Уилл сидел напротив своего психотерапевта. Несмотря на яркое солнце, этот вечер среды был невероятно унылым. Как бы ни сдвигался он в сторону, как бы ни ерзал и не менял позу, солнечный луч все равно находил способ — отражаясь от поверхности стола, преломляясь в хрустале вазы или бликуя в стекле часов — ударить Грэма прямо в глаз.
Его слепящий блеск только усугублял головную боль.
Голова Уилла болела не только от яркости, ее разрывали противоречивые мысли. Их было так много, что Уилл не знал, с какой начать. И как начать. Стоило ему связать хотя бы пару слов воедино, как злосчастный луч снова находил его глаза, рассыпая едва сформировавшиеся мысли карточным домиком. И все, чего он хотел — поскорее попасть домой, задернуть шторы, закрыть глаза и не утруждать себя необходимостью смотреть куда-либо.
Помимо солнца, был еще воротничок рубашки, ухитрявшийся передавливать шею, несмотря на то, что сама рубашка была на пару размеров велика и висела на Грэме, будто на вешалке. Он выбрал ее именно поэтому – она была удобной. Откровенно говоря, это в принципе был единственный критерий, которым профайлер пользовался при выборе одежды. Но сегодня не только комфортная старая рубашка бесила его, он готов был выпрыгнуть из собственной кожи, потому что она колола его изнутри, как кусачий шерстяной свитер.
Проблема Уилла была не в солнце, и не в одежде, а в его голове.
В итоге профайлер сдался. Его час еще не кончился и ему некуда было идти, так что он попытался осмотреть комнату, но взгляд снова упал обратно — на его собственные колени. И это было очередным провалом.
Способность смотреть собеседнику в лицо никогда не была сильной стороной Грэма, но иногда у него все же получалось. В хорошие дни.
Сегодняшний, очевидно, не входил в их число.
Жизнь в очередной раз напомнила ему об этом, когда Уилл через 10 секунд бездумного изучения собственных брюк внезапно увидел на них пятно. Коричневое пятно высохшей крови поверх коричневой же ткани… Безусловно, сторонний наблюдатель мог бы и не заметить, но Грэм точно знал, что оно там. Он посадил его сегодня, когда присел на корточки возле трупа на очередном месте убийства.
Имело смысл просто выкинуть нахрен эти штаны.
Имело смысл хотя бы бегло осматривать себя в зеркале перед тем, как отправляться в приличное место. Вероятно, Уилл так бы и делал, если бы его не бесило собственное отражение. В зеркале он видел себя так, как его видели окружающие — мешковатая одежда, неопрятная прическа, угрюмое лицо и синяки под глазами, скрыть которые не в силах были даже очки.
Он, черт возьми, взрослый и состоявшийся человек. Он профессионал и ценный специалист. И он носит заляпанную мешковатую одежду из самого убогого магазина, словно тот тощий пацан, что вечно отирался у отца в доках.
Неудивительно, что…
Впрочем, можно и без «что». Просто — неудивительно.
Уилл не мог так уж сильно винить людей в том, что они не могли увидеть то, что у него внутри. Грэм не выглядел нормальным. Он даже не пытался казаться нормальным.
Зачем это ему?
— Вы планируете провести весь час в молчании, мистер Грэм?
Тон доктора Дю Морье был профессионально бесстрастен, но несложно было догадаться, что в целом ситуация ее раздражала. Уилл молча пожал плечами, не поднимая глаз. Пятно на брюках требовало самого пристального внимания с его стороны.
Психотерапевт замолчала, но ущерб уже был нанесен. Ее вопрос расколол тишину, и теперь больше не было причины ее поддерживать.
— У меня пятно крови на брюках.
Снова тишина. Уилл был не из тех, кто давал психотерапевту шанс за что-то зацепиться в работе. Так что он уже предполагал ее следующий вопрос: «И как вы себя чувствуете по этому поводу?». Ясный и прозрачный, как пустой стакан, и такой же бесполезный для жаждущего. Так что Уилл сыграл на опережение.
