Под сводами Каситы.

      — А братуха говорит: «Люблю, не могу, трамвай куплю», но она его кинула. Через плечо. Так и стал медвежонок медвежьей шкурой, хах!              Компания подростков дружно засмеялась. Лишь Камило был мрачен и зол. Рассказчик, он же один из близких друзей, легким движением бросил карту. Пиковая дама весело улыбалась, кривя неряшливо нарисованные красные губы.              — Фу. Может, оно и к лучшему? Не к лицу мужику быть медвежонком. Меня блевать тянуло, когда они сосались.              — Во-во. Я ж это братухе и сказал! А он «ы-ы-ы-ы, это все магия! Это тот мужик в зеленом»!              Камило задумчиво нахмурил брови. Веер из карт не радовал. Козырей не имелось, чего-то значимого — тоже, а ведь шел только второй круг. Вдобавок разговоры про дядюшку портили и без того невысокое настроение. Мадригаль даже поймал себя на мысли, что ему тяжело дышать. Нельзя было сделать и шага, чтобы не наткнуться на сплетни о том самом чернокнижнике Бруно, который за одну ярмарку учинил хаоса больше, чем наводнение в девяносто восьмом. Самого наводнения Камило не помнил, но вот слова Феликса в голове засели плотно.              Но, с другой стороны, винить дядюшку во всех бедах мира было не честно. Особенно, если у субъекта гадания рыльце было в пушку.              — Какая это магия? — Прокряхтел Камило, водя пальцами вдоль карт. Нужно было обойтись малой кровью. — Даже Долорес знала, что он ходит налево. Это глупость. Твой брат серьезно думал, что можно гулять по Энканто с другой девицей и оставаться незамеченным?              Один из друзей кинул козырного вальта, уничтожившего даму. Камило нервно намотал прядь волос на палец. До его хода оставалось все меньше и меньше. Бруно, но не дядя, с азартом облизнул искусанные губы. Друг и не думал скрывать, что карты у него хороши. Только за это недавний больной напрашивался на крепкую затрещину.              — Ну что ты издеваешься? — Ехидно протянул Бруно, показательно водя пальцами по округлым зарубам карт. — Пытался чувачок тусить с двумя мадамами, подумаешь! И не такое же бывает!              — Вот пытался и допытался. — Пиковый туз полетел вперед. Самая сильная карта, и та оставила Камило. Мадригаль облизнул пересохшие губы. — Будет ему уроком.              Мальчишки переглянулись. Немой укор коснулся Камило, точно случайный человек на забитой битком улице. Мадригалю показалось, что в своих суждениях он был одинок. Брат брошенного «медвежонка» шмыгнул носом и обиженно поджал губы так, будто бы речь шла о нем, а не о его брате.              — Братух, а ты вообще на чьей стороне? Что, жалеешь девчонок?              Другой друг быстро смял пику козырной шестеркой. Камило пригрозил тому кулаком и подумал, нужны ли вообще ему друзья, если те и не стараются поддаваться.              — Это просто мерзко. — Мадригаль прилег на пол и прикрыл глаза своими скудными картами.              Ковер в комнате Бруно был грязным, но толстым. Его плотный ворс иногда конкурировал с кроватями и диванами. Не слишком мягкий, чтобы в нем тонуть, но и не слишком твердый, чтобы наутро проснуться с переломом позвонка, этот ковер был мечтой каждого парнишки из компании.              — Ну не знаю. — Бруно хихикнул. — А тебе чо, не хочется попробовать шуры муры с двумя?              Где-то в глубине живота взбунтовался ужин. Настолько странно и мерзко прозвучало предложение. На мгновение Камило подумал о папе. Что бы вообще было, если бы Феликс ходил налево? Воображение тут же нарисовало плачущую Пеппу, несчастную Долорес, разбитого Антонио и… О себе думать не вышло. Камило видел лишь маму, брата и сестру. Их благополучие стояло выше.              Горькая улыбка тронула губы. Камило зажмурился. Кошмары воображения стерлись под натиском здравого смысла. Феликс ни за что не изменит Пеппе. Ни вчера, ни сегодня, ни завтра. Слишком уж порядочным человеком он был. Да и мать любил безумно. Впрочем, она его любила не меньше.              