Капитуляция

1993 год, июнь Гарри выходил из кабинета Дамблдора, будучи слегка в прострации. Только что он победил воспоминание юного Волдеморта, всей своей чёрной душой желавшее убить маленькую Джинни, сестру Рона. Сразу же после того, как Гарри, проткнув дневник клыком василиска, спас Джинни и его, Рона с сестрёнкой и Локонса вынес из Тайной Комнаты феникс директора, их с Роном, естественно, вызвал к себе Дамблдор. Гарри стоически выдержал их диалог, чувствуя себя, будто на допросе, и неловко переминаясь с ноги на ногу. Юный красавец Риддл поразил Гарри — он и не думал, что когда-то Волдеморт мог быть так красив. Хотя если честно, он вообще о нём не задумывался в таком ключе — для него тот всегда был монстром с нечеловеческой внешностью. Хотя это было, в принципе, логично, что даже Волдеморт когда-то был человеком. Гарри медленно, всё ещё мысленно находясь в Тайной Комнате, добрёл до Больничного Крыла, где спала Джинни, заботливо укутанная одеялом. Плачущие, но успокоенные Уизли только что ушли по настоянию мадам Помфри, которая уверила их, что девочке больше ничто не грозит и ей нужно просто отдохнуть. Единственным, кто всё ещё сидел у кровати Джинни, был Рон — ему было тяжелее всего, ведь он едва не пережил смерть сестры лично. — Гарри? — Рон, тоже ещё не совсем отошедший от их приключений, обернулся к нему и застыл. — Гарри? Ты… это что ещё такое? — Что не так? — Гарри нахмурился. Вроде бы он только что общался с Дамблдором, и тот ничего странного не заметил… Что могло случиться за неполные десять минут? — Гарри… Тебя Гермиона покусала? — Рон вдруг хихикнул. — Ну что за год такой. Веснушчатые щёки Рона порозовели от беззвучного смеха, и Гарри оглядел свою пыльную мантию, пытаясь понять, что же так насмешило его друга. В этот момент в палату вошла мадам Помфри, охая и ахая. — Василиск! — ворчала она, качая головой. — Подумать только! Дети убили василиска! И как такое вообще допустили? В прошлом году трёхголовый пёс, в этом василиск! Что дальше, дементоры Азкабана? Мистер… Поттер… — она запнулась, лишь бросив один-единственный взгляд на Гарри. — Мадам Помфри, что-то не так? — нахмурился Гарри, не понимая, что происходит. Это поголовное замалчивание какой-то проблемы начинало раздражать. Вместо ответа целитель наколдовала зеркало прямо перед лицом Гарри, и тот аж рот открыл от удивления. Да, посмотреть было на что — прямо на его голове, в растрёпанных чёрных волосах красовались два таких же чёрных кошачьих ушка. От шока Гарри смутился, и ушки прижались к голове, будто прячась от пристального внимания. Гарри завертелся на месте, пытаясь понять, шутка ли это, где ушки берут своё начало и зачем они ему, как вдруг Рон хихикнул ещё громче, теперь уже едва сдерживая смех. — У тебя ещё и хвост! — выдал он, трясясь от хохота. — Точно вторая Гермиона! — Мистер Поттер, вы решили взять пример со своей подруги и тоже экспериментировали с Оборотным зельем? — упёрла руки в бока мадам Помфри, строго глядя на незадачливого пациента. Гарри растерянно обернулся и действительно увидел чёрный пушистый хвост, неведомым образом торчащий из-под мантии. Видимо, он тоже реагировал на внимание обладателя и поэтому совершенно против воли самого Гарри юркнул вперёд и обвился вокруг его запястья. — Это можно как-то убрать? — жалобно спросил он, смотря на наглый пушистый отросток. — Что, не нравится? — хихикал Рон за спиной. Гарри неловко переминался с ноги на ногу, не зная, куда девать руки и что вообще делать. В груди поднялось недовольство — Рон вместо того, чтобы поддержать, начал потешаться над новыми частями тела. — Я по лицу вашему вижу, что это не Оборотное, — вздохнула целитель, подходя к Гарри. — Ну что, мистер Поттер, обследуем вас. Садитесь! — одним взмахом руки мадам Помфри призвала стул, на который Гарри покорно опустился, протягивая ей своенравный хвост, начавший вдруг дёргаться — кажется, ему