В Рай нас не пустят

Ваня честно сопротивлялся. Он делал всё, что мог — уворачивался от объятий, корчил рожи на пошлые комплименты, говорил «фу» каждый раз, когда чувствовал влажные поцелуи на своих руках. Но оставаться камнем, когда на тебя так открыто пялятся и соблазнительно закусывают губы, довольно затруднительно. Ваня просто хотел быть обычным парнем — тем, кто лайкает фотографии красивых девочек в Инстаграме и проводит конкурсы в Тик Токе, раздавая подарки направо и налево. Но, похоже, что Ваню тянуло к ненормальным. Потому что Серёжа совершенно точно был фриком (иронично, что сейчас он состоит в Восемьдесят Девятом). Коля тоже был далеко не самым ярким примером адекватности, но Серёжа в этом плане обошёл всех. Он рыгал на стриме, никого не стесняясь, пердел в открытую, пел песни своим ужасным голосом, запросто кричал, пугая всех в дискорде, ради веселья банил своих модераторов в чате и просто вёл себя как долбаёб. Ваня, честно сказать, был полностью очарован им. Не то чтобы ему нравилось подобное поведение — он такое не поощрял, — но Серёже катастрофически шёл образ похуиста. Очаровательные кудрявые волосы, так и манящие к себе прикоснуться, пружинили от резких движений дурной головы. Руки, крепкую хватку которых Ваня уже успел ощутить на себе не раз, всегда были в движении, словно находились в своём собственном мире, где говорят на языке жестов. Серёжа, к сожалению, немым не был. Он пиздел так много и быстро, что Ваня уже даже не пытался вычленить из всего словесного поноса хоть что-то осмысленное. Серёжа был радиоволной, не имеющей ни начала, ни конца. Как старое радио в квартире у бабушки — к которому настолько привык, что уже не замечаешь, как оно тихо жужжит под ухо какие-то песни или прогноз погоды. И, конечно же, Серёжа манил. В нём не было той идеальной красоты, которую Ваня ежедневно наблюдал в ленте Инстаграма. Он не был качком и не хвастался своим шикарным телом в сторис. Серёжа манил другим. Он манил своими пухлыми губами, которые, чуть что, надувал, не серьезно обижаясь. Манил откровенным, пожирающим взглядом, когда думал, что Ваня на него не смотрит. Манил обезоруживающей улыбкой, когда искренне смеялся над совместными шутками, отчего Ваня чувствовал себя на две головы выше. Серёжа манил, и Ваня чувствовал себя самым глупым мотыльком на свете, когда летел на его свет. Он чувствует себя глупо, когда приходит на импровизированное свидание. Конечно, он понимает, что всё это для зрителей — свечи, вино, костюм. Но есть и кое-что только для него — жаждущий, тёмный взгляд из-под кудрявой чёлки, мягкая полуулыбка и жаркие поцелуи на костяшках. Все эти намёки, хитрые взгляды и комплименты выводят Ваню из себя. Он решает, что нужно покончить с этими недомолвками раз и навсегда. На кону ничего не стоит, кроме сомнительной дружбы с полным придурком, а вот получить он сможет намного больше. Если осмелится. А Ваня осмеливается. Ему бы остановиться, сказать себе борщ, но руки сами тянутся к этому одуванчику. Поэтому он действует быстро, игнорируя дикое смущение и стояк в штанах. Я просто обозначу границы, думает Ваня, когда кусает такую ароматную шею, вдыхает запах свежего пота и сладкого дыма электронной сигареты. Я просто поцелую, думает Ваня, когда впивается губами в жаркий рот, смакуя кислый вкус вина на кончике языка. В итоге он, как самый настоящий девственник, кончает за пять минут — самые лучшие пять минут его жизни, — и ему было бы неимоверно стыдно, если бы не Серёжа. Серёжа, который самоотверженно и храбро берёт на себя роль клоуна, будто бы заверяя, — ты можешь отпустить себя, не стыдись, стыд здесь — это про меня. И Ване не стыдно, Ване хорошо в тёплых объятьях, настолько, что он становится зависим. Просыпаться с мыслями о Серёже и засыпать под его голос становится чем-то вроде привычки. Они целыми днями пиздят в дискорде, а когда у Серёжи начинается стрим, Ваня перед его просмотром запасается любимым напитком — видимо, в надежде, что Доктор Пеппер вылечит его зависимость. После того случая Серёжа дарит ему ключи от своей квартиры с таким видом, будто ему наплевать; будто он каждому встречному-поперечному даёт дубликат с барского плеча. Ваня его не просил об этом — поэтому и не благодарит. Только целует долго, распластавшись на Серёже, как морская звезда. Ваня знает, что Серёже нравится, иначе бы тот так охотно не