«Брачный период»
Брачный период всегда приходился на конец лета, когда полевые работы были окончены, все основные дела уже сделаны, а окрепшие за это жаркое время оборотни готовы к случкам. Природа специально подобрала это время, когда омеги были наиболее выносливы, а начальные условия для беременности идеально создавались еще теплой погодой. Стандартная беременность у оборотней протекала от семи до девяти месяцев, поэтому, к лету следующего года на свет появлялись крепкие волчата, что за первые полгода жизни набирали как можно больше сил, чтобы максимально легко перенести свою первую зиму. И так год за годом. К Брачному периоду все готовились основательно. Пока альфы как можно скорее старались закончить работы на полях, чтобы на целую неделю уйти к своим любимым и холостякам было не в тягость пахать там; омеги готовили свои тела и души. Уже за несколько дней до него многие начинали пахнуть ярче, кто-то уже потихоньку тек, а кого-то только-только настигали первые симптомы взросления. Дома преображались, в силу первых урожаев или разжиревшей за лето дичи, блюда становились богаче, а вечерами в поселениях стали проводиться всевозможные мероприятия: оборотни собирались вместе у костров или за вкусным ужином, пели песни, танцевали и играли в игры. Это все необходимо было, чтобы сблизить уже образовавшиеся пары или свести новые. Молодняк очень часто именно в этот период находил себе пару по обострившемуся запаху, чтобы вместе провести первую течку или гон. Бывало, что и заядлые холостяки находили себе наконец партнеров, кто-то был этому рад, кто-то не совсем. Случались и конфликты, когда, например, несколько альф ложили глаз на одного омегу и дело доходило практически до драк, лишь бы доказать важность выбора именно своей кандидатуры. Случалось и наоборот, что омеги кучкой бегали за одним альфой, пытаясь обворожить его своей красотой. И за всем этим неустанно следили уже старые волки и сам вожак непосредственно, чтобы поддерживать порядок в поселении. В этом году, в силу объединения Леса, на подобные сборища приходили оборотни из других частей Леса, что делало выбор богаче, а соревнования интереснее. Впрочем, проблем и нервов это прибавляло тоже. — Джинни, не переживай. — успокаивал друга Тэхен, сидя у того в домике, пока омега накручивал себя и готов был уже разрыдаться. — Ты же знаешь, что сейчас в Лесу полно работы. Кто ее будет делать, если не взрослые альфы, пока у молодняка кружит голову от феромонов? Пока за окном во всю разгорался очередной вечер знакомств и гулянок, эта двоица сидела вместе, дожидаясь своих альф, что все еще не вернулись с полей даже к девяти вечера. Видимо, решили работать пока совсем не стемнело. Джин послушно кивает, пока глядит вниз, рассматривая собственные ноги. Руками он сгребает в кулаки белую простынь, мнет ее и снова разглаживает, сидя в позе лотоса, таким образом пытаясь себя отвлечь и успокоить. Тэхен, видя это, только улыбается и садится поближе, обнимая друга. — Ты же знаешь, какой Джун трудоголик. Он не позволит всему этому простаивать. Поэтому и задерживается. — А что, если причина в другом? — продолжает себя накручивать, пока лбом утыкается в чужое плечо. — А что, если я его попросту не интересую, вот он и сторонится меня? И, не сдержавшись, всхлипывает, крепко жмуря глаза. Но, даже в таком случае, две слезинки умудряются пройти сквозь ресницы и капнуть вниз, вызывая уставший вздох Тэхена. — Джин-а-а… — тянет тот, растирая спину омеги, чтобы приободрить. — Ну что ты несешь? Как ты, такой красивый и обаятельный, можешь кого-то не интересовать? Наверняка они сейчас с Гуком вместе возвращаются домой. — А если он уже вернулся, но не хочет заходить? Я чувствую его тревогу, но не могу понять ее причину. — Сокджин утирает свои щеки от слез и громко вдыхает, стараясь успокоиться, пока отстраняется от друга и выравнивается на кровати, глаза устремив вверх. — Мне чертовски больно осознавать то, что он может просто не хотеть видеться со мной и прямо сейчас находиться где-нибудь с другими омегами. В последнее время он… как будто отдалился от меня. Между нами будто бы вновь образовалась дистанция, которую я не то что не могу, мне не дозволено переходить. После свадьбы Чимина и Юнги прошло чуть больше недели, поэтому приближенные к вожаку альфы, в том числе и Намджун, все свое свободное время проводили на границе, расчищая дороги или все еще убирая последствия войны. С того времени первые поставки золота уже практически прибыли на Север, поэтому, другая сторона договора обязалась выполнять свою роль, а именно отделить часть стада лесных оленей и перегнать их на Запад. Для этих же целей и расчищались дороги: со временем живность должна сама заселить Запад, подтягиваясь к сородичам. Проступали идеи с одомашниванием овец и прочих копытных, чтобы меньше времени тратилось на охоту, поэтому реализовывать их было решено начать именно у Минов, на более равнинной территории без огромных густых зарослей деревьев. Этим всем занимались довольно усердно, поэтому альф практически не было видно в поселении: иногда они работали даже ночи напролет. Тэхен тоже переживал по поводу того, что слишком редко видит своего мужа. Омежьи инстинкты в нем, наконец выпущенные наружу, заставляли буквально истерить и проситься на руки каждый редкий раз, как Гук оказывался дома, но он все же