не очень понравилась идея с обследованием. Пока мадам Помфри колдовала над Гарри и его новыми отростками, тот с тоской смотрел на лежащую поодаль вместе с остальными пострадавшими от василиска Гермиону. Он безумно скучал по подруге и сейчас нуждался в ней, как никогда. Она бы поняла его, не стала бы смеяться и обязательно выяснила бы, как убрать всё это. Тем более что ей самой пришлось довольно долго проходить с кошачьей атрибутикой. Рон же, казалось, был абсолютно безразличен к проблеме и лишь хихикал. — Странно, очень странно, — пробубнила себе под нос целитель, закончив делать загадочные пассы палочкой. — Заклинания не показывают чужеродных частей тела. Кажется, мистер Поттер, эти уши и хвост теперь ваши. — Как, навсегда? — ужаснулся Гарри. — И совсем ничего нельзя сделать? — Это потребует дополнительного изучения проблемы, — мадам Помфри тяжело вздохнула. — Я всего лишь школьный целитель, а не сотрудник Святого Мунго, вы же понимаете. Но я обязательно подумаю, как избавить вас от них… Да хватит вам уже смеяться, мистер Уизли! — не выдержала она, резко разворачиваясь к Рону. — Это неприлично! Представьте себя на его месте — что бы вы чувствовали? Рон очевидно смутился — его щёки покраснели, а сам он весь как-то стушевался. — Прости, Гарри, — пробормотал он. — Я не хотел тебя задеть. Гарри кивнул, уже заранее простив друга. В конце концов, они были ещё детьми, и такое поведение было если не нормально, то простительно. Вдруг Гарри с содроганием вспомнил, что на лето ему придётся ехать к Дурслям, и решил, что лучше было дать юному Риддлу себя прикончить. Это сколько же насмешек и издевательств ему придётся вытерпеть от Дадли и его банды? Нет уж, лучше остаться здесь, в Хогвартсе. Хотя Риддл же просил… ему не позволили. Но, быть может, Гарри разрешат в силу обстоятельств? Однако до отъезда была ещё пара недель, и Гарри мог лишь надеяться, что за это время мадам Помфри найдёт способ избавить его от новых частей тела.

***

Разумеется, все надежды Гарри оказались пусты. Каждый день после ужина он ходил к целителю, моля её сказать, что она хотя бы на шаг ближе к разгадке. Но та молчала, как партизан, и повторяла, что ищет возможные причины появления животной атрибутики. Гарри кивал, говорил, что понимает и подождёт, но на следующий день упорно возвращался и задавал тот же самый вопрос. Мадам Помфри было явно неудобно каждый раз повторять одно и то же, и в конце концов Гарри перестал приходить. Он уже понял, что это бессмысленно и что мадам Помфри просто говорит это, чтобы успокоить его. Было ясно, что она не в состоянии ничего сделать, и Гарри не мог найти в себе силы на неё обидеться. Однако сердце сжалось от одной мысли, что ему придётся ещё неопределённое время ходить в таком виде. Гарри ежедневно воевал с настырным хвостом, ни в какую не желающем прятаться под мантией. Дело дошло даже до уговоров вслух, когда Гарри клятвенно обещал, что погладит его, если тот не будет показываться хотя бы в течение дня. Очевидно, хвостик был жаден до ласки, поэтому такие сделки на него ещё хоть как-то действовали, и он покорно давал себя спрятать под мантию. Никогда не жалующий неудобные длинные мантии Гарри начал таскать их чуть ли не постоянно. С ушами было сложнее. Носить что-то на голове в школе не представлялось возможным, поэтому Гарри старался прикрывать ушки волосами. Однако те капризничали не лучше хвоста и дёргались при малейшем проявлении эмоций — даже если Гарри держал лицо. Оказалось, что они прижимаются к голове, если Гарри стыдно, описывают круги, если он рад или возбуждён, и подрагивают, если ему страшно. Ушки были довольно большими, поэтому малейшее их движение было заметно даже издалека. Вообще, за время, пока из больницы не выписали Гермиону и остальных, Гарри несколько свыкся со своими новыми отростками. Очевидно, они старались понравиться Гарри, как умели, и поэтому первое