***
«Братья Хайтани?» Рану было плевать на свою метку. Мало того, что в ней не было ничего содержательного, так он еще и в общем не верил во всю эту чушь с родственными душами. Его родственной душой был Риндо — они понимали друг друга без слов и у них была сильнейшая платоническая связь, зачем ему кто-то другой? Метка только мешала, потому что, несмотря на то, что Ран в это не верил, он все равно время от времени ловил себя на том, что прислушивается к ощущениям, когда кто-то обращался к ним с Риндо по фамилии. И даже не смотря на то, что первые слова его соулмейта были перекрыты огромной татуировкой на пол тела (парной с Риндо, между прочим), Ран все равно чувствовал их нутром. Порой казалось, будто выжженные поверх его кожи острые кандзи упорно пытались пробиться сквозь плотный слой густых чернил, чтобы напомнить, что от судьбы и природы не сбежать. Примера чистой родственной любви у братьев тоже перед глазами никогда не было. Отец умер незадолго до рождения Риндо, мать едва ли появлялась дома в перерывах между делами мафии и перелетами с континента на континент, но даже когда она была дома, они никогда не обсуждали ничего столь личного и сокровенного. Хотя иногда Рану казалось, будто он помнил что-то. Помнил, как разбита была мама, когда отца убили, помнил, как она выла в голос от боли на последних месяцах беременности, помнил, что раньше она была другой. Но он все чаще скидывал эти воспоминания на видения воспаленного детского разума — мало ли, что могло привидеться, он ведь совсем маленьким тогда был. К тому же, это все было неважно. Их мать была сильной и волевой женщиной, такие слабости, как родственная душа и любовь — это не про нее. А значит, и не про него.***
— Мицуя — мой. Прости за подлянку. От удара по голове из легких выбило весь воздух. Сознание завертелось, земля будто накинулась сверху, утягивая в свои стылые объятия. Такаши почувствовал, как теряет связь с реальностью. Согревающее ощущение, больше похожее на ласковое горячее прикосновение, в районе левого предплечья — последнее, что он успел осознать перед тем, как окончательно провалиться в небытие. Пришел в себя Такаши будучи совершенно дезориентированным в пространстве и времени. Голова жутко болела, во рту стоял металлический привкус, в ушах звенело. Столько мыслей роилось в сознании, столько всего важного, но Такаши не мог ухватиться хоть за одну, не мог понять, что же его так беспокоит. Помимо факта, что он лежит избитый в грязи, разумеется. С трудом сумев подняться на ноги и доковылять до ближайшего бордюра, он аккуратно присел на него и попытался прийти в себя окончательно. Прохладный воздух помог привести в относительный порядок спутавшиеся мысли. И тогда Такаши вспомнил. Испуганно подобравшись на месте, он молниеносным движением закатал рукав левой куртки и стеклянным взглядом уткнулся на участок девственно чистой кожи, что только сегодня утром пестрела меткой. — Разве такое возможно? — прошелестел Такаши сухими губами, возвращая рукав обратно на место.***
— Эй, у тебя все в порядке? Под ребра прилетел увесистый тычок от Риндо. Ран от него лишь недовольно отмахнулся, показательно делая вид, будто внимательно слушает пафосную речь Изаны, но брата было не провести. — Я же вижу, что что-то случилось, — не отставал он, принимаясь щипаться и тыкать пальцами куда ни попадя. — Отстань, — прошептал ему одним уголком губ Ран, не сводя взгляда с Изаны. Тот забрался на самый высокий ящик, раскинул руки в стороны и высокопарно вещал о победах и величии. — Ну ладно, как хочешь, — обиженно пробурчал Риндо, отсаживаясь подальше, поджимая к себе колено и укладывая на него подбородок. Холодная война продлилась не долго — стоило Изане распустить всех, как Ран, не выдержав, сам прибился к Риндо на полпути к машине и негромко произнес: — Поговорить надо. Тот сразу