Под сводами Каситы.

— Ну мам!       Обычно это говорил Камило, успевший напортачить, оттого Феликс спешно прочистил уши. Нет, не показалось. Голос, что звонкой трелью звучал с самой кухни, явно принадлежал его старшей дочери. Умница и красавица Долорес, иногда не позволяющая себе и слова лишнего сказать, отчаянно напирала на родительницу. Ее мольбы глушило собой старое радио, работающее на одну четвертую своей мощности, что, между прочим, что-то, да значило. Болельщики взревели, когда аргентинский футболист забил гол и стены дома едва заметно всколыхнулись, но мольбы Долорес все равно глушили собой все многочисленные возгласы.       Этим глубоким вечером дом почти пустовал. Второе семейство чинно ужинало на природе, поэтому Феликс не боялся никому доставить проблем. Даже страшноватая женщина в старомодном платье и суровом лицом, и та вышла трапезничать на лоно великой и необъятной колумбийской природы, даже не подозревая о полчище насекомых, что вылезало к вечеру. Кухня целиком и полностью находилась во владении Пеппы и детей, что вроде и радовало, но немного пугало, учитывая возгласы. — Да, мам. Пожалуйста! — А вот и Камило подключился к уговариванию. — А после этого проси у нас все что захочешь!       Феликс сначала убавил звука, после вовсе выключил радио и аккуратно, передвигаясь на цыпочках, подошел к дверному проему и с любопытством уставился на семью. На щеках Пеппы уже алел румянец гнева, а дети успели отчаяться, раз полезли к сковороде, не знавшей мокрой губки сотню лет. Камило натирал грязное дно, когда Долорес отчаянно терла ручку. — Я же сказала: нет.       Пеппа старалась быть терпеливой. Видит Святая Дева, она действительно не перешла на крик, хотя кощунственная просьба прорезала воздух уже третий раз. Нервно кусая тонкую губу, женщина мыла посуду. Как ее отпрыски стремились спасти старую посуду от застывшего жира, так и Пеппа отчаянно терла губкой белые днища тарелок, отскребая от них свежие ошметки еды. — Но мамочка… — Долорес затихла и начала шмыгать носом. — Мамуля… — Камило оттопырил губы и максимально выкатил глаза, надеясь прибавить себе миловидности.       Пеппа взглянула на детей, потом на тарелки, а потом снова на детей. Что ж, Мадригаль и не думала, что в ее голове пронесется такая мысль, но да. Иногда общество грязной посуды куда приятнее, чем компания собственных отпрысков. В глубине души послышалась тоска по далекой молодости, свободе от ответственности и просто всяким штукам, которые выпали из жизни, стоило Пеппе разродиться.       Нервно кусая губы, Пеппа выключила воду из крана и тряхнула руками, сбрасывая излишки средства для мытья посуды. После долгого, действительно бесконечного дня на работе хотелось лишь одного — тишины. Ну, или обыкновенного спокойствия. Даже футбол и тот не трепал нервы так сильно, как бесконечные просьбы. — Это только на один вечер! — Взмолилась Долорес. — После этого, обещаю-обещаю, я сделаю все, что ты только скажешь! Я из дома не буду выходить целую неделю, если нужно! — И я! И я! И я того же мнения!       Пеппа шумно задышала. Отказывать детям было почти физически больно, но все же решение мать успела принять окончательное и бесповоротное. Обтерев руки полотенцем, Пеппа Мадригаль сурово взглянула на собственных отпрысков. — Нет, значит нет. Никаких вечеринок! Вы слишком маленькие для такого! — Мне шестнадцать вообще-то, — Камило ткнул себя в безволосый подбородок. — Скоро борода появится. Вон! Смотри!       