***
Эд просыпается до рассвета, но не задерживается в кровати. Он встает, потягивается, нашаривает тапочки, заправляет постель, туго натягивая простыни и покрывала. Разглаживает складки и, удовлетворившись результатом, выходит из спальни, закрыв за собой дверь. Опыт научил его, что лучшее средство при пробуждении от тревожных снов — активность. На кухне он моет посуду, которую оставил замачиваться на ночь. Протирает влажной тряпкой и без того безупречную столешницу. Засыпает кофе в кофеварку, добавляя воды больше, чем обычно, с учетом Пинкмана. Выходя во внутренний дворик, он слышит, как с плеском оживает душ. Шум воды прерывается, когда он захлопывает стеклянные двери. У Эда нет сада; дворик выходит прямо на луг. К зарослям эстрагона, дикой мяты, шалфея. Кроличья кисть в цвету пылает желтым на фоне голубоватого света почти наступившего утра. Он чихает пару раз и снимает тапочки. Сланцевая плитка под ногами прохладная и влажная. Перед мысленным взором предстает образ Казимира, скачущего сквозь кусты и высокую траву, как антилопа. Это не единичное воспоминание, но собрание множества сменяющих друг друга моментов. Кас в двадцать два года, в тридцать, в прошлом году, этой весной. Это образ, который не перестает настраивать его на спокойную собранность, в отличие от того, с которым он иногда пробуждается. Эд осознает, что находит утешение на открытом пространстве. Казимир тоже осознал это, и Эд чувствует, что то же самое пытается сделать Пинкман. Зачем еще просить о переезде на Аляску? Он беспокоится, что парень не понимает, во что ввязался — путеводитель Lonely Planet, который Эд купил ему неделю назад, выглядит подозрительно нетронутым. Ничего, успокаивает он себя, отводя ногу назад и сгибая колени для позы «Погладить гриву Дикой Лошади», время подготовить его еще есть. До Хейнса путь неблизкий. Когда Эд «Отталкивает Обезьяну», в голове всплывают воспоминания о другой долгой поездке. С Уолтером Уайтом. Этот человек не смог проникнуться значимостью созерцания диких просторов. Оставляя его в хижине в Нью-Гэмпшире, Эд надеялся, что тот обретет… что-нибудь. Покой. Смирение с обстоятельствами. Бога. Чертово хобби, не связанное с непрекращающимся вынашиванием собственных обид. Эд вздыхает. Замена мыслей о Наде Уолтером Уайтом не лучший вариант. Он начинает снова: ноги вместе, ладони на плечах, а затем — дыхание. Вдох и выдох. Когда он заканчивает, солнце уже полностью поднялось над горизонтом. Озеро внизу покрыто золотой рябью. Его разум почти полностью очистился. Он чувствует себя ясным и спокойным. Впереди — день отдыха и восстановления сил. Тапочки мокрые от росы, но он не против, это бодрит. Он открывает стеклянную дверь в гостиную и видит Пинкмана, устроившегося на диване с большой книгой (атласом?) на коленях и кружкой, прижатой к груди. — Йо, — говорит он и в его тоне сквозит что-то похожее на облегчение — Это что, замедленное кунг-фу?***
Джесси пьет уже третью чашку кофе, когда замечает цветы. Их не было накануне вечером и, поскольку даже незначительные изменения в окружающем пространстве он привык воспринимать как потенциальную угрозу, их внезапное присутствие поначалу вызывает беспокойство. К тому же, он до сих пор не знает где Эд. Отсутствие звуков и количество употребленного кофеина приводят его в состояние возбуждения. Ноги работают как поршни, когда он пытается просто посидеть на диване. Цветы на каминной полке переливаются оттенками оранжевого, желтого, красного. Тетя Джинни наверняка знала, как они называются. Самое большее, что знает Джесси — это точно не розы. Как бы там ни было, пахнут они приятно. Он решает, что Эллис тоже может заняться