пролог
Свет от фар мягко рассеивает зернистую темноту ночи. Ран сворачивает руль на повороте, когда разливающаяся по салону музыка замолкает, прерванная рингтоном телефона. На экране высвечивается имя Такаши. Ран ненадолго прикрывает глаза, обреченно поджимая тонкие губы. Звонок принимается автоматически. — Да, малыш? — чересчур бодро отзывается Ран, уже предчувствуя надвигающуюся бурю. Чутье его не подводит, потому что в следующую секунду из динамиков доносится раздраженный голос Такаши: — Ты время видел? Ран видел, но все равно невольно скашивает взгляд на приборную панель, подмечая горящие в темноте неоновые цифры. «22:45» — Не злись, я уже подъезжаю к дому, скоро буду, — миролюбиво тянет он, игнорируя собственную усталость, навалившуюся на веки. — Ты должен был сделать это три часа назад. Мы ведь договаривались сегодня поужинать вместе и отпраздновать мое повышение. — Я знаю, что провинился, малыш. Прости. На работе случился форс-мажор, без меня бы не справились. — У вас там что ни день — то форс-мажор, — нервно отзывается на той стороне трубки Такаши. Отдаленно слышится ожесточенный звон посуды. — Ты что, убираешь со стола? Подожди, не надо. Я скоро буду, сказал же. — Курица уже давно остыла. — Съедим холодной. — Ешь в одиночестве, а я пошел спать. Ран устало вздыхает и, продолжая удерживать руль одной рукой, тянется второй к затекшей шее, принимаясь ее разминать. Правая нога невольно вжимает педаль газа, подгоняя машину ехать быстрее. — Такаши, не надо так… — Как «так», Ран? — звонко восклицает Такаши. — Я устал, понятно тебе? Устал быть для тебя на втором месте после твоей чертовой работы. — Не говори глупостей! — Хочешь сказать, я не прав? — Хочу сказать, что ты ведешь себя, как эгоист! — срывается с языка Рана прежде, чем он успевает пожалеть о сказанном. На том конце провода повисает гнетущая тишина. — Такаши? Черт, прости меня, я не хотел… — Иди к черту, Ран. — Давай поговорим нормально, когда я вернусь домой? — сбивчиво бормочет Ран и тянется свободной рукой к приборной панели, чтобы вывести на дисплей навигатор. — Мне осталось ехать одиннадцать минут. Дождись меня, хорошо? — У меня нет сил на это, — бесцветно отзывается Такаши. Ран хочет ответить ему что-то еще, как вдруг оказывается ослепленным яркими фарами несущегося навстречу автомобиля. Все, что он успевает — резко вывернуть руль в сторону. Уши закладывает от визга тормозов, тело подкидывает вверх импульсом от столкновения с чем-то крепким, лицо тут же утопает в надувшейся подушке безопасности. Ран чувствует, как оказывается в невесомости, и крепко зажмуривается. Перед тем, как потерять сознание от сильнейшего удара, он слышит взволнованный голос Такаши, взывающий к его имени.***
— Ран?! Ран, ты слышишь меня?! Что случилось?! Дрожь охватывает все тело Такаши с ног до головы. Он еще не совсем понимает, что произошло, но ему уже до безумия страшно. Он успевает выкрикнуть имя Рана еще раз, прежде чем в трубке слышится страшный грохот. Связь обрывается. Такаши забывает, как дышать. Когда оцепенение сходит, он непослушными пальцами скидывает сорвавшийся звонок и набирает 119. Подрагивающим голосом называет оператору адрес и все нужные данные, параллельно направляясь к выходу. — Господин Мицуя, — совершенно спокойно отзывается оператор в трубке, — вы знаете точно, где произошла авария? — Нет… Но он, скорее всего, уже въехал в пригород, потому что ему оставалось одиннадцать минут. Такаши выскакивает на улицу в чем был — домашних тапочках и сером спортивном костюме, — и бежит к своему автомобилю. — Помощь уже направлена. — Как скоро она будет? — Так как вы находитесь