, что по венам циркулирует кровь. Что на человеческой кости находится исчерченное капиллярами мясо.       Которое абсолютно точно должно было тогда показаться. Но видимо, оно решило пренебречь должностными обязанностями.       Тогда я порезал запястье. Хотел убедиться в правдивости анатомии.       Убедился. Растягивал рану до тех пор, пока не увидел белеющую в красном месиве кость.       Умные дяди квалифицировали это как попытку суицида на почве полученной душевной травмы.       У меня не было ни шанса избежать принудительного лечения.       Пальцем тушу сигарету и кидаю наполовину опустошённую пачку в сумку.       Колледж Франсуа Дюпон был прямой дорогой к светлому будущему. К счастливому и безбедному. Стоит ли говорить, что последний пункт привлекал меня больше всего.       Поступить туда было не так уж и сложно. Стоит отдать должное французской системе образования. Работала она просто прекрасно. Идеально.       Окно открывается настежь. Не хотелось бы попасть в кабинет приютского директора. Снова.       Голова раскалывается. Видимо, мир настолько хотел убедить меня в своей реальности, что подарил мне мигрень.       Электронные часы мигают и показывают четыре утра. Думаю, ложиться спать уже нет смысла. Как и чего-то ждать.       Прыжок из окна даётся легко. Привычно. Не в первый и не в последний раз.       Поправляю серую сумку на плече, в голове мелькает мысль, что надо бы было взять с собой кофту, но возвращаться совсем нет желания. Да и так точно опоздаю.       Зайдя в пустой автобус, ловлю на себе недоумённый взгляд водителя. Мало кто из подростков шляется по ночному городу.       Париж спит. Не горят огни витрин, даже фонари не светят. Это всегда меня удивляло. Кажется, такой известный, прославленный достопримечательностями город. Вот только туристов почти нет.       Взгляд бесцельно бродит по пустым улочкам, отчего-то стараясь уловить хоть каплю движения в чересчур яркой темноте.       Где-то внутри мелькает чувство одиночества.       От чего-то становится совсем паршиво. И хочется закурить.       Здесь, в этом мире, если ты не плачешь от каждого пустяка, если не скалишь зубы в улыбке, короче, если не выражаешь эмоции, как клоун в цирке — тебя не видят. Не слышат. Не замечают. Не могут, а может, и не пытаются понять.       Где-то в период, когда дети становятся подростками и понимают важность быть причастными к какой-нибудь компании, я тоже пытался завести друзей.       Увы. А может и к счастью.       Автобус медленно тормозит, и лампочки в салоне загораются.       Достаю из кармана какую-то мелочь и под недовольный взгляд водителя расплачиваюсь. На задворках мелькает мысль, что деньги почти закончились. А впрочем, сейчас это не важно.       Если и есть в Париже место, которое мне хоть немного нравится, то это его окраины. Хоть отсюда не видно эту чёртову Эйфелеву башню. Кошмарное строение.       Окраины Парижа похожи на большой муравейник. Жилые массивы устремляются вверх и днём закрывают солнце, делая эти районы чрезвычайно привлекательными для одного прогуливающего школу сиротки.       Именно здесь находился один небезызвестный в узких кругах паб. Правда, пабом это заведение назвать довольно трудно. Алкоголь там пьют единицы.       Открываю дверь, и тепло помещения, шум голосов и приглушённый свет врезаются в лицо.       Бармен окидывает меня добродушным взглядом и растягивает губы в улыбке.       — Думал, ты уже не придёшь.       — Я и не собирался, — отвечаю чисто из вежливости. Говорить совсем не хочется. Как и бодрствовать.       Из сумки достаётся потрёпанная скрипка. С детства привык таскать все вещи с собой, а футляр в сумку просто не влезает.       Выхожу на небольшую сцену и ставлю одноразовую пластиковую тарелку на пол. Гостей не так уж и много, но в этом виноват только я: припёрся чёрт знает зачем под утро.       Скрипка привычно ложится на плечо, и смычок начинает своё движение. На ум приходит известная ирландская мелодия, которую я тут же начинаю играть.       Таскаться с таким привередливым инструментом как скрипка неудобно. Но любимая всеми гитара мне не поддаётся. Да и стоила эта скрипка в сэконде до неприличия дёшево.       Где-то спустя четверть часа в тарелку падают мелкие купюры и монеты.       Не то чтобы я нуждался в деньгах. Скорее наоборот. После восемнадцатилетия я вступлю в весьма неплохое наследство, а до этих пор нахожусь на попечении приюта. Не голодаю, короче.       Но деньги лишними не бывают. Да и вредные привычки обходятся мне весьма и весьма недёшево.       Когда тарелка наполняется, бросаю взгляд на висящие над баром часы. Почти семь. Оканчиваю и сразу же опрокидываю тарелку в сумку. Считать буду позже.       Опоздать в первый же день не хочется. Чревато последствиями.       Бармен с улыбкой прощается, когда я выхожу из помещения. На улице всё ещё весьма прохладно, и я в очередной раз корю себя за забывчивость. Куртку всё же надо было взять.       Автобус битком набит, и мне приходится ехать стоя. Натёртое плечо болит, а глаза слипаются от недосыпа и усталости.       Честно, не так я представлял себе первый день учёбы.       Совсем рядом сидят две школьницы, кажется, мои ровесницы. Весело щебечут между собой и хихикают над чем-то в каком-то модном журнале со смазливым блондином.       Зависть вспыхивает неожиданно. Как и порядком надоевшее и, что уж тут скрывать, привычное одиночество.       Как же паршиво.       Буквально вылетаю из автобуса. И плевать, что остановка не моя. Так вот он каков, этот ваш переходный возраст.       Выхожу где-то рядом с центральным парком. Идти до колледжа минут двадцать.       Ранним утром здесь никого нет, а значит, можно не скрываться.       Входящий в лёгкие дым понемногу успокаивает нервы. По крайней мере, мне уже не хочется вскрыться. Или вскрыть кого-то.       Уроки начнутся минут через тридцать.       Накидываю сумку на плечо и плетусь в колледж. Как же хреново, чёрт возьми.