«Да по этим камням больших дорог, Да по этим хранящим тепло углам Всё тянутся нити наших строк, А на них звенит невесомый храм.»
Александр издал протяжный зевок и закинул ногу на ногу, уронив локоть на дубовый стол и уложив подбородок в раскрытую ладонь. В камине заводил заунывную песнь слабый пламень, а поленья также жалобно трещали ему в унисон. Юноша подумывал о том, как было бы хорошо подкинуть еще древесины, но подняться с насиженного стула с высокой спинкой сил в себе не находил. Беззвездная ночь прошла совершенно без сна, он и глаза не сомкнул. За окном уже занимался рассвет, пробиваясь стрелами сквозь кисельный утренний туман и намереваясь солнечными лучами высушить кристальные капли росы на каждой травинке. В конце бала выборы Апрата спешно перенесли на утро следующего дня. Такая спешка не предвещала ничего хорошего ни для Второй армии, ни для его семьи, ни для всей Равки. Мал разволновался, что никто не успеет подготовить помпезный праздник в честь принятия отцом сана священнослужителя. Однако ядовитые жуки развели гнездо на дне сердца Александра, выжигая своими смертельными соками все мягкое, что в нем еще оставалось, когда юноша увидел неимоверно радостный блеск в глазах братца. Безусловно, ведь в тот же момент, когда отец принесет апратскую клятву, он объявит нового генерала Второй армии. Должность, что была обещана Малу, но по справедливости принадлежала Александру. — Простите... — Из-за двери показалась побритая голова мальчонки. На блестящей коже красовались свежие порезы, что в некоторых местах все еще кровоточили. — Вы меня вызывали? Отец ледяной водицей меня облил, чтобы разбудить. Я явился так быстро, как смог! Я выполнил все, что вы мне сказали по поводу куропаток! — Юрий, если ты выполнил все поручения, не отклоняясь от приказа, то чего прячешься за дверью? — Александр плавно кивнул на зияющее пустотой пространство перед столом. — Если будешь так раболепствовать перед генералом, то он может счесть тебя предателем. Ступай смело. Мальчишка резво открыл дверь, вздернув подбородок, и за несколько шагов оказался перед Заклинателем Теней. Юрий весь выпрямился, расправил плечи, и действия эти были совершенно не характерны для ребенка повара. — Твои труды не прошли даром, — сдержанно похвалил Александр. Тон его сохранял стальные нотки, остроту кинжала, ибо сердобольность могла размягчить сердце солдата, превратить его воинственный дух в труху, сгноить почву для вражеских червей, особенно в столь юном возрасте. — Сам обрил голову? — Да, — выпалил малец, не решаясь даже шелохнуться. Он быстро учится. — И зачем? Солдаты не обязаны состригать все волосы. Вы ведь не монахи. — Не хочу, чтобы у моего соперника была возможность схватить меня за волосы, — хмыкнул Юрий. — Мне шикарные локоны не нужны. Я не девчонка, чтобы ради красоты рисковать жизнью Апрата. Александр без какой-либо спешки поднялся со стула и хрустнул пальцами, размял запястья, разгоняя кровь по конечностям. Юрий глядел перед собой в одну точку: на спинку стула, словно на нем до сих пор восседал Александр. «Боится, — заключил теней властитель. — Однако даже не пискнет». Александру не так часто выпадала возможность проверять детей на наличие силы, но боль причинить он мастером был, а тьма его чутко брала след чужих способностей. — Ни перед кем не обнажай свой страх, даже перед царем, — Александр ступил к Юрию и за хилую ручонку взял. Мальчик слаб физически, но упрямство и храбрость пробьют ему дорогу к головокружительным высотам, если безрассудство не загонит его в могилу раньше. — Солдату никогда не больно. — Спасибо за наставления, — голос Юрия чуть дрогнул. Мальчишка повел плечами, отгоняя въедливые сомнения и неуверенность. — Я их никогда не забуду. Воздух между ними сгустился, наэлектризовался. Напряжение стало почти осязаемым, и тени атласными лентами поползли с разных уголков комнаты, проворными змеями поднимались выше, пока не сложились в острый полумесяц, что весь свет, казалось, поглощал. Размер теневого разреза явно поразил Юрия. Мальчонка нервно сглотнул и сдержал порывы зажмуриться, пока Александр крепко держал его чуть выше локтя. Морозов поднял свободную руку, согнув все пальцы, кроме указательного и среднего, а затем медленно опустил их. Разрез повторял его движения, впиваясь