старался оставаться сильным и помогать в поселении. Мама, что до этого была главной омегой, полностью переключила все свое внимание на поправляющегося отца, поэтому за порядком следил сам Ким, а Джин, следовательно, ему помогал. Так и коротали свои деньки, отвлекаясь, лишь вечером позволяя себе разнежиться. — Ты ведь сам понимаешь, что Намджун не такой. Он в жизни не посмотрит на другого омегу, когда его сердце целиком и полностью занято тобой. — омега заправляет платиновую прядку Сокджина ему за ухо, следом погладив нежную щечку. — Да и работы у вас у обоих было навалом. Он видел, как ты был занят лечением толпы волков, поэтому и решил не мешать, и дождаться, когда ты станешь посвободнее. — подсаживается ближе, свесив ноги с кровати, чтобы плечом ободряюще подтолкнуть друга. — Хэй, лучше думай о кое-чем другом. Уже совсем скоро у кого-то течка. — хитро щурится, пока Джин непонимающе устремляет на него растерянный взгляд синих глаз. — Подумать только, ты проведешь ее не сам, а в объятиях альфы. — прикусывает покрасневшую губу, улыбаясь на резко вспыхнувший душистым облачком аромат мха. — А это, поверь мне, о-очень приятно. — Йа-а, Тэхен-а-а! Прекрати-и! Омега только смеется и успевает отползти как раз в тот момент, когда в него летит мягкая подушка.***
— Кажись, веселье в самом разгаре. — усмехается Чонгук, убирая перед собой ветку, чтобы беспрепятственно выйти из Леса. — Смотри сколько огней зажгли. Наша молодежь впервые так празднует надвигающийся Брачный период. — У нас такого тоже не наблюдалось. — из соседней прощелины выходит Намджун и трет затекшую шею, пока в другой руке крепко сжимает ручку плетеной корзинки: он нес ее с самого Запада, стараясь ничего не уронить. — Видимо выводок следующей весной будет пестрее некуда. Щенки полукровки рождались весьма редко в их частях Леса, в силу былой нетерпимости стай друг к другу, но отличались особенной стойкостью и живучестью. И, хоть к подобным гибридам и относились с пренебрежением, солдаты из них всегда выходили лучше некуда, поэтому, Намджун предвкушал отличный бойцовский отряд. — И не говори. — вновь усмехается Чон и идет к реке, чтобы быстро ополоснуться и смыть с себя прилипшие запахи, знает, что Тэхену они не понравятся. — Что на счет Вас с лекарем? Тоже планируете завести щенка или пока повремените? Намджун лишь откашливается на его слова, тоже направляясь к реке. Честно говоря, его немного не радовала перспектива того, что им с Джином предстоит так резко перескочить сразу к случке. Он винил судьбу за такой неудобный момент начала их отношений, войну за слишком сильные последствия, но больше всего злился на себя и свое тугодумство, раз не начал ухаживать за омегой раньше. У него ведь было столько времени, но он потратил его впустую, гоняясь за чем-то ненужным, когда его персональное сокровище находилось под носом. Но несмотря на свои былые ошибки, Ким намеревался как следует загладить вину перед Джином сейчас. Он как можно скорее начал ухаживания, старался понравиться омеге, но боялся напугать его. Намджун четко знал, что Сокджин даже никем, кроме него, не целованный, и это его всякий раз будоражило и вводило в непонимание. Невозможно, чтобы такого привлекательного, умного и чудеснопахнущего омегу никто не приметил, поэтому его временами грызла мучительная ревность, стоило завидеть, как Джин лечил других альф, перебинтовывая их обнаженные торсы, дуя на раны, чтобы не щипели, и миленько посмеиваясь на их речи, о содержании которых Джун не знал. Порой в голову врывались глупые мысли по типу нарочно поранить себя, чтобы омега и его полечил, но большое количество работы и его непосредственная роль в ней отрезвляли. Да и Джин бы лишний раз стал переживать. А тревожить Кима по пустякам не особо хотелось. Поэтому альфа выбрал иной путь точного покорения молодого сердца, сегодняшней ночью намереваясь подарить ему цветов и диковинных ягод, которые не без труда нашел недалеко от поселения Минов. Хотелось, чтобы их чувства друг к другу были обоснованны не только истинностью, чтобы они были гораздо глубже и осознаннее, поэтому Намджун и решил выкладываться на полную. — Что насчет Вас? — альфа надевает рубаху и заправляет ее в штаны. Одежду они заранее запрятали недалеко от водоема, чтобы по приходу сразу присоединиться ко всеобщим гулянкам. — Беременность Тэхена подтвердилась? — Все лекаря твердят, что да. Но, пока рано что-либо говорить наверняка. — Чонгук недовольно принюхивается к себе и снова идет к воде, чтобы наклониться и ополоснуть шею. — Будем ждать и надеяться. Кто его знает, может уже в следующем году Тэхен подарит мне наследника. Обоих забавляет тот факт, что они слишком быстро завели отношения наподобие приятельских, скорее всего из-за того, что трудились целый день вместе, да и их омеги были достаточно близки. Будто о былой вражде не было и речи, и они всю жизнь так и провели, обсуждая планы друг друга на будущее, личную жизнь и причины своего счастья. Раньше Чонгуку доставляло наслаждение лишний раз блеснуть перед этим альфой фактом того, что Тэхен принадлежит именно ему, возможно, понервировать или покрасоваться, но, как только он понял, что Намджуну это внезапно стало абсолютно безразлично, перестал уже так часто подчеркивать статус своего мужа. На это место пришли небольшие подколки в сторону их с Джином отношений. — Ты так и не ответил на мой вопрос. — продолжает вожак, потирая шею, чтобы свой феромон оказался ярче. — Я чувствую, что у тебя вскоре начнется гон. Планируешь повязать Джина? — Не твое дело. — резко скалится Намджун, стреляя в него ярко горящими в темноте глазами. — Сам-то в таком же положении. Смотри, не навреди уже беременному Тэхену. Оба обмениваются насмешливыми взглядами и молча идут вдоль стены ко входу в поселение. Ночка обоих ждала весьма интересная.***