выращиванием цветов. Или, по крайней мере, попробует это сделать. Джесси не очень-то преуспел в попытках сохранить домашние растения тети Джинни после ее смерти, но Эллис отнесется к этому процессу внимательнее и не загубит их чрезмерным поливом. Ему придется придерживаться графика и его растения обязательно будут цвести. Рядом с вазой стоит черно-белая фотография в рамке, и когда Джесси встает, чтобы рассмотреть ее поближе, то с удивлением узнает Эда. Он моложе, с более густой шевелюрой, расстегнутая рубашка обнажает грудные мышцы и пресс. Джесси не может определиться, должна ли мысль о том, что у Эда когда-то были настоящие мускулы, впечатлить, насторожить или возмутить его. На фото также запечатлена молодая женщина, но Джесси не может разглядеть ее лицо. Оно скрыто кепкой с низко надвинутым на глаза козырьком. Она смеется, чуть запрокинув голову назад, рука тянется к руке Эда, и камера поймала момент прямо перед тем, как она коснется его. Кажется, что оба героя этого откровенного снимка не замечают фотографа. На коктейльной вечеринке их позы не выглядели бы неуместными, однако здесь Эд стоит, облокотившись о борт джипа, а на плече женщины, — там, где Джесси ожидал увидеть сумочку — висит винтовка. Одеты они в камуфляж и армейские ботинки. Краем глаза Джесси улавливает какое-то движение и замечает Эда — снаружи, в пижаме, размахивающего руками так, будто очень медленно отгоняя мух. Он стоит спиной, но Джесси кажется, что на лице его застыло выражение хмурой сосредоточенности. На книжной полке в доме Шрейдеров была фотография мистера Уайта, и это открытие встревожило его. Сатана в костюме Санты. Фотография выглядела реквизитом, который Гейзенберг сам украдкой поставил на полку, и хотя Джесси не настолько обеспокоила фотография Эда, сравнения, безусловно, напрашивались. У этого человека множество версий — жесткая и авторитетная, с которой он пытался торговаться в магазине пылесосов; отеческая по отношению к Касу. Эд — шеф-повар, с непримиримым отношением к нездоровой пище. Эд Исчезатель. А теперь еще и мускулистый мачо, заставляющий женщин смеяться и вдохновляющий их на приготовление лазаньи. Опыт научил Джесси не задавать слишком много личных вопросов своим старшим партнерам. Мистер Уайт реагировал резко. Майк замыкался. Если он намерен получше узнать очередного пожилого чувака, ему нужно тщательно выбирать моменты. Полагая, что книжная полка поможет составить некоторое представление о хозяине дома, он просматривает названия, ожидая найти знакомые книги, которые видел у Шрейдеров. Но Стивена Кинга у Эда нет. Равно как нет исторических военных хроник или вестернов. Зато имеются кулинарные книги (не так уж и странно) с потертыми корешками и страницами, испещренными заметками. Что на самом деле удивляет, так это книги по искусству: в основном о фотографии, но есть также художники, среди которых — Джорджия О’Киф. Рука Джесси зависает над томиком на целую минуту. Он проводит пальцем по корешку атласа, вытаскивает его и возвращается на диван. Это старое издание в тканевом переплете. Россия все еще обозначена как СССР. Германия разделена на две части. Указатель сообщает, что Сараево находится в Югославии, а в информационном блоке на странице указано, что это место предстоящих зимних Олимпийских игр 1984 года. Джесси проводит несложные вычисления — в то время он был размером с арахис в утробе матери. Касу было двенадцать. Выкладывая свою историю в магазине матрасов, он признался, что обворовывал богатых туристов, пока те увлеченно глазели на спортсменов, спускающихся со склонов на лыжах и санях. Джесси представляет его тощие руки с узловатыми запястьями, ловко