в податливую плоть, разрезая неглубоко кожу на предплечье. Он не желал оставлять Юрию шрам и терзать ребенка, поэтому тьма быстро рассеялась по взмаху руки Александра. Пустышка. Впрочем так даже лучше. Не погибнет по глупости, что присуща пылкой юности Мала, а на Апрата не то чтобы больно решались нападать. — Ступай, — Александр и сам не заметил, как в его голос прокрались едва уловимые мягкие нотки. — Зайди к целителям. Узнаешь их по красному кафтану с серой вышивкой. Скажи, что я тебя послал, и они помогут тебе. — Нет, — Юрий спрятал руку за спину. — Я не покажу им свою слабость, само заживет. Я обычный человек, но, защищая Апрата, даже гриши должны думать, что я непобедим. — Не разбрасывайся столь сладостными речами, а докажи делом, — Александр не сдержал усмешки, что при других обстоятельствах точно обратилась бы в звериный оскал. — Я пришлю за тобой завтра. Юрий в мгновение ока ретировался в коридор. Александр бросил бесцветный взгляд на окно, отметив, что солнце окончательно возвысилось над горизонтом, поблескивая ослепляющими бликами на куполах. Колокольный звон гулкой тревогой отразился под ребрами, разламывая каждую косточку надвое. Вот-вот дворяне начнут стягиваться к храму. Каждому предстояло исповедаться перед ликами святых, и Александр надеялся, что корысть одержит верх над совестью, запятнает грязью злата веру, как и обещали лестные речи тех, кого в записках вчера умасливал Заклинатель Теней. Всего-то нужно было нагло выплюнуть ложь, стоя на коленях пред иконами, словно они не занимались этим каждый святой праздник. Каждый раз клялись, что грешат в последний раз. Пусть теперь принесут клятву, что Апратом хотят видеть Владимира Морозова. Лишь капля в море всеобщего порока.***
На выборы Апрата и церемонию посвящения принято надевать белые, расшитые златистыми нитями кафтаны, доходящие лишь до колен. Царская швея называла их в шутку полукафтанами. Конечно, промышляла она этим строго за закрытыми дверями и ставнями. Даже гриши сменяли одежды; в храме в столь великий день не должно быть разделения среди «детей» святых. Однако Александр со свирепой упрямостью проигнорировал древние традиции, у чьих истоков он практически и сам стоял. В отдалении, но все же. Он облачился во все черное и рассекал двор неспешным шагом, словно плотоядный ворон в стае белоснежных и напыщенных голубей. Кафтан доходил ему до щиколоток, без пуговиц, а подвязан серебристой тесемкой. Рукава и подол привлекали внимание искусной вышивкой: незамысловатые узоры сплетались в созвездия, а в некоторых местах цепкий взгляд мог различить руническую вязь, сплетенную из звезд. Александр поправил ворот, неопределенным взором окинув толпу зевак за главными воротами, что томились в ожидании. Все жаждали хотя бы одним глазком взглянуть на нового Апрата и, возможно, получить благословение. Особо верующие равкианцы исступленно молились, припадали лбами к земле, их била крупная дрожь, словно они находились в полуобморочном состоянии. — Сегодня стоит возблагодарить святых за то, что староверы не успели спуститься с горных вершин, — Николай поравнялся с Александром, пригладив шелковистые волосы. — И без них хватает суматохи. — А мне думалось, что выборы перенесли вовсе не из-за горцев, — бесцветно поддержал диалог Морозов, украдкой глянув на белое безобразие, что принц накинул на плечи. Николай пропустил глухой смешок: — Хотелось бы мне, чтобы почитатели темнейших из святых были нашей единственной проблемой, — Николай сложил руки на уровне ребер. — Я все гадал, как на тебе будет смотреться слепящая белизна кафтана. Вот бы потеха была всем дворянам, а ты вновь всех удивил. Только и перешептываются о тебе. Однако... ты не думал, что те, кому посчастливиться сидеть в Совете Избрания, сочтут это за оскорбление и отвернутся от твоего отца? — Насколько мне известно, — резко отрезал Александр. — У Апрата нет кровной семьи, кроме святых, поэтому мои поступки никак не могут повлиять на репутацию этого человека. — Его еще не избрали, а ты уже о нем говоришь, как о чужом человеке... — Брат, — жестко обратился Мал к Александру со спины, и тот обернулся на столь нежеланный зов. Николай отзеркалил его жест. — Вы уже исповедались? — Сухо поинтересовался Василий, по обе стороны которого стояли Мал и Багра. Тонкие