отвечал. Они целуются много и подолгу, с большим количеством слюней — преимущественно Серёжиных, — но Ване не противно; наоборот, ему нравятся те постыдные звуки, что издают их рты, когда Серёжа засасывает его язык. Наверное, это какой-то особый вид удовольствия: заниматься постыдными вещами и кайфовать от этого. Но Ваня, хоть и извращенец, в душе всё ещё воспитанный мальчик, поэтому не пользуется выданным ключом. Для себя он придумал отмазку, что будет выглядеть как вор-домушник, прокрадывающийся в квартиру. Но на самом деле причина была в другом — Ваня просто боялся перейти ту невидимую черту, разделяющую необъяснимую дружбу с привилегиями и нечто большее. Ему казалось, что открой он дверь подаренным ключом — и всё, прощай простой парень Ваня, который лайкает девочек в Инстаграме и разыгрывает подарки в Тик Токе, — да здравствует Ваня-гей с пристрастием к придурошным стримерам с забавными причёсками. Ваня боялся себя и своей стремительно растущей привязанности, поэтому отдалился. Не ходил на стримы к Коле, а если и ходил, то просил не звать Серёжу (что, конечно, было не так весело) — ведь легче игнорировать свои чувства, не видясь непосредственно с объектом душевных терзаний. Он заблокировал его в Инстаграме, не отвечал на сообщения в телеге и звонки в дискорде. После двух дней игнора он получил то, что хотел — благословенную тишину. Ни одного пошлого комента в чате на стриме, ни одной сальной улыбочки, ни громкого, граничащего с сумасшествием смеха в наушниках. Только он и чат, который присылает в донатах сердечки и сообщает, какой он милый. Милый — триггер для Вани. В памяти тут же всплывают наигранные фразы Серёжи по типу «какие красивые у Вани ручки, отшлёпай меня» и «ты такой милый, Ваня, хочу трахнуть тебя в попку». Воспоминания не уходят, даже если сильно трясти головой. Конечно, он понимает, что двух дней не достаточно для того, чтобы выжить из себя мысли о Серёже. Но куда бы он ни пошёл, везде видит его — в эдитах Тик Тока, в нарезках на ютубе, даже в грёбаных рекомендациях Спотифая. Перед сном он гадает, что делает Серёжа: проводит рекламный стрим или сидит в туалете и записывает кружки в телеграм, сидит в кальянной с друзьями или лежит в постели, меланхолично глядя в потолок, прямо как Ваня. Во сне ему мерещатся мягкие улыбки и очаровательные кудряшки. Просыпаясь с тяжёлой головой, он думает, что и месяца не хватит на то, чтобы вытравить из себя Серёжу. Ваня не выдерживает на четвёртый день тишины. Он сёрфит все социальные сети, но от Серёжи нет никаких вестей с тех последних звонков и сообщений по типу «перезвони мне». Полная тишина в телеге, Инстаграме и дискорде. От этой тишины веет холодом и неизвестностью и Ване становится тревожно. Он лезет в ютуб, пытаясь абстрагироваться и не замечает, как пальцы спешно вбивают в поисковую строку «jojo hf». Боже, он смотрит каждое видео, на котором есть морда придурошного. Он смеётся до слёз с нарезки годичной давности, трижды пересматривает «Армавирского наркоборона», сохраняя видео в закладки, и надолго останавливается на сохранённой записи ноябрьского стрима. Видеть Серёжу молчаливым, без улыбки и с грустными глазами, полными слёз… странно. Кажется, что такой, как он, освещает окружающих своей улыбкой двадцать четыре часа в сутки. Оскал, который выдавливает из себя Серёжа на видео, совсем не похож на то, как он улыбается Ване — нежно, счастливо, слегка щурясь, словно смотрит на летнее знойное солнце. Ваня выключает видео, не в силах смотреть на такого ранимого и сломленного Серёжу. Почему-то именно сейчас в памяти всплывает квартира Серёжи: без единой крошки на кухне, с грязными одноразовыми тарелками, не стиранными трусами на полу и сухим, недоеденным Дошираком… На душе становится холодно и тревожно от того, что Серёжа сейчас может быть дома в таком положении — не евший и не пивший. Не поцелованный, не обнятый, не искусанный, добавляет про себя Ваня. У него дрожат и чешутся руки, когда он лезет в рюкзак за ключом от квартиры. Всю дорогу к Серёже он накручивает себя до такой степени, что ноги сами пружинят его к подъезду многоэтажки. Нервы ни к чёрту — руки трясутся, а сердцу становится слишком мало места в груди и оно бьется о грудную клетку, так и норовя пробить пару рёбер. Глубоко выдохнув, Ване удаётся вставить ключ в замочную скважину с первого раза и он радуется этому, как