— Я часто прихожу к Вам испачканным кровью?
Пауза и молчаливое размышление.
— Время от времени.
— Вы никогда не говорили мне об этом.
Впрочем, Уилл не мог вспомнить ни одного раза, когда Беделия в принципе говорила о том, как он выглядит. Исключением был разве что тот день, когда он был похож на живой труп после сильного гриппа. Но и тогда доктора Дю Морье волновали лишь медицинские показатели, а вовсе не эстетические.
— Думаете, я должна была?
Грэм неопределенно пожал плечами.
— Я не знаю. А должны? В смысле, я хожу сюда, чтобы научиться притворяться нормальным, так ведь? А привычку разгуливать среди гражданских в окровавленной одежде вряд ли можно назвать нормальной.
— Вы приходите сюда, — ровно произнесла Беделия, — чтобы иметь безопасную гавань, в которой можно укрыться от суеты ваших мыслей. Чтобы иметь возможность поговорить о работе и ощутить стабильность. Вы чувствуете себя в моем кабинете так, словно притворяетесь кем-то?
— Я не нормальный, — нахмурился Уилл. — И я никогда не стану нормальным. Поэтому все мои попытки быть социальным кажутся мне потугами что-то изобразить.
— Вы очень озабочены понятием нормальности и тем, насколько оно применимо к Вам.
— Я слишком стар, чтобы слыть чудаковатым бунтарем, и немного молод, чтобы стать городским сумасшедшим.
И снова тишина. Тишина. Тишина.
— Могу себе представить, — бесстрастный голос психотерапевта прервал ее наконец. — Но наши беседы принесут больше пользы, если Вы вынесете определение нормальности за скобки.
Уилл снял очки и устало потер глаза.
— Я поцеловал Алану.
— Исходя из Вашего поведения, могу предположить, что событие прошло не очень успешно.
— А вот это Вы, значит, сказать можете, — безрадостно рассмеялся Грэм.
— И что вы чувствуете по этому поводу?
Уилл зажмурил глаза, позволяя себе последнюю волшебную секунду темноты и покоя, а потом надел очки и уставился прямо на Беделию.
— Вы знаете, что я чувствую по этому поводу.
То, что его отвергли в романтическом смысле, было, наверное, самой простой из тем, которые Грэм поднимал в этом кабинете.
— Вы пришли в мой офис, просидели молча 15 минут, только для того, чтобы потом заговорить об одежде. Вы не сказали ни слова ни о том, что вас отвергли, ни о том, что Ваше сердце разбито. Так что предлагаю перестать притворяться, что вы такой же, как все, и начать заново. Что вы чувствуете по этому поводу?
— Беспокойство. Я чувствую себя неадекватным, ненормальным и нестабильным.
— Вы чувствуете себя нестабильным, — задала вопрос Беделия. — Или Вы чувствуете, что другие видят Вас нестабильным?
Уилл не торопился с ответом, всерьез обдумывая этот вопрос.
— Я чувствую, что другие видят меня нестабильным. И это заставляет меня чувствовать себя нестабильно. Я вижу себя их глазами, словно… словно отражение в кривом зеркале. Я вижу не себя, а их ожидания… Их интерпретации того, кто я есть, и кем должен быть.
— То есть, Алана видела Вас нестабильным, поэтому Ваши действия, или, вернее сказать, Ваши эмоции, отражали не Ваши чувства, а ее ожидания.
— Ага.
— И эта линия размышлений привела Вас к критике остальных элементов Вашей жизни, в частности, к критике одежды?
— Типа того…
Уилл отвернулся, находя успокоение в разглядывании цветочной композиции по левую руку.
— Дело ведь даже не в Алане, — продолжил он. — Дело во всем сразу. Я вспомнил всех женщин, с кем когда-либо встречался, все отношения, закончившиеся катастрофой. Обычно им хватало одного-двух свиданий, чтобы оценить меня, и деликатно исчезнуть. Не то чтобы все отвергали меня, как Алана, совсем нет. Они просто не готовы были связываться со мной.
