Скверна

      Даже после того, как Алина пролежала без сознания в душной хижине Багры, выглядела она лучше, чем в любой день, когда я видел ее до.       Черный. Как тьма ее зрачков. И она выбрала кафтан моего цвета. Сама. Безусловно, я подтолкнул ее к этому выбору, но давая принять последнее решение самостоятельно. Она могла быть в синем, могла в любом, но выбрала мой цвет.       Старкова все так же худа, но все же у нее пропали темные отметины под глазами. Я чувствую ее опасение и чувствую трепет. Она ждет и не знает, что встретит за дверью, но точно знает кого.       — Алина, — слегка склоняю голову в приветственном поклоне. А она замирает, не зная, как поступить.       — Генерал, — она тоже склоняется, но я чувствую ее улыбку. Старкова поняла, что мои планы не включают в себя тренировки или поучения.       — Можно просто Дарклинг, если тебе, конечно, будет удобно.       Ей будет очень неудобно, каждый раз обращение по имени будет резать ее слух. Но она переступит через это, будет смаковать, как звучит мое имя, произнесенное вслух.       — Дарклинг…       И она пробует, пропуская через себя звук. И ей нравится, я знаю, чувствую это ее же эмоциями, но также это нравится и мне.       — Ты стала украшением черного кафтана, — говорю совершенно искренне, наслаждаясь румянцем на девичьих щеках. Чувствую, как ее сердце ускоряется, и чтобы успокоить ритм, она прикусывает губу. Почти незаметно, почти…       Почему-то смотря на Старкову в кафтане своего цвета, я испытываю не просто восторг. Мне хочется, чтобы не я один видел, что она выбрала. Хочется, чтобы завтра утром она надела его на завтрак в Малом дворце. Крошечная победа над иллюзией выбора. Момент перед вечностью.       — Что мы будем делать? — она оглядывается, отводя взгляд. Делая все возможное, чтобы не смотреть мне в глаза. Интересно, чего она боится? Меня или себя?       — Нас ждет небольшое приключение, если ты не против, я бы хотел нарушить несколько правил этого места.       Интерес в тьме ее зрачка разрастается. Она больше не пытается искать подсказки вокруг, теперь все ее внимание сосредоточено на мне. Она внимательно смотрит в мои глаза, но я вижу, как дрожат ее ресницы. Старкова спускается взглядом ниже, скользит по носу и, остановившись на губах, резко возвращает внимание вверх.       Я знаю, о чем ты думаешь, Алина. Я тоже думаю об этом с тех пор, как ты мне приснилась.       — С радостью нарушу правила с Вами, генерал, — но она исправляется, вспоминая наш уговор: — Дарклинг.       Возможно, однажды я смогу открыть ей свое имя.       Подставляю ей локоть, приглашая к прогулке до нужного мне места, и она соглашается. Несмело вкладывая маленькую ладонь поверх черной ткани. Она словно прощупывает, ступая в кромешной тьме, используя только тактильные ощущения.       Мы идем не спеша, я все еще не уверен, что сил в ней достаточно. Возможно, рубеж в три установленных мною месяца нужно пересмотреть, время у меня еще есть, а свет так и не спешит выбираться из ее тела.       Нам нужно время. Оно нужно мне, чтобы забирая силу, я забрал весь доступный резерв.       — Можно вопрос? — Алина, не обращая на это внимания, сжимает ткань моего кафтана на сгибе руки. Вопрос ей важен, и она не уверена, что хочет знать на него ответ.       — Ты можешь спросить у меня абсолютно все.       Мы сворачиваем за угол и теперь идем по узкой дорожке, вымощенной камнями. Каждый шаг Алина борется с равновесием, плотнее прижимаясь к моему боку. Даже через плотную ткань я чувствую, как горит ее тело.       — Это твой голос я слышала?       Она останавливается, вынуждая повторить ее движение, и внимательно смотрит на меня, ища в глазах неозвученные слова. Вокруг нас засыпает природа, солнце склоняется к горизонту, собираясь раствориться за кромкой почерневшего леса. Вокруг жизнь идет своим чередом, а она смотрит и не дышит. Будто от моего ответа изменится история. Слово, которое сможет изменить будущее.       — Да, я подменял Багру каждую ночь, — Алина даже не моргает, а я говорю ей чистую правду. — Днем я занимался делами Равки и Второй армии, ночи же проводил у твоей постели, держа тебя за руку, — Старкова резко втягивает воздух носом, словно рисуя в голове непристойные картины наших ночей. — Я поддерживал в тебе жизнь, питал твой свет.       Своей тьмой.       — Это… — она запинается, начиная растирать запястье. Интуитивно, будто на нем написаны ответы. — Спасибо.       И дальше происходит невозможное. Алина приподнимается на носочках и губами касается моей щеки. Горьковатый запах ирисов кружит голову, вновь напоминая мне о том, что не все чувства погибли под скверной. Еще есть обоняние и тепло ее касаний. Короткий, рваный, необдуманный поцелуй.       Когда меня последний раз благодарили целомудренным поцелуем? Когда в последний раз это мне даже нравилось?       Алина была иной. Разбитой, сломленной, слабой. Но каждый раз, смотря на нее, я ощущал себя.       Больше не сказав ничего, она вновь цепляется за мой локоть и тянет вперед, совершенно в другую сторону от конюшен. Но я не против, пока у нее есть возможность выбирать, пусть пользуется ей. Осталось недолго, и юное тело покроется морщинами, а после и вовсе превратиться в пыль, смешиваясь с песком у границы каньона. Заклинательница солнца, очередная.       — Алина? — останавливаюсь, она не готова к резкому движению, и выпускает мой локоть из своей руки и отходит на шаг дальше от меня. — Ты должна раскрыть свой дар, в следующий раз я не смогу тебя спасти.       Работа усилителя не энергозатратная, но второй раз организм не обмануть. Он отравит неиспользованной силой изнутри, разрушая и тело, и разум, но я не могу этого допустить. Ее взгляд печалится, а плечи опускаются. Она знает, знает, что погибнет, отказываясь от света. Кажется, даже шея становиться тяжелее под весом очередной тугой косы.       — Позволь? — подхожу ближе и замираю с поднятой рукой у самого ее лица. Волнение, немного страха. Я чувствую это в ней. Но она кивает, молча соглашаясь на мое прикосновение.       А я вновь начинаю проделывать это: вынимать бесконечные шпильки из плотно заплетенных волос. Старкова не дышит, и, мне кажется, это самый интимный момент ее скучной жизни. Первый раз мужчина так близок к ней. Она прикрывает глаза, но веки дрожат. Губы немного приоткрываются, но не для спасительного кислорода. Ей хочется почувствовать мой вкус на языке. Но вместо исполнения желаний я продолжаю. Освобождая из оков, даря неведомую легкость.       Вижу это по тому, как распрямляется ее спина, поднимаются плечи. Коса обретает свободу, но и это еще не конец. Убрав шпильки в карман кафтана, я снимаю тонкий шнурок, который стягивал конец косы.       Волосы черным водопадом падают по плечам и груди, оттеняя цвет черного кафтана. Сейчас они, как и тогда в моих покоях, немного отдают красным, неестественным свечением.       Алина позволяет себе открыть глаза и посмотреть на меня, а я упиваюсь ее эмоциями. Они словно бушующий шторм ударяются о скалы, погибая под скромностью ее натуры. Но глаза — они не лгут. Ей не нужно говорить мне спасибо, это читается по ее лицу и по тому, как ее взгляд вновь спускается на мои губы и замирает.       — Идем, нужно успеть до заката.       Делаю шаг назад, вдыхая напоследок горьковатый запах ирисов, смешанный с пудрой. Алина кивает и моргает чаще прежнего, уверен, она пытается избавиться от наваждения. Но проблема в том, что это не поможет. Я уже хотел подставить ей локоть, но она опережает меня, самостоятельно цепляясь за ткань, и мне нравится это. Шаг за шагом Старкова сама вверяет себя в мои руки. Добровольно соглашаясь на погибель.       — Сегодня я хочу нарушить главное правило, — начинаю я просвещать ее в мой план и чувствую восхищение, которое передается и мне. Алина так чисто и откровенно восхищается мелочам, что это одновременно радует и пугает.       — Какое? — перебивает она, а мне приятно слышать ее голос после трех недель тишины.       — Сегодня, Алина Старкова, мы покинем Малый дворец.