губы матушка строго поджала и угрюмо свела брови к переносице. Будь Александр младше, она бы его за ухо утащила сменить наряд, но унижать его подобной выходкой она не стала. На ней белоснежный кафтан смотрелся нелепо. Из-под тонкой кожи просвечивали вены и она осиновым листком покачивалась на ветру, словно захворала. Видеть матушку в подобном состоянии было невыносимо. Василий и Мал вовсе смотрелись смехотворно в коротких кафтанах. Ткань, казалось, с минуты на минуту пойдет по швам на широких плечах Мала, а Василию одеяние и до колен не доходило. Кронпринц впился придирчивым взглядом в Александра. Тьма замурлыкала под кожей: одно движение руки и выборы обернулись бы похоронами. — Где Алина? — Спросил у троицы Александр, проигнорировав вопрос Василия. — Сестрице не здоровится, — хмыкнул Мал. — Было принято решение оставить ее во дворце. Нечего осквернять священные своды болезнью. — Матушка, — Заклинатель Теней сдержанно обратился к Багре и руку ей протянул. — Позвольте проводить вас до храма. Багра учтиво кивнула и вложила маленькую ладошку в его. Перчатка на руке Александра скрипнула, когда он сжал ее тонкие, словно пергамент, пальцы, и повел в сторону храма. — Тебе стоит усмирить свою сестрицу, — шепнула Багра. — Она всю ночь горькие слезы лила, что уж точно новую реку наплакала. Еще принялась платья скидывать в сундук и требовать, чтобы мы вернулись домой! — Ты ведь знаешь, что Алина никому неподвластна, — ему не удалось сдержать едва уловимое восхищение. — Она не кобыла, чтобы ее усмирять. Однако обещаю, что поговорю с ней после церемонии. — Мал предпринял жалкие попытки к ней подступиться. Она высыпала ему на голову завядшие фьерданские розы и ударила плетенной корзиной. Он ее запер в покоях, — Багра сжала ладонь Александра, когда они остановились перед открытыми нараспашку кованными дверьми храма. Позолота давным-давно померкла, а бледная лепнина над входом все так же печально повествовала о войнах минувших лет, и лишь купола, как и прежде, пылали манящим златом. Пустые глазницы белесого воина над входом, казалось, таили в глубинах вековую мудрость, эта бездна помнила более светлые, но все такие же кровопролитные, дни Равки. Их государство никогда не переживало спокойные и ясные времена. Сколько Александр себя помнил, в родных землях не прекращаясь творилась смута, изматывающие казну и народ распри. А жил он уже не первое столетие. Морозовы низко поклонились и ступили в храм, где Александр выпустил вспотевшую ладонь матушки, спешно попрощавшись: — Увидимся после церемонии. — Нет, сразу ступай к сестрице, — через острое плечо шепнула Багра и зашагала в сторону икон. Заклинатель Теней проследил за ее маленькой фигурой, уже зная ответ на свой невысказанный вопрос. — Как и всегда, — уголки его губ дрогнули, и он подавил усмешку. Вновь матушка предпочла помолиться отцу, Илье Морозову. Их «предки» — на деле Владимир и Александр — убедили в незапамятные времена возвести великого гриша до святого. Владимир настолько был восхищен отцом своей благоверной, что настоял на том, чтобы их семейство гордо несло фамилию Ильи Морозова, как военное знамя. Александр же предпочел минутное общество Санкты-Лизаветы. — Санкта-Лизавета, — он сложил ладони в молитвенном жесте, но колено преклонять не стал. Мрак непроизвольно заструился меж бледными пальцами. — Прошу отпустить мне самый непростительный и распространенный грех в Равке — подкуп. Я золотом и землями заполучил апратский сан для отца. Если молва народная не лжет и святые — ярые борцы за справедливость, то меня придут четвертовать жители северной деревушки, что и тебя когда-то. Однако будь я там — захлебнулись бы они превращающей все в пепел тьмой. В кружевной дымке Александру почудилось, что в глазах святой мелькнул жемчуг слез. Заклинатель Теней отступил от иконы к дальней стене, дабы иметь возможность наблюдать за церемонией издалека. Принимать прямое участие в церемонии он более не желал, сделав и без того слишком многое для избрания отца. Если кто-то из претендентов предложил больше жадным до выгоды дворянам, то их семья окажется в весьма затруднительном положении. «Тогда это столетие ознаменуется великой дворцовой резней, — заключил Александр». Пока приближенные царской семьи бросали фамильные перстни в бирюзовый