— Жизнь, сотканная из несостоявшихся отношений, — подтвердила доктор Дю Морье.
Привычку Беделии не подслащивать пилюлю Уилл ненавидел в той же мере, в которой любил.
— Именно. Так что проблема не в них, а во мне. И я-то себя знаю, так что мне не в чем их винить. Мне не в чем винить Алану, я заранее знал, что все получится именно так.
— И все же Вы поступили так, как поступили.
— Поступил — это слишком сильное слово. Все просто произошло. Я не думал, что так получится. Откровенно говоря, я вообще не думал.
— События не происходят сами по себе. Они являются результатом Ваших действий, а значит результатом Вашего выбора. Неважно, осознанным был этот выбор или нет.
— О нет, действие было абсолютно осознанным. Я знал, что все кончится плохо, но все равно ее поцеловал.
Беделия промолчала. Она могла спросить «Тогда почему Вы все-таки ее поцеловали?» или задать любой другой вопрос, органично вписывающийся в схему самоуничижения и саморазрушения мистера Грэма, но доктор Дю Морье выбрала тишину. И в этой тишине самоедство профайлера сделало всю работу за нее.
— Алана никогда не оставалась со мной наедине. Она думала, что я не замечу, но я заметил это с самого начала. А потом мы были вынуждены работать вместе, с тех самых пор, как Джек попросил меня вернуться в поле. И оно было между нами… какое-то сексуальное напряжение. Его невозможно было не ощутить.
— И все же, несмотря на это, Вы сомневались, что она примет Ваш интерес.
— Я просто устал ждать. Устал гадать, что случится, если я позволю себе большее. Я не сомневался, скорее просто хотел увидеть подтверждение одной из своих гипотез.
«Не можешь срать — не мучай жопу» — сказал бы его отец, но Уилл решил придержать это сравнение при себе.
— Вы устали подпирать собой косяк, — перефразировала Беделия. — Вы хотели получить возможность войти внутрь, или увидеть, как перед вами захлопнется дверь. Вы хотели определенности.
— Именно.
Метафора была весьма упрощенной версией его ситуации, но Беделия знала об этом, а Грэм знал, что она знала. Они работали над проблемами Уилла достаточно давно, чтобы ему начало казаться, что доктор Дю Морье знает его лучше, чем он сам.
— Проблема в том, что на пороге всегда стою не только я. А я и моя внутренняя тень.
— Вы и ее представления о Вас.
— Я… — Уилл покатал на языке несколько сравнений, пока не нашел подходящее. — Я поврежден. А у большинства женщин существует некое шестое чувство, призывающее их держаться подальше от травмированных и нестабильных партнеров.
Они смотрели на Грэма и просто знали. Стоило ему посмотреть одной из этих вежливо-нежных дам в глаза, как они немедленно видели уродливую тень, затаившуюся в глубинах его души. А сам Уилл видел, как его тело разбивается на тысячу осколков, разделяясь по суставам, словно расчлененный труп.
— Веками женщины социализировались в условиях вынужденной потребности угадывать желания и нужды мужчин. Говоря о Вас, предположу, что и Вам будет сложно встречаться с женщиной, которая будет не в курсе Ваших особых эмоциональных потребностей.
— Они просто видят меня с расстояния в километр, — сухо констатировал Грэм. — Я бросаюсь в глаза, как уродливая шляпа, как бесполезная куча конечностей, по странной прихоти природы соединенная в мужскую особь. Я хочу быть кем-то другим, не собой. И в особо мрачные и темные моменты мне кажется, что я… органически не способен вызвать в ком-то чувство любви.
Иногда Уилл искренне боялся, что они правы. Что все эти женщины видели не тень, сокрытую в нем, а того монстра, что таится в этой тени. И на самом деле они видели не ошибочное изображение Грэма, а самую, что ни на есть, его уродливую суть.
Беделия молча склонила голову к плечу.
— Не смотрите на меня так.
— А как я на Вас смотрю?