— Так странно. — признается Джин, примеряя перед медным зеркалом красивую сорочку. — Я не уверен, что именно это то, что мне нужно. — крутится в стороны, разглядывая себя. — Даже находясь в невменяем состоянии, мне не хватит смелости это надеть. Омега оглаживает шелковистые бока, изящно струящиеся по его силуэту, пока сидящий позади Тэхен улыбается, восхищаясь красотой своего друга. Перламутровая ткань на удивление прекрасно ему подходила, тонкие бретельки подчеркивали острые плечи с красиво выпирающими прямыми ключицами, а нежная шифоновая шаль поверх только добавляла хрупкости. Джин выглядел обворожительно и это нельзя было отрицать. — Все же, думаю мне стоит просто лечь спать. Будет очень странно, если я выйду встречать его вот так. — мотает головой, из-за чего прядки красивым водопадом развиваются в стороны. — Будто какая-то супердоступная омега. Ну уж нет! — Ты прекрасен, Джин. — убеждает его в обратном Тэхен, краем уха заслышав шорох со стороны террасы. — И так думаю не только я. Сейчас кое-кто постучит. И в этот момент, как по волшебству, в дверь раздается короткий стук и по комнате ползет еле ощутимый аромат можжевельника. Джин замирает, резко обернувшись на друга с округлившимися глазами, бледнеет весь, а затем краснеет, и начинает метаться по комнате, спешно пытаясь переодеться. — Джин-а, это я. — доносится из-за двери, что прибавляет омеге паники. — Ты не занят? Я хотел поговорить. — Боже, что делать? — сдавленно шипит омега, руки сомкнув на груди, пока его глаза округляет настоящий ужас. — Разговаривать. — так же шепотом отвечает Тэхен, тоже зачем-то выпучивая глаза и пригибая голову. — Погоди, Намджун хен, Джин сейчас выйдет! — кричит он и в этот же момент ему прилетает в голову тряпка, оказавшаяся той самой шалью. — Пусть не торопится, если вдруг что. — Намджун, слыша странное копошение за дверью, немного отстраняется и спускается по ступенькам, осторожно придерживая в руках корзинку, куда успел добавить немного вкусностей, стащенных со стола, за которым пируют оборотни на центральной поляне. Тут у него кувшинчик с вином, немного мяса и кусочки рыбы с хлебной лепешкой. Не совсем изысканно, но вкупе с букетиком, ягодами и орехами выглядит вполне подобающе для вечернего перекуса. Он усаживается на нижнюю ступеньку в привычную для себя позу, как раз в тот момент, когда дверь отворяется и на пороге появляется укутанный в плед Тэхен, что в свете висящей под крышей лампы кажется чрезмерно счастливым. — На улице темно. Поэтому Джин предлагает посидеть Вам в доме. — направившись вниз, говорит он. Альфа тут же поднимается, уступая ему дорогу, но не помогает спуститься, как это всегда делал раньше, мысли заняты совсем другим. — Чего же он сам не сказал? — изумленно выгибает бровь, попутно окидывая пространство боковым зрением. И в правду темно, Луна почти убыла, а он и не заметил пока сюда шел. Мысли в голове роились и тут же сгорали так отчаянно, как мошки сейчас танцуют у желтого огня лампы. Глупые создания, сами идут в лапы смерти, завороженные опасным теплом и светом, чтобы опаленным мусором застелить крашенную подставочку под светильник. На контрасте своей необъемлемостью играет тёмно-синее небо, усыпанное звездами, и чудесно мерцает, совсем как кое-чьи бездонные глаза. — Он ждет внутри. — пожимает плечами омега и теплее кутается в плед, потому что слишком резко похолодало к вечеру, а он пришел еще днем и совсем налегке. — А я пойду к себе. Чонгук наверняка меня обыскался. — улыбается в ответ на понимающую улыбку и кивок-усмешку Джуна. — Хорошего вечера. — И вам двоим тоже. — на прощание кидает альфа и, дождавшись, пока Тэхен дотопает к тропинке, ведущей на центральную улицу, где его поджидают горящие в темноте два желтых глаза, вновь поднимается ко входу. Несмотря на то, что изначально они с Джином жили вдвоем в другом домике чуть побольше этого, из-за большого наплыва волков в Северное поселение оттуда пришлось съехать. Намджун теперь был вынужден ютиться с пятью другими холостыми солдатами, а Джин ночевал с Восточной омегой, которая сегодня утром отбыла со своим выздоровевшим после схваток альфой обратно домой, так что Ким остался хозяином однокомнатного домика. Само по себе жилище не представляло ничего особенного: деревянные пол и стены, крохотные сени и узкий коридорчик между основной комнаткой и кухней, что даже удивительно, как тут уживались двое, но из-за приобретшего сладковатые нотки запаха тут теперь расстилается уют и тепло. Намджуну так волнительно переступать через порог, сердце так бешено колотится и даже немного взгляд плывет от таких новых ощущений. Будто бы он заходит в свой собственный дом, где его ждут и ему рады. — Джин-а, — громко проговаривает он, стуча костяшками пальцев по косяку, — я вхожу. — Погоди, я не одет! — только и успевает прокричать омега и, столкнувшись глазами с застывшим на пороге в