Тактика брата с самого начала вышла тупиковой, раз густая тень, априори не обещающая ничего хорошего, легла на вытянутое лицо матери. Долорес едва заметно дала подзатыльник младшему, после чего сама вступила в дебаты: — Там будут все. Мои одноклассники, его одноклассники! Маленький школьный праздник! Мама, пожалуйста, мы не можем не появиться!       Пеппа посмотрела на старшую дочь, явно не понимая, где же была допущена ошибка. Почему ее любимая девочка шла на поводу у толпы и просилась туда, где ей, любимой и единственной, явно не было места? Пеппа криво улыбнулась, подошла к дочери и поправила красный бант, стягивающий густые темные волосы. Красавица… Долорес сглотнула, едва мать заправила черный завиток за ухо. Ласково, почти вкрадчиво, Пеппа произнесла: — Нет. Вы еще слишком маленькие, чтобы хоть на всякие… — Пеппа скривилась так, словно речь шла о чем-то совсем ужасном. — Вечеринки. Вот подрастете, тогда, может быть…       Долорес явственно услышала, как ее надежды дали трещину. Черт, а ведь она даже одежду подготовила! Целое платье! И туфли с недр шкафа достала. Совсем новые, пусть и немного грязные от капель крови. И угораздило же Долорес взять не тот размер! Но, это, конечно, еще ничего. — Любовь моя, возникли проблемы?       Папа. Он же последний адекватный плот адекватности. Неизменный союзник, когда мама говорит «нет». Не долго думая, Камило бросился на отца. Долорес, немного металась, но все же осталась на стороне матери. Опыт говорил, что нет. Ничего не выйдет. Не время пить Боржоми, ведь почки отказали давным-давно. — Па-а-ап, а мама нас не пускает на вечеринку!       То, что произошло потом, было вполне логично. Униженный, оскорбленный и с тремя домашними арестами, Камило Мадригаль безрадостно смотрел в окно, предаваясь мыслям о великом. И пусть отец прозрачно намекнул, что три недели в заточении быстро превратятся в два, или три дня, обида страшно грызла юношескую душу. Ему хотелось побывать на тусовке, в окружении старшаков, раз выпал такой повод, а не тухнуть за прослушиванием мексиканских радио-новелл в компании ненаглядной сестры. — Мне кажется, нас оставили здесь лишь потому, что они сами куда-то собираются. — Проворчал Камило, глазами мертвой рыбы пялясь в пустоту.       Лориэтта, экранная красавица, сирота и просто безумно хорошая девушка, по сюжету потерявшая все что можно, взвыла в голос. Долорес, при любом ином раскладе, поступила бы также, но сейчас слез на оплакивание чужой судьбы просто не было. Все ушло на поминки собственных возможностей. С одной стороны хотелось встать, бросить все и уйти протестовать против материнских правил, но с другой — а был ли смысл? Если Пеппа говорила «нет», значит нет и никак иначе. — Точно! — Камило словно очнулся от глубокого сна. Подпрыгнув на месте, младший брат быстро-быстро заморгал. — У них же завтра годовщина! Папа на прошлой неделе еще говорил о ресторане.       Что ж, это многое объясняло. Обида на душе сгустилась сильнее. Долорес шумно задышала. Нет, ну это действительно несправедливо. Она ведь столько всего делает, так в чем проблема отпустить ее на один вечер?! Даже не ночь! В глазах закололо. От мысли, что завтрашний вечер, в теории самый лучший для одних, но такой тягостный для нее самой, душа Долорес сжалась. Черт, почему она обязана сидеть вечером перед радио-приемником и слушать мыльные оперы, когда ее сверстницы получат возможность флиртовать с Мариано?! — Несправедливо! — Голая пятка впечаталась в подушку. Долорес издала протяжный стон, после чего опять заколотила ногами по подушкам. — Не-спра-вед-ливо! — Эй, ну не переживай ты так. — Камило съежился. В эмоциональности единственная дочь проигрывала Пеппе, но все же случались определенные моменты, когда это становилось не так уж очевидно. — Это просто паршивая тусовка. Вот поступишь в колледж… — Да не нужен мне колледж! Мне Мариано нужен! — Долорес подкинула подушку к себе и принялась ее колотить. — Кто знает, когда мы встретимся опять?! А вдруг за ним увяжется другая девица?!       