Уилл не стал отвечать. Это был вопрос с подвохом, призванный показать ему, что сам Грэм за все время сеанса посмотрел на своего психотерапевта всего лишь раз. Но ему не надо было смотреть, чтобы знать. Взгляд Беделии ощущался самой кожей — изучающий, оценивающий, профессиональный.
— Вы бы стали встречаться с кем-то вроде меня, доктор Дю Морье?
— Нет, но это больше говорит обо мне, чем о Вас.
— Разумеется. Именно эту формулировку применила бы любая женщина.
— Вы не заинтересованы в моей симпатии, мистер Грэм. Сегодня Вы говорили о своих чувствах и личной жизни больше обычного и теперь ищете повод, чтобы обосновать свое желание защищаться. Это нормально и естественно, но не будем менять тему.
Вместо ответа Грэм попытался запугать пятно крови на штанах насупленными бровями.
— Вы действительно жаждете романтических отношений, — спросила доктор, — или считаете, что «отношения» являются основным признаком «нормального» человека?
Уилл задумался над этим вопросом. Он вспомнил о разрастающейся пропасти одиночества, которую ощущал каждую ночь, лежа в своей пустой постели, о том, как сильно иногда болело в глубине живота от понимания, что всю жизнь он будет понимать других, но сам так никогда и не будет понят…
— Я впускаю в свой разум психов, маньяков и психопатов, так что да, было бы здорово иногда пускать туда кого-то еще. Кого-то... хорошего, — Уиллу невольно вспомнился собственный дом, полный собак, и он усмехнулся. Псы были проще людей, и они любили его. — Но жизнь показала, что это недоступная мне роскошь.
— Возможно, — предположила Беделия, — вы просто возлагаете надежды на неподходящих женщин.
— Пожалуй, этот слоган станет лейтмотивом моей жизни, — безрадостно рассмеялся Грэм. Его личная статистика показывала, что для него все женщины были неподходящими. — Но, как я уже говорил сегодня, проблема во мне, а вовсе не в них.
Тишина, окружавшая Беделию, стала острой, как стекло. Доктор Дю Морье не допускала самоуничижения в стенах своего кабинета
— Вы, мистер Грэм, — медленно произнесла психотерапевт, — выбираете людей, которые не могут ответить Вам взаимностью.
— То, что меня привлекают недоступные люди, говорит только о наличии ментального защитного механизма, помогающего мне справиться с отказом, — пробормотал Грэм. — Поэтому, когда меня, наконец, отвергают, в глубине души я знаю, что идея была обречена на провал с самого начала. А значит, у меня есть причина не винить во всем себя.
Профайлер произнес это технично, без всякого выражения, тем же тоном, которым подобное озвучивало большинство психотерапевтов. В конце концов, никто не мог упрекнуть Грэма в том, что он не осознает собственных проблем. Осознавать и справляться — это разные вещи.
— Вы, безусловно, правы, но я имела в виду не это.
— Тогда что Вы имели в виду?
Беделия смотрела на него несколько минут, тщательно взвешивая мысли, формулируя предложения, подбирая слова. Она, как и сам Уилл, предпочитала начинать предложение только тогда, когда точно знала, чем его закончить.
— Вы не любите себя, — наконец сказала доктор Дю Морье. — Вы вините свою нестабильность или, правильнее сказать, свое восприятие нестабильности в том, что оно мешает Вам построить личные отношения. Но проблема кроется не в нестабильности, а в эмоциональной уязвимости. Именно ее Вы не любите в себе больше всего. Это, в свою очередь, заставляет Вас выбирать в качестве потенциальных партнеров людей, также считающих уязвимость отталкивающей. Поэтому ничего не получается.
Уилл задумался.
— Рассмотрим Алану Блум в качестве примера, — продолжила Беделия, не оставляя Грэму времени для ответа. — Мы пересекались в профессиональной сфере, поэтому, несмотря на то, что мы не знакомы лично, я могу сделать некоторые выводы о ее личности. И я вижу, что привлекло Вас в ней — та сила характера и целеустремленность, которой лично Вам порой не хватает. Доктор Блум обладает умением отбрасывать всякие сомнения и отстаивать то, что она считает истиной. В то же время, нестабильность и уязвимость в человеке вызывает в ней не симпатию, а стремление помочь из чувства долга.