комнату альфой, пискает и резко оседает на пол, прикрывая рубахой в руках обнаженный торс, пока где-то на талии висит лиф от сорочки, скинутой с плеч. — Тэхен, маленькая язва, сказал же ему пока тебя не впускать. — шипит, с каждой секундой становясь все пунцовее. Нежный аромат дубового мха становится только гуще. — Прости, я не знал. — только и успевает оправдаться Джун, резко отворачиваясь, чтобы встать к тому спиной. Волк внутри начинает лаять и бесноваться, ругая хозяина из-за того, что лишил его прекрасного вида. — Ты собирался спать? — Нет. — стремительно одевается, шурша одеждой. — Просто примерил кое-что. Тэхен превращается в Чимина, таким же мелким засранцем становится. — ворчит, застегивая пуговицы. — Йа, Джун-а, уйди пожалуйста на кухню! Я сейчас сгорю от стыда. Альфе остается только, снова извинившись, уйти в тесную комнатку и там уже переваривать информацию. Видимо, надвигающийся гон слишком негативно на нем сказывается, потому что голова уже начинает потихоньку отключаться, кровь циркулировать быстрее, а клыки во рту нещадно зудеть и даже увеличиваться. Омега, его омега, вкусно пахнущий омега сейчас находится в соседней комнате и снимает с себя какую-то очень хорошо выглядящую на нем одежду. Альфе жуть как не хочется, чтобы он это делал, но здравый смысл все еще берет верх над инстинктами, поэтому он заставляет себя не шевелиться некоторое время, чтобы вдруг не пойти обратно в спальню, следуя этому дурманящему аромату. Намджун ни за что не воспользуется беззащитным омегой в его течку. Ким всегда отличался особенной выдержкой и выносливостью. Омеги его мало интересовали, потому что он всегда считал себя занятым и просто ждал момента, изредка связываясь с особо настырными. Удовольствие не было для него столь жизненно необходимым, а гоны особо не беспокоили, он даже не искал никого, чтобы провести его, вместо этого усиленно тренируясь или громя что-нибудь где-то далеко в горах. Да и коротким интрижкам альфа всегда предпочитал литературу, не видел надобности в пустой трате энергии на нечто подобное. Возможно, большую роль в этом сыграли еще и довольно романтические взгляды на то, что партнеры должны быть изначально друг для друга, поэтому он просто жил и ждал своего часа, не смея прикоснуться к благородной омеге раньше помолвки. Тэхена он правда любил, считал своей парой, уважал, но, Намджун понимает только сейчас, никогда не хотел физически, просто не тянуло. И он считал это чем-то обыденным, смирился с тем, что гормоны играют не такую уж и большую роль в его размеренной жизни, даже радовался этому. Но, стоило ему вкусить аромата Джина, ощутить ладонями его хрупкое тело и заслышать его надламывающийся голос, как сразу все восприятие мира поменялось градусов на сто восемьдесят, то, что раньше не интересовалось от слов вообще, сейчас стало выходить на передний план, а в голову бить совсем не так кровь. Наверняка в этом сыграла роль та самая истинность между ними, Намджун практически уверен, но даже не будь ее, Джина он хотел бы в любом случае. Этот омега слишком прекрасен. Поэтому, стоять и осознавать, что так сладко пахнущий Сокджин сейчас просто в соседней комнате, ужасно мучительно. Благо, тот быстро справляется и уже спустя минуту приходит на кухню, сверкая алыми щеками. Но даже в этом случае, выдохнуть спокойно не получается. — Как все прошло? — интересуется тот, поднимая на Джуна свои мерцающие глаза. В свете двух керосиновых ламп, стоящих в комнате, он выглядит особенно красивым. — Как обычно. — откашливается Ким, кое-как уведя глаза от алых пухлых губ, занимая себя разглядыванием скатерти на столе. — Эта неделя выдалась немного тяжеловатой, поэтому в качестве награды, захотелось увидеть тебя. — ставит на него корзинку, вновь глаза переведя на лекаря. — Я принес тебе небольшой подарок, захотел порадовать. — улыбается смущенно одними губами в ответ на широкую, но такую же смущенную улыбку омеги. — И сказать, что я скучал. На лице Джина целым потоком сменяется множество эмоций, оно вновь краснеет, а глаза начинают сверкать еще ярче. Намджун смотрит в них и понимает, что утопает, что еще секунда и он погибнет, если не спасется, сердце попросту не выдержит давления и разорвется. Но он так не хочет покидать этот темно-синий омут, в котором видит собственное отражение, не хочет отпускать ладони омеги, которые секунду назад взял в свои, не хочет никому отдавать свое сокровище. Джин самый чудесный на планете, Джина он хочет окружить всевозможными благами, осчастливить и отгородить ото всех трудностей. Джин заслуживает всех сокровищ этого мира. — Я тоже по тебе скучал. — тихо признается Ким и делает шаг навстречу, становясь максимально близко, и приоткрывает рот, будто бы дыша через него, а Намджуну это только сильнее кружит голову. — И, честно думал, что ты уже не придешь. — лезет обниматься, не в силах противостоять своим инстинктам. — Без тебя так плохо. Спать совсем одиноко. И на сердце пусто. По комнате блуждает прохладный вечерний ветерок, что струит легкий светлый тюль у открытого окна. Ткань белым призраком играет на фоне тусклой кухни, пока два языка пламени борются за свою жизнь, так же подрагивая от того же потока воздуха. Откуда-то с улицы доносится трещание сверчков и отдаленные голоса оборотней, но так нечетко, что паре совсем не мешает, наоборот, добавляет им двоим