сундучок, Александр воздел взор к высокому и сводчатому потолку. В бархат темно-синего неба, на фоне которого восседали святые, были инкрустированы драгоценные камни: рубины, изумруды, агаты, алмазы, драконье пламя, всех их было не счесть. Каждой древней династии принадлежал свой камень — отличительная черта, путеводная звезда, что вела путников в родной храм. У Морозовых тоже такой был. И сегодня он достанется Малу, как генералу Второй армии. Их темные каменья россыпью звездной пыльцы нашли свое место над головой Санкты-Анастасии. В одной ее тонкой руке был кубок с кровавым вином, а в другой — собственное сердце. Единственная святая, что на всех иконах и изображениях навечно закрыла большие и пронзительные глаза. Все постепенно заняли свои места на скамьях, которые принесли из дворца. Последними в храм зашли Василий и Мал — два неудачных брата, паршивые овцы в собственных семьях. Василий обладал военной выправкой, но Александр видел его насквозь. Кронпринц души не чаял в борьбе, военных стратегиях, как и Мал. В то время, как Николай голову на плаху за Равку положит, душу наизнанку вывернет, да клетку ребер раскроет наружу: «Вот, забирайте сердце за нее, Родину ненаглядную». Александр не питал открытой приязни к Николаю, но если выбирать из двух зол, то он выберет меньшее. Из Николая вышел бы хороший правитель, если бы за его спиной стоял умелый кукловод, знающий, за какие нити и в какой момент необходимо дергать; чревовещатель, что говорил бы царскими рябиновыми устами. Царь хлопнул в ладоши и по храму пронесся призывной голос: — Сегодня мы находимся на пороге новой эпохи. Никто не может обещать, что нас ожидают легкие дни. Однако любая беда несет за собой вереницу перемен, необходимых реформ, что способны облегчить тяжелую ношу и преобразовать Отчизну, чей народ встанет стеной нерушимой на защиту своих земель, — царь прокашлялся, поправив ворот кафтана. Дышать ему было трудно, а лгал он с легкой руки. — В темнейшие времена нельзя терять надежду на лучшее, и тогда луч света пробьется сквозь свинцовые тучи, разбив вековую ночь. Сегодня на наших плечах лежит огромная ответственность: избрать Апрата, праведника, чьи духовные наставления помогут нам преодолеть все невзгоды. Все дворяне закивали, а Александр покачал отрицательно головой. — Перед вами три мужа, — царь указал на трех мужчин, которые стояли на коленях позади него. — На каждом накинута белоснежная накидка, ибо святые скрыли их лики от вас, чтобы жаждущий власти взгляд не склонил вас к неверному выбору, не искусил вас. Три праведника вымаливают у святых благословение, молятся за нашу страну. И тот, чьи молитвы окажутся самыми искренними, станет олицетворением духовности всей Равки. Щелкнул замок сундучка, царь закрыл глаза и залез в него рукой, выбирая пять перстней. Александр отпрянул от стены. Царь воздел сжатый кулак к небу. — Пятерым из вас предстоит избрать Апрата! — Воскликнул царь и опустил руку, открыв глаза. Он разжал кулак только тогда, когда спрятал руку за сундучок, с интересом разглядывая перстни, а затем громогласно начал объявлять, поднимая каждый раз определенную драгоценность, дабы никто не обвинил правителя в обмане: — Рубин! Дарий Смородский! Один есть. — Алмаз! Михаил Сафонов. Второй. — Лунный камень! Иван Кузнецов. Третий. Казалось, царь шел по тому списку людей, которым еще вчера Александр отправил куропаток с посланиями. — Сапфир! Дмитрий Глушаев. Победа уже в руках отца. — Драконье пламя! Анна Цуркан. Ей Александр ничего не посылал и не обещал, но беспокоиться не было повода. Четырех из пяти Заклинатель Теней умаслил елейными речами, поэтому он вновь облокотился об стену, а стражник рядом с ним весь напрягся. Не все обладали выдержкой, дабы смело держать голову рядом с Александром. Первый с насиженного места поднялся Дарий и громогласно объявил: — Владимир Морозов! За ним последовал Михаил, и он тоже не стал никого томить, произнеся напыщенно: — Владимир Морозов. Иван медленно встал и оглядел всех присутствующих, словно искал в толпе кого-то конкретного. Однако, пожав хилыми плечами, вынес вердикт: — Павел Иванов. Александр хмыкнул и тень угрожающе двинулась к скамьям, но Заклинатель вовремя остановил ее, и она возвратилась хозяину в ноги. Иван был одним из самых продажных дворян, и