в пригороде, может понадобиться чуть больше времени. Минут десять-пятнадцать. Я останусь с вами на линии до ее прибытия. — Это очень долго! — рьяно рычит в трубку Такаши, подрагивающей рукой поворачивая ключ зажигания. — Простите, но иначе никак. Парамедики едут так быстро, как только могут. Двигатель наконец поддается и заводится с утробным урчанием. — Господин Мицуя, вы сейчас направляетесь к месту аварии? — чуть взволновано отзывается голос на том конце. — Да, — нервно отвечает Такаши, сворачивая на подъездную дорогу. — Я вынуждена попросить вас остаться на месте, это очень опасно. Мы не знаем, какого рода повреждения вызвала авария. Автомобиль может взорваться. — Тогда мне тем более нужно туда! Я успею приехать быстрее, чем скорая! — Даже если вы окажетесь там быстрее, я все равно настоятельно не рекомендую вам пытаться вытащить пострадавшего. У него могут быть тяжелые травмы, которые при неверном перемещении… Оператор еще что-то испуганно тараторит в трубку, но Такаши ее уже не слышит. Все его внимание сейчас сужается до извилистой дороги, влажно поблескивающей в свете ночных фонарей. Он выжимает из своего автомобиля недопустимую скорость, заставляя весь мир вокруг смываться в одно размытое пятно тревоги и страха. Эхо от глухих ударов сердца заполняет собой все пространство вокруг. Губы сами по себе едва слышно нашептывают молитву. — Верую во единого Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого… Одиннадцать минут пролетают как мгновение, когда в поле зрения Такаши всплывает перевернутый автомобиль, покоящийся в паре метров от главной дороги. Бампер безжалостно смят, окна либо выбиты, либо покрыты паутиной трещин, из-под кузова валит дым. Бессознательное тело Рана свисает вниз головой с водительского сиденья, перехваченное ремнем безопасности. Глаза закрыты, с рассеченного лба стекает алая кровь. Такаши с трудом проглатывает подобравшуюся к горлу панику и выскакивает из машины, не заглушая двигатель. Бежит вперед, краем слуха улавливая хрустящие под подошвой домашних тапочек осколки стекла. Стоит ему подобраться ближе, как он тут же улавливает жар, исходящий от машины, и запах бензина. Он даже не успевает сопоставить два этих факта у себя в голове. Радужку обжигает ярким светом. Лицо опаляет горячей волной. Такаши теряет почву из-под ног и летит спиной вперед, снесенный мощной отдачей от взрыва. В растерзанном горле застывает крик. Он опоздал. Тело Рана поглощает огнем.акт первый
отрицание
Похороны и поминальная служба проходят мимо Такаши. Ему кажется, будто он смотрит какой-то фильм, где герои жутко похожи на его знакомых, но даже они со временем перестают отзываться в нем. Он словно и вправду видит их впервые. Конечно, Такаши не настолько обезумел, чтобы отрицать сам факт смерти Рана, но просто в это так сложно поверить. Когда он просыпается по утрам, то первые пару секунд ему кажется, будто все нормально. Он в постели один, потому что Ран уже давно встал и спустился на первый этаж, чтобы позавтракать перед работой. Вот-вот с кухни донесется аромат кофе и звон посуды. Такаши живет в этой реальности всего пару секунд. А потом вспоминает. Вспоминает жуткий взрыв, сочувствующий взгляд парамедика, офицера полиции, разбитого Риндо… И становится невозможно дышать от боли. Такаши глушит протяжные вопли в подушке, мечтая задушить ею себя. И все же, несмотря на боль, ему совершенно не верится в происходящее. Не верится, даже когда звонят из морга и говорят, что можно забрать тело Рана для захоронения. Точнее, то, что от него осталось. Не верится, когда к ним домой приходит Риндо и что-то сбивчиво лепечет о том, что