обшаривающие карманы пальто и проскальзывающие в сумочки. Профессиональные преступники начинают карьеру с юных лет… Джесси вспоминает о Томасе Кантильо, и сердце тоскливо сжимается во второй раз за час. Слишком рано для этого, думает он. Слишком резкие колебания между душевным равновесием и бурей. Он был так безмятежен всего несколько минут назад, почему он не может продержаться дольше? Эд, наконец, возвращается в дом, и мысли Джесси немного успокаиваются. — Проясняет голову, — вот и все, что он произносит в ответ на вопрос Джесси. На Эде стариковская пижама в карамельную полоску. Кожаные домашние шлепанцы. Волосы торчат вверх под странными углами. Похоже, под заявлением кроется предложение. Джесси отрицательно качает головой, не совсем понимая, от чего он, собственно, отказывается. Эд идет на кухню. Его шлепанцы оставляют влажные отпечатки на деревянном полу. Джесси следует за ним. Кофейник почти пуст. Эд поворачивается к нему с выражением беспокойства в глазах. — Сколько ты выпил? Джесси пожимает плечами и Эд вздыхает. — Подумай о том, чтобы сбавить обороты, — говорит он, снова наполняя кофейник. Джесси думает об обкусанных до крови кутикулах. Возможно, Эллис из тех, кто обходится одной чашкой кофе в день. Но после двух чашек он превращается в Джесси и нервно грызет собственные пальцы. — Кровать была в порядке? — спрашивает Эд, и Джесси чувствует, как лицо начинает гореть. — Ага, чувак. Как у Златовласки. Эд вопросительно поднимает бровь. — Идеальная, — уточняет Джесси, — Типа, очень хорошая, удобная хрень. В самый раз. — Ты умеешь обращаться со словами, — говорит Эд без тени сарказма. Джесси прислоняется к кухонной стене, ожидая указаний. Эд нарезает яблоки, натирает их корицей, затем ставит их размягчаться на плиту. Бросает через плечо взгляд на Джесси. — Думаю, после кофе тебе следует подкрепиться чем-нибудь основательным, пока не начал из кожи вон лезть. — Что на завтрак? — Я беру на себя ужин. Надеюсь, с остальным ты сможешь сам определиться? Джесси находит эту идею странно парализующей — он привык есть только то, что ему дают. Он не знает, с чего начать. — А что ты будешь? Эд готовит овсянку. Джесси кривит губы от отвращения — Ладно, каждому свое, — Эд указывает на шкафы, — Уверен, что у Каса найдется какое-нибудь барахло, если это то, что тебе нужно. У Каса действительно есть «барахло». По соседству с пакетиком черного тмина и сушеными белыми грибами Эда лежат тарталетки «Поп-тартс». В глубине притаились несколько пачек рамена, начатая коробка тостов с корицей и попкорн для микроволновки. А еще целый пакет Cheetos, увидев который, Джесси чуть не умирает от счастья. В тостер отправляется что-то неоновое и очень сладкое на вид, а Эд качает головой, бормоча под нос, что фиолетовое, насколько ему известно, не относится к группе продуктов питания. Джесси устраивается перекусить на диване. Эд продолжает готовить овсянку, когда он возвращается. — Не наелся? — Можно мне яичницу? — Тебе не нужно спрашивать. Эд протягивает ему сковороду, кратко инструктируя, как пользоваться горелкой. Джесси ожидает, что Эд прокомментирует его технику разбивания яиц или скажет, что он готовит их неправильно, но этого не происходит. Один раз, сдерживая при этом сдавленное ворчание, он все же вмешивается. Чтобы заменить вилку, которую Джесси использует для взбивания яиц, на деревянную лопатку. — Металл поцарапает сковороду, — объясняет он. Джесси знает, что он мог бы сказать: ты поцарапаешь сковороду, или даже ты ее испортишь (мистер Уайт, вероятно, выбрал бы второе), — но Эд всегда аккуратен со словами, способными его задеть. В магазине пылесосов он беспристрастно подбадривал