в нем Морозов был уверен более остальных. Неужели в мужчине взыграла так не вовремя совесть? Павел однозначно не мог предложить ему ничего, кроме того, что заработает, получит в будущем, но подобные обещания — капли дождя на зеркальной поверхности реки. Они так же быстро растворяются в памяти, забываются, уносятся потоком новой обеспеченной жизни. Бывший нищий не помнит в будущем о своих долгах. Дмитрий тоже отдал голос за Павла, и Багра на короткое мгновенье повернулась к Александру. Ее лицо было спрятано под непроницаемой безэмоциональной маской, но фарфор, из которого она была слеплена, постепенно шел трещинами. Александр успокоил ее торопливым кивком. Анна с волчьей грацией поднялась со скамьи, отвернувшись от царя и претендентов на должность Апрата. С легкой полуулыбкой она оглядела Мала из-под опущенных ресниц. Неприкрытое кокетство сквозило в этом жесте, никто еще не позволял себе подобного в храме. Однако все молчали, не возражали, ибо святые указали на нее, а, возможно, все проявляли мнимое уважение. Анна Цуркан — отдаленная родственница Ланцовых. К тому же еще и незамужняя. — Владимир Морозов, — наконец-то выдохнула она и упала, словно без сил, на скамью. Широкие плечи Мала расслабились. — Кто мы, чтобы противиться воле святых? — Ухмылка царя была не к месту. — Да здравствует Апрат! Да здравствует Владимир Второй! Отец неспешно встал и стянул с головы белоснежную накидку. Он состроил удивление, а глаза с лучиками морщин в уголках излучали теплую благодарность, истинную духовность и чистоту помыслов. Владимир выступил вперед, загородив собой царя. — Дети мои, — обратился он к теперь своему народу. — Я сердечно благодарю всех вас за оказанное доверие. Вы вверили мне свои жизни, наш родной край. Я не подведу вас. Здесь и сейчас я приношу вам кровную клятву, что я мост из собственных костей выложу между вами и святыми, найду луч света для вас во мраке душевных терзаний, открою объятия надежды, в которых грехи ваши отпустятся и все мирское, земное станет неважным, в прах обратится. Нет у меня больше фамилии и рода, нет жены и других низменных искушений. Вы — мои дети, а я — ваш отец. Поэтому я отрекаюсь от того, кем я был, — Владимир стянул с большого пальца перстень. — И отдаю этот перстень новому генералу Второй армии. Александру Морозову. Александр нервно сглотнул и вздрогнул, немигающим взором уставившись на отца. Своему слуху он не поверил, как, видимо, не поверил и Мал, обернувшись к братцу и мысленно метнув в него парочку ножей. Александр нетвердо сделал несколько шагов вперед, выходя из тени колонны. Он не выдал того, насколько сказанное его ошеломило, и направился прямиком к Апрату. Александр шел по малахитовой дорожке между рядами скамеек. В лопатки ему впивались чужое внимание и любопытство. По ушным перепонкам хаотично, словно по барабанам, била кровь, и сквозь этот оглушающий звук все равно прорывались рвущим моряцкие паруса ветром перешептывания. Каждый шаг — острое лезвие по оголенным ступням. Его чернильный кафтан, казалось, соткан из мглистой тьмы бездны. Александр — древняя хтонь на празднике жизни. Апрат накрыл плечо Александра ладонью и надавил, заставляя опуститься на колени. Заклинатель Теней подчинился, и то был последний раз, когда он склонялся перед кем-либо из чужаков семьи. Невысказанная клятва, принесенная самому себе. Владимир аккуратно взял некогда сына за запястье и вложил в раскрытую ладонь серебряный перстень, на внутренней стороне которого выпирал изогнутый коготок, что маленьким кинжалом рассекал кожу. Полночный камень — символ династии Морозовых — казался бездонным. Иссиня-черный, овальной формы и в желтом свете свечей виднелись маленькие фиолетово-зеленые крапинки — взрывающиеся, такие прекрасные в своей погибели звезды. — Это мой прощальный подарок в качестве извинения, — Апрат, нет, отец склонился к сыну и зашептал, едва шевеля губами. — Разбей фьерданскую армию. И в мгновенье, когда Александр поднимался с колен, он понял, что отца у него больше не было. Гриш Владимир Морозов умер. Апрат Владимир II родился. — Святые благословили Александра Морозова! — Склонил голову Владимир. — С новым генералом Вторая армия воспрянет духом. — Да будет так! — Отозвались все хором. — Генералом Первой армии объявляю Мала Морозова... Но