произошедшее — дело рук конкурентов, поиском которых уже занята вся верхушка Бонтен. Он говорит, что заставит их всех заплатить собственной кровью, но для Такаши эти слова не значат ничего. Потому что это неправда. Ран не может быть мертв. Ему даже не верится в это, когда вечером перед похоронами приезжает Доракен и достает из глубин шкафа траурный костюм. Когда на следующий день весь дом оказывается заполнен скорбящими силуэтами в черном. Когда посреди гостиной вырастает алтарь с фотографией Рана в черной рамке, когда священник заканчивает читать сутру, когда гроб отвозят на кремацию. Когда они с Риндо палочками собирают прах в урну. Когда урну опускают в могилу. Имя Рана на семейном надгробии выглядит сюрреалистично. Еще сюрреалистичнее — имя самого Такаши рядом, покрытое красной краской. Это какой-то бред. Все не может так закончиться — не для Рана. Такаши ведь только научился жить с этим. Ему понадобилось восемь лет, миллионы убитых нервных клеток и около сотни громких скандалов, чтобы смириться наконец с деятельностью Рана и суметь обуздать извечный страх за его жизнь. — Да брось, малыш, — постоянно отмахивался от него Ран. — Я ведь занимаюсь этим больше половины жизни и до сих пор в порядке. Ничего со мной не случится, ты просто зря переживаешь. Такаши злился, уходил, бил кулаками стены, но в итоге принимал все вытекающие и оставался смиренно ждать Рана с очередной миссии, отсчитывая удары сердца в минуту и бесконечно проверяя телефон. И Ран всегда возвращался. Потрепанный, злой, усталый, но живой. Поэтому его смерть не может быть правдой. Такаши отказывается в это верить.акт второй
гнев
Дубовая дверь жалобно трещит под натиском кулаков Такаши. — Я знаю, что ты дома, Риндо! — голос звонким эхом катится по лестничной площадке. — Открой чертову дверь! За грохотом ударов он не сразу слышит, как щелкает замок, и едва не заваливается вперед, когда дверь открывается, являя выросшего на пороге Риндо. У того темные круги под воспалившимися глазами, бледные губы и запах перегара за версту. Такаши, должно быть, выглядит так же. — Что случилось? — сипло выдыхает Риндо, избегая смотреть в глаза. Такаши этого не замечает — лишь стремительно проходит в квартиру, по пути грубо задевая его плечом. За спиной хлопает дверь. — Послушай, Такаши-кун… Договорить Риндо не успевает, потому что Такаши резко разворачивается на месте и с размаху впечатывает свой кулак в его лицо. Заржавевшие мышцы едва ли не скрипят, костяшки пальцев ошпаривает болью. Явно не готовый к подобному, Риндо неловко отлетает спиной к двери. Такаши тяжело дышит, яростно глядя на него. Ждет ответной реакции, но ее нет. Риндо лишь обессилено стекает вниз по двери, оседая на пол, и по-прежнему избегает смотреть ему в глаза. Такаши это бесит. Сам не ведая, что творит, он подлетает к Риндо, хватает его за грудки, поднимает на ноги и что есть силы прикладывает к двери. — Почему?! — кричит ему в лицо, брызжа слюной. — Почему ты допустил это? — Прости… — едва слышно хрипит Риндо. Осветленная фиолетовая челка падает ему лицо. С уголка губ стекает струйка крови. — Да на хуй мне твои извинения? — кричит Такаши, в очередной раз дергая его на себя и отшвыривая на середину комнаты. Риндо безвольной куклой валится на пол, кривясь от боли, но не сопротивляется. Такаши нависает над ним. — Он ведь твой брат! Ты ведь обещал мне, мать твою! Обещал, что защитишь его! Риндо в ответ лишь прикрывает лицо дрожащими ладонями, заваливается набок и издает еле различимый всхлип: — Я не справился… Проебался… Нарушил данное тебе обещание… Прости, прости меня, если сможешь… Такаши обессилено