Личное пространство

      — Санс!!!       Санс с рыком закатывает глаза, ударяя рукой стену. Костяшки глухо стучат, и тупая боль заставляет сосредоточиться на себе, а не на яростном грохотании брата за дверью, что держится на добром слове и страхе быть раздолбанной в щепки.       — Санс, мне нужно постирать одежду. И твою, вообще-то, тоже!       Санс хочет обматерить и проклясть брата на долгие, долгие годы. Ему в голову не приходит, какого хрена Папайрус решил заняться стиркой именно сейчас. Когда-то они договаривались, что ванная — место уединения с самим собой, но со временем это правило позабылось.       — Блядь, дай мне хотя бы в душе побыть одному и не видеть твой вездесущий зад, Папайрус, какого хера?! — взрывается Санс и орет в сторону двери. У него был чертовски неприятный день, и если брат сейчас откроет эту дверь, то получит по лицу в ту же секунду.       — Ты там торчишь уже ебаный час! Что ты там делаешь, ты… — он делает паузу, — блядь, если ты хочешь подрочить, просто сделай это у себя в комнате и не трать нашу воду, ты вообще видел счета?!       Санс с завывающим звуком сползает по стене вниз, скрывая пылающее то ли от злости, то ли от смущения лицо. Никакого личного пространства. Он ведет руками по мокрым коротким волосам к затылку, сплевывая почти горячую воду. Хочется сделать напор душа сильнее, чтобы не слышать эти вопли за дверью и остаться с самим собой хотя бы раз за этот отвратительно-дерьмовый день. Но тогда брат лишь начнет орать сильнее, перекрикивая воду.       — Представь себе, все счета приходят в мой почтовый ящик, и плачу за них тоже я! — отзывается Санс, утыкаясь лбом в колени уже как-то отчаянно.       — А чьими деньгами ты платишь, кретин? — очередной удар в дверь сопровождается опасным треском и безысходным стоном Санса. Если бы Папайрус хотел выломать дверь — он бы выломал, это Санс знает точно.       — Вообще-то ты платишь только сорок процентов, — говорит он так, что звук сразу перекрывается шумом воды, и брат не слышит его под напором душа и собственной ярости, — истеричка.       — Я не собираюсь быть спонсором твоей дрочельни, выключи воду, пока я не выбил эту чертову дверь и не выключил ее сам!!!       Через секунду вода, действительно, перестает шуметь, и Папайрус с подозрением делает шаг от ванны, а в следующую — дверь распахивается, будто ее ударили с ноги, и Санс появляется в проеме с мокрыми волосами и разъяренными горящими глазами. Он даже не вытирался: футболка прилипла к телу, становясь будто второй кожей, а вода по волосам стекает вниз, будто ткань недостаточно, блин, мокрая. Он бросает убийственный взгляд на брата, и у того невольно пересыхает в горле. Папайрус в мгновение не может отыскать свой прежний энтузиазм и рассматривает брата, у которого лицо убийцы — лицо убийцы и в облипку мокрая одежда, через которую слишком отчетливо видно стояк.       Папайрус не знает, что конкретно придает ему уверенности, но он задирает подбородок сперва как-то неумело, неестественно, и Санса это никак не впечатляет: он, тяжело и протяжно выдохнув, широкими шагами направляется в собственную комнату, оставляя за собой водяной след.       — Санс.       Санс не реагирует. Голос Папайруса звучит немного сипло, и, прочищая горло, он повторяет громче, двигаясь с места за братом.       — Я полотенца там оставляю не для того, чтобы ты грязную одежду на чистое тело надевал, — он догоняет брата, когда тот уже заходит в свою комнату. Папайрус видит сквозь прозрачную ткань, как напрягаются мышцы на широкой спине, и как брат сжимает кулаки. — Снимай, мне ее нужно постирать.       — Отеби-и-ись, — стонет он, скрывая лицо ладонями и возводя глаза к потолку. Звучит это уже умоляюще, и Папайрус был готов пощадить брата и оставить его один на один со стояком. Вот только. У Папайруса тоже выдался ужасный день.       Он скрещивает руки на груди и переносит вес тела на одну ногу.       — Я сказал снимай. Живо.       Санс рычит сквозь зубы. Он прекрасно все слышал, и теперь не будет подчиняться принципиально. Он бы телепортировался отсюда куда подальше, если бы… Если бы не ситуация. И не промокшая до нитки одежда.       — Ты сейчас весь дом затопишь.       В рассуждениях о своей беспомощности, Санс не успел заметить, как брат подкрался ближе. Он резко разворачивается к Папсу лицом, когда тот хватается за края его футболки и тянет вверх.       — Папайрус! — Санс принимает попытки оттолкнуть его подальше, но брат схватился за чертову футболку крепко, и они оба просто валятся на пол. Приземляясь в очень неоднозначной позе.       Папайрус приподнимается на локтях, встречаясь с ошарашенным взглядом красных глаз напротив. Папайрус неприятно морщится: он больно ударился задницей и Санс, сидя на нем, намочил всю его одежду. Теперь придется сушить.       — Бля-я-я… — шепчет Санс одними губами и чертыхается. Вот нужно было ему лезть. Он хочет встать, но через секунду понимает, что не может пошевелиться. Только не это. — Папайрус, — шипит он сквозь зубы и злым взглядом сперва смотрит на свою посиневшую душу, а после точно в самодовольное лицо брата. — Отпусти меня.       — Это твое наказание, — вкрадчиво сообщает Папс и щурится, наконец, стаскивая с брата мокрую футболку. Хоть отжимай.       — Ты… Какого черта?! — вспыхивает Санс. — За то, что я помылся?       — За то, что игнорируешь меня, — парирует он, хмурясь. Санс принимает тщетные попытки дергаться, и с отчаянием принимает поражение. Папайрус даже радуется этому: он довольно улыбается, по издевательски, ведет длинным пальцем по широкой линии челюсти и сжимает мокрые волосы на затылке в кулак, чуть оттягивает их, заставляя Санса приподнять голову и томно выдохнуть через рот. Через секунду Санс начинает рычать и скалит зубы. — Успокойся, я тебе помогаю, — говорит Папс, всматриваясь в его глаза.       — Это не помощь, это насилие, — фыркает Санс, закатывая глаза. Он, в принципе, уже смирился. — Я тебе потом так помогу, ублюдок, — шипит он, и получает удар в лицо и строгий взгляд в ответ.       — Звучит многообещающе, — Папайрус фыркает, нежно кладет руки на небритые щеки и притягивает недовольное, но смирившееся лицо к себе и протяжно целует, не закрывая глаз. Санс на поцелуй отвечает моментально, жмурясь и углубляя его, и больше его лицо не выглядит таким недовольным. Щеки в руках пылают. Санс неосторожно кусается, когда брат переводит ладони на крепкие плечи, трогает грудь, оглаживает мягкий живот и залезает рукой под шорты, сжимая вставший член в руке. Санс с низким стоном прерывает поцелуй, утыкаясь брату в плечо. Вода с волос будто нагревается и теплыми каплями стекает по рукам. Когда Санс полностью обмякает и поддается, Папайрус магию использовать перестает, и перевернутое синее сердце вновь бледнеет, растворяясь где-то между их телами — Санс почти ложится на широкую твердую грудь, и Папайрус в какой-то момент думает, что потеряет равновесие и упадет на спину.       Когда двигаться предоставляется возможным, Санс, будто срываясь, хватается подрагивающими руками за чужие плечи, опускает ладони и притягивает брата за талию, ерзает, поддается ритмичным движениям и тяжело дышит, приоткрыв рот.       — Санс, — Папайрус снова оттягивает его за волосы, и брат послушно поднимает на него взгляд. От него пахнет мылом и дешевым шампунем, и чем-то еще. Чем-то терпким и приятным. Папс осматривает его опьяненный вид, томный взгляд и раскрасневшееся лицо, и любуется. Санс хмурится, когда брат перестает двигать рукой. Папайрус накрывает его губы своими, и в этот раз закрывает глаза. — Санс, — говорит он сквозь поцелуй почти недовольно, — перестань ерзать, иначе мы на полу проваляемся долго.       Санс недовольно выдыхает, но старается двигаться меньше, вплетая пальцы в длинные светлые пряди брата и притягивая его голову плотнее, будто никак не может насытиться. Папайрус отстраняется, чтобы рассмотреть красные влажные губы и оставить несколько отметин на плече, шее, груди. Санс закидывает голову, подставляет шею и дышит громче, когда одна рука мягко царапает по груди, а другая продолжает сильно сжимать его под одеждой, ускоряя темп. Он кончает с низким полурыком-полустоном, утыкаясь брату в плечо и оставляя там же следы от зубов, оттянув ворот домашней футболки.       Папайрус небрежно вытирает руки о мокрые шорты брата.       — Теперь их точно надо стирать, — констатирует он, отодвигая тушу брата от себя за плечи, и заглядывая тому в глаза. Может, в них и таятся призрачные оттенки обиды, но сейчас им уступает наслаждение и приятная расслабленность. Папайрус вылезает из-под брата, оставляя того сидеть на полу с красным лицом и припухшими губами. — Просто закинь их в стиралку и вытрись уже наконец.       Папайрус делает широкий уверенный шаг к двери и, благополучно наступая на лужу, поскальзывается, вовремя удерживаясь за дверной косяк. Они с Сансом переглядываются и молчат всего лишь секунду.       — Не. Смей, — угрожающе щурится Папс, наблюдая, будто в замедленной съемке, как лицо брата из нечитаемого выражения растягивается в дерзкую издевательскую улыбку.       — А что, боишься признать, что попал в скользкую ситуацию?       Санс самодовольно прищуривается. В ответ Папайрус, яростно вдохнув, пинает высоким сапогом злосчастную лужу, брызгая брата и с демонстративным громким хлопком выходит за дверь.       Санс несколько секунд хрипло смеется, а потом как-то грустно смотрит на пыльный пол и скучающе вздыхает. Бессмысленность использования душа нагоняет неприятные чувства.