Джесси, не слишком поощряя, но и не подавляя его эго. Говоря ровно столько, чтобы Джесси не потерялся в беспомощности. Он задается вопросом, всегда ли Эд поступал так со своими самыми беспокойными клиентами, или просто чувствует, что ему это необходимо. Затем он задается вопросом, как Эд вел себя с мистером Уайтом и как мистер Уайт вел себя с Эдом. И наберется ли он смелости, чтобы однажды спросить об этом. Эд ждет, пока он наполнит тарелку, а затем они вместе завтракают за столом. Джесси должен признать, что овсянка с тушеными яблоками пахнет аппетитно. Наверное, ему придется пересмотреть свое мнение, может статься, что Эллис тоже полюбит овсянку. — Не возражаешь, если я дам тебе пару поручений? — спрашивает Эд, когда Джесси заканчивает с едой. Он согласно кивает. Нервное возбуждение, вызванное кофеином, почти ушло. Эд ненадолго отлучается и возвращается с увесистым бумажным пакетом. Внутри канадские номерные знаки. — Для грузовика, — поясняет он, — Я полагаю, ты знаешь, что и как с ними нужно делать? Майк научил его менять номерные знаки. Научил маленькой хитрости, что новые таблички нужно обязательно испачкать, чтобы они выглядели так, будто уж давно были на автомобиле. И тому, как с помощью полосок скотча можно изменить цифры в случае необходимости. Они даже начали осваивать технику водительских маневров прямо перед тем, как Майку потребовалось взять перерыв, чтобы восстановиться после Мексики. Было так много вещей, которым Майк собирался его научить. О которых он теперь никогда не узнает. Джесси чувствует, как сердце сжимается в третий раз за это утро. Он берет пакет и на мгновение уходит в себя. Когда он поднимает глаза, Эд смотрит на него почти с беспокойством. До сих пор с таким выражением он смотрел только на Казимира. — Время есть. Не торопись с этим, — говорит он, и Джесси понимает, что стискивает пакет до побелевших костяшек. Он выдыхает и расслабляет кулаки.***
Грузовик Эда скрыт от посторонних глаз в старом… Это что? «Коровятник»? — Ага, — говорит Пинкман, указывая в сторону сарая, — Это место, где коровы живут. Ну, жили бы там, если бы ты, типа, держал коров, — его глаза расширяются от любопытства, — У тебя были коровы? — Нет. — Тебе стоит завести парочку, йо. Делал бы собственный сыр. Эд, разумеется, любит натуральный сыр, но не настолько, чтобы заниматься его производством. Коровник в любом случае планировалось использовать для лошадей, но он предпочитает не думать об этом. — Что же, я подготовил все инструменты, которые тебе понадобятся. Обращайся, если возникнут проблемы, — он потягивает кофе, размышляя, какие еще задания можно ему поручить. — Думаю, тебе не помешает чистая одежда, — говорит он после паузы, отчего парень неожиданно краснеет и запинается. Эд решает, что ему не нужно знать, что вызвало такую реакцию. Он просто инструктирует, как выбрать нужные настройки на стиральной машине и оставляет Пинкмана наедине с собой. Вернувшись в дом, Эд принимает душ и бреется. Чистит до блеска раковину в ванной. В спальне он берет один из многочисленных мобильных телефонов и звонит своему бухгалтеру, чтобы договориться о переводе средств: человек в Британской Колумбии получит около 60 тысяч долларов, 90 тысяч пойдут Казимиру. Бухгалтеру предназначается доля от этой суммы, вполне разумные 4,5%. Благодаря Эду через ее руки проходит множество подобных сделок, и эту даму нельзя назвать алчной. Для нее важнее долгосрочная стабильность, чем быстрое обогащение, а Эд — образец стабильности. Он использует другой мобильник, чтобы связаться с парнем, которому было поручено заняться Fiero и находиться в магазине, пока Эд отсутствует. Он получает 