смыкает веки, борясь с подступающими слезами, и позволяет себе провалиться в воспоминания. Это было пять лет назад, в день их с Раном свадьбы — он как сейчас помнит все до мельчайших деталей. Такаши тогда жутко нервничал и битый час стоял у зеркала в попытках уложить отросшие почти до плеч волосы. Почему-то казалось, что от этого зависит и исход свадьбы, и их дальнейшая с Раном совместная жизнь. Совместная жизнь — боже, как же нереально это звучало. Такаши чудом удалось уложить челку так, чтобы та не лезла постоянно в глаза, когда послышался негромкий хлопок двери. — Как думаешь, может, мне состричь на хрен эти волосы? — кинул он через плечо и обернулся к вошедшему, ожидая, что им окажется Доракен, минут двадцать назад отправившийся на поиски бутоньерки, но тут же осекся, увидев мнущегося на пороге Риндо. — Думаю, анники очень расстроится, если ты сделаешь это, — легко усмехнулся тот, погружая руки в карманы праздничного смокинга и медленно проходя вглубь номера. — Он любит твои волосы. Такаши нервно усмехнулся и кивнул головой в сторону стенки, за которой находился соседний номер, где вел приготовления к свадьбе его без пяти минут муж. — Как там Ран? — Пытается храбриться, как обычно, но я вижу, что он до усрачки волнуется, — с мягкой улыбкой на губах произнес Риндо, проходя чуть вперед и усаживаясь на обтянутую бархатом оттоманку. — Тогда разве ты не должен сейчас его успокаивать? — Все в порядке, с ним Коко. Я доверяю ему в этих вопросах больше, чем себе. Такаши просканировал Риндо внимательным взглядом. — Дай угадаю: ты пришел для того, чтобы завести «тот самый» разговор? Тот непонимающе нахмурился и спросил: — Какой? — Такой, в котором ты говоришь мне, чтобы я не смел делать больно твоему брату, иначе ты потом порешаешь меня. — Такаши прошел к кровати, присел на ее край и потянулся к стоящему на тумбочке бокалу с шампанским, чтобы промочить пересохшее от волнения горло. Риндо внезапно откинул голову и разошелся в раскатистом смехе. — Интересное, конечно, предположение, но нет. Я тут не за этим. — Нет? — Я знаю, что ты никогда не сделаешь Рану больно. Такаши мягко поджал губы и нервно прокрутил ножку от бокала меж вспотевших пальцев. — А зачем тогда? — Хотел сказать тебе «спасибо». — За что? — удивился Такаши. — За то, что терплю твоего несносного братца? — Да, можно и так сказать, — весело фыркнул себе под нос Риндо, но тут же посерьезнел. — Просто понимаешь… С нашим образом жизни мы все уже давно похоронили надежды обрести некое подобие любви, не говоря уже о том, чтобы создать однажды семью. Даже если вдруг кому-то из нас посчастливится найти того самого человека, ради которого ты будешь готов на все, очень маловероятно, что он будет готов на то же самое ради тебя. Не все способны принять то, чем мы занимаемся. Не все способны смириться с этим. Но ты смог. Такаши отставил в сторону бокал и медленно провел ладонями по коленям, нервно сжимая тонкую шерстяную ткань брюк. — Видимо, любовь к Рану оказалась сильнее моих моральных принципов. — И я благодарен тебе за это. — Риндо внезапно вскочил с места и склонился в глубоком почтительном поклоне, складывая руки за спиной. Такаши удивленно вытаращился на него. — Поэтому в знак благодарности я даю тебе обещание. Обещаю защищать вас с братом всеми силами. Обещаю возвращать его тебе живым и невредимым. Обещаю, что тебе больше не придется волноваться за него и за его жизнь. Я сделаю все возможное для этого, Такаши-кун. — Выпьешь чего? — доносится до Такаши сквозь толщу воспоминаний хриплый голос Риндо. Растерянно моргнув, он едва заметно встряхивает головой, избавляясь от видений