Личное пространство

      — Ты не обижайся, но… — Папайрус стоит будто в защитной позе: он одной рукой держится поперек груди, а другой плотно закрывает нижнюю часть лица. Глаза внимательно исследуют Санса в его фартуке (Санс уверен, что фартук общий), и брови недоверчиво хмурятся сами по себе. — Я немного волнуюсь, — наконец, заканчивает он, прикусив губу.       — Да бро-о-ось, — в своей манере отмахивается Санс, и Папайрус напрягается, потому что после этой фразы все обязательно идет не так, как надо. Лицо Санса выражает исключительную беспечность и небрежность; кажется, будто ни черта у него не под контролем, и свою беззаботную улыбочку он давит с большими усилиями. — Я, конечно, не Великий и Ужасный Шеф-повар Папайрус, но ты явно меня недооцениваешь. Боже, — он оборачивается, чтобы оценить брата взглядом и нагло улыбнуться, — ты будто не в своей тарелке.       Папайрус отвечает хмурым молчанием. Санс кажется уверенным в том, что делает, а приятный аромат сладкой выпечки обнадеживает. Папс надеется, что этот аромат не превратится в запах гари, и черный дым не будет клубиться под потолком. С каких пор Санс вообще решил что-то приготовить? К плите его подпускать нельзя, это они оба усвоили за много лет попыток и шансов сделать из Санса хоть немного повара, но, может, духовка и плита — это не одно и то же?       Санс читает неодобрение и противоречия на лице брата и подбадривающе усмехается.       — Я взял твою книгу рецептов, так что не волнуйся.       Почему-то от этих слов Папс начинает волноваться сильнее. Его брови хмурятся уже раздраженно. Санс взял что?       — Там, правда, рецепты слишком уж экстремальные для простого смертного меня, но все пройдет как по маслу, обещаю, босс, — продолжает Санс и самоуверенно приподнимает подбородок, прикрывая глаза. Папайрус думает, насколько уместно сейчас будет выяснять отношения насчет его личных вещей, ведь готовит сейчас все-таки Санс, а есть потом нужно будет ему. Не хочется, чтобы брат мстил отравлением желудка. В любом случае, пока Папс анализировал ситуацию, противень с румяными булочками увидел свет их скромной (Папайрус бы поспорил) кухни. Пряный, но приятный запах корицы внушил доверия больше, чем длинные речи Санса до.       — Рискнешь? — вызывающе вскидывает бровь старший, стягивая с руки чуть рваную розовую прихватку.       Папайрус думает, что это не лучшая фраза для начала трапезы. Но он рискует.       Санс выбирает самую красивую и удачную булочку и выкладывает ее на тарелку. Выглядит он так, будто эти булки его величайшее жизненное достижение. И Папайрус почти соглашается с этой теорией, когда пробует мягкое ароматное тесто.       — Ну как? — Санс кусает кончик языка. Последний раз таким довольным он был только в тот день, когда получил зарплату досрочно.       Папс протяжно мычит под выжидающим взглядом, строя из себя великого ценителя. И оба считают, что он таковым является.       — Неплохо, — сдержано оценивает Папс, наблюдая, как меняются эмоции на чужом лице. — Неплохо, — повторяет утвердительно он, — я бы даже сказал — хорошо.       Губы Санс растягиваются широкой улыбкой восторга, и Папайрус оценивающе усмехается.       — Но не так хорошо, как спагетти, — завершает он с важно приподнятой головой.       Санс хитро щурится.       — Ты мне вешаешь какую-то лапшу на уши, — задумчиво предполагает он, упираясь кулаками в бедра. — Я принимаю это за «ого, вау, Санс, ты великолепно готовишь», — он встает в позу, пародируя голос брата. Последний фыркает:       — Мечтай, — и накладывает себе вторую порцию.