Нить судьбы

      В комнату полицейского участка проникал тусклый солнечный свет. Соседняя высотка не давала тому освещать помещение полностью, потому Эрвину приходилось использовать настольную лампу, чтобы минимизировать потери. Заспанные глаза уже покраснели от напряженной работы и готовы были слипнуться. Но рука с карандашом никак не останавливалась, продолжая заполнять важные протоколы. Коллега же, что сидел напротив начальника, облокотился на кресло, закрыв глаза и сложив руки на груди. С трудом он боролся со сном, которому сопутствовало все окружение: размеренный шум пишущего карандаша, напряженные вздохи Эрвина, у которого что-то не получалось, и монотонное гудение ламп. Услышав мирное сопение подчиненного, полицейский поднял голову и дотронулся указательным пальцем до переносицы, тщательно массируя её. — Саймон, — в комнате раздался грубый и немного хриплый голос, который пробирал до дрожи. — А? — Младший полицейский тут же открыл глаза, осознав, что произошло.       Его сердце судорожно забилось, пытаясь найти правдоподобные оправдания сну на рабочем месте. — Я... Я... — Заикающийся голос был тут же перебит грозным басом. — Можешь отдохнуть, я тоже отойду.       Неожиданно Эрвин поднялся со своего места, захватив мобильный телефон, и тут же вышел из кабинета. Смит лишь бросил грустный и усталый взгляд на подчиненного, которому приходится, как и ему самому, брать сверхурочные из-за огромного количества работы в последние месяцы. Для Эрвина такой темп жизни — не новость. За столько лет работы в полицейском участке он привык к переработкам. Здесь Смит находил некоторую отдушину и успокоение души: каждый раз, когда ему не хотелось возвращаться домой и видеть родных, он просто оставался в своем кабинете допоздна. Голова, забитая лишь рабочими моментами, никогда даже не вспоминала о проблемах, что невероятно успокаивало и помогало побороть пресловутую тревожность. Однако не каждому человеку дано стать трудоголиком. И несмотря на собственное упорство и старания, Эрвин прекрасно понимал других сотрудников, которые стремились скорее уехать домой — чтобы отдохнуть и провести время в родных стенах. Но сколько бы Смит ни думал об этом, лишь уверялся: это желание ему чуждо.       Выйдя из полицейского участка, Эрвин почувствовал, как приятный ветер треплет уложенные лаком светлые волосы. В его глазах отражалось небо, которое невозможно было разглядеть из окна небольшого кабинета. Ветер же в этой коморке заменял лишь слабый вентилятор, готовый сломаться в любую секунду. И для того, кто редко покидает рабочее место, глоток свежего воздуха — настоящая услада и праздник. Приятный запах свежести ударил в нос, а чувство свободы заполнило легкие, отгоняя былую усталость и головную боль. Опоясывающие спазмы вмиг ретировались.       Повернувшись, Смит увидел других коллег, что мирно курили недалеко от входа. Компания мужчин неприятно смеялась, издавая время от времени нечленораздельные звуки и напоминая стадо коней в загоне. Один из них, едва заметив Эрвина, натянуто улыбнулся и помахал пухлой рукой. Его лысая голова, будто смазанная подсолнечным маслом, потно сверкала на солнце, а рубашка, подобранная изначально не по размеру, трещала по швам в районе живота, что свисал поверх туго затянутого пояса. Видя столь дружелюбное выражение лица, Смит даже не улыбнулся, лишь сдержанно кивнул в знак приветствия и направился в противоположную сторону, не желая обсуждать глупости, о которых обычно говорят эти старики. Однако пухлый полицейский, ускоряя шаг и пыхтя от усталости, приблизился к Эрвину и крепко сжал его мускулистое плечо.       Все тело Эрвина напряглось от неприятного и совершенно неожиданного прикосновения, будто он не мог этого выносить. От волосатой пухлой руки доносился запах дешевых сигарет и приготовленного заботливой женой обеда. Сдерживая желание тут же сломать конечность коллеги, Смит повернулся. Светлые и обычно серьезные глаза впервые за долгое время наполнились гневом. Однако старик, кажется, не заметил этого или же решил тактично проигнорировать. От подобной реакции упругие и сильные плечи напряглись, заставляя темный пиджак обтянуть их. Выпрямив спину, Эрвин посмотрел на коллегу сверху вниз. — Ха... Догнал, — пухляш снова сально улыбнулся, все еще пытаясь поддержать дружелюбную атмосферу. — Эрвин, куда же ты так бежишь? — Вы что-то хотели? — Полицейский, ловко сбросив руку со своего плеча, отстранился, не желая отвечать на вопросы.       