— То есть, она видит во мне только пациента.
— Вероятно. Что более важно, она не видит в Вас романтического партнера. Впрочем, именно это и привлекло Вас в первую очередь.
Профайлер снял очки и снова потер глаза. Он прекрасно знал, что этот жест – нервический, но это не мешало ему продолжать.
— Что же вы предложите в качестве решения проблемы, доктор Дю Морье? Пролейте на меня свет своей мудрости.
Уилл почувствовал себя уязвленым. Иногда Беделия во время терапии действовала не как психотерапевт, а как хирург, взрезая кожу и мышцы, вспарывая плоть, чтобы проникнуть в самую сердцевину. И делала она это без сомнений, предупреждений и жалости.
— В мире достаточно людей, считающих уязвимость не отталкивающей, а, наоборот, привлекательной.
Идея звучала так себе.
— То есть Вы намекаете, что мне стоит найти себе партнера с хищническим инстинктом?
Беделия выразительно смотрела на него несколько неприятно бесконечных минут.
— Насколько показательна Ваша реакция, мистер Грэм. В желании подарить комфорт своему более уязвимому партнеру Вы сразу видите агрессию хищника, а не родительскую заботу и желание поддержать.
Уилл готов был с этим поспорить. Он видел слишком много морально уязвимых людей, доверившихся не тем партнерам. Обычно они заканчивали в мусорных баках, плавая в реке лицом вниз или удобряя собой траву.
— Но, возможно, самый главный вопрос в другом. Видите ли Вы себя в роли добычи?
Уилл нервно дернул плечами.
— Вероятно, да… Иногда, — Грэм опять нащупал глазами цветок. Композиция приятно умиротворяла, подкупая своей безопасностью. — Вы сказали, что не стали бы встречаться с таким, как я.
Он не знал, зачем это сказал. Через секунду он уже знал, что не стоило этого говорить.
— Вы слишком озабочены моей личной жизнью, мистер Грэм.
Солнце палило нещадно. Оно сместилось выше на небе и теперь безжалостно светило прямо в окно, и видимо поэтому Уиллу казалось, что его сжигают заживо.
— Я не испытываю к Вам влечения.
— Потому что видите меня хищником?
— Я… — Уилл хотел объяснить, но не мог найти правильные слова. Беделия Дю Морье представлялась ему холодной целостной поверхностью, способной отражать его мысли без риска разбить стекло. Ее фасад был прочным, как алмаз.
— Мы с Вами противоположны друг другу по многим аспектам, но, несмотря на это, Вы работаете со мной дольше, чем с кем-либо, — спокойно продолжила Беделия. — Вы когда-нибудь думали о том, что Ваши предыдущие терапевты обладали толикой уязвимости, которая заставляла Вас искать кого-то еще?
— Находясь рядом с людьми, я чувствую себя зеркалом. Глядя на них, я отражаю их, становлюсь ими на некоторое время. То же самое касалось моих психотерапевтов.
Работать с ними было сущим наказанием. Уилл никак не мог сосредоточиться во время приема, ведь у каждого в голове крутилось что-то, что их беспокоило — неудачный брак, проблемы с детьми, глупость студентов или споры с коллегами, переживание собственного одиночества или даже смерть любимой кошки. Грэм не мог думать о собственных проблемах, ведь стоило ему переступить порог, и буря эмоций очередного терапевта сбивала его с ног.
Но с Беделией Дю Морье все было иначе.
— Но не меня.
— Не Вас. Вы похожи на… — Уилл боролся с собственным косноязычием, пытаясь подобрать правильные слова. Он привык понимать других быстро и однозначно, теперь же, столкнувшись с необходимостью выразить себя, он растерялся, — на поверхность замерзшего озера. В нем можно увидеть отражение, но для этого нужно очень старательно смотреть. В противном случае, изображение легко игнорировать или вообще не замечать. Сталкиваясь с реальным миром, я часто ощущаю это как удар кулаком в зеркало, всегда есть этот страх, что амальгама разлетится на куски, и осколки вопьются в лицо. Но озеро это не зеркало, оно гораздо прочнее.