ощущения уединения и интимности. — Ну же, не стоило так грустить. — Намджун нежно поглаживает чужую спину, пока старается контролировать свое дыхание и не так отчетливо принюхиваться к сладости дубового мха. — Я все равно принадлежу тебе и всегда буду рядом. — Куда ж ты денешься. — посмеивается омега, из-за чего его острые плечи дергаются, задевая подбородок альфы. — Спасибо за подарок, мне правда очень приятно. Тот лишь улыбается и немного отстраняется, заглядывая в искрящиеся глаза. Мысли, что до этого итак плохо фильтровались, превращаясь в вязкую кашицу в голове, сейчас и вовсе все улетучились, оставляя на своем месте лишь оголенное желание, которое уже давно мучает его, и терпеть которое уже совсем не остается сил. Намджун нежно поглаживает округлую щеку омеги, кончики пальцев зарывая в отросшие платиновые прядки на его виске, заправляет их за ухо и медленно, но уверенно склоняется, одновременно напирая всем телом. Джин оказывается прижатым к ближайшей стене, но понимает он это не сразу, только в момент, когда ощущает рифленый деревянный каркас спиной. Его губы оказываются в плену чужих раньше, чем он в целом успевает что-либо осознать, теплые джуновские сминают его собственные искуснее ценителя, что отбирает лучшую пробу вина, а вокруг все внезапно замирает именно так, как описывается в книгах. Джин целовался всего пару раз в жизни, и все они были только с этим альфой, но почему-то Ким каждый раз дарит новые ощущения. Каждый поцелуй будто первый, трепетный, чувственный, горячий. В каждом поцелуе была та самая особенная нежность, которая заставляла армады мелких бабочек устраивать настоящий ураган внутри, тревожа итак мечущегося в сладкой агонии волка. Всякий легкий поцелуй делал Джина таким счастливым, что он до сих пор бережно хранит каждое воспоминание, четко помнит каждую секунду и каждую эмоцию. Но этот… На этот раз в поцелуе чувствуется голод, настоящий, животный. Намджун напирает, теряя контроль над собой, его руки становятся тяжелее, сжимают крепче, а язык так и норовит проникнуть во внутрь, все время блуждая на кромке губ. Между ними разгорается настоящий пожар, что будоражит и одновременно пугает. До ужаса пугает, точно также маня к себе. — Ты принес вино? — пользуясь короткой заминкой, которая произошла из-за нехватки воздуха, шепчет прямо в губы омега, ощущая как большая горячая ладонь скользит по его талии к пояснице. Жар будто плавит кожу даже сквозь ткань рубахи. — Может выпьем? — Не голоден? — сразу же интересуется Намджун, пытаясь оставаться джентльменом, но не может себя контролировать, и целует снова. — Можем перекусить. Альфа обеими руками крепко обнимает Джина, прижимает его к своему телу и шумно вдыхает его аромат. Феромоны дурманят его, заставляют волка внутри всего переполошиться и метаться по грудине, восторженно лая, пока хозяин даже порыкивает утробно от желания как можно поскорее пометить этот еще нераскрывшийся цветок и навечно присвоить себе. Намджун может поклясться, что никогда подобного не испытывал, никого так сильно не хотел и не чувствовал себя настолько животным. Наоборот, он всю жизнь осуждал подобное поведение и, увидь себя нынешнего еще пару месяцев назад, точно бы посмеялся. Сейчас же кажется, что, стоит Джину отступить от него хоть на шаг, он упадет ему в ноги и будет умолять позволить пообнимать себя еще хоть секунду. Ему мозг плавит от ощущения счастья и покоя рядом с этим омегой, крышу сносит, а сердце и вовсе готово вырваться, пробив собой грудину, и умчаться куда подальше. — Я бы хотел выпить. — Джину приходится немного вытянуть голову, потому что настойчивый нос альфы ведет по шее, прямиком к запаховым жилкам, из-за чего мурашки не прекращаясь бегут по его телу вниз. — Для смелости. — Я тебя пугаю? — интересуется тот, стараясь контролировать свое дыхание и не наслаждаться так отчетливо, пока собственный феромон становится гуще, а Сокджин в руках мягче. У омеги подкашиваются ноги. — Меня пугает то, что я совсем ничего не умею и не знаю. — смеется, тем самым позволяя себе отвлечься, пока живот скручивает первый спазм. — А, если глотну вина, смелости прибавится. Ей богу, если бы не оно, я бы никогда тебе и не признался бы. Так что верь, способ действейнный. В этом и оказывается весь Джин: подшучивает над собой и смеется, разряжая атмосферу и спасая себя. Смех будто является его защитным механизмом, и Намджун в который раз убеждается и восхищается, какой же интересный человек перед ним. Будто сложная головоломка, решать которую — одно удовольствие, как и смущать его. — Боишься, что не выдержишь и покажешь свою природу? — хитро улыбается, шепча на самое ухо, из-за чего омега икает и поджимается весь. — Думаешь, опьянев, сделаешь лучше? — ладонью, что до этого покоилась на чужой пояснице, ведет вверх по спине, пуская разряды тока по хрупкому телу. Джуну думается, что будь у омеги сейчас шерсть, непременно бы встала дыбом, да и у самого него те же разряды по телу проходятся, заставляя каждый мускул напрячься, а челюсти плотно сжаться. Он так хочет искусать эту светлую кожу, ему так не хватает касаний и запахов, так хочется Джина. Намджун прекрасно понимает, что выступает катастрофически против собственных же принципов, что элементарно просто не этично лезть со столь интимными требованиями к беззащитному омеге, но ему так тяжело себя