лавандовый букет

      the weeknd — valerie В Токио не так уж и много мест, где могли бы пересечься член якудза и студент факультета изобразительных искусств, но все же Рану и Мицуе удалось. Они столкнулись в кофейне. Ран заехал поздним утром за крепким американо прямо по пути из аэропорта в офис Коконоя, Мицуя готовился к зачету за столиком у окна, вооружившись ноутбуком, ванильным рафом и овсяным печеньем. За прилавком тогда был совсем юный и неопытный бариста, так что заказ Рана готовился особенно долго. Не то чтобы он был типичным кровожадным мафиози, готовым размахивать оружием при любом случае, когда хоть кто-то пытался вывести его из себя, нет, но неделя действительно выдалась паршивой, так что Ран находился буквально в шаге от того, чтобы прострелить бедному пареньку колено, когда он увидел Мицую. Это не было похоже на тот самый момент из фильмов, где герой встречает любовь всей жизни и понимает это по песне Эдвина Маккейна, заигравшей на фоне. Мицуя просто привлек его внимание своей симпатичной мордашкой и легкой, но в то же время изящной манерой держаться. У Рана к тому моменту уже давно никого не было. Серьезные отношения ему никогда не были нужны, а окунаться в череду беспорядочных связей, как это делали Риндо и Харучие, он считал нецелесообразным и негигиеничным, так что просто время от времени находил себе новую игрушку. Нежные девушки, крепкие парни — отлично. Крепкие девушки, нежные парни — тоже неплохо. Ран водил их в рестораны перед тем, как снять комнату на последнем этаже пятизвездочного отеля, оплачивал такси, дарил дорогие подарки просто потому, что мог и не был полной свиньей. Как бы там ни было, он уважал и себя, и свой выбор, но, тем не менее, ни одна из его «сделок», как он любил называть это, не длилась достаточно долго. Полгода — его собственный рекорд. Зачастую он все прекращал просто потому, что ему надоедало. Пару раз это происходило из-за того, что его партнер начинал испытывать привязанность и требовал чего-то большего. Привязанности Рану вообще не были нужны, поэтому он стремился закончить все как можно скорее, если дело доходило до этого. Так вот, Мицуя. Для Рана оказалось приятным открытием, когда он узнал, что к красивой внешности прилагалась довольно разносторонняя личность. Мицуя стильно одевался, вел эстетичный блог в Инстаграме и обожал искусство во всех проявлениях. Когда у Рана было время, он мог позволить себе остаться в постели после секса чуть подольше, просто чтобы послушать о том, как Мицуя в запале рассказывает об альтернативной перспективе Ариэль Даниэль, гиперреалистичном рисовании, влиянии Моцарта на математику и прочем. Однажды, когда у него выдалось пару свободных дней, он свозил его в Париж, чтобы Мицуя вживую посмотрел на Мона Лизу. Как оказалось, да Винчи ему был не особо интересен, его больше привлекали Жак-Луи Давид и Эжен Делакруа, но в целом он и так был в восторге. Вечером они справлялись с джетлагом посредством секса. Окна их номера выходили прямо на Эйфелеву башню, сверкающую каратами в густой тьме, и свет от нее окутывал влажное хрупкое тело Мицуи золотым сиянием, красиво обрисовывая перекатывающиеся под кожей мышцы каждый раз, когда он страстно выгибался навстречу Рану. Ран всегда брал его спереди или у зеркала, чтобы видеть полностью — такого красивого и утонченного. Он нихрена не шарил в искусстве, но и без того понимал, что лицо Мицуи нужно запечатлевать на холстах, а тело — в скульптурах. Даже кончал он с каким-то изяществом и достоинством, едва сводя светлые брови к переносице и закусывая нижнюю губу до побеления, чтобы не издавать слишком громких звуков. Рану нравилось быть с Мицуей. Он не требовал к себе повышенного внимания, довольствуясь теми рамками, которые были выставлены в начале, хорошо трахался и не приносил лишних проблем. С ним было интересно. Настолько, что Ран даже не сразу заметил, как побил собственный рекорд. Когда он опомнился, то обнаружил, что их встречи длились вот уже восемь месяцев. У него по-прежнему не было никаких чувств к Мицуе, он мог бы прекратить это все в любой момент, вот только Ран не хотел. Зачем? Он нащупал зону комфорта. Два лишних месяца сверху ничего не значили для него, но, как оказалось позже, значили для других. Это заставило всех стервятников в округе обратить на Мицую внимание. Каким-то образом им удалось разглядеть слабость Рана до того, как он разглядел ее сам. Это было его фатальной ошибкой. У Бонтена тогда горело с десяток активных сделок, а на повестке дня стояло расширение владений. Ран неделями не вылезал из офиса, закидывался таблетками экстази с Харучие на пару и практически не спал. Переговоры зачастую заканчивались полным выгоранием и