air

Его звали Джебом. Две симметричные родинки на левом, верхнем веке и заразительный смех, временами похожий на звуки умирающей гиены, где-то в недрах Сахары. Они говорили наперебой все два часа полета, неосознанно игнорируя все просьбы персонала и пассажиров быть тише и это было так странно. Природная скрытность обоих и тяга к уединению будто отошла на второй план, позволяя расслабиться и… дышать, игнорируя все нормы приличия. Забыта была недописанная строка и недочитанная глава, а самолет, тем временем, неумолимо снижался, готовясь к мягкой посадке. Ровный голос, льющийся из динамиков, доведенной до автоматизма фразой, просил всех присутствующих пристегнуться. Вид из иллюминатора завораживал. Огромный город, кутаясь в теплые сумерки, завораживал. Металлические крылья, разрезая пористые облака, сеяли туман в небесных глубинах, образуя ровное полотно. Девушка, набирая в легкие больше воздуха, позволила себе замереть, наслаждаясь увиденным. Чувство полета для нее всегда было чем-то прекрасным. Жаль только смелости не хватало совершить прыжок с парашютом или на параплане. Слишком страшно. Даже сидя в самолете и смотря вниз, у нее спирало дыхание, а сердце выбивало бешеный ритм, будто в теле множество барабанов. Нет, безумства — далеко не ее стезя. Девичье сердце всегда тянулось к спокойствию: благоговейной тишине, в домике, где-нибудь у реки. — Все хорошо? — Раздается, где-то над ухом. Тихо и осторожно, чтобы не потревожить и вновь не спугнуть, прерывая сладкие грезы суровой реальностью. Кладя руку в районе ключиц, где-то посередине, девушка, бросая все усилия на успокоение сердца, поворачивается к мужчине, тут же мягко улыбаясь. — Да, только волнуюсь немного… — Там, на земле, где-то посреди огромного, стеклянного «лабиринта Минотавра», ее ждет публичное выступление. Презентация новой книги, вступительную речь к которой, она все еще не дописала. Они смущенно прощаются, задержавшись на минуту перед входом в аэропорт. Слов нет. Былая смелость оставила их, как только они покинули самолет. Каждый смотрит в пол, ощущая себя пубертатным подростком. Легкое покалывание на кончиках пальцев сбивает с толку. Осознание разных путей немного разочаровывает. Он передает ей маленький чемодан, что любезно помог снять с движущейся багажной ленты. Никто не решается подать голос с банальной фразой: «Может быть, обменяемся телефонами?», а посему — оба расходятся в разные стороны с горечью разочарования в горле, что сковывает языки. Две машины — в два конца города. Красная нить растягивается, путаясь в перекрестках и маленьких, ярких улочках, среди билбордов и фонарей, но ее никто не замечает. Одна встреча — случайность. Две — совпадение. Не более. Но каждый из них надеялся на что-то еще. А пока: ночь захватила город. В окнах домов закрываются шторы. *** Тихий писк электронного замка оповещает хозяина, что дверь открыта. Тонкая карта-ключ, легко проскользнув меж створок считывателя, отправляется в задний карман свободных светлых джинс, что немного протерты в коленях и висят. Вечные пленники моды, даже если вам чуточку за двадцать. Ближе к тридцати. В номере тихо. Светлая минималистичная обстановка и панорамные окна, из которых весь город как на ладони: бесконечное движение многочисленных машин и мигающие, неоновые вывески. Будто ночь ничего здесь не значит. Будто никто не спит. Джебом зажигает свет у кровати, по наитию нащупывая крошечный переключатель светильника. Все они одинаковые, он знает: переключатели, светильники, отели, планировки номеров. Миллионы и миллиарды. Все, как один. И не важно, какую часть света застала его сегодня. С мужских губ срывается вздох, а сумка приземляется на идеально ровное убранство кровати. Все те же белые простыни, четыре подушки. Мини-бар, стационарная трубка, для связи с ресепшеном. Небольшой телевизор напротив широкой кровати, где с легкостью поместятся, при желании, четверо постояльцев. Небрежно брошенный телефон пружинит от матраса, сделав несколько кувырков, наконец, приземляется, натыкаясь на пуховую преграду, теряясь в ней. Высокий мужчина, переобуваясь в отельные тапочки, следует в ванную. Упираясь обеими руками в края мраморной раковины и позволяя стремительно остывающим каплям воды стекать вниз, он внимательно смотрит на свое отражение в зеркале, понимая, что смертельно устал. Это чувство надежно поселилось в его сердце задолго до сегодняшних дней, просто уже на грани привычки, обыденности. Одна рука перемещается на голову, путаясь пальцами в волосах, зачесывая их назад. Черная смоль блестит от света мелких, встроенных в потолок, ламп. Кисть опускается ниже, разминая затекшую шею. Натренированные мышцы всего тела, перекатываясь, чуть расслабляются, но это мало помогает. Он выключает воду, избавляясь от белого шума в ушах и, не вытирая лица, покидает просторы ванной комнаты.