5 тысяч долларов, плюс то, что ему удастся поиметь с машины, плюс почасовая зарплата сотрудника. Бухгалтеру с этого ничего не перепадает, Эд платит ему наличными. В Альбукерке все спокойно. Присматривающий за магазином парень говорит, что запросов «Экстра Макс» не было — это хорошая новость. У Эда выдался напряженный год: Гудман, Уайт и несколько других менее заметных клиентов, которые чувствовали себя скомпрометированными из-за всего произошедшего. Самый прибыльный за долгое время год, но после того, как он доставит Пинкмана на север, ему определенно не помешает отпуск. Лос-Кабос в мексиканской Нижней Калифорнии видится ему заманчивой перспективой. Днями напролет сидеть на пляже с пивом. Плавать. У Эда есть постоянно действующее гостевое приглашение, чтобы приезжать туда, когда у него появляется настроение, хотя это всегда горько-сладкие визиты. Наполненные воспоминаниями о Наде. Он обещал свозить ее туда, и это обещание тоже не сдержал. Но приятные впечатления преобладают над горечью, поэтому он ездит туда каждый год, а если удается, то и дважды. Дела закончены. У Эда в распоряжении целый день. На улице ветрено и прохладно, лето подходит к концу, но солнце сияет ярко. Ему не мешало бы размять ноги.***
Джесси уговаривает себя сохранять гребаное самообладание. Он менял номерные знаки десятки раз — с Майком и без него — но, заканчивая работу, невольно слышит в своей голове хрипловато-довольное бурчание: «Неплохо, пацан». И это его добивает. Был ли реальностью тот утренний момент, когда он, наполненный счастливым спокойствием, стоял на кухне Эда? Он винит кофе, винит яичницу, винит себя за излишнюю эмоциональность. Всю жизнь у него наворачиваются слезы на глаза из-за, казалось бы, самой незначительной мелочи. Как будто внутри него целый океан, грозящий вырваться наружу. На каком-то уровне он понимает, что так больше продолжаться не может, нельзя постоянно балансировать между сохранением и потерей контроля. Кас сказал, что ему потребуется время. Осознание этого не делает его менее нетерпеливым. Он вытирает глаза. Убирает инструменты и старые знаки туда, куда Эд велел их положить. Он закрывает и запирает двери, и ему хочется прижаться к ним и зарыдать, потому что Майк заботился о нем. И из-за этого умер. В его голове проносятся все «если бы только» и «могло бы быть». Если бы только Джесси забрал автомобиль и сумку Майка из аэропорта, если бы это был не мистер Уайт, если бы он не застрелил его и не бросил умирать и… но зачем начинать с этого? Почему бы не вернуться к тому моменту, когда он мог все изменить. Спасти Джейн, спасти Андреа, спасти Майка и специального агента Шрейдера и… Он прижимается к двери и глубоко вдыхает. Прозрачный чистый воздух, наполняя легкие, действует успокаивающе. Вернувшись в дом, Джесси пытается занять себя. Он обнаруживает, что активная деятельность помогает отвлечься от тревожных мыслей. Он моет оставшуюся после завтрака посуду, которую Эд сложил отмокать в раковину. Вытирает тарелки насухо. Убирает их. Затем загружает вещи в стирку. Усевшись перед стиральной машиной на пол, он наблюдает, как она вращается, пока это не начинает все меньше походить на успокоение и все больше — на неудачный механизм преодоления. Он заваривает лапшу и разбивает в наполовину готовый бульон яйцо. Это был один из трюков Эмилио, позволявший разнообразить безвкусную пачку рамена. Иногда он добавлял сладкую кукурузу или измельченный перец чили. Одна из их пост-варочных традиций: миска рамена, разделенный на двоих косяк и реалити-шоу об автокатастрофах. До сих пор образ Эмилио пребывал в тихих закоулках его памяти, но при мысли о нем и о малиновом желе, в