Закрывшийся во сне.

Прошло несколько томных похожих друг на друга однообразных дней, казалось, не собиравшиеся заканчиваться никогда. Время неумолимо продолжало идти. А известий, от обещавшего совсем скоро написать, Декопана – не было. Всем начинало казаться, что Декопан снова обманул их, и не собирался делать ничего такого, или вовсе – не смог и попросту продолжал тянуть время. Чоромацу приставуче восседал на распухшей, и без него проблем хватавшей, голове Осомацу, ежедневно уговаривая выяснить как происходят дела у Декопана. Но каждый раз благополучно был послан куда подальше. Откуда ему было знать как дела у него? Может, оно вот-вот будет готово, а может, осталось еще пару дней. Он обещал оповестить его, как только будет предоставлена возможность и будет смысл. Указательным пальцем Осомацу постучал по медленно укорачивающейся сигарете, стряхивая покосившийся и не сумевший самостоятельно отлететь пепел на подхватывающем ветре. Казалось, они и так его не замечали все это время, даже, ужасно признавать – игнорировали. Забывали. Не замечали. Так почему его внезапное исчезновение так сильно повлияло на всех? Перевернуло их жизнь, сломало и растоптало их? Почему именно сейчас, в столь сложное время он понял, как старательно избегал его, не приглашая в бар, как остальных, не беря с собой в баню или починко? И почему лишь сейчас понял – какую ошибку совершал на протяжении всей их жизни. Без конца повторяющуюся ошибку. Одну и ту же ошибку. Из утопающих с головой в собственных раздумьях, его с корнем вырвал, без конца за всю прогулку, все никак не утыкающийся голос Чоромацу, смирно сидящий рядом на скамье. Осомацу только сейчас осознал, что за приглушенный, неразборчивый бубнеж без конца доносился у него в голове – Чоромацу. -За всю прогулку я устал слушать твой непрекращающийся гундеж. – тяжело проговорил Осомацу, отбрасывая пальцами остаток сигареты в глубь кустов. – умоляю, заткнись. После жалобной мольбы о тишине, Чоромацу замолк, поджав губы как провинившийся ребенок. -Я завтра пойду к Декопану. Может быть, пора самим о себе напомнить. Чоромацу податливо кинул. Но ничего не ответил. Боялся что получит по шее снова, как это было пятнадцать минут назад перед входом в парк. Треща без умолку тот снова невольно договорился до больной темы для старшего. От чего тому и досталась от Осомацу та самая «братская любовь». Прошло чуть больше двух недель, когда Карамацу покинул их, закрывшись во сне, больше не имело значение сколько должна продлиться эта история, эта слепая попытка на возвращение Карамацу в семью, вся эта эпопея, но уже сейчас, Осомацу твердо мог заявить, что впредь он не допустит эту глупую, абсурдную, эту чертову ошибку. Ошибку, стоящую их брата. Погода портилась. На ярко-голубом небе, медленно с небольшими наплывами стали подкрадываться хмурые тучи. Скоро должен начаться дождь. Стоит медленно собираться и начать выдвигаться в сторону дома. Осомацу до сих пор искреннее не понимал, зачем и почему Чоромацу увязался за ним. Помощь в магазине его особо не требовалась – сумки не были столь тяжелыми, чтобы нужно было нести их в четыре руки. -Ты уверен, что у нас получится? – сквозь поднявшийся ветер внезапно выпалил Чоромацу, смотря в сторону старшего с еле читаемой отрешённостью. По правде, он и сам уже не был во всем уверен. Все что сейчас происходит, звучит как полнейший абсурд, история и выдумка. Как бы он хотел, чтобы все это было историей и выдумкой. -Не уверен. Но мы должны попытаться. Открывая дверь в комнату, Ичимацу будучи занятым мурлыкающим котом на его руках, машинально отбросил пакет со всякими пряностями, игрушками, несколькими вариантами одежды для любой погоды на зеленоватый диван. С дивана раздался недовольный голос. -Блин, Ичимацу, не мог бы ты поаккуратнее разбрасывать свои вещи? – с еле сдерживаемой обидой в голосе промямлил сидящий Карамацу. Он обиженно глядел поверх своих солнцезащитных очков, приспущенных на нос: Ичимацу замер в центре комнаты. Карамацу. Он проснулся? Это правда он? Неужели он все это время притворялся спящим, чтобы вот так развести их как дураков? Ичимацу с опаской повернул голову в сторону голоса: сидя на диване, покачивая одной ногой в воздухе, Карамацу по-детски обиженно хлопая глазами уставился на побледневшего Ичимацу. Кота он благополучно не сумел удержать. Руки затряслись и обмякли. Кот спрыгнул с его рук и быстрыми перебежками уже оказался рядом с диваном, где поудобнее расположился на подлокотнике рядом со страшим братом. -Смотри куда кидаешь! -К-Карамацу...? Это ты? – голос его предательски сорвался на шепот. Не отводя взгляда, тот продолжал с опаской вглядываться в лицо Кары. -Т-то есть, правда ты? -Ну да, кто же еще может быть? Только сейчас до Ичимацу дошло то, что он должен был заметить еще с самого его начала: Карамацу побледнел. Его кожа стала на тон белее, напоминающая собой лист бумаги. Синяя толстовка словно выцвела на палящем летнем солнце, лишь отдаленно напоминая о том, какой ярко-синей она была в прошлом. Черные облегающие штаны сделались свето-серыми под стать таким же кроссовкам. Ярко-карие глаза медленно увядали, делаясь темным пятном в глазу, без малейшего намека на жизненную силу. Все, до чего он успел коснуться исхудалыми пальцами, мгновенно теряло свой цвет, становясь таким же блеклым и безжизненным, как он сам. Диван, на котором он сидел, уже не был таким новым, скорее наоборот навивал ощущения времени и дряхлости. Карамацу слегка наклонил голову в бок, озаряя своего брата улыбкой. Такой сухой и бледной. Такой больной и несчастной. «Все хорошо». Должны были прозвучать до боли знакомые слова из его побледневшего рта когда тот открылся, но вместо этого, он сказал абсолютно иное, отдаленное от его привычных раздражающих фраз: «Время идет». Раскрыв глаза и в припрыжку усевшись, тяжело дыша, в попытках ухватить ртом до ужаса не хватавшего ему воздуха, Ичимацу посмотрел на рядом спящего старшего брата. Все было нормально. Он спал. Медленно и все в тот же неторопливый такт продолжал дышать. Во тьме его глаза бешено скользили по лицам братьев. Во рту образовался неприятный металлический привкус а в горле снова застыл тяжело проходимый ком. Хотелось кричать во все горло от скопившегося внутри отчаянья и безысходности. Он устал прятать все внутри себя. Ранее он мог медленно, но уверенно переварить всю ту дрянь, все те эмоции и чувства внутри себя, дабы казаться неприступным и холодным но сейчас – он уже не мог. Его тошнило от переизбытка скопившегося отчаянья и боли за последнее время. Все эмоции готовы были выплеснуться наружу, оголяя его перед всеми, показывая его наготу всем и каждому, показывая всем – кто он. Показывая и выставляя его слабаком, ранимым и эмоциональным. Лица остальных были расслабленными и спокойными. Ичи казалось, лишь ему сняться из ночи в ночь эти проклятые сны. Карамацу. Время идет. Что ты хотел этим сказать?