— Если поверхность льда не очень толстая, а Вы будете прыгать с особым рвением, ее тоже можно сломать.
— Ага.
И снова тишина. Холодная и колкая, как лед, о котором они только что говорили.
— Вероятно, это говорит о том, что Вы — психопатка.
— Вероятно.
И вот за это Уилл любил Беделию Дю Морье больше всего. Вы могли бросить ей в лицо слово «психопатка», а она не только не злилась, но даже бровью не вела.
— Как удачно, что Вам не составляет труда общаться с психопатами, не так ли, мистер Грэм?
Уилл только встряхнул головой.
— То есть, Вы полагаете, что любой, кого может привлечь Ваша уязвимость, обязательно должен быть хищником в поисках жертвы? — спросила Беделия, возвращаясь к первоначальной теме.
— Я работаю с этим типажом каждый день. Я знаю, как хорошо они чуют слабость.
— Уязвимость не является синонимом слабости, мистер Грэм. Вы работаете с нарушителями закона и видите только правонарушения, это откладывает свой отпечаток на Ваше восприятие.
— Да ладно? — не удержался от сарказма Уилл.
— Хорошо, сформулирую иначе. Если доктор Блум начнет встречаться с кем-то, кто покажется Вам уязвимым и нестабильным, Вы сочтете ее хищным абьюзером или агрессором, склонным к насилию?
Уилл долго барабанил пальцами по ручке кресла, размышляя.
— Нет.
— Почему нет? Как тогда Вы ее назовете?
— Не знаю… Как-то иначе.
Постепенно их беседа забрела совсем не туда, куда расчитывал Грэм. Он собирался пожаловаться на очередную любовную неудачу, выслушать предложение «отпустить ситуацию» или «попробовать еще раз с другим человеком» и благополучно уйти домой расстроенным и неудовлетворенным своим визитом. Как бывало каждый раз, когда он начинал рассказывать психотерапевтам о неудачах в личной жизни. А ведь он мог догадаться, что Беделия отреагирует не так, как все прочие его мозгоправы. Она всегда была непредсказуемой.
— Чаще всего яркие личности увлекаются другими яркими личностями. Реже их привлекают более уязвимые и беззащитные люди. Но и это каждый человек расценивает по своему. Если для одного это возможность для беззастенчивых манипуляций, то для другого — шанс проявить заботу. И эта забота лежит глубже, чем просто обеспечение комфортного сосуществования, им необходимо быть чьей-то опорой. За этим, безусловно, стоит патология, но эта патология делает их не более хищником, чем Ваша делает Вас жертвой.
Беспокойство Грэма достигло апогея, и он встал, чтобы пройтись по кабинету и сбросить излишки нервозности, притворяясь, будто просто решил размять ноги.
— Возможно, Вы правы. Но, откровенно говоря, мы оба знаем, что я из себя представляю. Я — просто куча хаоса и ментальных проблем.
— Может быть, Вам просто нужно найти подходящее замерзшее озеро? Озеро с таким толстым слоем льда, что оно выдержит все Ваши эксперименты и прыжки.
Уилл рассмеялся настолько горько, что эти звуки с трудом походили на смех.
— Вы — психотерапевт, — начал Грэм. — За все эти годы в профессональной практике и частной жизни Вы должны были столкнуться с сотнями, если не с тысячами различных патологий. Сможете ли Вы назвать хоть одного человека, который смог бы принять меня? Смог меня полюбить? — Уилл указал рукой на всего себя. От лохматой макушки до грязного колена. — Вот таким, какой я есть?
— Вообще-то, да.
Этот ответ заставил Грэма замолчать.
— Серьезно? — недоверчиво переспросил он, изучая взглядом чужие туфли. Беделия была из тех, кто никогда не солгал бы, даже если бы это была ложь во спасение.
— Серьезно.
— Кто?