же расплылся в торжествующей улыбке, прибавил шагу и поспешил занять место на заднем сиденье черного глянцевого Кадиллака. Присоединившись к нему через пару секунд и дав водителю команду трогаться, Ран задвинул меж ними перегородку и негромко заговорил: — Моя метка исчезла. — Гонишь. — Риндо от удивления аж очки спустил на кончик носа. — Когда? Покажи! — Да там все равно не видно ничего, — попытался отмахнуться Ран, но было поздно — Риндо уже полез к нему под рукав, пытаясь разглядеть хоть что-то за густыми чернилами татуировки. — Я просто почувствовал это. — Это он, да? — внезапно посерьезнел Риндо, продолжая крепко удерживать брата за запястье. — Тот пацан из Свастонов? Ран резко дернул рукой, избавляясь от цепкой хватки, и принялся неосознанно потирать предплечье, словно до сих пор чувствовал там фантомное жжение. Оно появилось у него сразу, как только Мицуя испуганно выдохнул «Братья Хайтани?», но Ран не обратил на это внимания, подстегнутый азартным запалом. Лишь едва паренек рухнул на землю, как он почувствовал, будто что-то изменилось. Рану не надо было видеть метку, чтобы понять, что она растворилась. Как так вышло, что из всех возможных вариантов его родственной душой был именно он — Такаши Мицуя? — Что теперь делать будешь? — пробился сквозь шуршащий поток мыслей обеспокоенный голос Риндо. — Ничего, — резко — даже, наверное, слишком резко, — отозвался Ран. — Похуй на эти метки, они все равно ничего не значат. — И слава богу, — облегченно выдохнул Риндо, откидываясь на кожаное сиденье автомобиля. — Не хватало нам еще проблем в лице этого Мицуи. — О чем ты? — кротко нахмурился Ран, отрываясь от созерцания панорам города, что проступали сквозь затонированное окно. — Ты совсем что ли Изану не слушал? Нам предстоит еще раз разобраться с капитаном второго отряда. Вывести его из строя окончательно, иначе во время битвы он может принести нам проблем. Длинные пальцы, облаченные в плотный кашемир, неосознанно сжались на кожаном подлокотнике. Легкий налет паники, заклокотавший на уровне горла, был абсолютно иррационален, но Ран ничего не мог поделать с этим чувством. Он даже не управлял им. — Знаешь, — осторожно заговорил Риндо, чутко подмечая реакцию брата — и, может, что-то еще, что самому Рану было неведомо, — я могу справиться и без тебя. Запрягу Шиона, он будет и не против лишний раз битой помахать. Рану хотелось до боли в скулах заупрямиться, доказать Риндо, себе и этому Мицуе, что метка для него ничего не значила, что вся эта дичь про соулмейтов — полет больной фантазии неотъемлемых романтиков, но он лишь хмуро промолчал. Потому что знал, что война со Свастонами — это дело серьезное, а не поле для экспериментов и рисков. Так что если существовал хоть малейший шанс, что возникшая ситуация могла нарушить их планы, то этого нельзя было допустить. Поэтому Рану для своего же блага лучше не пересекаться с Мицуей и не провоцировать судьбу. Не давать слабостям и шанса уничтожить его. — Хорошо, позаботьтесь о нем, — только и смог произнести он, сглатывая горечь с языка.***
Ран честно не знал, как оказался здесь. Стоило ему услышать отчет Риндо и Шиона о том, что капитаны второго и четвертого отряда были устранены, как в горле запершило отвратное чувство, не поддающееся описанию. Что-то, схожее с волнением, только гораздо неприятнее. Это чувство будто разрасталось внутри Рана шипами наружу, протыкая его легкие и доставляя невероятный дискомфорт. Казалось, будто что-то было неправильным, неестественным. В целом, так, наверное, и было. Он пошел против природы и причинил — в очередной раз — боль своему соулмейту. Как бы Ран не старался огородиться от этого, Такаши Мицуя все равно стал его слабостью. Потому что ни думать, ни уж тем более драться в таком состоянии было невозможно. До решающей битвы оставалось несколько