не успел Мал подняться и с понурой головой принять свою участь, как двери храма распахнулись и под священные своды ступил юноша в поношенной тунике, что мешком на нем свисала. Он опирался на корягу, а босоногие ступни оставляли багровые следы на хладном полу. — Ваши Апраты мрут, как мухи, а вы до сих пор не поняли, что святые вас так наказывают за скверную религию, — от хрипа горца по храму пронеслось зловоние, что разъедало все вокруг, лики святых, казалось, помрачнели. — Отрекись от апратства или тебе не сносить головы. Коряга указала на изумленного Владимира. Он больше не мог использовать свою силу, дабы защитить себя, а стража Апрата еще не была сформирована. На раздумия времени не было, поэтому Александр вышел вперед, а тени верными слугами последовали за своим предводителем из каждого уголка. Крошечные теневые зверьки откусывали фитили свечей, пока черные реки текли за Заклинателем. Дворянки ахнули, мужчины заключили их в объятия, но никто не решился даже шелохнуться. Горец отступил назад к открытым дверям, и за ним Александр заметил горных собратьев нарушителя. Превосходно. Один щелчок пальцами, и к горцу со свистом полетело теневое подобие стрелы под ребра. Юноша взревел, белок глаз налился кровью, а в уголке губ вспенилась алая слюна. Горец бросил корягу и из последних сил помчался на улицу, надеясь спастись. Но стрела уже растворилась, мраком впитываясь в ранение. Вены под смуглой кожей взрывались тьмой. Александр неторопливым шагом нагнал юнца на улице. Горец пытался добраться до собратьев, что замерли в ужасе. Однако уже было поздно. Заклинатель сложил вместе ладони и вперед понеслось бесформенное нечто, сотканное из теней. Оно окутало ослабленного горца и приподняло над землей. Александр успел мельком увидеть острые клыки, когда оно раскусило юношу пополам, а затем плотоядное облако растворилось в чистоте и прохладе утреннего воздуха. Наступила благодатная тишина. Горец двумя мешками упал наземь, утопая в луже своей теперь уже черной крови, что вскипела на песке, впитываясь в почву. Один из горцев упал на колени и что-то исступленно зашептал; за ним повторил второй. Александр поднял обе руки вверх и резко опустил вниз. Глаза горцев налились темнотой беззвездного неба, лишая зрения. Двое из них завопили, но остальные не оказали никакого сопротивления. — Всех в темницы, — приказным тоном кинул Александр гришам, что неуверенно топтались у входа храма. Им пришлось последовать за своим новым генералом, но не все из них горели подобным желанием. — Сейчас же, — жестко повторил Александр, и тогда с гришей спало оцепенение. Они ринулись исполнять приказ, а Апрат за их спинами прогремел: — Святые продемонстрировали нам, какая же участь ожидает северных врагов. Святые не благословили Мала. А для Александра не было благословения слаще, чем чужой страх, что пьяняще оседал под костяной клеткой ребер.***
После пропитанной алыми соками церемонии Александру не удалось вызволить Алину, ибо ему пришлось провести несколько часов в промозглых, кишащих крысами темницах Малого дворца, которыми, судя по заржавевшим прутьям и креплениям, давно не пользовались. Столь удручающая картина лишний раз показала Заклинателю Теней, что работа над Второй армией и ее резиденцией предстояла непомерная. Александр вызвал к себе лучших сердцебитов и субстанциалов, намереваясь отдать второй за свою генеральскую службу приказ: субстанциалы должны укрепить решетки в камерах, а сердцебиты в это время контролировать сердца горцев, дабы те послушно оставались стоять на коленях. — Если окажут сопротивление, — холодно отчеканил Александр, поднимаясь по лестнице. — Вы знаете, что делать. Однако оставьте мне хотя бы двух... самых строптивых. Четверо сердцебитов угрюмо кивнули. На первый раз Александр оставил этот жест незамеченным. Он торопился в покои сестрицы, но его вновь ждала неудача в лице Николая. — Апрат до сих пор благословляет людей, — принц встретил его у самого выхода из подземелий. — Твой отец... — Он мне больше не отец, — учтиво отозвался Александр, сдерживая раздражение на хлипком поводке. — Апрат горячо полюбился народу на первый взгляд, но отец с Василием скоро приведут его сюда, дабы он благословил солдат Второй армии, что отсутствовали на церемонии, — Николай устало привалился