остановить. Будто вся его железная выдержка вмиг превратилась в сахарную вату и растаяла, стоило слюне заполонить рот. Он голоден, безумно голоден, и утолить это безобразие может лишь этот сладкий омега. — Скажи честно, я пугаю тебя? — находит в себе силы, чтобы оторваться от тонкой шеи и заглянуть в блестящие от чего-то глаза. Реакция омеги его беспокоит, он тут же перехватывает прохладные ладони Джина в свои и крепко сжимает, успокоившись только в тот момент, когда старший мотает головой. — Прости, ты очень красивый, тяжело устоять. Джун правда хочет казаться джентльменом, не напирать и не заставлять, поэтому насилу отрывается, чмокнув омегу в щеку, и тянет к столу, все же соглашаясь распить вина. Джин послушно присаживается и позволяет за собой поухаживать, смущенно улыбаясь, когда замечает в открытой корзинке цветы. Именно их он приметил еще во время их короткого проживания на Западе, каждое утро в тайне ходил на небольшую полянку, где они скромно цвели у пригорка, и любовался. Видимо не такая уж и большая тайна, раз альфа заметил и запомнил. — Вино не слишком крепкое. Я специально взял такое. — будто бы буднично говорит Намджун, наливая его в кружку. — А еще, если хочешь, можем прогуляться. Луна почти убыла, но на улице тепло. В его движениях, всегда плавных и уверенных, сейчас прослеживается рваность, будто бы альфа нервничал, дыхание никак не приходило в норму, становясь грузным, а феромон все сгущался. Намджун закупоривает кувшин и садится напротив, преданным псом принявшись ожидать каких бы то ни было действий от хозяина. — А ты не будешь? — заглядывая в пододвинутую к себе кружку, интересуется омега. Вино и вправду свежее, еще не успело настояться, от того и пахнет больше сладостью и даже нежностью спелого винограда. — Я уже пьян. — подперев кулаком щеку улыбается тот, пристально разглядывая сидящего напротив омегу. — Твой аромат дурманит похлеще самого крепкого вина. Джин на это снова смущенно улыбается, пока нутро переполняет желание прыгать от радости. Безусловно, он и раньше получал в свой адрес комплименты и ухаживания, не один альфа пытался привлечь к себе его внимание, но Ким воротил от них нос, занимаясь самообучением. Причин тому было много: противный старик лекарь, что лупил его своей тростью, стоило омеге принести меньше материалов, чем требовалось, и отгонял проклятиями все хвосты вокруг своего ученика; огромная свора волчат, за которыми приходилось приглядывать, чтобы не набедокурили; один высокий командир, что всегда был рядом, но даже не смотрел на него. Наверное, скажи Джину, что Намджун однажды будет глядеть на него такими, полными влюбленности, глазами, он бы не то, что не поверил, он бы рассмеялся в лицо этому человеку. Даже сейчас во все это верилось с трудом, казалось, что их свидание — всего лишь сон и совсем скоро омеге придется проснуться. А еще он боялся, что сон может оказаться кошмаром. Что Намджун на самом деле так и не чувствует к нему ничего, а просто находится под властью своего гона. Джин его чувствовал отчетливее всех, из-за истинности, поэтому спокойно находиться рядом с ним не мог. Волк рвался навстречу. Конечно, он безоговорочно верил альфе, радовался его вниманию и понимал, что с каждым днем влюбляется все больше, но глупые червячки сомнения все грызли душу, паразитируя на ней, пока омега готов был выть от бессилия. Альфу хотелось до безумия, но одновременно было страшно, хоть он и доверял ему. — Почему ты рычишь? — Джин все же отпивает вина, смакуя его на языке, и заедает орешком. — Такое чувство, что готов меня загрызть, за то, что медлю. — вновь смеется, зачесывая за ухо прядь волос, так же как секундой до делал альфа — Ни в коем случае. — серьезно отрезает тот, даже сохмурив брови, но тут же осекается и принимается вкрадчиво объяснять. — Я никогда не сделаю тебе больно, это будет самым отвратительным поступком с моей стороны. Я лучше убью себя, чем позволю тебе пострадать. Но сейчас мне… хочется просто поскорее обнять тебя. — честно признается, уводя взгляд в сторону. Удивительно, что сломить его, прошедшего не через одну тонну испытаний, может только один единственный внимательный взгляд. — Сапфиры в твоих глазах не дают моему волку покоя. Я так хочу, чтобы они принадлежали мне, а я им. — Поверь, они всю жизнь были прикованы к тебе. И удивительно, что замечаешь ты это только сейчас. В воздухе на миг повисает молчание. Обида омеги чувствуется на уровне инстинктов, Намджун понимает ее безоговорочно, поэтому искренне раскаивается, понуро опустив голову. Наверняка, будь у него сейчас уши, он бы подбито прижал их к макушке, а сам уже расстилался где-то у ног Джина, вымаливая прощения, но альфья гордость того не позволяет. Ким дожидается, пока омега сделает еще один глоток, утолив жажду, и вновь берет его ладонь в свою, большим пальцем поглаживая тыльную сторону. — Я был слеп и глуп. Да и сейчас тоже. — тихо произносит он, неотрывно глядя прямиком в глаза. — Но, в отличие от прежних времен, сейчас у меня есть оправдание. Я ослеплен тобой, ослеплен желанием сделать тебя своим, а себя твоим, ослеплен острой необходимостью подарить тебе все, что ты заслуживаешь, сделать тебя самым счастливым. — где-то на фоне потухает одна из ламп, видимо топливо для огня закончилось, и комната становится еще темнее. — И я все также боюсь, что не достоин тебя, что