Начало

      

1650

             «У Месье было триста брильянтовых украшений, сто двадцать — жемчужных, шестьдесят — с изумрудами, пятьдесят — с рубинами».              Ф.Эрланже. Филипп Орлеанский. Регент.                     — Я первый! Я первый сказал, что буду маршалом сегодня! Не толкайся, брат. Я первым сказал! Не хочу уступать! Не буду! Не смей! Порвёшь кружева! Хорошо, я поведу кавалерию в атаку. Во славу Франции! В бой!              У Генриетты свалилась туфелька с ноги, растрепалась причёска. Девчонки не понимают, что на войне не хихикают. Глупая гусыня, гугеноты не падают в траву, давясь от смеха. Так не играют! Враги наступают, скрипя зубами от злости, и убегая, не хохочут, а вопят от ужаса.              — Встаньте, Минетта. Будете моим полком. За короля и прекрасных дам!              Брат тоже хорош. Расселся на камне и только выкрикивает приказы. Куда он посылает пехоту? За деревьями прячутся испанцы.              — Защищайтесь, сударь, не смейте смеяться!              — Подождите, Филипп. — Брат никогда не забывает, что он король. У него есть всё. Земля и небо, весь этот парк, вся Франция и любовь матери. У герцога Анжуйского — только остатки. Безделицы, которые брату надоели, не нужны. Захочет — даст, передумает — отберёт. Кто запретит старшему потомку Людовика Святого делать всё что угодно?              — Анжу, посмотрите, возле ручья развалины. Надо послать разведку. Там враги прячут казну. — Людовику, наверное, жарко и надоело фехтовать. Филиппу тоже хочется выпить холодной воды и хорошенько рассмотреть дальнюю аллею, куда они удрали без спросу. Их скоро хватятся, и снова придётся клевать носом за уроками или выслушивать наставления мерзкого кардинала.              От холодной воды ломит в висках. Генриетта пытается набрать воду в ладошки. Тяжёлое платье мешает наклониться пониже. Король галантно подносит ей сложенный чашечкой лист лопуха.              — Пейте, кузина!              Филипп старается спрятать возмущённый взгляд и всё-таки кричит:              — Опять ты первый! Матушка говорит, принцесса будет моей невестой.              — Если я повелю. — У него кривится рот от досады, а в глазах закипают слезы. Он вот-вот заплачет, но Людовик бросает ему платок и добавляет великодушно: — Но я, конечно, прикажу вам пожениться. Ты мой любимый, единственный брат. Я хочу, чтоб ты был счастлив.              — А я? — теперь хмурится Генриетта. — Я хочу быть с вами, сир!              — И ты тоже! Мы прогоним всех врагов и будем жить всегда вместе в прекрасном дворце, не расставаясь.              — И я смогу съесть столько пирожных, сколько захочу? — У принцессы горят щеки. Говорят, мать её настолько бедна, что часто на их столе нет даже мяса, не то что сладкого.              — Я заставлю дворцовых поваров днём и ночью печь для вас сладости, дорогая. — Король великолепен, он всегда думает о своих поданных. Людовик треплет брата по голове, и у Филиппа сердце щемит от счастья. — А тебе, Анжу, я подарю все кружева Франции вместо порванных. Пошли!              Они лазают по полуразрушенному дому, пока солнце не скрывается за кронами старых платанов. Добыча не велика — фарфоровая кукла без одной ноги, треснутый бокал, пустая бутылка. Уже уходя, Филипп поддает ногой прожжённый солдатский котелок и тут же хватает блеснувшую добычу.              — Что там у тебя?              Грязная ладошка нехотя раскрывается.              — Ууу, камешек! Смотри, как светится. — Генриетта приплясывает вокруг Филиппа, подбрасывая в воздух куклу. — Теперь только у вас, сир, нет трофеев после боя.              — Это жёлтый топаз. У кардинала есть перстень с таким камнем. — Ему всегда нравились украшения. Их так много на шеях у женщин, на пальцах мужчин при дворе. Гораздо больше, чем у герцога Анжуйского или даже в шкатулке брата.              Он тяжело вздыхает, сжимая прохладный камушек в кулаке, и опускается на колено.              — Примите, мой король, вашу законную добычу. Все, что завоёвано в битве, ваше по праву.              А сердце сжимается в надежде, что брат сейчас рассмеётся и вернёт находку владельцу. Людовик засовывает камень в карман и улыбается брату, так тепло, что потерянный топаз кажется уже не важным.              — Домой, мое войско, а то матушка пошлёт за нами настоящих солдат!              По дороге во дворец Генриетта прихрамывает. Филипп подаёт ей руку. Людовик оглядывается, щурясь на закатное солнце, шарит по траве и подносит к босой ножке сафьяновую туфельку.              — Сир! Вы так любезны. — Малышка Минетта, явно подражая кому-то из взрослых, позволяет королю её обуть. — Ни одна придворная дама не сможет отказать вам в своей милости. — Она отнимает руку у Филиппа и хватается за подставленный локоть короля. — Ни одна! Герцог Анжуйский тащится вслед за ними, стараясь понять, принесла ему эта прогулка удовольствие или одни обиды.              Ничего, думает он, спотыкаясь в сумерках. Кому нужны девчонки?! Пускай Людовику будут принадлежать все женщины двора. Ну а мне тогда достанутся все мужчины.