«Новое начало»
— Тэхен-а, сколько раз говорить, не таскай тяжести, надорвешься. — Чонгук стремительно подходит к омеге и первым делом забирает из его рук деревянный ящик, полный овощей. — Попросил бы кого-нибудь или подождал бы меня. Он еще издали увидел знакомую фигуру, мирно снующую ко входу в небольшой полузаглубленный погреб, расположенный недалеко от их дома. Как только сизая макушка скрылась за деревянным навесом, единственной частью, что не скрывалась под землей, Гук тут же ускорил шаг и, оставив инструменты у входа в дом, помчался ворчать. Потому что внутри опасно и холодно, много тяжелых банок и бочек, а еще не совсем надежные оградки закромов, меняли которые наверняка еще в прошлом десятилетии. А если что-то сорвется, и упадет на и так подверженного миллионам рисков омегу? Альфа ставит ношу на пол, даже отодвинув ногой подальше от открытого входа в погреб, пока помогает мужу выбраться оттуда, затем осматривает со всех сторон, отряхивает одежду и, больше для виду, гладит плечи и руки, попутно ощупывая на наличие возможных травм. — И не нужно больше спускаться в эту сырость. Подхватишь еще чего, заболеешь. Тэхен на это лишь отфыркивается, но все же не может удержать улыбки, подняв искрящиеся глаза на альфу, что, подобно петушку после боев, весь взъерошился, переполошился и даже немного взмок: отросшая челка, влажная из-за пота, смешно прилипала ко лбу, рассекая лицо надвое. Ким тянется к ней, аккуратно зачесывает пальцем в сторону и, не отрывая руки, ведет ими вниз, оглаживая скулы и подбородок мужа, чтобы потом, привстав на носочки, легонько чмокнуть в губы — Я всего лишь хотел чего-нибудь приготовить на обед. — из-под прикрытых глаз глядит на него, хитро улыбаясь. — От парочки картофелин ничего со мной не станет, я хоть тебя прямо здесь поднять смогу и даже не переломлюсь. И тянется за новым поцелуем, обнимая Гука за плечи. В последнее время они стали все реже видеться друг с другом: Чонгук уходил либо в Лес, либо на поля ранним утром, а возвращался лишь на обед, а иногда и вовсе только поздним вечером, так что Тэхен вынужден был коротать деньки без него. Было откровенно скучно, но еще больше одиноко, потому что привязанность к альфе только крепчала, и, хотя здравый смысл вопил о том, что дела стаи будут поважнее и стоит немного потерпеть, решившая показать клычки маленькая, капризная омежка, канючила и вечно просила как можно больше внимания. И Тэхен, подверженный власти гормонов, да и собственного игривого настроения, ничего не мог с этим поделать. Поначалу он, конечно, тоже просился с альфой на общие работы, угрожал или подлизывался, но тот находил-таки способы не поддаваться этим селенитовым глазкам и оставлять любимого в пределах деревни, пока сам был занят либо сбором урожая, либо все теми же работами в налаживании отношений между стаями. Осень в этом году выдалась довольно теплая, практически без дождей, поэтому оборотни как можно скорее стремились собрать свои посевы и подготовиться к зиме, пока плохая погода не одумается и не застигнет их врасплох. Трудились, впрочем, не только альфы, но и весь молодняк, и свободные омеги: те, кто все еще не был в браке или не смог понести во время брачного периода. Остальные же оставались в поселении, старались отдыхать и набираться сил, но по большей части занимались несложной работой, помогая друг другу. И возглавлял это все, конечно же, Тэхен. Пока свободные омежки трудились над мелкими сборами за пределами деревни, в ней самой остальные уже, разбившись на большие группы, во всю обрабатывали принесенный урожай: кто-то закатывал банки на зиму, кто-то убирался в погребах, кто-то перебирал овощи. На Севере все достояние стаи считалось общим, поэтому и делили его поровну и трудился каждый на совесть. Работа всегда шла рука об руку, поэтому выполнялась быстро и качественно. Впрочем, с приходом Тэхена и его структурированной системой распределения внутренних сил, все пошло еще быстрее и время оставалось даже на приготовление сытных обедов и отдых после них. Здесь уже каждый решал сам: стряпать для своего альфы отдельно, или помогать в готовке на всю стаю. К часу-к двум, когда солнце стояло все еще высоко и пекло особенно сильно, труженники возращались с полей, обедали и следующие пару часов занимались своими делами, чтобы к четырем снова идти на поле и до самого вечера продолжать уборку. Так и прошла большая часть сентября, под конец которого постепенно начали бушевать дожди и наступать первые заморозки. Сегодняшний день оказался одним из таких. — Меня тут поднимать явно не надо. — хмурится Чонгук и, отстранившись от мужа, захлопывает дверцу погреба. Он ладонью шлепает по доскам навеса, другую руку уставив в бок, прикидывает, что неплохо было бы поменять крышу, да и сам погреб утеплить изнутри, а то, стоит ветру подуть, и оттуда вой сквозит похлеще волчьего. Тэхен явно не раз спускался в него, потому что он находится ближе всех к их дому, и спустится еще, так что дела, способные оказать влияние на его здоровье, автоматически встают на первые места в списки. Чонгук сегодня же разберется с этим несчастным погребом, самостоятельно, пока тот не заполнили овощами. — Пойдем скорее в дом, ветер холодный. Альфа, хоть и был чертовски занят, все равно старался находить и уделять как можно больше времени своему мужу. В том, что Тэхен понес, они изначально были уверены на все сто процентов, но, когда новость все же подтвердилась, Гука словно подменили. Конечно, он и раньше отличался своим особенным отношением к объекту своего обожания, но с точного прогноза на удачную беременность он и вовсе превратился в курицу наседку, опекая Тэхена как маленького, балуя всевозможными вкусностями, и, что временами раздражало, в своем присутствии запрещая ему делать абсолютно любую работу. — Чем сегодня занимались? — интересуется альфа, занося в дом ящик с овощами. — Не перетрудились, я надеюсь? А то я вас