прошлого перед глазами, и оглядывается. Непонятно, сколько времени прошло и как давно он потерял связь с реальностью. На лице Риндо алеет пара новых ссадин и ран, кулаки Такаши сбиты в кровь. Красная пелена гнева, окутавшая сознание до помутнения, развеялась. Вместо нее к горлу приливает горечь стыда. — Блять, прости… — невнятно лопочет он в ладони, прикрывая ими разгоряченное лицо. — Ничего, — бесцветно отвечает Риндо, сплевывая кровь в раковину, и направляется к холодильнику. — Заслужил. Только сейчас до сломленного сознания Такаши доходит то, что Риндо даже ни разу не воспротивился его ударам, не предпринял попытки дать сдачи. Просто молча принимал свое наказание. — Я все равно не должен был. Просто этот гнев, эта злость… Не знаю, они не давали мне дышать. — Такаши откидывается спиной на диван и устало вытягивает ноги по полу. Сил на то, чтобы подняться, у него нет. Риндо ему ничего не отвечает. Лишь наполняет два граненых бокала виски из холодильника и протягивает один Такаши. Тот с благодарностью принимает алкоголь и тут же заливает его в глотку, словно пытаясь продезинфицировать спиртным свое воспаленное нутро. Он не помнит, когда на смену разбитому состоянию пришел гнев. Просто в какой-то момент Такаши поймал себя на мысли, что злится на всех. На людей, что пришли на поминальную службу, в том числе и на своих друзей — они притворялись, будто им безумно жаль, хотя все эти годы только и делали, что презирали Рана и считали его не парой Такаши. На весь Бонтен — за то, что живы, пока Ран — нет. На Риндо — за то, что не сдержал обещание. На Рана — за то, что не внимал предостережениям и в итоге оставил его одного. Но самое главное: Такаши злился на себя. За то, что в тот вечер наговорил Рану обидных слов и отвлек от дороги, за то, что слишком медленно ехал и так и не успел спасти его. Риндо присаживается рядом, прикладывая бокал к налившейся цветом скуле. Тяжело прикрывает глаза и так же тяжело выдыхает: — Я никогда не прощу себя за это. Это бремя всегда будет с ними.акт третий
торг
Хриплый голос Такаши нарушает тишину несколько долгих минут спустя: — Вы нашли тех, кто это сделал? Риндо болезненно морщится, плескает на дно стакана остатками виски и, опрокинув в себя, отвечает стянутым голосом: — Санзу и Какучо занимаются этим. Майки пока отстранил меня. Такаши молча кивает. — Что вы сделаете с ними, когда найдете? — Заставим страдать, — хлестко отрезает Риндо. Если бы кровь убийц Рана вернула его к жизни хоть на день, хоть на минуту, чтобы Такаши успел еще раз обнять его, поцеловать, и сказать, как сильно любит, то он бы самостоятельно отправился на их поиски и собственноручно выжал из них все до последней капли. Но этому никогда не бывать, и Такаши с горечью осознает это. Окутывающая его боль настолько всеобъемлющая, что он даже не уверен, принесут ли страдания этих тварей ему хоть чуточку облегчения. Кажется, будто ничто уже не принесет, но Такаши и не надо — он не хочет, чтобы становилось легче, не хочет, чтобы боль отпускала. Потому что без Рана рядом — это единственное, что имеет значение.акт четвертый
депрессия