***

      — Я не уверена, что смогу, — Алина смотрит на коня, и я чувствую панику, которая будоражит сознание. — Я не умею держаться в седле.       Ее признание немного удивляет, не думал, что еще остались такие.       — А как ты передвигалась все время?       Она дергает плечами, будто вспоминая неудачные поездки на лошадях, но все же отвечает:       — В повозках или как после нападения наемников — с Вами на одной лошади. С тобой.       Мне нравится, что она исправилась и смогла пересилить себя в очередной раз, но гораздо приятнее — это слышать собственное имя, произнесенное ее губами вкуса клубники. Сон опять слишком ярко вспыхивает в воспоминании и по тому, как краснеют щеки Алины, можно подумать, что видели мы один сон на двоих.       — Доверься мне, Алина. Сегодня так нужно, — она кивает, хоть и неуверенно, и я продолжаю, поглаживая самого спокойного коня из конюшни: — Если захочешь, обратно мы сможем поехать вместе, но туда — ты должна прочувствовать это.       Оседлав лошадей, мы двинулись по назначенному мною пути в место, которое я не показывал никому.       Хоть двигаемся мы медленно, почти со скоростью человеческого шага, но ветер все равно играет с волосами Алины, развивая их черным облаком за ее спиной. На одно короткое мгновение, лишь на одно, мне захотелось стать этим ветром, быть свободным от обязательств, от ответственности и от бесконечности.       — Почему нельзя выезжать за стены дворца?       Алина отвлекает меня от мыслей, которые так не вовремя ворвались в сознание.       — Из соображений безопасности: тут полно наемников, которые желают поймать гриша.       — Почему они охотятся за ними?       И вот опять она не причисляет себя к ряду особенных, но мне не хочется исправлять ее сейчас и вновь говорить о том, что она гриш, что она Заклинательница, что она уникальная и единственная.       — Кто-то из-за денег, кто-то из-за научного интереса и рабства. Стены Малого дворца оберегают от этого, там можно жить, не боясь быть собой.       Алина не отвечает, но я чувствую накатившую на нее тоску, пока мы не спеша едем по окраинам дворца, удаляясь от стены. Туман поднимается от влажной земли, пряча ноги лошадей в белом мареве.       — Генерал, — Алина вновь ошибается, но исправляется сразу: — Дарклинг.       После звука собственно имени, пусть и ненастоящего, в груди появляется тепло, и оно не мое, это не мои эмоции.       — Ты очень хороший человек, — Старкова это говорит почти с полной верой в слова. Даже не подозревая, как она далека от правды.       — Ты заблуждаешься, Алина.       Я убивал сотни, не щадя никого. Ни разу не усомнился в правильности своего выбора, преследуя собственные цели и питая амбиции кровью. Я убивал Заклинательниц, превращая их в пыль под ногами. Пользовался людьми и гришами. Я создал Каньон и управляю волькрами, наводя ужас на континент. Я точно не хороший человек.       — Ты заботишься о гришах.       Я использую их по собственному удобству.       — Ты спасаешь их от рабства, даря свободу.       Я спасаю их от рабства, чтобы дать ложную свободу в стенах Дворца, которые просто выше, чем в их прошлой клетке.       — Ты спас меня.       Чтобы убить самостоятельно.       — Ты хороший человек, — вновь повторяет Алина, а я сильнее сжимаю поводья, чувствуя непреодолимое желание переломить ее шею, лишь бы она перестала говорить. — И я рада, что познакомилась с тобой.       Чтобы не выпустить тени и не свернуть хрупкую шею, которая каждый раз покрывается мурашками от моего присутствия, я перевожу разговор в другую сторону, так и не ответив на ее похвалу.       — Смотри, Алина Старкова, смотри.       И мы смотрим будто общими глазами, деля ощущения. Кровавый, яркий закат. Солнце медленно зависло над линией горизонта, давая насладиться моментом, запомнить секунду из вечности, отпечатывая на подкорке. Мне не нужно призывать тени, чтобы придать большего эффекта. Алина смотрит на солнце, а я на нее, видя отражение заката в ее черных глазах. Она вся словно насыщается солнцем, смуглая кожа светится от яркий уходящих лучей.       — Как красиво, — шепчет Старкова, на секунду смотря на меня и ловя мой взгляд на нее.       — Да, — тихо отвечаю ей, — очень красиво.