Одна только мысль о проигрыше била девичье сердце. Болезненная влюбленность, впечатляющая по своей силе, так глубоко засела в девичьей душе, что Камило стало не по себе. Ему даже стало жаль непутевую родственницу. Немного неуверенно, немного осторожно Мадригаль погладил Долорес по плечу. Та, что хорошо, не дернулось и не впечатала брата локтем по щеке. — Эй, если хочешь, я могу взять Тонито на себя. Скажу, что сестренка вышла подышать воздухом на пару часов. — Я не пойду одна! — Долорес резко приняла сидячее положение. Диван заскрипел. — Ты должен пойти со мной! Вдруг я натворю глупостей?! Нет-нет-нет, Камило, миленький, я не могу быть там в одиночестве.       Старшая сестра впилась в плечи и Камило пришлось прибегнуть к воле, чтобы не вскрикнуть от силы этих объятий. Отчаяние плескалось в девичьих глазах. Отчаянное «миленький», совершенно несвойственное для Долорес, сигналило о беде не хуже сирен. Здесь можно было бы пошутить, но ранить сестру сильнее Камило не хотел. Вместо этого, младший брат накрыл левую руку Долорес. — Попроси тех, вторых, составить тебе компанию. Они ведь тоже приглашены.       Тут же руки сестры исчезли и Долорес поспешила отползти назад, подальше от братца, чье предложение прозвучало хуже всякого кощунства. — Ты спятил?! Чтобы я взяла и привела этих демониц?!       Хорошее отношение быстро сменилось настороженностью. Долорес мрачно усмехнулась. Луиза имела все шансы перетянуть течение праздника полностью на себя за счет развитой мускулатуры, Исабелла со своей красотой вовсе могла отбить Мариано, а Мирабель наверняка бы забилась в угол, прямо как прокаженная. Слышать слухи о своем окружении не хотелось. Не хватало еще того, чтобы ее чудачкой прозвали за то, что притащила за собой девчонку в аляпистой юбке! Такие даже никто не носит! — Ты им не сказала?! — И не скажу! — Долорес упрямо поджала губы. — Если мы не идем, то никто не идет! А если мы идем, то они остаются! Это чужой праздник, а они будут только мешать!       Это было подленько, но логично. Камило внутренне разрывался между моралью и любовью к семье. Второе, как не странно, победило. Долорес не была плохой. В ней просто говорила неуверенность. — Ладно, если завтра предки уходят, мы отправляемся на пати. — Камило оглянулся. Коридор пустовал и никакие посторонние уши не смущали юношеское внимание. — Я принесу нашего чудесного младшего брата в жертву дракону-Мирабель, чтобы ты могла закадрить принца.       И это, казалось, было шуткой. Маленьким сном, который должен был исчезнуть, едва солнечные лучи нового утра в первый раз лизнули землю, но нет. Реальность отозвалась ревом мотора, скупыми поцелуями в щеки и милой открыткой Антонио с неправильно написанным словом «годовщина». Точнее, «гадовщина». Маленький братец и близко не понимал, что словечко он выбрал отличное. Именно ГАДовщина, ибо большего гадства Камило, казалось, не совершал.       Самостоятельно отдать горячо любимого Тонито в пасть очкастого чудовища было также больно, как отрывать пластырь от больной мозоли? И почему этим не могла заняться Долорес? Камило не знал, но запасся цветными карандашами и мужественно пер вверх по лестнице, придумывая легенду. В комнатах стоял легкий шумок. Слышался лязг железа, старческий бубнеж и елейные девичьи речи. Все же Долорес оказалась права. Брать с собой Исабеллу было примерно также опасно, как протащить зажигалку на склад бензина. Красивая и сладкоголосая, эта сказочная птичка вполне могла притянуть к себе взор если не завидного холостяка Мариано, то уж глазенки его горячо любимой бабули. Мирабель, как не странно, почти никаких звуков не издавала, хотя совершенно точно была в комнате.       