слишком слаб и все также глуп, но, Джин-ни, прошу, дай мне шанс все исправить. — вновь склоняется и целует тыльную сторону ладони. — Позволь подарить тебе счастье. Омега на это замирает, вновь принимаясь дрожать. Его слова звучат так искренне, что не верить не получается. Наверняка, ему просто не хватает уверенности в себе, потому что, стоит Намджуну оказаться рядом, как все будто бы становится хорошо, а когда альфа пропадает, тут же накатывают сомнения и страхи, что он никому не нужен. Джин понимает, изначально понимал, что это проблемы, засевшие в его собственной голове, но ничего не мог с собой поделать. Вся его жизнь внезапно разделилась на четкие отрезки, одни из которых он проводил в эйфории рядом с любимым альфой, а другие в смятении из-за его отсутствия. Омега в такие моменты нагнетал и накручивал себя из-за их сложной ситуации, боялся оказаться недостойным столь величественного волка, боялся, что чувства альфы появились из безысходности. Но почему же тогда все эти мысли, что терзали собой душу, словно острые колючки, сразу же обмякают, стоит заглянуть в голубые глаза напротив? — Я понимаю, что все это спонтанно, и понимаю, что ты боишься меня небезоснованно. — Джун продолжает говорить, выдержав некоторую паузу, видимо, давая время на подумать. — Но, Джин, ты ведь знаешь, что без твоего согласия я тебя не трону, в каком бы состоянии я ни был. — легонько сжимает чужую ладошку, как бы приободряя. — Думаю я уже доказал, что мне можно доверять и меня можно не опасаться. Я не за этим сюда пришел. Я просто хотел провести с тобой время, потому что скучал. И, если тебе противно, я уйду. — Останься. — омега резко дергается вперед, будто подрываясь остановить чуть двинувшегося с места альфу, крепче схватив его за руку. — Не уходи. — уже тише добавляет, опустив голову, пока второй рукой накрывает их сплетенные ладони. Намджун лишь кивает, понимая, куда идет русло их разговора. — Я не трогал тебя раньше, смогу сдержаться и сейчас. Хоть это и тяжело, когда ты настолько пленителен. Но, я не животное. — шумно сглатывает сгустившуюся слюну, прикусывая изнутри щеку, чтобы контролировать гортанное рокотание, видимо, решившее доказать обратное. — И это все, потому что я понимаю, что нам еще рано. Что слишком мало времени прошло, чтобы нам переходить на настолько серьезный уровень, что мы, хоть и знакомы всю жизнь, недостаточно хорошо знаем друг друга. Но, скажу честно, — переплетает их пальцы в плотный замок, — я хочу тебя, всем своим естеством хочу, и уже довольно давно, так что гон не является тому причиной. Джина на этом моменте прошибают мурашки, за которыми следует сильный спазм, будто все они собрались внизу живота и резко дали мощную волну, на секунду парализовавшую тело. Он и подумать не мог, что даже слова своего альфы так сильно влияют на предательское тело. Перед глазами все начинает плыть, в голове мутнеть, а во рту пересыхать. Появляется потребность скорее завершить эти разговоры, вновь обнять, вновь получить поцелуй, целовать в ответ. Желаний вдруг оказывается так много, что собственный волк пугается и падает на передние лапы, принимаясь корежить ими внутренность. Это пугает и омегу, потому что он впервые оказывается в подобном состоянии, когда мыслей практически не остается, за исключением одной единственной: «Альфа». Признаться, он и не помнит, когда в последний раз целиком отдавался течке. Детородного возраста омеги достигают лет с пятнадцати, кто позже, кто раньше. Джин же впервые потек в шестнадцать. С того момента стабильный цикл выстроился у него практически сразу, дважды в год, как по расписанию, единственное, он, поскольку жил в доме лекаря и не имел права отлынивать в столь тяжелое для многих омег время, был вынужден принимать крепкие отвары, что притупить собственные симптомы. Конечно, бывало и такое, что он не успевал и травы уже не помогали, что случалось на второй или третий день течки, и в такие случаи приходилось уже справляться в своей комнате самому. Но опять же, Джин не помнит, когда такое было в последний раз. Сейчас же, тело будто мстит ему за все упущенные годы, и выплескивает феромонов гараздно больше положенного, лишая его энергии, а альфу рядом практически рассудка. — Я боюсь не этого. — все же находит в себе силы, чтобы продолжить разговор, потому что отголоски здравого смысла все еще блуждают где-то в гудящей голове, эхом отдаваясь от стенок мозга. — А того, что тобой с самого начала управляют инстинкты и безвыходность. Я ведь не давал тебе выбора, а просто поставил перед фактом того, что мы истинные, и даже не спросил твоего мнения. Верно, нужно все сказать сейчас, как оно есть, чтобы потом у них не возникло трудностей и разногласий. Джин понимает, что свою судьбу он должен строить сам, а делать это он хочет только с этим альфой, поэтому между ними не должно быть недосказанностей. — И все это в такой стрессовой ситуации. Я вывалил на тебя свою истерику, свои чувства, в тот момент, когда у тебя и так было разбито сердце. И, хоть в начале я и радовался тому, что ты принял их, сейчас понимаю, что это, возможно не твое собственное желание. Что ты снова жертвуешь собой, чтобы кому-то было хорошо, но я так не хочу. — жмурится, прикусывая дрожащие губы. — Я хочу, чтобы и ты был счастлив, и боюсь, что не смогу этого тебе дать. Что, даже находясь рядом со