Любовь, смерть, хтонь

      Ной ненасытен и жаден до любви.       — Ещё, — одними губами просит, даже требует он, когда Луи кажется, что его любовник растянут до своих пределов и переполнен до самого края. — Луи, прошу тебя, ещё.       И Луи ничего не остаётся, кроме как проникнуть в податливое тело ещё одним — третьим — тонким дымчатым щупальцем. Крепкие стройные бёдра дрожат на весу, покрытые мелкими капельками пота, и Луи бережно придерживает лодыжки, опоясанные золотыми браслетами. Ной кладёт ладони на плавный изгиб наполненного выступающего животика, и его светлые брови в немом удивлении изгибаются кверху от переносицы, а сомкнутые ресницы мелко подрагивают.       Одной рукой Ной тянется ласкать себя, чтобы поскорее избавиться от тяжести своего возбуждения, но Луи обвивает оба его запястья, накрепко стянув их вместе, словно жгутом.       Невесомые светлые цепочки, оставшиеся на Ное единственным облачением, поблёскивают на нежной смуглой коже переливами. Луи любит золото, но его красота меркнет перед Ноем и золото уступает всё внимание хозяина его главной драгоценности. И в то же время, Луи готов поклясться, что ни на ком другом, кроме его возлюбленного, оно не способно выглядеть так завораживающе прекрасно. Ему одному он отдал бы всё золото из своей сокровищницы, да что там — одарил бы Ноя всем золотом мира, и счастливее Луи не нашлось бы никого на этом свете.       Во всем мире перед одной лишь его красотой Луи преклонил бы колени. Но вместо этого, легко оторвав от постели, ставит на колени самого Ноя. Тот замирает ненадолго, будто кукла позволяя Луи придать его телу нужную позу, и со стоном болезненного возбуждения приоткрывает аметистовые глаза.       Не желая прерывать своё удовольствие, Ной начинает двигаться сверху, а Луи наблюдает за тем, как под кожей поочерёдно напрягаются мышцы, обозначая свои очертания. В какой-то момент всё его тело разбивает крупными судорогами, и Ной, несколько раз по инерции резко подскочив, разбрызгивает полупрозрачные белёсые капли.       Когда Луи освобождает его тело, вернувшись в свой человеческий облик, Ной обессиленно падает в кровать. По его раскрасневшемуся, окутанному жаром лицу текут слёзы. Луи спешит собрать их пальцами, все до единой, словно надеется вместе со слезами забрать всю боль, которую причинил ему по неосторожности.       Ной хрупкий. Луи, кажется, не до конца представляет, насколько. Ему ещё только предстоит научиться быть бережным, осторожно прикасаться, чтобы не оставить следов, и сдерживать свои стихийные порывы по-звериному дикой нежности.       Тонкие фиолетовые дорожки, едва различимые на тёмной коже, опоясывают запястья Ноя, но тают на глазах даже быстрее, чем Луи проводит по ним языком. Тело вампира, принявшего кровь, имеет свойство исцелять себя, так что Ной справляется сам, а слюна Луи только помогает процессу. На месте рваных ран, оставленных той чёртовой ведьмой, теперь новая кожа — тонкая, очень нежная, и чуть более светлая. Персиковая. Луи ведёт по ней приоткрытыми губами, и его самого слегка ведёт от того, как Ной отзывается на прикосновения.       Луи уделяет чуть больше внимания его животу, снова ставшему плоским и вернувшему плавные очертания пресса, твёрдого на ощупь. Приводит в порядок, избавляя от капель пота и семени. Луи сползает ниже, так, что его лицо оказывается между разведенных бёдер Ноя, и вылизывает раскрытое отверстие, круговым движением языка проходясь по растянутым, чуть покрасневшим краям.       Ной реагирует на касание неразборчивым стоном — чем-то, напоминающим его имя. Луи переворачивает его на живот прежде, чем толкнуться языком во влажное от слюны кольцо мышц, ощущая, как оно становится у́же и теснее. Стоны Ноя мешаются со всхлипами, вынуждая Луи отстраниться.       Ноя хочется изучить — забраться в каждый укромный уголок не только тела, но и мыслей, чувств. Лишённый всякой хитрости и скрытности, он кажется открытой книгой, которую Луи остаётся лишь дополнить. Но многое в нём остаётся непостижимым.       — Почему ты плачешь? Я сделал тебе больно? — Луи садится у изголовья, заправляя за ухо прядь его растрепавшихся волос. Ной по-прежнему дрожит, всхлипывая в подушку.       — Вовсе нет, глупый, — Ной поднимает к нему лицо и улыбается, но взгляд его мокрых покрасневших от слёз глаз заставляет Луи нахмуриться. — Слёзы не всегда означают, что кому-то больно. Иногда они появляются от печали или злости, а иногда от радости, наслаждения, смеха.       Ной поворачивается набок и протягивает к замершему, осмысляя сказанное, Луи обе руки.       — Ляг со мной, — просит он сонным тихим голосом, пробуждая в памяти Луи что-то из полузабытого отрочества.       Частенько он допоздна засиживался в кресле за книгой, а Ной, пришедший в его комнату со своей подушкой, кидал её на постель и забирался под одеяло, терпеливо дожидаясь, пока Луи погасит свечи, задёрнет тяжёлую штору на окне и уляжется рядом. Иногда Ной сдавался одолевающей его дремоте, заставляющей его смешно зевать, как котёнок, и клевать носом подушку, и засыпал раньше Луи. А иногда мужественно боролся со сном и ждал, когда Луи дочитает главу романа и лишь затем соберётся ложиться спать. Но когда Ной просил лечь рядом, обращаясь к нему этим голосом, Луи не мог отказать ему.       Так же и теперь. Луи послушно ложится, подползает вплотную к Ною, забравшись под специально для него приподнятую руку, и тут же оказывается в тесных жарких объятиях. Ной довольно улыбается с закрытыми глазами и уже через пару минут засыпает, уткнувшись носом в макушку Луи — так же, как и в том далёком отрочестве, едва почувствовав тепло у себя под боком.