Дни и ночи смазываются в одно сплошное пятно. Ран приходит во снах. В этих снах Такаши то и дело переживает момент аварии: он каждый раз несется на всех парах к Рану в надежде спасти его, но каждый раз не успевает. Те злосчастные одиннадцать минут кажутся секундами — как бы быстро он не гнал, они все равно истекают ровно в тот момент, когда раздается взрыв. Такаши выныривает из сна, надрываясь от крика. Смятая влажная постель по-прежнему пустует с одной стороны. Это был не сон. Это — кошмар наяву. Рана больше нет. Время от времени к Такаши заглядывает Доракен. Он приносит ему еду, к которой Такаши даже не притрагивается, пытается вытянуть его на улицу, чтобы прогуляться, делится свежими новостями о друзьях и знакомых, но тот никак не реагирует. Лишь продолжает неподвижно лежать на кровати, прижав колени к груди, и тихо давится собственной болью. Однажды заходит Риндо. Он говорит, что тех ублюдков нашли и обеспечили им самую мучительную смерть, но Такаши едва ли обращает внимание на его слова. Ему все равно. Это не вернет Рана. Иногда удается отключить свое сознание — Такаши просто проваливается в небытие, отрезая себя от чувств и остального мира, но длится это недолго. Боль все равно в итоге настигает его и кажется, будто с каждым разом она все сильнее. Такаши не знает, как справляться с нею. Все, что он может — это зарываться лицом в подушку и кричать — кричать до срыва голосовых связок и помутнения в глазах. Когда лежать неподвижно становится невмоготу, он встает с кровати и на нетвердых ногах бредет в гардеробную. Хватает с полки первую попавшуюся вещь Рана — ею оказывается песочный кашемировый свитер — и утыкается в нее носом, вдыхая такой родной и щемящий запах. До чего же это странно — Рана уже нет, но его запах все еще здесь. Такаши может вдыхать полной грудью и на пару секунд ощущать его присутствие рядом с собой. Кажется, будто он сейчас откроет глаза — и Ран будет стоять прямо перед ним. Подойдет к нему, втянет в крепкие объятия, уткнется подбородком в макушку и пробормочет глухо: — Ну и чего ты расклеился, родной? Я же тут. Весь дом — это живое и осязаемое воспоминание о Ране. Одежда, хранящая меж складок его запах, щетка, бритва и махровый халат в ванной, его любимый бразильский кофе на кухне, незаконченная книга в кабинете. Такаши призраком бродит по дому, облачившись в халат Рана, и ковыряет до крови свежие раны, окунаясь в воспоминания былых дней. Он понимает, что делает себе лишь больнее, но это кажется таким правильным. Такаши потерял любовь всей своей жизни. Ему должно быть больно. Так больно, как никогда не было. В кабинете находится бутылка выдержанного вина, которую Ран хранил для особого случая. Случай так и не подвернулся. Такаши откупоривает ее, давясь сожалениями и чувством вины. Доракен находит его на следующий день в пьяном угаре все там же — в кабинете Рана, в объятиях халата, из которого практически выветрился весь его запах. Такаши отбивается, дерется и шипит, пока тот поднимает его на ноги, тащит в ванную и насильно подставляет под ледяные струи воды. Похмелье смывает в канализационный слив, Такаши охватывает дрожью и скорбью. Не успевает он опомниться и прийти в себя, как Доракен снова хватает его за шкирку, оборачивает в свежий халат и тащит на кухню поить крепким кофе. Бразильским. Все знакомые и близкие Такаши — Хаккай, Юзуха, мама, сестры, — смотрели на его изощренный обряд самоуничтожения сквозь пальцы, давая возможность поскорбеть как следует и принять боль утраты. «Ему просто нужно время оплакать смерть мужа. Это же Така-чан, он справится». Но Доракену плевать. Доракену главное — привести его в чувства как можно скорее, потому что он знает, что от этого так просто не оправиться. Он знает, что чем больше ты даешь себе размякнуть, тем сложнее будет потом вернуться в исходное положение. Поэтому Доракен не церемонится. — Собери яйца в кулак, жалко смотреть на тебя, — бормочет недовольно, складывая руки на груди и облокачиваясь поясницей о столешницу. — Пошел на хуй, — бесцветно отзывается Такаши, цедя горячий кофе мелкими глотками. Доракен тяжело вздыхает, качает головой и после долгого молчания негромко добавляет: — Легче не станет, даже со временем. Но ты научишься с этим жить. Такаши вскидывает на него безразличный взгляд акриловых глаз: — А что, если я не хочу? — У тебя нет выбора, — отрезает Доракен. Такаши с ним не согласен.акт пятый