которое он превратился, желудок Джесси скручивает, как барабан стиральной машины. Блевотина на кухне Эда кажется ему кощунством. Джесси было бы менее мучительно блевануть в тайнике и лежать в ней всю дорогу до Аляски. Хотя… это тоже не лучший образ. На самом деле ему нужно перестать думать о блевотине. Он импульсивно сует голову под высокий кран и позволяет воде обдать затылок. Холодный поток освежает. Ощущение того, как вода стекает по шее и белый шум в ушах помогают успокоиться. Он выключает кран, когда убеждается, что может контролировать собственный желудок, и, открыв глаза, видит наблюдающего за ним Эда. — О, эм., привет. — Ты вымыл посуду. Никаких упоминаний о его импровизированном кухонном душе. — Э… да. Все нормально? — Весьма учтиво с твоей стороны, — Эд кивает в сторону улицы, — Я ухожу. Только захвачу с собой немного провизии. Джесси наконец замечает при нем рюкзак и… фотоаппарат? — Я поменял номера. Если хочешь, проверь их или что-то в этом роде. Убедись, что я все сделал как надо. Эд смотрит на лужу, образовавшуюся у ног Джесси, на его промокшие плечи. — А что, они могут отвалиться? — Не знаю, то есть… нет. Я все сделал правильно. Я просто подумал, может, ты захочешь проверить? — Раз ты говоришь, что сделал правильно, значит, ты сделал правильно. Наступает короткая молчаливая пауза, после чего Эд бросает Джесси кухонное полотенце и идет к холодильнику. Он складывает в рюкзак виноград, немного воды, большой кусок сыра, выпрямляется, говорит: «Не сиди дома весь день» и уходит. Через окно кухни Джесси видит, как он движется сквозь высокую траву. Красная рубашка выделяется на фоне распустившихся желтых цветов и голубого неба. Он видит, как Эд наклоняется и подносит камеру к глазу.***
Фотоаппарат принадлежал Дэну, и их с Надей фотография у джипа тоже была делом рук Дэна. Он сделал ему сюрприз, преподнеся негатив в качестве «благодарности». За что именно, Эд не помнил. Дэн был еще мальчишкой с глазами-блюдцами, который ходил за ним по пятам, как щенок, желая угодить. Слишком чувствительный для работы по наблюдению, на которую его определили, слишком мягкий для полевых условий. Поначалу он возмущался, что Дэна запихнули под его крыло, тяготился обязанностью присматривать за каким-то зеленым новобранцем. Но со временем парнишка удивил его своей компетентностью, преданностью и храбростью. — Вы оба выглядели такими счастливыми, — сказал Дэн, и он проглотил уже готовую было сорваться с языка лекцию о надлежащем использовании государственных ресурсов. Принял негатив, спрятал его в чемодане с фальшивым дном и забыл о нем. Пока не обнаружил снова, через несколько дней после того, как все полетело к чертям, и он был на полпути в Мексику. В день, когда они собирались бежать из Никарагуа, Альма находилась в школе в одном из районов столицы, Надя была в противоположном. Забрать их обеих одновременно не представлялось возможным, если бы только… — Дочка знает тебя, — сказал Дэн, — Поезжай за ней. А я займусь Надей. И он вышел из машины, оставив фотоаппарат. Дэн был его другом. Настоящим другом, что было редкостью в их мире, где каждое подобное предложение должно было быть проанализировано на предмет скрытых мотивов. Именно Дэн был рядом с Надей, когда их обнаружили в конспиративном убежище, выволокли наружу и расстреляли, пока он беспомощно наблюдал за происходящим с другой стороны улицы. Возможно, если бы трафик не был таким плотным, если бы он повернул налево, а не направо, или просто поехал немного быстрее, все сложилось бы иначе, но Эд знает, что бесполезно гадать о бесконечных, «если бы только» и «могло бы быть»… Вместо этого он пытается смотреть в камеру так, как, по его мнению, мог бы смотреть Дэн. И с каждым щелчком затвора снова оживляет его, хотя бы на мгновение.***