Несмотря на явную неприязнь, Эрвин никогда не позволял себе грубость в отношении других сотрудников, когда те не перешли черту. И, к сожалению, личные конфликты или убеждения не подходили под моральное определение "перейти черту". Потому, держась изо всех сил, Смит задержал дыхание и приготовился к сдержанной и вежливой со своей стороны беседе. — Не хочешь к нам присоединиться? Мы сегодня собираемся в бар после работы.       Пухлый сотрудник, что был ниже Эрвина на несколько голов, попытался дружески приобнять коллегу. Но Смит, смотря куда-то в сторону, ненавязчиво сделал шаг назад, не желая более соприкасаться с сальными и вонючими руками другого полицейского. Ужасный запах еды и сигарет теперь смешался с потом. Влажная струйка стекала по лбу полного коллеги, которому было действительно тяжело выполнять любые физические нагрузки, тем более в такой солнечный и теплый день. Подавляя рвотный позыв, Эрвин сглотнул комок слюны и приподнял бровь, готовясь ответить. Но полицейский, будто пытаясь подкупить коллегу, тошнотворным шепотом добавил: — Там будут девочки. — Не интересует, — грубо отрезал Эрвин. — Ну чего же ты? У тебя до сих пор даже девушки нет, не все время рабо...       Но полицейский не успел договорить. Смит, повернув на него свой острый взор, монотонно повторил: — Не интересует.       Увидев огоньки, полыхающие в обычно спокойных и ничего не выражающих глазах, коллега даже смутился. Засунув руки в карманы, он попытался что-то сказать, но получалось слабо. Лишь мычание и непонятные звуки вырывались изо рта. Эрвин же, не желая больше продолжать эту бессмысленную беседу, буравил полицейского внимательным взглядом, смотря тому прямо в глаза и даже не моргая. Оробев от такой реакции, старик наконец вяло пробормотал: — Ну тогда, если вдруг передумаешь, просто позвони мне.       Даже не дождавшись ответа, пухляш развернулся и направился к своим друзьям, натянув на лицо обычную дружелюбную улыбку и не желая рассказывать тем об очередном провале.       Такие курьёзные ситуации вошли в норму с некоторых пор. Все коллеги называли Эрвина "завидным женихом" и "известным холостяком". Он жил уже долгие годы без каких-либо серьезных или даже мимолетных отношений. Поэтому каждый второй считал своим долгом предложить услуги свахи. Коллеги нередко приглашали его в бары или клубы, чтобы познакомиться с молодыми дамами, просили сходит на свидание с их подругами или сестрами, но всегда сталкивались с каменной стеной в лице непреклонного Смита. — Не интересует, — его обычный ответ на любое приглашение.       Так, с каждым годом энтузиазм полицейских постепенно пропадал (хотя некоторые все еще не теряли надежд, пытаясь ежемесячно вытянуть начальника на какую-либо тусовку). Видя, как Эрвин карабкается по карьерной лестнице, не желая заводить отношения, они просто махнули рукой, приговаривая: — Ах, гиблое дело... — Такой мужчина пропадает, — так говорила каждая "уважающая" себя женщина-полицейский.       Некоторые даже пытались разоблачить Эрвина в нетрадиционной сексуальной ориентации, но каждый раз сталкивались с провалом — за неимением вещественных доказательств. Поэтому все работники, убедившись в совершенной и бесповоротной асексуальности начальника, лишь закрыли глаза на происходящее. Однако Смита это совершенно не заботило, он лишь пропускал мимо ушей унылые и нудные сплетни, продолжая работу.       Отойдя еще на несколько метров от места происшествия, Эрвин достал из кармана телефон и, набрав давно выученный наизусть номер, приложил его к уху, озираясь по сторонам. — Привет, мам, — проговорил он все тем же спокойным и монотонным голосом, даже не поменявшись в лице.       