принятие
Свежий воздух и дневной свет кажутся чем-то совершенно незнакомым после стольких недель затворничества. Такаши выходит на крыльцо, вдыхает полной грудью и на несколько секунд прикрывает веки. Он едет в город к маме и сестрам. Его одежда свежевыстирана и выглажена, лицо — гладкое от щетины, волосы приведены в порядок, но это все равно не отводит внимание от впалых скул, отощавших запястий и потухших глаз. Однако Такаши цепляет на лицо самую правдоподобную улыбку и придает голосу бодрое звучание. — Я рада, что ты приходишь в себя, сынок, — говорит мама, мягко поглаживая его по волосам. — Потерять свою половинку — это, наверное, самое страшное, что может произойти с человеком, но ты справишься. Ран хотел бы этого. Такаши согласно кивает, подставляясь под касания мамы, и растягивает уголки губ в улыбке. Ран был его родственной душой. Его судьбой. Его смыслом. Он был именно тем, кто показал Такаши, что такое быть любимым и значимым. Они не были идеальной парой — оба изо дня в день боролись с собственными демонами, учились принимать друг друга и идти на уступки, но в итоге каждое преодоленное испытание заставляло их влюбляться друг в друга сильнее, хотя казалось, что сильнее некуда. Так что Такаши потерял не просто свою половинку. Он потерял всего себя. Друзья тоже безмерно рады его видеть, когда он находит силы и приглашает их в идзакая пропустить по бокальчику. — Ты неделями не выходил на связь, мы так перепугались, — говорит Хаккай. — Если вдруг тебе что понадобится — ты всегда можешь обратиться к нам за помощью, приятель, — говорит Па-Чин. — Даже не думай сомневаться, — говорит Пеян. — Мы всегда рядом, — говорит Чифую. Доракен же ничего не говорит. Просто молча наблюдает за Такаши из угла, цедя крафтовое пиво, и время от времени хмурится чему-то своему. Вечер проходит спокойно. Такаши возвращается домой за полночь и на заплетающихся ногах бредет в спальню. Зажигает ночник, скидывает верхнюю одежду на кресло и падает на кровать. Взгляд цепляется за фотографию в рамке, что покоится на прикроватной тумбочке. С фотографии на него смотрят они с Раном — еще совсем юные и незрелые, но уже бесконечно влюбленные друг в друга. Это был совершенно обычный день, у Такаши снова не клеилось во взрослой жизни. Потенциальные работодатели отказывали один за другим, едва разглядев в нем бывшего гопника, у Луны начались проблемы в школе, Мана подхватила где-то простуду, мама сутками пропадала на работе, беря дополнительные смены. Такаши находился на грани отчаяния, ощущая себя как никогда бесполезным, когда к нему пришел Ран. — Давно не видел тебя, — просто возвестил он, бесцеремонно переступая через порог квартиры и осматриваясь. — Успел соскучиться. — У меня сейчас нет для этого времени, — раздраженно отмахнулся Такаши. На кухне на плите закипал куриный бульон для Маны, в детской плакала навзрыд Луна, не понимая, как решать арифметику. — Эй-эй, что случилось? — Ран поймал убегающего Такаши за запястье и мягко притянул к себе. — Расскажи мне. Такаши устало прикрыл глаза, тяжело выдохнул и позволил себе прибиться ближе к Рану, утыкаясь лбом ему в грудь. На затылок тут же легла широкая ладонь, принимаясь успокаивающе поглаживать. Такаши до треска в легких вдохнул такой родной и щемящий запах Рана и на выдохе произнес: — Я заебался. — Мы справимся, — коротко ответил ему тот. — Вместе. Пока