знаю, любите выполнять план на два-три дня за один. — ставит в сенях у входа, затем возвращается к Тэхену и, присев на корточки, помогает ему снять обувь. — Я еще в состоянии наклоняться. — смеется омега, но все равно позволяет немного за собой поухаживать и отвести на кухню. Дома приятно пахнет сушеными травами, которые Тэхен нарвал вместе с Джином и по его указке оставил пучки подсыхать над печью. На случай простуды, у них будет дельное лекарство. — А я репетирую. — парирует, теперь уже занося ящик и выуживая оттуда овощи и горшочек с копченым мясом. — Так чем сегодня занимались? — Плели корзины. — омега помогает сортировать продукты, сразу же отбирая пару луковиц, чтобы первым делом отправить их обжариваться. — Точнее доплели те, что остались со вчерашнего дня. — принимается чистить их, пока Гук, закончив, уносит ящик обратно в сени, чтобы не мешал. — Закончили, впрочем, быстро. В принципе, и вчера уже могли, но все были слишком уставшие. Да и погода вечером тоже была не самой лучшей, сам знаешь. — Не говори. — альфа отряхивается и подходит к столу. — Что мне делать? Почистить это все? — Можешь начать. — кивает Тэхен и идет к чашке с водой, чтобы ополоснуть головки. — Потом не забудь помыть. Я пока воду вскипячу. Они иногда готовили вместе какие-нибудь простые блюда, обоим нравилось, особенно проводя это время за незначительными разговорами. Тэхен рассказывал о жизни в деревне, о новостях и иногда о сплетнях, делился своими идеями и переживаниями, пока Гук слушал, поддакивал или просто смеялся, чтобы потом рассказать о своих находках в Лесу. Он понимал, что для омеги знать это все было важно, поэтому особо ничего не утаивал, говорил как есть: все равно Тэхен потом выведал бы от кого-нибудь другого, от тех же омег, чьи мужья работают с ним, или от Юнхо. То, что его омега так близко начал общаться с его же правой рукой одновременно нервировало Чона, и заставляло гордость внутри проснуться. Не каждый же может таким похвастать. — Кстати, ты сегодня рано. — омега перемешивает деревянной лопаткой нарезанные мелкими кубиками овощи, жарящиеся в сковороде на печи. — Уже закончили? — После обеда хлынет дождь, причем, сильный, если судить по облакам. Поэтому решили вернуться. Можно закидывать в воду? Подошедший с боку Чонгук, после кивка омеги, открывает крышку небольшой кастрюльки и забрасывает в булькающий кипяток нарезанный им лично картофель. Обед был в самом разгаре приготовления. — Значит после обеда ты останешься дома? Альфа хотел было ответить, что планировал заняться погребом, но, столкнувшись с буквально засверкавшими от появившейся надежды селенитами напротив, тут же сдался и просто кивнул, улыбнувшись. Дождь, так дождь, он останется сегодня дома и будет лежать и нежиться со своим омегой весь вечер, как оба давно мечтали. Занятие это оказалось настолько потрясающим, что они порой удивлялись, как вообще жили без друг друга раньше. И жили ли? Остаток дня так и прошел в теплой атмосфере, поцелуях и объятиях. Впрочем, все последующие стали все больше и больше походить на этот, потому что зима близилась, дел становилось все меньше, а времени все больше. Так, даже, когда зеленые поля сменились плотным снежным покровом, теплота в их отношениях никуда не ушла. Наоборот, пылала только ярче, как и округлившиеся щеки Тэхена, каждый раз, когда он громко смеялся или пытался убежать от хищного зверя, следующего за ним по пятам. К январю свободы, которую он так старательно избегал осенью, уже стало не хватать, потому что, исключая трудовые моменты и стабильный двухразовый дозор, Чонгук практически все свое время проводил с мужем, все так же опекал и баловал. Доходило до того, что он мог часами лежать с омегой на груди и гладить его круглый живот, разговария и с малышом, и с любимым. Впрочем, Тэхен не жаловался особо, бесполезность ссор он понимал, расстраивать своего альфу не хотел, и научился выводить его на разговоры, открыто говоря, когда тот перегибал палку. Бывало лупил, бывало кусался, но потом зализывал нанесенные собой увечья и даже плакался, когда случайно слишком сильно ранил альфу, что доходило до мелких кровоподтеков. Гук не злился, лишь бывало кусал за ушки в ответ, да радовался, что от былого холода, с которым он столкнулся в самом начале их отношений, уже не осталось и следа. Ким все еще был изящным и аристократичным, ворчал за неряшливость и раздавал команды, с чем горячий темперамент научился мириться, тем более, что все их мелкие стычки, иногда появлявшиеся просто от скуки, заканчивались тем, что Чонгука побьют или поцарапают, а затем извинятся и зацелуют, и все у них снова станет хорошо. Секрет семейной жизни оказался так прост.***
— А как ты думаешь, у нас альфа или омега? — в один из вечеров, прижимаясь к груди мужа, спрашивает Тэхен. — Альфа. — безоговорочно отвечает тот, глядя в потолок, пока перебирает короткие платиновые прядки. Гук лично недавно подстриг омегу, занимаясь этим, к слову, впервые в жизни. Других альф он к своему сокровищу подпускать отказывался, а выходить из дома в тот момент Тэхен не имел никакого желания, как, наверное, и все остальные омеги поселения. К середине зимы на Лес спустились жуткие морозы, поэтому наружу ступали только в крайних случаях: за дровами для печей, или за едой. Запасов мяса и овощей у них было предостаточно, поэтому зимовали волки лениво, чуть ли не впадая в спячки, в отличие от их менее продуманных предков. Альфа тогда долго собирался с силами, боясь испортить чудесные волосы, ставшие пахнуть только сильнее, отговаривал Тэхена как мог, умоляя походить с ними хотя бы до весны, потому что тереться лицом об этот мягкий шелк заставляло его чуть ли не урчать от удовольствия, и даже пытался прятаться от омеги в сенях, прекрасно зная, что тот не ослушается его запрета на выход в неотапливаемую часть дома босиком, но позже сдался и, скрипя сердцем, подстриг причудливые завитки, усадив мужа перед