плечом к соседней стене, зачесав пальцами непослушные локоны назад. — Ты сегодня переезжаешь в Малый дворец? А твоя сестрица и матушка? — Алина и матушка — точно такие же гриши, как и я. Их место здесь. В Большом дворце остается только Мал. — Интересно, как так получилось, что он не унаследовал ничего, хотя у него и вашей сестры разница всего лишь год, — Николай задумчивым взглядом проследил за промчавшимся мимо ребенком в пурпурном кафтане. — И он старше, к слову. — Сила порой очень избирательна и придирчива. Ей сложно угодить, — уклончиво ответил Александр. — Бывают случаи, когда могущественный ребенок рождается у простых крестьян. Главное вовремя заметить ростки силы и не позволить невежеству и страху погубить ее. Николай с опаской огляделся и перешел на шепот: — Было принято решение перенести военное собрание на следующую неделю, хотя я провел бы его сразу после церемонии. Василий и отец временами чересчур беспечны. Безусловно, фьерданцы не вступят в наши земли за эту неделю, и уж тем более не дойдут до столицы, но я хотел бы, чтобы ты узнал заранее то, что мне удалось выяснить во вражеском тылу. Николай исступленно тараторил, что за потоком его мыслей было сложно угнаться, поэтому Александр перебил его, дабы тот скорее перешел к самой сути: — Насколько опасно их оружие? — Они ушли на несколько тысяч верст вперед нас в технологическом оснащении, но они сейчас находятся на стадии подготовки. Возможно, предпримут попытку масштабного нападения через полгода. Сомневаюсь, конечно, что у нас есть столько время. Это стало бы настоящей благодатью от святых, однако... — Николай замялся. — Мне удалось узнать, что делают с плененными гришами. Их заставляют принимать неизвестную мне блажь, что носит название «юрда-парем». После нее гриши становятся безвольными тряпичными куклами и исполняют любой приказ северян. Эти данные разузнали шпионы, что прибыли со мной во Фьерду. — Удалось раздобыть образец? — Александр весь напрягся, прокручивая самые скверные мысли в голове. Фьерда всегда шла впереди прочих государств в вопросе вооружения, но использовать гришей в качестве орудия, делать из солдат Александра рабов — непростительное преступление, что он будет наказывать смертельными пытками. — Пока нет, — обреченно покачал головой Николай. — Но мои люди занимаются этим. Я передам тебе образцы, если они добудут их, дабы твои подчиненные смогли разобрать состав этой блажи. — Не «если», а «когда», мой принц, — заключил за них двоих Александр.***
Резные двустворчатые двери остались стоять нерушимой крепостью даже в тот момент, когда прожорливый теневой зверек раскусил важную деталь механизма замка изнутри. Металл рассыпался прахом скорбным, но после слабого стука двери не отворились. — Сестрица, неужели ты закрылась от нашего непутевого брата? — Вкрадчиво обратился он к ней с риторическим вопросом. Юноша с кристаллической ясностью будущего уже успел предсказать что же она скажет. Однако ответом Александру послужило мертвенное безмолвие склепа, что наводило тревогу, и у него невольно засосало под ложечкой. Его вечно щебечущая пташка о своем и упрямая ласка, что, не переставая, требовала свободы, сохраняла настораживающее молчание. — Алина, мы уезжаем из Большого дворца, — предпринял он жалкую попытку разжечь в ней дикий пламень интереса и любопытства. Шуршание и лязг за дверьми подсказали Александру, что поленья души ее отозвались на это ухищрение. — Не лукавишь? — Алина шмыгнула раскрасневшимся носом, высунув его в маленькую щелочку меж дверьми, не решаясь даже перед Александром полностью раскрыть вход в свои покои. Подобное недоверие после выходки Мала ядовитым жалом смертоносного паука укололо Заклинателя Теней, но еще больше в нем воспылала ненависть к младшему братцу. Александр накрыл ладонью изящно вырезанный узор и чуть надавил на дверь, покорно вымаливая разрешения войти. Лишь с ней внутри у него все плавилось воском, все нутро становилось податливым, а голова побеждено склонялась. Откуда же в ее тонких пальчиках такая безграничная власть над всем его существованием? — Почти, — окончательно сдался Александр во власть этой девушки. — Мал останется здесь, а мы завтра перевезем все наши пожитки в Малый дворец. — Почему он остается в Большом дворце? Отец ведь его желал