часов, когда у Рана сорвало все предохранители и он, не вытерпев этого колющего чувства, взял ключи от байка и направился в больницу. Конечно, он знал, в какой больнице лежал Мицуя. Тщедушная хмурая медсестра сначала не хотела пускать Рана в палату ни под каким предлогом, но тут же передумала, когда на регистрационную стойку аккуратно легла сложенная втрое хрустящая купюра. — Десять минут, — безразлично бросила она, незаметно пряча деньги в карман белоснежного халата. — Двадцать, — тут же контратаковал Ран. Не то чтобы он хотел так много времени провести с Мицуей, просто ему казалось, что тысяча йен тянут больше, чем на десять минут. Медсестра подняла на него блеклый взгляд, едва слышно вздохнула и процедила сквозь зубы: — Пятнадцать. — По рукам. Мицуя оказался в двести двадцать третьей палате. Он спал. В свете больничных ламп его лицо приобрело совсем болезненный оттенок. Полоска бинта, обвязанная вокруг лба, практически сливалась с бледностью кожи. Под глазами залегли темные круги. Губы совсем утеряли свой цвет. Увидев его таким, Ран вдруг ощутил, словно его внутренности сжал огромный кулак. Это было так неправильно, так нелогично и не поддавалось объяснению — он ведь совершенно не знал человека, лежащего перед ним. Очередная безликая пешка в игре королей — вот, кто такой Такаши Мицуя. Рану даже не положено знать его первого имени. Тогда почему же сердце болело за него так же, как если бы сейчас на этой койке лежал Риндо? Или даже сильнее. Нет, не сильнее и не слабее — просто по-другому. Но легче от этого не становилось. Впервые его сердце действовало вразрез с мозгом. И это сбивало с толку так сильно. Едва заметно заворочавшись во сне, Мицуя вдруг нахмурился. Ран успел отойти от койки прежде, чем тот открыл глаза. — Какого ты здесь делаешь? — сорвалось с сухих губ. — Я не знаю, — честный ответ. — Это ничего не значит. Не то чтобы ты обязан мне теперь чем-то, или я тебе. Просто проваливай. Шелестящий голос Мицуи был насквозь пропитан отчаянием. Интересно, разочаровался ли он, когда узнал, что Ран — тот, кто предназначен ему судьбой? — Ты разочарован, что это я? Мицуя дернул головой вбок, тут же болезненно кривясь. — Мне плевать. Рану тоже. По крайней мере, так он себя убеждал, и выходило вполне удачно — ему правда было все равно на этого пацана, — если бы не острые когти тревожности, что мелко, но настойчиво терзали его изнутри. Тяжело сглотнув, Ран внимательным взглядом оглядел отстраненную фигуру Мицуи. Тот упорно отворачивал подбитое лицо прочь, крепко сжимал рассеченными кулаками край больничного одеяла, едва заметно дышал, и Ран вдруг подумал: неужели этот человек был создан для него? Знали ли камигами о том, кем они станут друг другу, когда нарекали их родственными душами? Наверняка знали, но все равно допустили это. Мицуя вдруг повернул голову и впервые посмотрел прямо на Рана своими акварельными глазами. Светло-сиреневая радужка c отливом в водянистый серый была подернута поволокой усталости и раздражения, но Ран все равно узнал этот взгляд. Осознание свалилось на него калейдоскопом воспоминаний и чувств. Рану шестнадцать — из него амбиции бьют ключом, а чувство собственной важности заставляет гордо вскидывать подбородок вверх. Шеренга самых отпетых хулиганов Роппонги черным клинком вспарывает толпу цветастых юкат и шелковых кимоно, следуя за теми, кто ведет их вперед. Ран чувствует на себе чужое внимание — полное уважения, восхищения, презрения — всего сразу. Оно всю жизнь следовало за ними с Риндо по пятам, так что со временем он научился воспринимать его как должное. Очередной юношеский взгляд, пропитанный восхищением — Ран выхватывает его из толпы совершенно случайно. Невысокий пацан с серебряной шевелюрой смотрит на него с почти осязаемым восторгом. Взгляд его акварельных глаз искрится ярче тысячи огней тётинов, что