***

      — Луи, а поцелуй меня, — просьба Ноя застаёт Луи врасплох, словно яркая вспышка света перед глазами, словно резкий порыв ветра в лицо.       Они сидят на постели и Луи неторопливо помогает одеться Ною, запутавшемуся в своём нехитром одеянии. Он наконец-то выглядит здоровым и отдохнувшим, и Луи собирается показать ему свою горную обитель — его новый дом.       Лицо Ноя оказывается совсем близко к его собственному и Луи невольно подаётся назад, чувствуя, как колотится сердце в груди, разгоняя жар вместе с горячей кровью. Он с трудом улавливает суть только что сказанного Ноем и теряет значение набора звуков, который вроде бы должен складываться в слова.       — Повтори, — просит Луи.       — Поцелуй меня, Луи.       Щёки Ноя раскраснелись от алкоголя, но глаза горели решимостью, с какой, наверное, только в бой идти или признаваться в неземной любви. А выпил ведь всего ничего, гораздо меньше Луи, который вовремя отобрал у него бутылку.       Если быть честным, его и самого изрядно развезло, а больше всего хотелось улечься головой на подушку, но это означало бы признать собственное поражение — уверял же, что почти не пьянеет, как настоящий взрослый. Луи прислонился затылком к спинке кровати и взболтал остаток содержимого на дне бутылки, присосавшись губами к горлышку, и судя по тому, с каким восхищением смотрел на него Ной, выглядел достаточно по-взрослому непринужденно.       Идея стащить из дедушкиного погреба бутылку чего-нибудь сладкого и алкогольного принадлежала, конечно, самому Луи. Спускаться вместе с ним Ной отказался, но остался ждать наверху. Выбор пал на домашний вишнёвый ликёр — в саду у замка зрели самые сладкие вишни, каких больше не встретишь нигде в округе, и деревенские подростки, с которыми сдружился Ной, с его щедрой подачи набивали ими свои карманы. И напиток из них и правда вышел восхитительный.       Опустошив бутылку и отпихнув её в угол кровати, Луи широко и пьяно улыбнулся, раскинув руки в стороны. Все мысли из его головы вытеснил образ Ноя перед глазами и всё ещё согревающая вишнёвая сладость, осевшая на языке.       — А чего это я? Самому поцеловать слабо? — Луи вздёрнул кончик носа, поддразнивая и без того зардевшегося Ноя.       Он тихо ойкнул, ощутив, как его придавливает к кровати тяжестью чужого тела. Ной неуклюже взобрался на Луи, едва ли не растекаясь на его груди и животе, как это делал порой Мурр, превращаясь из кота в белую меховую лужицу. Пустая бутылка громко звякнула о пол, но никто из них даже не повернул головы, чтобы убедиться, не разбилась ли она.       Луи почувствовал на своей щеке горячее дыхание и следом же мягкие губы, мазнувшие кожу влажным поцелуем. Ной уткнулся в его щёку острым кончиком своего носа, отчего-то слишком часто дыша.       — Это не считается, — ответил Луи, переходя на шёпот. Слова давались с трудом, застревая от волнения в горле.       Он повернул голову, неловко находя губы Ноя своими. Это мало напоминало поцелуй. Несколько секунд они просто прижимались друг к другу сомкнутыми губами, нелепо и по-детски — как обычные пьяные подростки, заигравшиеся во взрослых и сами себе почти поверившие. Луи отчего-то вцепился пальцами в плечи Ноя, но уже очень скоро был вынужден отпустить, услышав три частых стука по другую сторону двери и чей-то знакомый голос.       — Луи? Ной? Вы здесь?       Голос звучит, словно наяву. Распахнув глаза, Луи немедленно отстраняется от губ Ноя, но кроме них двоих в комнате обнаруживается лишь Мурр, что взбирается на подушки, стремясь игнорировать соседство со сладкой парочкой.       Ной открывает глаза следом, обращает к Луи долгий взгляд, полный растерянности, смеётся — звонко, искристо и тепло — берёт его лицо в свои ладони и целует, целует, целует. Луи жмурится, когда поцелуи касаются его лба, переносицы и уголков век, вслепую ловит один у самого краешка губ и крадёт его у Ноя. Луи чувствует, как отчего-то намокают глаза, и кажется, не понимает ещё слишком многого.