назначить генералом Второй армии, — с недоумением выпалила свои размышления Алина, отступив на шаг с канделябром в руках. Теперь понятно, как она закрылась изнутри. Александр воспользовался немым разрешением и ступил в покои, двери за собой крепко заперев. Для надежности в каждой щелочке заклубился мрак, дабы никто не смог увидеть происходящее. — Апрат благословил меня на эту должность, — выдохнул Александр, оглядывая хаос, в который Алина превратила помещение. — Я был очень опечален, что тебя там не было. Ложь. Наглая и неприкрытая ложь, в которую Алина так легко поверила. Никакая печаль не гнездилась в ветвях тлеющего гневом леса его души. Морозов бы ни за что не позволил сестрице увидеть ту свирепую расправу, что он совершил над горцем на пороге храма. Дворяне и, был уверен, все святые еще долго будут шептаться о том на, что способна тьма под подушечками пальцев Александра. — Все-таки ты солгал, — неожиданно заключила Алина. Воздух накалился и расплавленным золотом обжигал легкие. Неужели раскусила? Или же ей кто-то рассказал? — Никуда мы не уезжаем, — Алина скинула с кушетки платье и две книги, с разочарованным вздохом сев на нее. — Малый дворец находится в двух шагах, но это лучше, чем ничего, правда? Матушка ведь не решила остаться с ним в этом змеином гнезде? Александр тихой и мягкой поступью приблизился к сестрице, встав перед ней на одно колено. — Матушка, как и мы, — гриш. Ей место среди себе подобных, — успокаивал он сестрицу, борясь с желанием коснуться ее. — Мы оставались в Большом дворце лишь по той причине, что Владимир жаждал стать Апратом. К таким людям и их семействам не относятся, как к гришам. Их считают чуть ли не царскими родичами и почти святыми. Теперь же мы свободны. — По-моему, мнимая эта свобода. Иллюзия, лишь ее отголосок, эхо из далекого ущелья, — отрешенно произнесла Алина. — Мне больше нельзя общаться с отцом? — Только исповедоваться, — покачал головой Александр. Хотелось бы ему исправить все для Алины, устроить все так, как ее душенька пожелает, но в некоторых вещах он был до омерзения бессилен. Пока бессилен. — Жаль, его избрали Апратом. Лучше бы другой занял это место, а мы вернулись в леса. — Ты ведь знаешь, что это невозможно, — принялся юноша объяснять ей элементарные вещи в очередной раз. Алина была способной ученицей и схватывала все налету, но если что-то не устраивало ее, то она продолжала настаивать на своем, искажая порой истину до неузнаваемости. Ей казалось, что упрямство способно изменить даже вековые традиции. — Владимир уже изъявил намерение посвятить жизнь святым. Значит, обратной дороги для него не было, никакого отходного пути. Либо стать Апратом, либо в случае неудачи — монахом. Думаю, ты и сама понимаешь, что из этих двух зол предпочел бы выбрать каждый из нас. — Выбор без выбора, — Алина прикусила и без того искусанные губы. — Я бы выбрала совершенно иное. — И что же? — Тебя, — пролепетала сестрица, а внутри Александра все инеем жгучим покрылось и в тот же миг оттаяло весенней капелью. — И матушку, и даже несносного Мала. Диких лошадей и неугомонный ветер, пол, посыпанный душистыми опилками, в избе. Золотистые поля, цветущий жеманно вереск. Но, молю тебя, не думай, что в нынешних обстоятельствах я окончательно несчастна и жизнь мне ни мила, — она протянула руки к его лицу и накрыла бледные щеки ладонями, едва приподнимая его голову, чтобы в глаза с блеском надежды и теплоты заглянуть. — У меня все еще есть моя семья. Я безмерно счастлива, что генералом Второй армии стал именно ты. Я привыкну к этой дворцовой грязи ради тебя, обещаю. Думается мне, что в Малом дворце намного светлее, нежели в изнуряющем обществе Николая и Василия. Александр изумился столь взрослым речам, что лились с ее истерзанных уст. Он совсем не успел заметить, как его сестрица выросла, как из маленькой девочки расцвела в прекрасную девушку. Кроткая и строптивая, капризная и понимающая, слабая и могущественная. Вот она перед ним — средоточие всего его пустого мира. Он разбил молотом, что только из кузницы на воздух вынесли и вскипал от крови, ребра и откинул в сторону костяные прутья темницы. Вот его сердце — бери, сестрица, и делай с ним, что хочешь. — Клянусь тебе, Алина, я защищу вас с матушкой от всего, — выпалил Александр ответную клятву.