пустой обоймой. Майки возложил на их попечительство поиск новых каналов поставок оружия, что было не так-то уж легко — в спину дышали конкуренты и федералы, расслабляться нельзя было ни на секунду. Ран постоянно оставался начеку, внимательно просчитывая каждый свой шаг. Вот только он не учел, что дал осечку еще задолго до этого — восемь месяцев назад. Сообщение с фотографией избитого Мицуи пришло ему на телефон в четыре часа ночи по времени Токио. Они к тому моменту не виделись уже две недели из-за чрезвычайной загруженности Рана. Тот периодически ловил себя на мысли, что скучал, но особо не зацикливался на этом. Да, хотелось трахаться, да, порой было интересно, чем он там занимается, но это ничего не значило. У Рана ведь не было никаких чувств. Он убеждал себя в этом раз за разом: когда оставлял нежный поцелуй на лбу спящего Мицуи перед уходом, когда нес его на руках в ванную после секса, когда думал о его уставших лавандовых глазах посреди собрания. Когда вдавливал педаль газа до упора, выжимая сто тридцать километров в час. Когда врывался с ноги в затхлое ангарное помещение, освещенное лишь тусклой лампочкой под потолком. Когда обнажал свою катану из ножен. Ран никогда не был тем, кто действовал и убивал на эмоциях, как, например, Майки или Харучие. Да даже вечно спокойный и рассудительный Коконой — и тот, бывало, временами терял терпение, когда переговоры заходили в тупик, и мог позволить себе выпустить одну-две пули в незадачливого собеседника. Ран же всегда сохранял ясность ума и трезвость мысли. Если приходилось убивать, то он делал это аккуратно, с холодным расчетом — не оставляя следов и без лишней грязи. Тратить время на разбирательство с федералами ему не хотелось, как и пачкать кровью дорогие рубашки от Balenciaga и костюмы от Louis Vuitton. Сейчас же это было последним, о чем он думал, когда хлестко взмахивал катаной, вскрывая глотку какой-то шестерке, кинувшейся ему наперерез. Он вообще, если честно, ни о чем не думал. Глаза его застилала пелена гнева, руки действовали на автомате, безжалостно выпотрашивая внутренности врагов, ноги твердо ступали по залитому кровью полу. В сознании же красной лампочкой горела лишь одна мысль: Мицуя. Хоть бы с ним все было в порядке, хоть бы эти ублюдки не успели с ним ничего сделать, хоть бы он был жив. Когда все закончится, когда он убьет всех к чертовой матери, то отвезет Мицую подальше отсюда — на какие-нибудь острова или в скандинавскую провинцию, — чтобы больше никто не смел к нему приближаться, никто не смел причинить ему боль. От одной только мысли о том, что ему сделали больно, в груди поднималась неукротимая буря. Ран убил их всех. Кровь врагов смердящей массой покрывала его с ног до головы, заливала глаза, пропитывала ткань дорогого костюма и стекала с острия клинка. Он стоял посреди ангара в окружении еще не остывших трупов, тяжело дыша, и пытался осознать произошедшее, когда откуда-то из темноты донесся слабый голос: — Ран?.. Катана с громким звоном приземлилась на пол, Ран подбитым зверем метнулся вперед. Дрожащими руками избавив Мицую от тугих веревок, оставивиших темные следы на алебастровой коже, он отчаянно втянул его в объятия, даже не заботясь о том, что был полностью покрыт чужой кровью. Крепко прижал к себе, судорожно оглаживая его руки, спину, лицо, убеждаясь, что все при нем, что он целый и живой. На лице у Мицуи вместе с кровавыми следами отпечатался неподдельный ужас. Он только что видел собственными глазами, как Ран безжалостно расправился с дюжиной человек. Страх клокочущей массой перекрывал доступ к воздуху, все тело заходилось в крупной дрожи, но Мицуя не мог ничего поделать с собой и лишь зарывался глубже в объятия Рана, обхватывая его руками за торс и утыкаясь носом в живот. Ран успокаивающе поглаживал его по голове и спине, приговаривая под нос: — Все хорошо, ты в безопасности. Никто больше не посмеет тебя тронуть, слышишь меня? Никто. Мицуя ему верил. Он никогда не чувствовал себя в большей безопасности, чем сейчас — посреди заброшенного ангара в окружении дюжины трупов и в объятиях члена якудзы. Риндо приехал всего на пятнадцать минут позже — угнаться за взбешеным Раном было не так уж и легко, учитывая, что тот ко всему прочему еще и забрал машину. Влетев в ангар с десятком их людей за спиной, он тут же замер, опешив от нарисовавшейся перед ним картины. Неизвестно, что поразило его больше: то, что Ран потерял контроль или то, что причиной этому послужил перепуганный паренек, дрожащий в его объятиях. Устало отпустив пистолет, Риндо подал знак своим людям, чтобы те вышли из ангара, и, бросив последний взгляд на брата, поспешил следом за ними. Да уж, проблем они теперь не оберутся.