медным зеркалом. Вышло, между прочим, не так уж и плохо, однако Гук временами все же скорбил по длинным, доходящим почти до скул кучерявым прядкам, и тайно надеялся, что Тэхен когда-нибудь снова решит их отращивать. — Почему ты так уверен? — омега перехватывает ладонь мужа, и переплетает их пальцы, непроизвольно сравнивая размеры кистей. Хоть он и обладал изящными, длинными пальцами, чонгукова лапа была шире и больше. Это всякий раз поражало, заставляло вспомнить о его силе и восхититься ею. — Будто ты не чувствуешь его пылкий нрав. — улыбается, подтягивая их сплетенные ладони к лицу и целуя тэхенову. — Такое чувство, что он нас с тобой будет держать в таком крепком хвате, что мы будем ходить как паиньки. — Да что ты говоришь. — хитро щурится, прикусывая губу. — Боишься, что уже в раннем возрасте сместит тебя с трона, вожак? — Скорее, что перетянет на себя все внимание самого красивого омеги на планете. Гук склоняется к рассмеявшемуся Тэхену, трется недолго носами, а затем целует, сладко прижимаясь губами. Их поцелуи всегда были вкусными, чувственными, нежными. Иногда они переходили в голую страсть, словно голодные волки пытались поглотить друг друга, иногда в бесконечную нежность, воздушную и будто сахарную, но всегда оставались влажными и желанными. Тэхен любил целоваться, он мог заниматься этим часами, совсем не прерываясь, любил, когда Чонгук его касался во время поцелуев, гладил плечи, массировал спину, любил ощущение горячих ладоней, сжимающих его бедра, и чувствовал, что точно также любим в ответ.***
К концу зимы время вдруг приняло совершенно иной ход. Дни, хоть и становились все длиннее, проходили просто мгновенно. Их монотонность вовсе не утомляла, даже наоборот, Тэхен умудрялся постоянно находить себе дела по дому, научился штопать и даже шить одежду, перемешивал в гайвани, купленной у проходивших осенью через деревню торговцев, травы и заваривал вкусные чаи. Удивительная посудка с белыми журавликами до жути нравилась ему, использовалась ежедневно, как и ласково натиралась тряпочкой. Так, с каждым днем исконно омежьего в нем становилось все больше, а от былых высокомерных замашек остались только короткие стычки с Чонгуком, воевать с которым просто требовала свободолюбивая натура. Альфа же, по мере роста живота у омеги, становился все нервознее, чаще нудил о рекомендациях мамы и Джина и, в целом, опекать не переставал ни на миг. Даже во времена весеннего Брачного периода, когда поселение особенно нуждалось в надзоре свободных от гона альф. Весной больше всего страдал молодняк, только-только познающий уникальность и временами безжалостность своей природы, непонесшие в августе омеги и холостые альфы. Семейные же, видимо в силу постоянного справления своих нужд, в этот период подвергались влиянию феромонов гараздо слабее. Поэтому, пока молодые самцы громили в лесу мокрые стволы голых деревьев, дрались друг с другом, стараясь выплеснуть как можно больше энергии, чтобы голову поскорее отпустило, и в целом нарывались на неприятности, Чонгук преспокойно принимал меры по предотвращению в поселении паводков и следил, чтобы особо громких стычек не происходило. Было даже смешно с собственной сдержанности, потому что прошлой весной он буквально готов был убивать, так его распирала злость и желание присвоить себе кого угодно. Без того буйная кровь в такие периоды кипела на уровне раскаленного масла, кости так и ломило, а мышцы будто разрывало на составляющие, пока сознание оглушал дикий вой и мерзкий звон в ушах. Гон без омеги всегда тяжек, и, слава всем Богам, не пробовавшие ее альфочки до такой степени еще не сходили с ума, ограничиваясь просто яростью. Молодых омежек в это время держали в домах, отпаивая отварами, смиряющими спазмы первых течек, лелеяли и заботились. Конечно, находились и особо смелые ребятки, возможно беспризорники, или более зрелые, ищущие новых ощущений омеги, ложившиеся под обезумевших альф. Число беременных в итоге на какое-то количество возрастало, но опять же, не критично. Чонгук же в этот раз испытывал нечто совершенно иное. Его будто распирала безразмерная нежность, которую он всю и полностью изливал на наевшего просто чудесные розовые щечки Тэхена. Безусловно, его хотелось также сильно, но пара, чтобы не навредить ребенку, что уже во всю пинался в прелестном круглом животике, решила на время ограничиться. Тем более, в период летнего Брачного периода, все-таки впавший в гон Гук не сдержался и, сначала изрядно измотав, вновь повязал уже беременного омегу, за что потом безумно долго извинялся и до сих пор заглаживает вину, которую сам же и возомнил. Сам же Тэхен был более чем счастлив и, если бы не опасение за здоровье, повторил бы еще и еще раз. В целом, пора весенних случек прошла без проишествий, и уже скоро оборотни приступили к новому витку их размеренной жизни. С потеплением в деревне стартовали ремонтные работы, Северяне прибирались в садах и в целом приводили облик родного поселения в должный вид. Теперь с каждого уголка доносился восторженный визг детей, босиком бегающих по выступающей зеленой траве, пение прилетевших птиц и просто чудесный аромат возрождающейся природы. А как только прогрелась земля и стало тепло, оборотни вышли на поля, чтобы снова засеять их культурой и вернуться к привычной жизни тружеников. К тому времени Тэхен уже разродился, самый первый в деревне, что все посчитали хорошим знаком. Ребенок вожака стал предзнаменованием новой жизни, полной радости и уверенности в надежной защите. Сами роды прошли достаточно гладко, госпожа Чон лично принимала их в одном из гостевых домиков, пока другая омега-помощница суетилась вокруг, подавая тряпки и воду, утирая пот со лба роженика и всячески его подбадривая. Боли Тэхен не страшился изначально, морально готовил и себя, и Чонгука, думающего, что успокаивает именно он, казалось, паникующий даже слишком смешно, да и шел в домик сам, хотя Гук