Возможно, поэтому Долорес так и сильно расстроилась? Верила, что нечто подобное должно было произойти с ней и Мариано? Если да, то Камило и жалел, и завидовал сестре. У той уже появился какой-никакой ориентир. Сам Мадригаль сомневался. До всей той ситуации с Бруно и не думал о делах сердечных, но сейчас произошедшее не желало выходить из головы. Будущее — страшное слово во всех проявлениях, буквально стояло на пороге, тряся всеми грязными тряпками мира.              Камило сморщился.              — Да ну нафиг. — Мадригаль повернулся на живот. Карты ссыпались с лица, и легли рубашками вниз. — Я, кстати, выхожу из игры. Устал.              Мальчишки загоготали. Щипки, точно капли дождя, обрушились на тело. Камило мужественно сжал зубы. Наказания за проигрыш он не боялся. Наоборот, он даже жаждал его. За первым проигрышем должен последовать второй, третий… А там карты забросят и все остальные. Кто бы что не говорил, но играть в карты Камило действительно устал. Голова была не на тех волнах, чтобы получать удовольствие.              — Эй, бро, а не по парням ты случаем? — Брат пострадавшего хрюкнул от пробирающего смеха, но никто из игроков шутку не оценил. Цепь настороженных и враждебных взглядов обрушилась на неудачного шутника. — Ребят, я ж шучу. Шучу я!              Камило сморщился опять, а Бруно почесал длинную ссадину на подбородке. Ее он поставил в тот день, когда Камило не пошел с ними в город.              — Кстати, да… Тебе ж шестнадцать…              Это прозвучало как обвинение, но Камило и смотреть не стал на друга. Мадригаль закинул ногу на ногу, и подложил руки под голову. Все внимание Камило перехватил лениво вращающийся пропеллер перед глазами.              — И что?              — А то, что странно жить с тремя красотками в одном доме, но не подцепить ни одной!              Новый гогот волной прошелся по комнате. Камило снова посетило чувство, будто его вымазали в грязи с ног до головы. Мадригаль заерзал на месте. Сначала Камило и не понял о каких красотках говорили друзья, но позднее все сложилось в один пазл. Мадригаль дернулся, точно от ожога.              — Они не рыбы, чтобы их цеплять.              Ощетинился Мадригаль. Всего на мгновение, на одну жалкую секунду ему показалось, будто голос его набрал силы и стал выше. Долорес говорила через рот брата. Пеппа шептала из глубин души. Феликс весело растягивал слова, при этом удивительно проворно складывая их в одну строчку.              Бруно недовольно нахмурился. Тяжелым и мрачным стал взгляд друга. Умей он убивать словами, Камило бы давно превратился в труп. Мадригаль кашлянул и мысленно пожалел, что вообще приоткрыл глаза.              — Херня это все. Подцепил, завел, склеил… Камило, тебе че, придраться охота? Не хочешь подходить к сути?              — К какой сути? — Мадригаль вымученно улыбнулся. — Мне и так тяжко живется, а вы о каких-то девушках говорите. Идиоты.              Последнее слово прозвучало беззлобно. Кое-кто понимающе хмыкнул, кто-то ехидно улыбнулся. Даже мрачное лицо Бруно озарилось неким подобием усмешки.              — Молокосос!              — Озабоченный. — Камило не пришлось даже думать для ответной шпильки. Нужное слово само щипнуло язык.              — Сопляк!              — Извращене-е-е-е-ец.              — Маменькин сынок.              — Эй, братух! — Друг стукнул Бруно по плечу. — Такое говорить не норм!              — А я чо? Он ж… — Бруно затряс рукой, словно подбирая ею слова для оправданий. — Он ж… Пффф… Он ж Камило!              Это прозвучало так, словно само его имя было злобным оскорблением.       Уверенность лопнула, точно мыльный пузырь. Внутренний покой исчез, оставляя после себя сильно саднящую рану. Камило тут же сел. Злоба не тронула душу. Она померкла под натиском странного, ранее незнакомого чувства. Разум изо всех сил кричал, что это была шутка. Обычное, рядовое и даже заурядное выражение, которое при желании можно было применить к каждому мальчишке из компании.              — Все мы живем с мамами.              Слова пошли сухо и отрывисто, а нос зачесался так, словно туда сыпнули перца. Лицо Бруно переменилось. Из чуть повеселевшего оно стало насмешливо-удивленным.              — Ой, прости, бро… Само вырвалось.              «Это мелочи, Камило. Ты не должен на них обижаться!» — Но это не было мелочами. Во всяком случае, раненная гордость так не считала. Камило шумно задышал.              — Мы все живем с мамами. — Повторил Мадригаль, ногтями впившись в собственную руку. — Даже ты, Бруно.              — Че-е-ел, остынь.              Но загореться хотелось лишь сильнее. Друг продолжал тянуть улыбку, пока Камило изо всех сил старался не наброситься на того с кулаками. Не самое обидное прозвище ранило гордость неожиданно глубоко.              — Да и что вы ко мне привязались?! — Камило отпихнул карты. — Мне всего шестнадцать! Успею испортить себе жизнь!              — Забили. — Один из друзей дал легкую затрещину, чем еще сильнее увеличил пыл Мадригаля. — Камило, заби-и-и-ли!              — Это клоунство. — Бруно отмахнулся. — Да-да, мы все живем с маманями, поэтому угомонись.              Остаток дня прошел мерзко. Все отчаянно делали вид, будто ничего не произошло, но Камило не мог так поступить. Нелогичная обида впивалась в сердце хуже голодных зверей, а мысли, как бы Мадригаль не старался, продолжали крутиться вокруг неосторожно сказанных слов.              Маменькин сынок.              Камило маму любил, но не так, чтобы над этой любовью можно было насмехаться. Когда подвернулся случай, Камило пошел домой. Никто из друзей и не заметил остатков обиды. Только за это Мадригаль решил, что у него есть право проигнорировать этих людей день-другой.              «Сходим на детскую площадку, поиграем с Антонио, сыграем с Долорес в монополию».              Но все это было не тем.              «Почему именно маменькин сынок?! Почему не карапуз или малолетка? Почему именно маменькин сынок?»              Что-то шептало Камило, что он нашел проблему там, где ее вроде нет.       Дома стало как-то легче. Бросив шлепки у порога, босой Камило вошел в коридор. Отец стоял у плиты, что не было редким зрелищем на выходные. В воздухе витал яичный запах. Феликс Мадригаль готовил омлет. До блюд Джульетты отцу было далеко, но Феликс старался. Искренне он стремился внести разнообразие в привычную кухню, но это Камило не очень обрадовало.              Долорес сидела за столом и скучающе смотрела на салат. Что-то подобное капризная Исабелла съела этим утром.              — Долли, ты не можешь есть эту траву! — Феликс сердито нахмурился и потрепал дочь по щеке. — Ты же не животное!              Долорес вяло отбилась от отца и тоскливо вздохнула. Новый ужин ее не устраивал, но пути его изменить не было. Камило криво усмехнулся. Его друзья не видели этого удручающего зрелища, но все еще стремились с кем-то встречаться?              «Жалкие дети» — С неожиданным для себя высокомерием подумал Камило.              — Пап, не лезь.              Омлет шкварчал и источал приятный запах. Кроме яиц в сковороде чувствовалась колбаса, помидоры, зелень и что-то еще. Живот завязался в узел.              — За такие слова можно получить поварешкой по лбу. — Как бы невзначай заметил Феликс, вертя меж пальцев лопатку для готовки. — И я не посмотрю на то, что ты моя старшая дочь.              — Не просто старшая, а единственная. — Долорес отодвинулась с салатом подальше. — Ты не должен меня бить. И вообще, насилие — это незаконно.              — Но очень действенно!              Вымученная улыбка тронула губы Долорес. Та облегченно выдохнула. Феликс никогда-никогда не наказывал детей телесно, в отличии от семьи Бруно или какого-нибудь другого мальчишки из компании Камило, оттого его угрозы звучали очень смешно. Камило тоже улыбнулся, привалившись к дверному косяку.              — Если ты это не съешь, мне придется пойти на страшные меры. — Заявил Феликс, наклонившись к дочке. — Я отдам все это Камило.              Его заметили. Камило кивнул сестре, кивнул отцу и сел за стол. До возвращения мамы оставались всего несколько минут, а юному Мадригалю уже не терпелось подать родительнице чашку мятного чая и рассказать почти о всем, что сегодня с ним приключилось. И не нужны были никакие глупые девушки, чтобы почувствовать себя важным и нужным.              Просто потому, что Камило был на это способен.              — Будем звать вторых? — Долорес искренне хотела спрятать неприязнь, но голос ее противно натянулся.              — Не, давай проведем это время семьей.