золотым свечением отгоняют ночь от Роппонги. Ран не знает, почему из сотни зрителей заметил именно этого пацана, но все же возвращает ему взгляд, тая в уголке губ намек на теплую улыбку. — Это был ты? — пораженно выдохнул Ран, оглушенный новым открытием. — Тогда, в 2003, на фестивале… Название упорно вертелось на языке, но не обретало четкое звучание. — Адзабу, — сухо подсказал ему Мицуя, вновь отводя глаза в сторону. Неужели он помнил все это время? Очередное осознание кольнуло Рана меж ребер, заставив горько усмехнуться. Адзабу-Дзюбан — фестиваль влюбленных, как любили называть его люди между собой. Неужели их метки дали знать о себе еще тогда? В тот день они не обменялись ни словом, но все равно умудрились найти друг друга в толпе, притянутые будто магнитом. И вновь, словно поддаваясь тяготению все того же магнита, Ран сделал шаг вперед. Заметив его приближение, Мицуя едва заметно вздрогнул, вскидывая побледневшее лицо вверх. На нем была больничная сорочка с короткими рукавами: правое предплечье утыкано катетерами и датчиками, левое обмотано эластичной лентой. — Зачем? — тихо спросил Ран, невесомо подцепляя пальцами ее края. «Зачем ты продолжаешь скрывать метку, если ее уже нет?» Все тело Мицуи напряглось, однако руку он не одернул. — Так легче делать вид, будто ничего не случилось. Ран понимал его. Он сам порой смотрел на свое предплечье, сплошь окутанное орнаментом тату, и позволял себе на пару секунд поверить в то, что под ней по-прежнему кроются те самые два слова, которые Мицуя не произносил. В следующую секунду Ран стянул с рук перчатки и хрипло произнес: — Могу я? Мицуя неуверенно кивнул, давая молчаливое согласие. Ран аккуратно вытянул из-под низа край эластичной ленты и принялся неторопливо разматывать ее, чувствуя легкое покалывание в пальцах, когда случайно касался ими обнаженной кожи Мицуи. Тот терпеливо наблюдал за ним все это время, пристально глядя исподлобья. Закончив, Ран как вкопанный замер на месте, гипнотизируя взглядом чужое предплечье. Зачем он это сделал? Хотел убедиться собственными глазами? Убедился. Что дальше-то? Не успел Ран додумать, как на этот раз зашевелился Мицуя. Провода кардиомонитора и трубки системы натянулись, когда он, едва заметно поморщившись от боли, обхватил Рана одной рукой за запястье, а второй задрал вверх рукав форменного плаща. То, что произошло дальше, никто из них так никогда и не сможет объяснить. Словно охваченные единым потоковым сознанием, они одновременно подались вперед, скользя ладонями вверх и обхватывая друг друга за локти так, чтобы их левые предплечья оказались вплотную друг к другу. Меткой к метке. Может, то было игрой подсознания, основанной на самовнушении, но в тот момент Рану показалось, будто между ними пробежали крошечные электрические разряды, покалывающие кожу в тех местах, где они соприкасались. А в груди зародился крошечный огонек тепла, согревающий собой все внутренности. Было так тепло и хорошо, что на какой-то момент Ран и вовсе забыл обо всем. Где-то на периферии сознания слух улавливал участившиеся сигналы кардиомонитора. Ран аккуратно провел пальцами по предплечью Мицуи, несильно сжимая, когда вдруг вакуумная тишина, образовавшаяся вокруг них, лопнула, возвращая звуки, чувства и холодное прикосновение воздуха. Словно ошпарившись, Мицуя и Ран резко отпрянули друг от друга, тут же цепляя на смущенные лица безразличное выражение. В ушах отчего-то звенело. Отступив еще на пару шагов, Ран резким движением одернул рукав и поспешил облачиться обратно в перчатки, словно ограждаясь броней. Мицуя вновь откинулся на подушки, натягивая одеяло до груди. Данные его кардиомонитора постепенно выравнивались, вновь наполняя палату равномерным шумом. В фильмах и аниме соулмейты всегда умудрялись находить путь друг к другу, несмотря на преграды, будь то