Камило нервно постучал в дверь и оглянулся. Не дай Святая Дева, чтобы из своей каморки выглянула старая ведьма. Краснеть от ее нелепых догадок хотелось в последнюю очередь. Мерный стук иглы в швейной машинке прекратился и по ту сторону двери раздалась возня. Мирабель хорошенько высморкалась (Камило сделал вид, что это прошло мимо его внимания) и спешно прошла вперед. Круглая ручка на двери задергалась, а после кусок древесины открылся. Мирабель протерла рукой красные глаза. — Что?!       Мирабель шумно задышала. Отвлеченная от работы и собственных страданий, Мадригаль ощущала острую потребность что-нибудь или кого-нибудь сожрать. Так, без соли или масла. Мальчишка, что стоял прямо на пороге и как-то бестолково хлопал глазами, отлично подходил на роль закуски.       Сразу же стало неловко. Камило, казалось, потерял дар речи. Нет, вид плачущей женщины для него не был нов. Но и приятным его назвать язык не поворачивался. Также духу не хватило выкатить просьбу. Камило глупо улыбнулся, даже не понимая, что тут произошло. Сердце предательски сжалось. — Ты пришел, чтобы молча постоять? — Мирабель изо всех сил давила дрожь в голосе, но отголоски плача все же пробивались наружу. Впрочем, даже так, вместе с плачем слышался подавленный гнев. — Если да, то позволь мне остаться в один…       Она уже начала закрывать дверь, как Камило шустро просунул ногу вперед, мешая проклятой деревяшке соприкоснуться с другой деревяшкой. — Стоять! Ты что, ревела?!       Во-первых: это было не его дело. Во-вторых: Мирабель раздраженно фыркнула. Черт, ей же хотелось выделить часик другой для внутренних страданий, чтобы позже вернуться в социум с чистой душой. Вот еще один минус съемного жилья с соседями. Каждая, даже самая маленькая прихоть, имела возможность стать достоянием общественности. Этот товарищ особенно сильно напрягал. На ум пришли его ссоры с сестрой. Что-что, а стать мишенью для насмешек карманного клоуна, Мирабель не желала.       Выставить это недоразумение прочь было верной идеей. Да и интерес, возникший на пустом месте, малость смущал. Рука потянулась в карман. Там, среди карамелек и катушек с нитками, лежал платок. Младшая дочь Джульетты сняла с носа очки и принялась протирать и без того чистые стекла. Мелкая деятельность отлично помогала отвлечься от собственных переживаний. — Аллергия у меня. — Мирабель протерла платком и влажно поблескивающий нос. — На цветы.       Цветов в ее комнате не было. Камило моргнул, а Мирабель встала так, чтобы сосед не мог увидеть ничего, что было позади. Он, вообще, по сути какое право имел разглядывать чужое убранство? Никакого! Так пусть уберет свои грязные руки. — Так зачем пришел? — А. Точно.       Плачущие женщины, ровно как и дети были чем-то вроде слабости. Камило сглотнул. Нет, ему стоило прикрыть рот и рвануть вниз, даже не извиняясь. Он не хотел навести на себя неприятности и разочаровать Долорес, но это… Точнее, эта, вызывала жалость. Все еще одинокая, не знающая никого в треклятом городке. Что еще можно было к ней испытывать? С Антонио, наверняка, возилась от безвыходности. Бедняжка, плачущая в четырех стенах от одиночества. Кажется, все оказалось решено за самого Камило. — Слушай, мы тут с Долорес собираемся на вечеринку пойти. Не хочешь составить нам компанию?