Такаши готовил бульон и отпаивал им Ману, Ран занимался с Луной в комнате, объясняя ей азы арифметики. Когда время приблизилось к ночи, они на пару уложили девочек спать, а сами тихо переместились в гостиную и в обнимку устроились на диване. — Спасибо, — прошептал на ухо Рану Такаши, мягко проводя губами по его шее. — Без тебя я бы сошел с ума. — Я бы любил тебя даже таким. — Пиздишь. — Нет, правда, — ласково прищурился Ран, зарываясь носом в макушку Такаши. — Мне кажется, в этом мире нет ничего, что способно меня заставить разлюбить тебя. Тот вскинул на него недоверчивый взгляд и медленно произнес: — И что, будешь всю жизнь меня любить? — Ага. — Думаешь, у нас есть будущее? — Даже если нет, то мы его сами создадим. Такаши обратил лицо к Рану, жадно проходясь взглядом по его красивым чертам. — Я хочу жениться на тебе однажды, — выпалил вдруг он, подстегнутый бушующими внутри чувствами. Ран удивленно вскинул брови вверх и дернул уголком губ. — Вау, Такаши, год назад ты не хотел признавать своих чувств ко мне, а сегодня уже замуж зовешь? Такаши заехал ему локтем под ребра, закатил глаза и прошипел сквозь зубы: — Да иди ты. — Только если замуж, — лукаво оскалился Ран и подался вперед, чтобы втянуть его в трепетный поцелуй. Такаши тут же принялся живо отвечать ему, перенимая инициативу на себя. Ран отстранился пару минут спустя. — Кстати, смотри, что я нашел у Луны, — он полез в карман толстовки и достал оттуда старенький фотоаппарат-мыльницу. Брови Такаши тут же взлетели вверх. — Боже, а я думал, что он окончательно потерялся. — Нетерпеливо вывернувшись из объятий Рана, он выхватил у него фотоаппарат и пощелкал кнопками, убеждаясь, что тот все еще работает. — Я тут вспомнил, что у нас с тобой нет ни одного совместного фото. Исправим? Такаши на автомате протягивает руку вперед, снимая рамку с тумбочки. Снимок совсем старый, зернистый и местами замыленный, но такой родной. Такаши с горечью вспоминает те времена: они с Раном были такими юными и даже не представляли, что их ждет впереди. Как бы ему хотелось вернуться в тот самый день и проживать его раз за разом бесконечно. Как бы ему хотелось, чтобы Ран был рядом. Как бы… Такаши прикрывает глаза, когда их начинает неприятно печь. Прижав фотографию к груди, он мягко касается губами обручального кольца на безымянном пальце и едва различимо шепчет: — Без тебя я схожу с ума.эпилог
Доракен аккуратно проводит ладонью по шершавому надгробию, грубой поверхностью кожи ощущая выгравированные на камне кандзи. Всего неделю назад они были покрыты красной краской — кое-где в углублениях даже можно разглядеть ее остатки, если присмотреться. Всего неделю назад Такаши был жив, а сегодня его прах покоится в сырой земле рядом с прахом мужа. Доракен корит себя. Недоглядел, не понял, не распознал сигналы, хоть и нутром чувствовал, что что-то не так. Это он был тем, кто обнаружил бездыханное тело Такаши в луже собственной крови на кафельном полу ванной комнаты, когда решил проведать его на следующий день после их встречи в идзакая. Весь вечер накануне поведение Такаши не давало ему покоя — слишком ярко улыбался он, слишком громко говорил, слишком показательно бодрился. Может, остальные ребята и купились, но Доракену было сложно поверить в то, что Такаши так быстро смирился со смертью Рана и вернулся к прежней жизни. Вот только он и подумать не мог, что друг просто прощался с ними. В предсмертной записке было всего два предложения. «Я не могу. Простите». Доракену сложно понять. В последний раз окинув надгробие тоскливым взглядом, он прячет руки в карманы куртки и бредет прочь. — Покойся с миром, приятель.