все время пытался поднять его на руки. Ходить омега старался как можно больше, да и после встречи с малышом планировал как можно скорее войти в привычную колею, надеясь что муженек сбавит свой всемерный контроль. Кто же знал, что выйдет все в точности наоборот. И, если с беременного Тэхена Чон сдувал пылинки, заставляя есть больше мяса и пить молоко, вечно пытался обездвижить, иногда даже становясь волком и оборачиваясь вокруг омеги, мордой уткнувшись в живот, лишь бы тот не ушел снова искать себе работу, наружу выпускал только с собой, а все потребности просчитывал наперед; то теперь страхов в альфе стало только больше. Как оказалось, Тэхен принес на свет маленькую омегу, девочку с копной темных, как у отца, волос. Кроха оказалась такой маленькой, что свободно помещалась у Чонгука на одной руке, хрупкой и нежной, но такой плаксивой. Первый ее крик услышали даже оборотни, стоящие снаружи домика, а отец ее и вовсе переполошился, испугался так, как, наверное, никогда в жизни, и влетел в дом, наплевав на строгий запрет мамы этого не делать. Маленькое чудо хотелось увидеть как можно скорее. Ему ни в какую не верилось, что они уже стали родителями, что на его плечах теперь еще больше ответственности и любить он теперь будет в два раза больше. Его переполняла радость, щекочущая кончики пальцев в мягких покалываниях, а может, то было булькающее где-то в груди волнение. Волнение за любимого, что, выдохшись, лежал на белых простынях, отвернув от двери голову. Казалось, он спал, потому что совершенно не двигался, и только часто вздымающаяся грудь, облаченная в льняную чонгукову рубаху, говорила об обратном. Альфа прислоняется плечом к дверному косяку и еле слышно выдыхает, боясь лишний раз потревожить наконец воцарившееся умиротворение: младенца, завернутого в пеленку, аккуратно кладут на грудь папы, что тут же накрывает крошечную спинку побледневшей ладонью, осторожно гладит, будто проверяя, реально ли это дите, а не просто очередной сон, и только потом поворачивает в его сторону голову. На даже немного синих губах расползается улыбка, а с глаз брызгают слезинки. Не выдержав, Чонгук заходит внутрь, игнорируя жалобно скрипнувшую под ногами половицу, не моргая глядит на эту картину, оседает на колени у кровати и также заглядывает в еще красненькое, немного сморщенное личико наконец успокоившейся малютки. — Чонгук, рано же еще! Дай хотя бы прибраться здесь! — причитает его мама, пока новоиспеченный отец боится даже дышать рядом со своими сокровищами. Скорее, даже для виду, чтобы поддерживать порядки, пока сама утирает искрящиеся в уголках глаз слезинки. — Спасибо. — только и смог тогда прошептать Гук, глядя в селенитовые глаза мужа, в который раз понимая, что Луна на небе, что восхищала его всю жизнь, даже близко не стоит по красоте рядом с Лунами в глазах напротив. Девочка крепла с каждый днем, росла и менялась, личиком все больше походя на Тэхена, что проводил с ней почти все свое время. Омега и не думал никогда, что в нем может быть столько нежности, что он станет таким чувствительным и мягким, но, в чем даже себе еще долго не признавался, действительно наслаждался своей новой жизнью. Маленькая молочная сладость, хоть и плакала часто без повода, испытывая родителей своим буйным характером, заставляла его гордиться собой, потому что таких чудесных детей никогда и ни у кого не было; любимый муж становился все любимее, а дела в Лесу все лучше. Оказалось, что все его немногочисленные мечты уже сбылись, и получил он гораздо больше, чем хотел от жизни, за что был безмерно благодарен. Чонгук — лучшее, что судьба могла подарить ему. Наблюдать за медленным прогрессом альфы в отцовстве тоже оказалось довольно забавным. Весь такой большой и сильный Гук первое время банально боялся взять крохотное чудо на руки, оправдываясь отсутствие опыта, но от ответственности не убегал, старался быть рядом как можно больше, внимательно следил и изучал все действия Тэхена и все время спрашивал что, да зачем. Да и уже на второй день сам поднял Джихе с кровати. — Смотри, Тэхен-а, какая она крошечная, будто кукла. — максимально осторожно придерживая головку, шептал Чонгук, медленно идя к стоящему в проходе мужу. — И такая сладкая, что не верится, что такое вообще может быть. Если раньше Гук думал, что зависим от запаха своего омеги, то дочка и вовсе сводила его с ума. Он буквально не мог надышаться сахарно-молочным ароматом, с нотками, отдаленно напоминающими цветение. Джихе унаследовала запах папы. Альфа каждый раз трепетно целовал крохотное личико, водил носом от висков к почти не показывающейся шейке, чуть ли не урча от мягкости персиковых щечек, гладил пальцами ушки-спиральки и никак не мог насытиться запахами своих двух малышей. Тэхен после родов будто обрел новую стадию своей и без того божественной красоты, теперь буквально купаясь в нежности, исходящей от мужа, что также лелеял его, не упуская ни единого шанса поцеловать или понюхать. Вслед за Тэхеном постепенно начали разрождаться и другие омеги, и деревня на какое-то время превратилась в сплошной повивальный дом. Новоиспеченные отцы хвастались друг другу альфами или поздравляли с омегами, беременные омеги поддерживали и помогали друг другу, а молодые папочки делились советами. Год за годом подобные этапы сменялись один другим, выстраивая размеренную волчью жизнь. Холод перетекал в тепло, жизнь заканчивалась смертью, а новые события, наполненные радостью или же грустью, служили переходами между витками каждого нового года.***