заправской алкаш. Каждый поворот ключа звучит набатом в его черепной коробке и разносится эхом в груди, успокаивая гулко бьющееся сердце. Закрывая за собой дверь, он чувствует себя лучше, — словно оказался дома. Эта мысль отрезвляет его. Он что, действительно думал, что, отдаляясь, что-то изменит? Каким же он был дураком, раз всерьёз считал, что сможет избавиться от чувств к Серёже. Ваня стоит в коридоре, выбитый из колеи этим открытием; он словно снял с себя розовые очки, которые давили на переносицу, и теперь может вдохнуть свободной грудью, не сковывая себя цепями предрассудков и предубеждений. Когда он видит Серёжу, сердце сильно сжимается, словно в тисках, и Ваня не может сдержать поражённого вдоха. Серёжа лежит на развороченной кровати в одних трусах и тупо пялит в потолок. Когда Ваня подходит ближе, тот будто не слышит — не двигается, не поворачивает головы, не моргает даже. Ваня сглатывает вязкую слюну и зовёт Серёжу, но тот не откликается на своё имя. Тогда Ваня осторожно садится на край кровати и приглаживает беспокойные кудри, любовно очерчивает густые брови, медленно ведёт указательным пальцем по горбинке на носу и, наконец, намертво кладёт ладонь на щеку, поросшую бородой. Его до скрежета в костях пугает пустой взгляд некогда весёлых глаз. Он озирается вокруг в поисках телефона Серёжи и, обнаруживая его, понимает, что тот разряжен. У Вани что-то болит в груди — наверное, межрёберная невралгия, — он с трудом сдерживает слёзы. Подожди, я сейчас, шепчет Ваня, чудом находя среди вороха вещей мусорные пакеты, и бросает туда всё, до чего дотягивается рука. Он обходит все комнаты, набирает два полных пакета, ставит их в коридор. У Серёжи депрессивный эпизод — это видно невооружённым взглядом, и Ваня сейчас сделает всё возможное, чтобы он прошёл быстрее. Первым делом он заказывает еду, добавляя до кучи товары для уборки дома, туалетную бумагу, набор посуды. Затем он заливает Доместосом унитаз, моет ванную и затыкает смыв, наполняя ту горячей водой. Когда он снова приходит в комнату, Серёжа лежит в той же позе, и что-то в груди Вани с хрустом разбивается, когда он застаёт Серёжу в таком состоянии. Поднимайся, требует он и помогает Серёже подняться с кровати. Ложись, приказывает он, снимает с Серёжи трусы и аккуратно опускает в ванную. Пены совсем немного, но Ване всё равно удаётся построить милую мыльную шапочку на голове Серёжи, пока тот молча за ним наблюдает. Вот так, тихо говорит Ваня, словно беседует с маленьким ребёнком, массажными движениями распределяя шампунь по кудрявым волосам. Толстовка Вани промокает насквозь к тому моменту, как они заканчивают водные процедуры, но он не ведёт Серёжу в кровать, оставляя того сидеть посреди практически пустой кухни. Он пользуется моментом и срывает грязные простыню и наволочки, злясь на себя, находит один единственный новый комплект в шкафу; стелет его, открывает окна для проветривания, и только потом разрешает Серёже вернуться в комнату. Теперь остаётся только ждать, устало думает Ваня, облокачиваясь на плечо Серёжи. Тот всё ещё молчалив, но теперь хотя бы осматривает пространство вокруг себя, не изображая труп. Ты бросил меня, хрипит он, и Ваня сначала думает, что ему послышалось. Когда он поднимает голову, то оказывается неготовым встретиться с болью в глазах Серёжи. Прости меня, шепчет в ответ. Он хочет так много сказать: что дико сожалеет, что больше так не будет, что очень любит. Но молчит, словно рыба, выброшенная на берег, и надеется, что его глаза передают хотя бы треть того сожаления, что он испытывает. Как мне тебе теперь верить, больше утверждает, чем спрашивает Серёжа, словно уже простил, и слёзы из его глаз такие большие и горькие, что могут посоревноваться с крокодильими. Ваня прижимается своим лбом к его и лихорадочно собирает прозрачные капли губами. Достаточно того, что я верю, выдыхает он в приоткрытые губы и целует-целует-целует, не замечая солёного вкуса во рту. Они сидят так, прижавшись друг к другу, словно слепые котята, пока не звонит домофон. Ване приходится встать, чтобы открыть курьеру, но замечая хмурые брови Серёжи, оставляет у того на лбу звонкий поцелуй. Солнышко, я сейчас вернусь, ласково шепчет, не замечая удивлённого взгляда. Он так долго сопротивлялся своим чувствам, что сейчас намерен насладиться ими сполна. И никакая дверь ему больше не преградит путь.