мной, ты не сможешь ощутить всех тех чувств, что испытываю к тебе я. И меня это выворачивает изнутри, мне плохо от того, что я заставляю тебя находиться рядом со мной, страшно тебя разочаровать. И… я не знаю, что с этим поделать. Последние слова выходят совсем тихо, весь запал омеги иссякает, как и оставшиеся крупицы его сил, и в комнате на мгновение повисает давящая тишина. Настолько молчаливая, что из приоткрытого окна доносится легкий смех двух оборотней, идущих где-то на соседней улице. Кажется, альфа с омегой, тоже разговаривающие о своих отношениях, наверняка погруженные в абсолютную романтику темной ночи и кружащих голову феромонов. Джину хочется, чтобы и у них все было так же легко, чтобы не было сомнений и страхов, он так устал вечно бороться с чем-то, чтобы хотя бы на мгновение вкусить того счастья, в котором все буквально топятся. Но в то же время, он совсем не понимает, чего хочет от Намджуна и чего ждет от него сейчас. Подтверждения? Отрицания? Высмеивания? Альфа для него остается все такой же большой загадкой, хоть и кажется, что знает он его как облупленного, и, наверное, это и пугает больше всего. Намджун такой родной, свой, но при этом такой таинственный, что хочется его узнать еще лучше, быть еще ближе, принадлежать ему. Джину нравится носить его запах, его следы, мягкие укусы, он хотел бы себе и метку, и, как же страшно в таком даже себе признаваться, и таинственный узел, и даже ребенка. От собственных мыслей становится стыдно, что щеки краснеют, он сам себя за них осуждает, ругает и высмеивает, но совершенно ничего не может поделать. Столько противоречий сводят с ума, волнуют молодое сердце и заставляют волка внутри выть от безысходности. — Но я полюбил тебя еще на Западе. — внезапно вырывает Джина из мыслей — А может даже на Востоке. — продолжает альфа, пораженный страхами своего омеги, но тут же принявшийся их развеивать. — И только недавно осознал, что то, что я называл братством, на деле оказалось чувствами. Прости, что заставил пройти через столькое в одиночку, я все еще перед тобой в долгу, и обязан до конца жизни. Но, чувства, что я испытываю, появились вовсе не от этого, и появились они вовсе не недавно. — Джун становится серьезнее, даже немного щурит глаза и напрягает скулы, вглядываясь в изумленное лицо напротив. — Я влюбился по-настоящему, и дело тут не в истинности, и тем более не в безысходности, глупыш. — тянется, чтобы потеребить платиновые прядки, будто бы тот самый старший брат снова вернулся. — Я понимаю, что затянул, что сам навел эту смуту и заставил попереживать, но это без каких-либо злых умыслов. Я поступал так, потому что сам испытывал то же самое, сам боялся, что напугаю тебя своими чувствами, которым я дал волю, и они хлынули, словно горная река. Ты мне веришь, Джин-а? Снова повисает тишина, которая на этот раз кажется оглушающей и в воздухе будто жарче становится. Джин изумленно кивает, заторможенно и будто бы отстраненно, но не может не верить. Всю красоту и глубину слов Намджуна подчеркивают его глаза, от которых омега не может оторваться, глаза, сияющие чистейшим хрусталем. Всю жизнь Ким, он может поклясться стариком лекарем, видел в них лютую стужу, огромные глетчерные куски льдов с безумно острыми рваными краями, холод и безразличие, словно сама жизнь замерзла в этих глазах. Но сейчас… Сейчас будто бы наступила оттепель, и вечная мерзлота сменилась на мягкое свечение. Взгляд Намджуна был таким добрым и ласковым, что хотелось утонуть в его приятной голубизне, быть прикованным к нему на веки, всю жизнь проведя в кандалах, в которые собственноручно себя и заковываешь. Джину смешно даже с себя, потому что пары слов хватает, чтобы вся его досада сошла на нет, но в этих самых словах читается столько искренности, что он не может не верить, поэтому позволяет себе окунуться в омут с головой, с разбегу нырнуть туда, благодарно улыбнуться альфе и упасть в его объятия, крепко прижимаясь головой к надежному плечу. — Я до конца жизни готов перед тобой извиняться, и этого все еще будет недостаточно. — продолжает оправдываться Намджун, поглаживая мягкие волосы, зарывается в них носом и шумно принюхивается. — Но одно уясни здесь и сейчас: я считаю тебя своей парой, мой волк тебя принял, и твой, я чувствую, сделал то же самое, поэтому, — отстраняется, чтобы снова обменяться взглядами, потому что только глаза могут сказать все красноречивее любых слов, — я буду тебя добиваться и докажу, что со мной тебе нечего бояться. Альфа дышит сбито, будто пробежал не одну милю, потеет, его сердце колотится так, что в ушах отдает, а голову кружит счастье. Он понимает, что никогда не испытывал подобного волнения, понимает, что это чувства рвутся наружу, потому что не могут уместиться в пределах его тела, понимает, что влюбляется только больше, утопая в искрящейся синеве любимых глаз, и это ему чертовски нравится. Так сильно, что он почти готов выть и трясти лапой, словно пубертатный молодняк, искренне желая понравиться своей паре, но этого он ничуть не стыдится. — Не нужно. — серьезно произносит омега, из-за чего сердце Джуна на мгновение замирает. Становится страшно, потому что Джин становится серьезным, его лицо каменеет, а в глазах на миг пропадает то самое сияние, чтобы снова вернуться в следующий. — Я уже твой. Хочу принадлежать тебе. И сегодня ночью, и всю жизнь…