— Джин так и продолжает работать? — интересуется Чонгук, пока они вдвоем с Намдужном несут огромное тяжелое бревно, перегораживающее поток рукава восточной горной реки в центральную часть Леса. Огромные сосны повалились друг на друга из-за сильной грозы прямиком на всю ширину русла, из-за чего вода перестала поступать в эту часть, а местность рисковала остаться безжизненной. — Он намного свободолюбивее чем кажется. — идущий спереди Намджун подправляет бревно на своем плече, чтобы не упало, и попутно разминает затекшую шею. Дерево они собираются доставить на повозках в восточное поселения для ремонтных работ, чтобы лишний раз не губить бор поблизости. — Поэтому бессмысленно его уговаривать. Чонгук лишь поджимает на это губы, да прибавляет шагу. Уже смеркалось, а они так и не закончили работу. Ему следовало бы усмехнуться и даже пристыдить другого альфу за то, что не может контролировать омежку в положении, позволяя тому принимать роды у других, но здравый ум останавливает и даже сочувствует Джуну. Кому как не ему знать, насколько бывают упрямы восточные волки, и, если с Тэхеном они научились понимать друг друга, просто начав жизнь с чистого листа, пересмотрев свои взгляды и убеждения, то эта пара знакома чуть ли не с пеленок, поэтому им двоим приходится сложнее. Конечно, была и уйма плюсов в их союзе. Намджун начал их замечать чуть ли не с самой свадебной церемонии: Джин знал, что он любит съесть, знал, что любит порядок, поэтому прибирался основательно, знал, что в доме не должно быть шумно, потому что, чтобы хорошенько все обдумать до мельчайших подробностей или чтобы почитать новую книгу, Джун погружается с головой в свои мысли. Сам же альфа играл ответную роль в их отношениях. Его красивые ухаживания не прекратились и спустя месяц после женитьбы, и спустя полгода, и даже сейчас, когда омега дохаживал свой срок, он также старался проводить с ним как можно больше времени, если уходил, возвращался с подарками, тактильничал, хоть Джин бывало и ворчал, что в чуть ли не медвежьих объятиях очень жарко, и в целом, превратился в одно сплошное облако нежности. Видимо все альфы вынуждены были проходить через такое, чувствуя уязвимость своих вторых половинок. То, что Джин понес после их совместно проведенного Брачного периода, великой новостью для них не стало, так уж сложилось, что вместо одной сцепки, логически завершающей и гон, и течку, они умудрились устроить аж три, практически всю неделю проведя в том самом гостевом домике. Голод Намджуна, умноженный гоном, и непорочность Джина при слиянии дали неконтролируемую феромонную бомбу, которая взорвалась настолько ярко, что они еще и отходили от нее некоторое время, просто лежа в обнимку в кровати. Джун и подумать не мог, что он может хотеть кого-то настолько сильно. Да, он ощущал влечение к другим омегам, да, случки приносили ему удовольствие, да, голову иногда посещали не самые адекватные мысли, но он так успешно игнорировал все это, будучи ослепленным платоническим влечением к Тэхену, что, наконец открыв глаза на происходящее, не смог себя контролировать. Точнее Джин заставил окунуться его с головой в эту похоть, тонуть в бесконечном океане своих синих глаз, упиваться собой и ликовать, что присвоил себе самое дорогое сокровище. Ставя метку, Джун радовался и гордился собой, в то же время давая себе слово, что сделает омегу, доверившемуся ему, самым счастливым. И он правда старается, бережет его и лелеет. Вот только сам Джин привык думать о других больше, чем о себе, и это раздражало больше всего. За всю зиму не было ни единого раза, когда Ким хоть на что-то пожаловался или чего-то попросил. Будто прилежный ученик, он выполнял все указания Намджуна оставаться дома во время холодов, не перенапрягаться и не ходить по полу без теплых носков. Казалось, будто омега просто лишился своего мнения, растерял весь тот запал, что выплескивал в конце лета, и просто жил своей обычной жизнью, никого не трогая и никому не мешая. Конечно, он не стал печальной серой массой, не грустил и не унывал, по теме шутил и смеялся, но Намджуну мерещилось будто чего-то не хватает. Будто он не может сдержать своего обещания и его омега с ним не счастлив. Они много разговаривали на эту тему, Джин уверял, что все с ним нормально, просто он не привык слишком явно выражать чувства, для достоверности даже лез обниматься и целоваться к альфе, а на подарки смущенно улыбался и благодарил, бережно раскладывая все по полочкам. Намджун даже купил для него какую-то вязанную куклу у проходящих торговцев, что теперь стояла на самом видном месте, украшая собой прибитые к стенам полочки. И все же, Ким не оставлял попыток разговорить своего мужа, уверяя, что ему можно доверять и он ни за что не обидит и не даст в обиду. Тогда-то Джин, примерно в середине зимы, и признался, что просто боится зазнаться и в один день потерять, все что сейчас имеет. — Старик лекарь всегда говорил мне помнить, кем я являюсь, — лежа головой на коленях у альфы, шептал Джин, — никому не нужным сиротой. Никому нет до меня дела, мои проблемы касаются только меня, а, если я хочу что-то получить, то должен обязательно дать взамен. Поэтому я и боюсь, что недостаточно даю тебе, что у тебя могла быть жизнь намного лучше чем эта, что я тебя не достоин. — пока он говорил, крупные слезинки текли из его глаз, оседая на хлопковых штанах альфы. — Еще на свадебной церемонии я ужаснулся, что буду тянуть тебя вниз, но, в голове всегда играли твои слова, сказанные перед нашим первым разом. Я искренне пытаюсь им верить, я полностью доверяю тебе и вижу твои чувства, но… я также искренне боюсь тебя потерять. Ты и наш малыш, — накрывает ладонью руку Джуна, что гладит круглый живот, — самое ценное, что у меня когда-либо было, а ценности могут пропасть, если за них не отплачивать. Джина все это время терзала его неуверенность. Детские страхи, раньше гулявшие где-то в глубине души, теперь всплыли на поверхность, а привычный способ их игнорировать и отставлять себя на задний план, уже не срабатывал, из-за чего омега терялся и не понимал, что теперь должен делать со своей жизнью. — Но ты такая же ценность для меня. — выслушав все, совершенно спокойно отреагировал Намджун, — И я так же боюсь тебя потерять. Но, это не значит, что я тебе что-то должен, или требую ответную плату