Казалось, эта беседа не доставит ему никакого удовольствия. Лишь наоборот — еще сильнее разочарует. Но несмотря на эти странные и болезненные чувства, Эрвин продолжил разговор. — Привет, сынок, — из динамика раздался мягкий женский голос. — Ты так давно не звонил, а когда я набираю, ты не берешь. Что-то случилось?       Даже не видя её лица, можно сказать — она точно улыбается. Однако к концу фразы голос наполнился болью и горечью. Казалось, словно мама чувствует свою вину и хочет тут же попросить за что-то прощение. И несмотря на всю экспрессию и буйство красок в эмоциях дамы на другой стороне провода, Эрвин оставался все таким же безэмоциональным. Он лишь пытался таким образом сохранить равновесие и не поддаться ненужным переживаниям. — Да просто много работы, поэтому совсем нет времени. — Я поняла, — едва слышно проговорила она. — Но я помню, ты говорила, что у тебя будет время. Я могу заехать к тебе, когда освобожусь от работы в этом месяце. — Да, хорошо, — её голос тут же стал громче и ярче на несколько тонов, словно неожиданно случилось что-то хорошее.       Засунув правую руку в карман, Эрвин тяжело вздохнул и закрыл глаза. — У меня будет время через пару дней. Ты свободна? — Конечно! — Прикрикнула мама. — Тогда ты приедешь на выходных? — Да.       Но несмотря на утвердительный ответ, Смит отрицательно мотал головой, словно его душа требует другого. Однако тут же подловив себя на этой мысли, Эрвин прекратил и добавил: — Да, я приеду.       Казалось, словно он говорит эти слова не для мамы, что ждет ответа на том конце провода, а для себя. — Тогда увидимся, — голос матери стал еще мягче, теперь она мурчала, словно довольный кот, вдоволь наевшийся мягкого творога. — Я правда буду очень рада, если у тебя получится наконец выбраться. — Увидимся, — сказав это, Эрвин тут же бросил трубку, даже не дождавшись ответа мамы.       Каждый раз Смит пытался прекратить эту беседу скорее, не желая проговаривать с этой практически чужой ему женщиной лишнюю минуту. Несмотря на их биологической родство, Эрвин никогда не чувствовал от мамы тепла или заботы. Все детство он получал лишь упреки в свою сторону и оскорбления: — Ты мог сделать это лучше. — Почему у тебя не получилось? Значит, ты плохо старался! — Не носи этот ужасный пиджак, ты выглядишь в нем толстым. — Не умеешь — не берись!       Но подавив эти ужасные мысли о прошлом, Эрвин задвинул их на самую верхнюю полку поломанного детского сознания.       Вдоволь насладившись свежим воздухом и избавившись от лишних переживаний, начальник полиции решил вернуться к работе. Ведь ему предстоит долгая и несколько романтическая ночь — лишь он и протоколы преступлений, требующие срочного заполнения.

***

      В темной комнате, где остался один лишь Эрвин, вдруг раздался звонок. Взглянув на Саймона напротив, который остался на ночном дежурстве и все это время боролся со сном, запивая усталость кофе, полицейский махнул тому рукой и самостоятельно ответил. — Офицер Смит слушает, — хрипло ответил он, пытаясь прокашляться и сделав пару глотков воды. — Поступил вызов по адресу Хаммер Ландштрассе, дом 8. Звонок от соседей по подозрению о домашнем насилии. — Понял, сейчас вышлю дежурного.       Взглянув на мгновение в окно и увидев ночное небо, Эрвин встал со своего места. Бумажная работа каждый раз давалась Смиту с трудом: огромное количество неизвестных ранее фамилий, проблем и разбирательств. В добавок ко всему прочему, прибавлялись бумаги с жалобами на его собственных сотрудников. И даже такому трудоголику иногда нужен отдых от всего этого.       Заметив начальника, что уже приготовился выйти из кабинета, Саймон округлил глаза: — Вы сами поедете? — Да, — Эрвин кивнул, сделав очередной глоток холодной воды, чтобы взбодриться. — Уже устал сидеть с документами. Проедусь. — Хорошо, — Саймон кивнул и приземлился на свое кресло.       Хотя подчиненный иногда любил поспать на рабочем месте, он все еще оставался весьма исполнительным и ответственным человеком. Потому, чувствуя некоторый долг перед Эрвином, он спросил: — Тогда я помогу с документами в ваше отсутствие? — Все в порядке, я сам. Скоро вернусь.       Схватив ключи от машины со стола, Эрвин пулей вылетел из кабинета, мечтая поскорее вдохнуть свежесть ночного воздуха и ощутить на коже приятную прохладу.