— Я ограничена профессиональной этикой, мистер Грэм.
— Значит, это один из Ваших пациентов?
— Да.
— Расскажите мне о ней, — потребовал Уилл, рискнув поднять взгляд с туфель до подбородка.
Беделия выразительно изогнула бровь, и Уилл оценил себя со стороны — хмурый, растрепанный, нервно мечущийся по кабинету псих, огрызающийся на своего врача. Так себе картина. Профайлер усмехнулся самому себе, красноречиво выразил мимикой смущение для доктора Дю Морье, а потом вернулся на свое место и занял кресло напротив, как хороший, покладистый и беспроблемный пациент.
— Я не прошу у Вас раскрывать имя или профессию, — мягко начал Уилл, тщательно контролируя голос. — Все, что меня интересует — это характеристики человека, способного принять такого, как я. Не просто на время, а для серьезных отношений. Мне нужно узнать хоть что-то, потому что сейчас я пытаюсь представить его и… не могу. Когда я смотрю в свое будущее — я вижу только тень. Тень от тени, отраженную в тысяче зеркал, пока не останется ничего. Мое будущее — это одиночество и пустота. Если Вы считаете, что в мире есть кто-то, кто вытерпит меня, опишите мне этого человека, чтобы я хотя бы понимал, как может выглядеть это великодушное существо.
Беделия выразительно откинулась на спинку стула, демонстрируя, как сложно ей принять это решение.
— Почему бы и не рассказать мне? Вы же ничего не теряете.
— Меня беспокоит, что вы можете получить фиксацию. Причем фиксацию на человеке, которого Вы никогда не видели и вряд ли увидите. Откровенно говоря.
— Откровенно говоря… — повторил Грэм, украдкой ухмыляясь.
Уилл позволил себе посмотреть Беделии в глаза. Мельком, просто чтобы попробовать лед на прочность. Он надел на лицо свое лучшее и невинное выражение милого щеночка, которым беззастенчиво пользовался по случаю, чтобы добиться желаемого.
— А если я пообещаю, что фиксации не произойдет? — Уилл был само очарование. По крайней мере, это был максимум очарования, на которое он был способен.
Беделия тихо выдохнула, и профайлер уже знал, что победил.
— Он не из тех, с кем Вы захотите общаться. Рискну предположить, что Вы почувствуете антипатию к нему с первого взгляда.
— Многообещающее начало, — рассмеялся Уилл.
— Он прекрасно образован и много путешествует. Я бы сказала, что он готовит как шеф-повар, но не всякий шеф сравнится с ним в мастерстве. Он воспринимает кулинарию как искусство, наслаждаясь ей наравне с живописью или оперой. Он весьма искусен как художник, играет на нескольких инструментах и говорит на доброй дюжине языков.
Уилл укладывал каждый элемент на свое место, заполняя профиль своего потенциального партнера.
— Пока что это звучит… пугающе.
— Он бывает пугающим. Он довольно нетерпелив в отношении грубиянов и хамов. И, хотя вокруг него хватает подобострастных прихлебателей, он держит их не ближе, чем на расстоянии вытянутой руки. Ему сложно устанавливать близкие связи, — Беделия сделала паузу, оценивая реакцию Уилла. — А еще он граф.
— О, ну разумеется.
Парень был совершенно точно за пределами его круга. Уилл никогда не встретит подобного человека в реальной жизни. Без шуток, но Беделия действительно считает, что это сверх-существо его «тот самый»? Наверняка, она просто смеется над ним.
— Итак, — суммировал Грэм. — Что с ним не так? Потому что пока все звучит так, словно к его дому стоит очередь в километр. И каждый из этой очереди готов отрезать себе руку за возможность просто постоять рядом. Почему я должен его заинтересовать?
— Он хочет, чтобы его поняли, — пояснила Беделия. — Люди видят деньги, статус, привилегии или возможность жить комфортной жизнью. Но они не видят его.
— Он хочет, чтобы увидели именно его.