за свою любовь. Ты сделал для меня даже больше, чем я мог желать: ты подарил мне семью, ты показал, что значит любить кого-то, ты спас мою жизнь, тогда, в горах, и спасаешь сейчас каждый день. Просто видя тебя, что ты жив и здоров, осознавая, что ты в моем доме, в моих объятиях, что я могу в любой момент прижать тебя к себе, расцеловать и сказать, как сильно ты мне дорог, уже делают меня невероятно счастливым. Я тобой дорожу больше всего на свете и совершенно не хочу, чтобы твою голову заполняли эти грустные мысли. Мы связаны самой судьбой, — он берет ладонь омеги в свою и осторожно проводит кончиками пальцев по запястью, — и она уже не раз показала, что всегда сведет нас вместе. Да и я тебя никуда никогда не отпущу. Ты мое все и всем будешь всегда. После того разговора Джину заметно полегчало, но его упрямую натуру перевоспитать никак не получалось. Он и раньше имел дело с беременными омегами, поэтому, как только начался сезон родов, также ходил на них и помогал взрослым омегам в их принятии. И, сколько бы Джун не ворчал, Сокджин стоял на своем, аргументируя это тем, что все равно должен здесь находиться, потому что со дня на день и сам родит, а так хоть опыта набирается. Хоть альфа и не особо верил в действенность его убеждений, все же помог переселиться на время в гостевые домики, где омеги лежали вместе, готовясь ко встрече со своими малышами, старался вытягивать его на прогулки почаще, лишь бы он не слушал крики рожеников и тем более не возился с ними, и каждую ночь приходил к окошку пожелать спокойной ночи. Впрочем, разродился Джин весьма удачно. Схватки пришлись на середину ночи, продлились несколько часов, а на утро на свет пришел чистокровный восточный альфа, крупный и крепкий. Намджун, к сожалению, в это время был в Западной стае и не успел одним из первых увидеть свое чадо, но, как только получил птицу с запиской и отпечатком маленькой ручки, бросив все дела, рванул обратно на север, целовать своего омегу. — Они словно с первых дней жизни подружились. — улыбается Тэхен, присаживаясь на край кровати, где лежал Сокджин со своим сыном и почти месячная Джихе. Ким только усмехается по-доброму, тоже наблюдая за детьми, что неотрывно глядели в глазки друг друга. Взгляд Тэвона, только вчера пришедшего на свет, казался невероятно осознанным, будто у взрослого человека, блуждающего в своих мыслях. Глубокие синие глаза так ярко контрастировали на фоне почти невидимых белобрысых прядок, пока довольно темненькая Джихе уже, сама того не контролируя, тянулась ручками к только-только разглаживающемуся личику. Между детьми уже чувствовалась какая-то связь, возможно та самая, что объединяла их родителей, и молодые папочки были уверенны, что из них получатся отличные друзья, если не что-то большее. С чем был далеко не согласен глава семейства Чон. — Сразу говорю, держи своего сынка подальше от моей дочери. — грозил он Намджуну, тоже наблюдая за картиной взаимодействия детей. — Иначе без ушей останется. — Не тебе это решать, вожак. — скалится в ответ Джун и для виду напрягает кулаки, словно они сейчас действительно сцепятся в драке. — И не смей пренебрегать положением моего сына. Этот альфа будет в разы сильнее нас с тобой вместе взятых. — Но не сильнее моей омеги. Она одна и тебя, и твоего сынка положит на лопатки. Задорно-накалившуюся атмосферу разгоняет Тэхен, выпроводив распетувшившихся словно подростки в первый гон альф за порог, потому что их сгустившиеся феромоны плохо влияют на детей и на них самих, отходящих от родов. Впрочем, на улице мужской пыл немного поутих, опасаясь получения запрета на нахождение в доме рядом со своими любимыми. Кто бы знал, что утихомирить самых сильных бойцов смогут не мощнейшие противники, а омеги с крошечными свертками в руках. Так и наступил новый виток в их жизнях, теперь прочно связанных между собой. Дети становились крепче с каждым днем, Тэхен уже самостоятельно выходил с дочкой на прогулки, пока Гук был занят делами стаи, все также следил за положением в внутри поселения и помогал другим волкам на пару с мужем. Дни проходили также скоротечно, становясь неделями, а там уже и месяцами. Лето, наполненное трудом и радостью, как-то слишком быстро сменилось осенью, дети подросли, прибавили в весе, а оборотни уже переживали новые воссоединения и готовились к очередной зиме.***
— Давай полотенчико. — Чонгук коротко кивает в сторону рядом стоящего мужа, пока стоит ссутулившись, держа Джихе в деревянной ванночке у печи. — Надо было побольше дров закинуть, что-то прохладно. Купать младшую Чон с наступлением холодов стало проблематичнее. Рожденный в теплую пору ребенок никак не желал мириться с теплыми носочками и вязаными бабушкой комбензончиками, а вот в воду лезла с радостью, визжа и плескаясь, пока отец держал за спинку. Чонгук, хоть дочь уже и могла сидеть самостоятельно, с ранних дней приладился купать ее, аккуратно придерживая за шейку или спинку одной рукой, помогая себе второй. Ему нравилось плескать свое чадо в воде с душистым персиковым мылом, ее крошечность, — даже в шестимесячном возрасте Джихе полностью умещалась на его одной руке, — умиляла, а осознание своего отцовства так и заставляло гордость взмыть вверх. Особенно, когда Тэхен просто стоял рядом и наблюдал, широко улыбаясь. Сначала омега сам выполнял все необходимые процедуры, учил мужа, потом просто помогал, а теперь временами просто стоит с полотенцем наготове и наслаждается идиллией, пока альфа сюсюкается с довольным ребенком. — Тебе кажется. — хмыкает Тэхен, размыкая руки, чтобы быстренько обернуть Джихе в полотенце. — Дома жара. Тем более водички подливали. Твоя дочь не замерзнет, не переживай. — Замерзнет мой другой малыш. — парирует Гук, щелкая омегу по носу, и намеревается забрать белый сверток с занятой разглядыванием ворсинок на ткани дочуркой, но резко получает отказ и встречается с озорным блеском в серых глазах. — Носи тогда штаны