Джесси уплетает лапшу сидя на полу спальни Казимира, прислонившись спиной к изножью кровати, запрокинув голову и наблюдая, как какая-то охрененно здоровенная рыба поедает кучу рыб поменьше. Он почти слышит голос матери, умоляющей его сесть подальше, потому что он, черт возьми, слишком близко к телевизору и у него скоро будут квадратные глаза. Хотя экран телевизора прямоугольный и, в любом случае, это самая удобная позиция, дающая лучший обзор на подобное зрелище. Джесси решил посмотреть то, что было загружено в DVD-плеер. Отчасти потому, что это избавляло его от необходимости выбирать самому, отчасти от любопытства, что смотрел Кас, когда был в доме Эда в последний раз. Судя по всему, это «Голубая планета». Закадровый голос Дэвида Аттенборо наполняет его голову статическим шумом. Когда лапша заканчивается, он готовит попкорн, потому что это еще одна вещь, которая отнимает некоторое количество времени и позволяет чем-то заняться. Он чувствует, что сегодняшний день — что-то вроде тестового испытания. Эд намеренно держится подальше, чтобы Джесси мог увидеть, каково ему придется, когда он, наконец, останется в одиночестве на Аляске, предоставленный сам себе. «Ничего хорошего это не сулит», — думает он, наблюдая, как отсчитываются секунды на табло микроволновки. Этот день должен был стать днем отдыха и релаксации, или восстановления сил, или что там еще означает это второе «R». Возможно, для Эда с его тай-чи и прогулками на природе так и есть, но для Джесси это был день сожалений и регресса. Он обнаруживает, что не может есть попкорн. Возможно потому, что он уже съел гораздо больше, чем привык за последнее время, или это нарастающая внутренняя горечь, превращает его в безвкусный картон во рту. Может быть, его тяготят предстоящие дни, или бесчисленные голоса и лица, кружащиеся в голове, как на карусели кошмаров. А может быть, все вышеперечисленное. Безмятежное утро кажется настолько далеким, что он забирается обратно в кровать Казимира и укутывается в одеяло. Прижавшись к подушкам, он слышит биение собственного сердца; это смущает, как будто оно ему вовсе не принадлежит. Ему снова хочется спать, тело использует бессознательное состояние как кнопку перезагрузки, чтобы противостоять вихрю мыслей. — Так будет не всегда, — мягко говорит ему Кас. — Ты не можешь этого знать. — Я знаю. — Ага, вот только таблетки в ванной говорят об обратном, — бормочет он, тут же чувствуя себя последним мудаком. Он открывает глаза, натыкаясь на гигантского кальмара на экране телевизора, который смотрит на него с упреком. — Черт, извини, — вздыхает он, пытаясь не чувствовать себя сумасшедшим за то, что извиняется перед голосом в своей голове, но призрачный Кас отступил, оставив в Джесси надломленную тишину, которую не может заглушить даже голос Дэвида Аттенборо. Как бы он ни противоречил внутренним голосам, ему по-прежнему не хочется чтобы Кас исчез из-за того, что он ведет себя как мудак. Ему нужно встать, двигаться, сделать что-нибудь, кроме этого тупого барахтанья. Возможно, прогуляться. Казимир любит гулять. Это может соблазнить его вернуться. Отыскав на кухне ботинки, Джесси обнаруживает, что то, что он считал беспокойным десятиминутным сном, длилось почти четыре часа. И никаких признаков того, что Эд возвращался. Он действительно отсутствует так долго? Он вдруг вспоминает, каким видел старика в последний раз: рюкзак, фотоаппарат, ярко-красная рубашка. Красная рубашка. Джесси слишком часто смотрел «Звездный путь» вместе с Барсуком, чтобы это ничего не значило.