как он любит (особенно его)

Шото Тодороки забывает каково любить. Он забывает это так же, как он забывает счастье. Забывает так же, как он забывает облегчение и гордость. Это темные дни, черное видение и закрытый ум на годы. Годы страданий, онемения и недоумения «почему», непонимания «что» или «кто». Шото забывает о ярких улыбках; о теплых объятиях и ванильном шампуне; о нежных поцелуях в щеку и добрых словах. Он забывает об этом до тех пор, пока не забудет абсолютно все, но по иронии судьбы появляется вспышка пламени. Оно дикое и бушующее, касающееся облаков, это что-то воспламеняющее, что-то, о чем он никогда не хотел вспоминать. Шото вспоминает о любви, когда в его сердце зажигается огонь. Это лихорадочное начало, что-то почти сказочное, неосязаемое. Оно не мимолетное и не маленькое, а ревущее, горячее и громкое, умоляющее о том, чтобы его выпустили, чтобы его услышали. Он помнит любовь. Это пугает и волнует, леденит до костей, но согревает. И она распространяется из мельчайших трещин в его сердце вниз по его венам, по его коже и искрится в его гетерохроматических глазах. Любовь такая сильная, такая мощная, она притягивает его, ее тиски сжимают его лодыжки, и он, кажется, не может пошевелиться. Это то, из чего он никогда не хочет выбраться. Из тисков израненной руки и искалеченных пальцев. И он следует за ним глазами, следует за ним, чтобы увидеть точеную фигуру, все выше и выше, пока его глаза не встречаются с мягкой, сюрреалистической улыбкой, все выше и выше, пока он не увидит покрасневшие веснушчатые щеки, все выше и выше, пока он не увидит зеленовато-яркие глаза и беспорядок темно-зеленых волос. Шото вспоминает любовь из-за Изуку Мидории. Так что он говорит ему, невозмутимо, но испуганно, застенчиво, но уверенно. Его слова легки на язык, как бархат, и он ждет ответа. Он боится не отказа, а молчания. Он боится забыть. Но Изуку говорит ему, что понимает. Это медленный танец, в котором Изуку берет на себя инициативу. Он направляет Шото, открывает новые двери, которые, как он думал, были заперты навсегда. Для него это красиво. Любовь. Они сидят снаружи, Изуку свернулся калачиком, положив голову ему на плечо. На них накинуто одеяло, и Изуку берет чашку горячего шоколада, а Шото предпочитает теплый ромашковый чай. Звезды прекрасны ночью, и Шото задается вопросом, будут ли они еще красивее в горах, вдали от искусственного освещения Ю.А. Он задается вопросом, сможет ли он когда-нибудь взять Изуку, чтобы увидеть их. — Эй, Шо, — Изуку смотрит на него сбоку. Шото смотрит на него сверху вниз. Изуку всегда был чем-то вроде прекрасной загадки. Что-то неожиданное, но не нежелательное. Шото когда-то принял его за солнце, но теперь он напоминает ему и луну, и звезды. Солнце яркое, бросается в глаза, но оно далеко. Солнце не греет, а обжигает. Это невозможно. Изуку не обжигает. Изуку с ним, он светится, улыбается, поет; он теплый, но он есть. Как луна и звезды, и как они освещают чернильно-черное небо, так и он здесь. — Ага? — Я тебя люблю. Это тихий шепот, и Изуку никогда не говорил этих слов. У Шото был день, когда он признался. Это было простое «Я люблю тебя», за которым следовало «Я влюблен в тебя». Изуку никогда не отвечал, но Шото это не волновало. Изуку знал, и Изуку понимал, и Изуку был с ним тихим, и это все, что имело значение. Тем не менее, его лицо теплеет. — Ты любишь меня? Изуку ерзает, садясь на колени. Он берет лицо Шото в свои, нежной рукой обхватывает его щеку, большим пальцем проводит по шраму. — Я влюблен в тебя. Дыхание Шото сбивается, глаза широко распахнуты. — Можно я тебя поцелую? Это не первый их поцелуй и не последний. Но Изуку кивает и притягивает его к себе. Его губы холодные, единственная холодная часть его тела, но Шото это нравится. Нет, он любит это. Потому что это Изуку, а Изуку — его любовь. Это мягкий поцелуй, невинный и томный. Синхронно согласованно после многих неудачных попыток. Шото действительно так влюблен. — Я люблю тебя, — выдыхает он, когда они отстраняются. Изуку сталкивает их лбами, его руки все еще обхватывают щеки Шото. — Я тоже тебя люблю.