потеплее, чтобы не простужать его. — выпаливает он и спешно ретируется в спальню, где уже разложил свежую одежду и сухую пеленку. — Мы сами оденемся. Убери пока, пожалуйста, здесь. Покинутому альфе остается лишь ухмыльнуться, смирившись с пошатнувшейся гордостью, да идти за ведром, чтобы слить воду. Тэхен, хоть и стал в разы мягче и нежнее по отношению к нему, временами все же показывал свой колкий характер, провоцируя мужа на стычки. И порой действительно хотелось зажать его у стены, скрутить и не давать увернуться, пока не извинится. Но Чонгук стал умнее, больше не злился и не присмирял омежку силой, наоборот, только включал напор и чуть ли не обсыпал любовью из своих желтеющих каждый раз от массы эмоций глаз. Так было даже интереснее. С рождением ребенка связь между ними только укрепилась. Чонгук мог часами сидеть волком у кормящего мужа, наблюдая за ними голодными глазами, обожал оборачивать семейство своей огромной тушей, любил чудесный аромат своих омежек, готовый вечность купаться в нем. Весь такой суровый и серьезный на протяжении дня вожак дома становился плюшевой игрушкой на радость своим малышам, прижимал их к себе, целовал и обнюхивал. Так дни и проходили, в любви, в ласке, в заботе. Сезоны плавно сменяли друг друга, работы становилось все больше, а события все насыщеннее.***
— Он просто копия отца Гука. — улыбается Тэхен, пока убирает тоненькие темные прядки со лба своего сына. — Я и не думал, что гены вожака настолько сильны. Сидящий рядом Джин только улыбается, жмуря глаза, пока Тэвон на его коленях пытался совладать с жемчужной подвеской на шее папы и, то ли отгрызть ее, то ли оторвать, пока тот ворчал и просил этого не делать. Недовольный таким положением дел альфа только бухтел, но от цели не отступал, уже выпрямившись и полностью встав на ножки, руками оперевшись о плечи омеги. — А я не думал, что ты понесешь не во время всеобщих случек. Удивительные вы волки, однако. Тэхен лишь смущенно улыбается на этот полу-упрек, фыркает и прячет глаза за отросшей челкой. Действительно, разродиться в феврале, когда все только-только готовились к Весеннему брачному периоду было чем-то из ряда вон выходящим, но осуждать его никто и не собирался, а сам он был даже рад, что принес волчонка зимой. Опыт с Джихе показал, что летние дети сложновато приспосабливаются к холодам, а вот рожденному в этой среде альфочке будет просто замечательно. Вторые роды его прошли очень даже быстро, несмотря на то что плод оказался крупнее. Джин лично их принимал, поддерживая друга, пока их альфы находились в западном поселении. Обстановка в Лесу становилась все лучше и лучше, дружеские отношения постепенно налаживались, как и свободная торговля между стаями. Встретить на улице незнакомца не своей породы уже было не новшеством, — хоть по началу волки и пугались друг друга с непривычки, — проложенные дороги регулярно расчищались даже зимой, а товарообмен пошел только на пользу всем стаям. Как и помощь друг другу. Так, в Западном Лесу эта зима оказалась чрезмерно суровой, метели нанесли сильный урон открытой территории там, что несколько домиков на окраинах оказались в снежном плену. Решать проблему вызвался сам вожак, собрав отряд добровольцев и отправившись на помощь. Так и остались там на неделю, помогая бурым. Хоть Юнги и начал задолго до этого реставрационные работы в своем поселении, заменяя хлипкие жилища на новые, прочные, даже за два лета управиться оказалось не такой уж и легкой задачей, поэтому на этот год перед ним стояло довольно много задач. И, хоть методы его управления и оставались весьма суровыми, многие заметили потепление в нем. Женитьба явно оказала на Мина положительное влияние, как и сам Чимин. Ходили даже слухи, что бывший вожак стремился облагородить свои владения, чтобы окружить своего омегу достойными условиями, что были у него на Севере. Правда то была или нет, никто так и не знал, да и боялся озвучивать, опасаясь попадания под горячую руку. Однако Юнги и вправду изменился. Даже предложил лично отправиться в Северное поселение с дарами, чтобы поздравить омегу вожака с наследником и поклониться ему. А заодно и дать своему мужу возможность повидаться с родными. В Чимине он был уверен, доверял ему полностью и желал только счастья, которое моментально загорелось в янтарных глазах, как только омега услышал эту новость. Горели они и когда Чимин наконец увиделся со своими друзьями в доме вожака. Пока Юнги находился где-то с Намджуном, обсуждая постройку моста, которая была запланирована на весну, через реку, что служил бы продолжением прямой дороги с Запада на Восток, его мужу первому удостоилась честь увидеть маленького альфу. Многое в Чимине поменялось за минувшие два года, он будто повзрослел и былое озорство и хитрые искорки в глазках как-то потускнели. Тэхен даже начал переживать за друга, потому что по рассказам Чонгука все у него было хорошо, а на деле такая нескончаемая грусть давила на его волка, что даже со стороны мерещился его скулеж. Джину тоже не понравилось состояние друга, что он даже начал ворчать на самого себя, что так и не смог добиться разрешения посетить Запад у своего мужа. Им обоим практически сразу был поставлен запрет на долгие перебежки, тем более в малознакомую часть Леса: сначала из-за беременности, потом из-за ухода за детьми. Так и не выпала возможность навестить друга, общаясь с ним только птицами или посланиями через альф. Под поток ворчливых высказываний попал и сам Юнги, скотина такой и тиран, не дающий свободы и любви своему мужу. — Все у меня в порядке, друзья. — улыбался им тогда Чимин, отмахиваясь руками. — Просто управлять поселением оказалось не так уж и легко, даже не представляю, как ты справляешься, Тэхен-щи. — он чешет затылок и смеется неловко, пока круглые щечки покрываются ярким румянцем. — Да еще и с малышкой. У меня пока не получается понести, да я бы и не смог за всем одновременно