вражда между семьями, разное происхождение, неизлечимая болезнь или что-то другое. Однажды Ран смотрел фильм, где мужчина и вовсе нашел свою родственную душу в прошлом, путешествуя во времени. История эта, конечно, ничем хорошим не закончилась. Вот и их вряд ли закончится. Но в конце концов, никто еще не умирал от того, что не сошелся со своим соулмейтом. Наверное. — Не приходи сегодня на пристань, — наконец нашел в себе силы хоть что-то произнести Ран. — Не усложняй. «Не подвергай себя опасности», — ютилось на кончике языка, но он заставил себя проглотить это невысказанное. Мицуя резко дернул головой, вновь отворачиваясь, но Ран все равно успел разглядеть мелькнувшую на дне его глаз обиду. Сердце неприязненно сжалось, но он знал, что поступал правильно. — Уходи, пока тебя никто не увидел, — прошептал Мицуя, так и не оборачиваясь. Пальцы его едва заметно дрогнули, впиваясь в шерстяной ворс одеяла. Ран тяжело сглотнул, останавливая так и просящийся наружу поток слов, и сделал шаг в сторону, направляясь к выходу из палаты. Не оборачиваться было сложно, но он сумел противостоять искушению, спиной ощущая пристальный взгляд Мицуи и возвращаясь к тому теплому чувству, что зародилось у него в груди, когда они соприкоснулись. Кажется, его отголоски все еще согревали Рана изнутри.полгода спустя
Вопреки бытующему мнению, воздух на свободе пах так же, как и в стенах исправительного учреждения. Разве что ощущалось меньше сырости, но со стороны столовых корпусов все так же тянуло воскресной похлебкой и разбавленным чаем. — Острого рамена бы сейчас, — мечтательно протянул Риндо, закидывая на плечо сумку со скудными пожитками: мыльные принадлежности, пара книг и плащ Поднебесья, что теперь представлял собой лишь бесполезную регалию. — Можно устроить, — довольно выдохнул Ран, запрокидывая лицо вверх и щурясь от яркого солнца. Возвращение к прежней жизни ощущалось странным: тело все еще чувствовало себя прикованным к исправительному режиму, а вот сознание уже продумывало пути возвращения в строй. Наведаться к доверенным лицам, вникнуть в обстановку, проверить, как там Какучо, собраться с парнями, чтобы обмыть освобождение, нанести визит на могилу к Изане… Неведомая тоска затянула сердце стальным жгутом. Чувство это отчего-то потянуло за собой иные воспоминания: акварельные глаза, таящаяся на их дне обида, теплое покалывание в ладони и груди. Интересно, чем он сейчас занят? — Ну что, скоро там машина подъедет? — бодро осведомился Ран, старательно гоня от себя ненужные мысли. — Да должна была уже, — раздраженно отозвался Риндо, доставая из кармана джинс мобильник и принимаясь набирать нужный номер. — Алло, Масаши, скоро ты там? Внезапно издалека донесся рык мотора. Слишком зычный для автомобиля, но в самый раз для байка. С каждой секундой он становился все громче, и Ран невольно обратил взгляд в ту сторону. Каким-то образом он понял все еще до того, как расплывчатая точка на горизонте приобрела четкие очертания по мере приближения. Сердце зашлось в бешеном ритме. Разве такое возможно? — Масаши в пробку встрял, будет через десять минут, — отозвался Риндо, отнимая трубку от уха, но тут же осекся, заприметив байк. — Неужели это… — Да, — тихо ответил Ран. Мицуя остановился на противоположном конце улицы — достаточно близко, чтобы его было видно, и достаточно далеко, чтобы Ран сам сделал вывод: случайно он здесь оказался или намерено. И Ран его сделал. Крошечный огонек тепла, что вопреки принципам и здравому смыслу согревал его все эти полгода, разрастался прямо сейчас до неимоверных размеров, грозясь охватить все жарким пламенем. Все нутро иррационально тянулось в ту сторону, и Рану сложно было сопротивляться. Да и не хотелось. Он обернулся через плечо к пораженному Риндо и спокойно произнес: — Поешь рамена сам? У меня возникли кое-какие дела.