время так много дёргались. Постепенно Гарри к ним привык, смирившись, что это ещё одна его странность — как и его шрам, например — и перестал постоянно обращать на них внимание. Ушки и хвост были довольны такими переменами, и последний неизменно ластился к Гарри по вечерам. Гарри смеялся, называл его приставалой, но всё равно гладил и улыбался от мысли, что с ними, оказывается, можно и даже иногда приятно сосуществовать. Единственной проблемой были ребята-однокурсники. Лишь только Гарри впервые появился в Большом зале на обеде с ушами на голове, как тут же послышался раскатистый смех. И не только со стола Слизерина — отовсюду. Гарри неловко замялся на пороге, но тут его выручил Невилл — он мягко подтолкнул его вперёд и даже уселся за стол рядом с ним. Гарри было немного обидно, что это сделал не Рон, но он всё равно благодарно улыбнулся Невиллу, и даже обзывательства и беззлобные смешки казались теперь далёкими. Вполуха различив гневный окрик МакГонагалл, Гарри принялся за еду, едва осознавая, что в эту самую минуту его предатель-хвост трётся о руку Невилла. Гарри тут же зарделся и хотел было отодвинуться, но Невилл нисколько не смутился и просто погладил пушистого наглеца. Так у Гарри появился новый друг. Не то чтобы они с Невиллом были в плохих отношениях раньше, но теперь они стали общаться гораздо больше. Невиллу были интересны растения и, как оказалось, пушистые зверьки, поэтому он часто подсаживался к Гарри в гостиной Гриффиндора и просил потрогать ушки или хвост. Гарри всегда смущался, но позволял — это было приятно, и чисто детский интерес Невилла каким-то образом грел душу. Остальные отнеслись… по-разному. Рон дружить с Гарри не перестал, но всё ещё посмеивался над его кошачьими «конечностями», как он их называл. Гарри было немного обидно, и он даже пару раз одёргивал Рона, когда тот переходил границы. Другие ребята, даже с Гриффиндора, любили и подшутить, и за хвост дёрнуть. Гарри даже однажды нашёл записку в своей кровати, что он тайный сын профессора МакГонагалл. Он, кстати, так и не выяснил, кто ему её подкинул. Шутки Малфоя на эту тему были, как и ожидалось, неиссякаемыми. Он и его прихвостни Крэбб с Гойлом дружно прозвали Гарри «мартовским котом» — видимо, из-за того, что его хвост постоянно ластился к прикосновениям. Гарри уже приписали десяток, если не два возможных партнёров, причём далеко не все из них были девочками. Видимо, им казалось это смешным. Гарри по большей части старался их игнорировать, но как только из Больничного крыла вернулась здоровая Гермиона, отовсюду послышались смешки — информация о её неудачном превращении в кошку после явления Гарри быстро распространилась повсюду. Гермиона, умница, ничего не стала спрашивать за столом, лишь только бросила недоумённый взгляд сначала на голову Гарри, а затем на пояс, откуда торчал радостный хвост. Пока они обнимались, Гарри чувствовал себя очень неловко, ибо его предатель-хвост решил тоже погладить Гермиону, но она и это проигнорировала. Лишь в гостиной Гриффиндора она оттащила Гарри в угол, подальше от хихикающего Рона — его тоже позабавила мысль о том, что Гарри и Гермиона теперь поженятся — и потребовала объяснений. Гарри покорно поведал ей всё, что случилось, и расстроенно сообщил, что ему теперь, видимо, придётся так до конца дней своих ходить. Гермиона его успокоила, сказав, что он выглядит очень мило и что ушки ему идут. Она тоже погладила его хвост и улыбнулась, когда тот в ответ пощекотал её запястье. Гермиона, правда, тут же посерьёзнела, сказав, что обязательно займётся сбором информации, если понадобится, даже на каникулах, и Гарри за это был ей безмерно благодарен. После того, как отнёсся к этому Рон, Гарри очень ценил спокойную реакцию Гермионы и Невилла. Однако в душе Гарри просто был счастлив, что у него есть настоящие друзья. В подтверждение этому ушки на голове счастливо задёргались.