углядеть. Вот и волнения по этому поводу настигают. Рассказывайте лучше, что у вас нового? Омежка плюхается на своей стул после того, как вешает на его спинку теплую кофту, подаренную Юнги, пока Тэхен приносит чайник, а Джин раскладывает чайные ложечки, сервируя стол. На ум сразу же приходит картина их общих посиделок в то самое лето, когда будущее казалось смутным и было сосредоточено в руках суровых альф. Кто же знал, что конечные решения все же будут зависеть от омег, не менее сильных и мудрых — Укладывать маленьких детей оказалось довольно сложно. — отпивая душистый травяной чай, делает вид, что бурчит Джин. — Я и раньше возился с мелкотней на Востоке, но все они были постарше, гаркнешь им обернуться в волков и улечься под кустом, так все сразу и кучкуются. А вот когда у тебя всего один маленький щенок, который еще даже в волчонка оборачиваться не умеет, немного сложно. — не выдерживает и все же пропускает улыбку, тут же сломав весь своей ворчливый образ. — Зато вон, приходим к лучшей подружке и все, спим как убитые, лишь бы вместе. — Малыши любят тактильничать друг с другом. — добавляет Тэхен, подливая кипятка в кружки. — Наверняка до самого взросления будут так же, а дальше уже посмотрим. Гук уже нервничает, что между ними такая крепкая связь, ревнует свою дочку, не представляю, что с ним будет завтра. — А я не против был бы стать с тобой сватами. — подмигивает Ким, довольно растягивая губы. — Хотя, если Джихе пойдет характером в тебя, то она буквально съест моего сына. Не-не-не, не нужно мне такое счастье. Чимин хихикает, тоже отпивая чая и заедая его приготовленным Джином печеньем. Все же прежняя его любовь к сплетням и веселым посиделкам так и осталась на месте. И, слушая смешные препирания друзей, и у него самого развязался язык, так что вплоть до окончания тихого часа, точнее до первого плача новорожденного, они проболтали на кухне, а затем Тэхен уковылял в спальню, где уже проснулись и другие волчата. — Его совсем не узнать, не правда ли? — улыбается Джин, тоже поднимаясь из-за стола. — Я думаю всех нас, Джин-а. — гладит того по плечу Чимин и тихоньку идет вслед за ним. В спальне их встречает Тэхен, лежа кормящий сына, и клубок детей рядом с ним, что лениво просыпался, кое-как отлепляя друг от друга конечности. Сокджин тут же ныряет к ним, целует малышей и берет просящегося на руки Тэвона к себе, проверяя, не голоден ли он. Оставшаяся сидеть посреди кровати Джихе, смешно плямкая губами, устремляет своей расфокусированный взгляд на новое лицо, что застыло у порога, и почему-то чешет затылок, путая свои длинные темные прядки. — Она очень похожа на Чонгука, не так ли? — Джин подвигается на кровати, усаживая сына на коленки, чтобы Чимину освободилось место. Тот прикрывает за собой дверь, чтобы сквозняк не гулял по комнате, и осторожно подходит ближе, не веря своим глазам. Спальня преобразилась тоже: на место былого стола теперь встала детская кроватка, а в приоткрытой дверце шкафа виднелись полки, наполненные детскими распашонками и прочей крохотной одеждой, подоконник теперь занимали деревянные и плюшевые игрушки, какие-то из которых Гук даже вырезал сам, а на полу, как впрочем и во всем доме, появился огромный ковер. Тэ упоминал, что хочет потихоньку переселять Джихе во вторую комнату, что все еще пустовала, служа одновременно гостиной и местом сбора почетных альф, но когда он это сделает, Чимин так и не понял. — И не говори. Север не перестает меня удивлять. — усмехается Тэхен, подправляя чепчик на альфочке, пока тот усердно сосет молоко, громко сглатывая. — Второй тоже весь в отца. — малыш укает, покашливает, немного подавившись в этот момент и сам отпускает грудь, насытившись, видимо чувствует пристальный взгляд на себе и оборачивается, устремив свои янтарные глаза на Чимина, что так и замирает на краю кровати. — Точнее на… — Хосок-а… — шепотом перебивает его омега и прикрывает рот рукой, пока приобретшие пивной оттенок глаза наполняются слезами. — Как же он похож на тебя… Повисает неловкая тишина, которую прерывает обиженный плачь оставшейся не у дел Джихе, что, окончательно проснувшись, тянется к папе, не понимая, почему все его внимание вдруг переключилось на новый комочек, внезапно появившийся в их доме. Тэхену приходится обнять свое недовольное чадо, прижимая к себе и успокаивая, пока второй карапуз не начал плакать, даже поднимается с ней на ноги и начинает ходить по комнате, покачивая ее на руках, пока Чимин подсаживается поближе к младенцу, пристально разглядывая его. Альфочка, которому было всего пару дней от роду, смотрел на него таким чистым взглядом, в котором читалось столько осознанности, будто и вправду взрослый глядел сквозь эти карие глазки, что Чимин не выдержал и прилег, обнимая его. Брать на руки нечто столь хрупкое он не решался, да и с эмоциями никак справиться не мог, что даже поглаживающему его по спине Джину не удавалось помочь, а вот гладить маленькие пальчики, да вдыхать сладкий молочный запах казалось самым желанным в данный момент. Удивительно, насколько сильно этот малыш был похож на своего покойного дядю, что невероятно завораживало и заставляло новые и новые слезинки бежать из блестящих глаз. — Чонгук еще не видел его? — так же шепотом спрашивает Мин, выпрямившись, но так и не отводя взгляда от альфочки. Тэхен отвечает отрицательно, наконец успокоив дочку. Что значил этот взгляд Чимина, оба омеги понимали, поэтому притихли, готовясь услышать предсказание. — Наследник Великого Леса придет к власти, как того хотел старый вожак. С ним прибудет гармония и новые земли. Омега замирает на секунду, будто собираясь с мыслями, даже запрокидывает голову, прикрыв глаза, а затем снимает с шеи два серебряных перстня, висящих на шнурке, и кладет поверх маленькой груди альфочки, что также пристально глядит на него и даже не шевелится. — С ним всегда будет его покровитель, что желает только мира нашим семьям...