— Он потерял и родителей, и сестру в раннем возрасте. Жил в сиротском приюте, потом в школе-интернате, его таскали по Европе, как элемент багажа. Так что да, он хочет, чтобы кто-то увидел его. Именно его, а не статус и не благополучие. Он нуждается в ком-то, о ком смог бы заботиться, как не смог позаботиться о погибшей сестре. Но сильнее всего он нуждается в том, чтобы рядом был преданный человек, тот, кто никогда и ни за что не покинет его.
Беделия замолчала, и пауза была такой длинной, что Грэм уже было решил, что это вся история.
— Он привык считать себя непробиваемым, — наконец сказала она. — Особенно в отношении романтики, он делает вид, что выше этого. Но если судить по остальным привычкам… Подозреваю, что когда он найдет своего человека, это будет чем-то сродни одержимости. Не думаю, что он переживет сердечную боль, по крайней мере, это будет непросто. Он и сам это знает, поэтому старается избегать привязанностей.
Уилл сложил все данные в ментальный портрет незнакомца и изучил его. Недостаточно много, чтобы понять, этого человека — этого графа, Господи прости — но и не так мало, чтобы не иметь возможности найти подход.
— Итак, он хочет, чтобы люди увидели именно его, но в то же время боится, что людям не понравится то, что они увидят.
— «Боится» в его случае не совсем правильное слово.
Беделия не продолжила фразу, она снова откинулась на спинку кресла и склонила голову набок, позволяя Уиллу говорить.
— Да, — поправил себя Грэм, сложив все нити в единый кусок гобелена. — «Боится» – это неправильное слово. Он хорошо образован, талантлив и интеллигентен. Ему есть чем гордиться, и ему есть, чем заняться в этой жизни. Зачем тратить время на унизительные попытки показать настоящего себя людям. Зачем вообще пытаться? Большинство людей, окружающих его, даже не понимают, что они гораздо глупее и скучнее, чем думают сами о себе, — Уилл снова задумался. Незнакомец держит их при себе не как равных, а для собственного развлечения. — На самом деле, он не хочет, чтобы они увидели его истинное лицо. Это желание ушло глубоко внутрь, и он уже забыл о нем. Он не ищет близости… или просто не верит, что сможет ее обрести.
— Именно так.
Было бы здорово, если бы доктор Дю Морье добавила чуть больше описаний, но Уилл подозревал, что она и так исчерпала свои лимиты. Беделия была куда разговорчивее, чем обычно, логично, что ее порыв подошел к концу.
— Это что-то из серии "рыбак рыбака"? — спросил профайлер, не зная как точнее описать свою догадку.
— Боюсь, что не понимаю Вашу отсылку.
Может быть, а может быть она просто хочет, чтобы Уилл углубился в детали. Он в третий раз потер глаза.
— Это народные поговорки, конкретно эта – о масках и узнавании. Когда человек прячет себя под маской, но случайно видит похожего на себя, он узнает его сразу, каким-то внутренним чутьем, еще до того, как мозг осознает это сходство. Не то, чтобы я намекал, что мы так уж похожи, — Грэм снова посмотрел на пятно крови на штанах. — Разумеется, нет. Я говорю о чем-то более общем.
— Это то, что вы думаете о нем?
— Я думаю, что я не знаю его достаточно для того, чтобы судить. Это просто предположения.
Уилл сделал паузу, размышляя. Изучая тот след из хлебных крошек, который оставила ему Беделия. Он знал, что разговор не окончен, будь это все, его терапевт уже сменила бы тему. Нет, он должен еще что-то сказать, спросить или обдумать.
— Вы сказали, что он мне совершенно точно не понравится. Почему? Потому, что он мужчина?
— Нет. Несмотря на то, что Вы, похоже, считаете себя гетеросексуалом, мне кажется, Ваш ум более гибок. Вы оцениваете саму личность, а не ее гендер, поэтому привлекательность для Вас имеет внутренний мир человека, а не его половые органы.
Легкая улыбка тронула аккуратно подкрашенные губы, и Уилл смог разглядеть веселье в глубинах замерзшего озера.
«Он не понравится Вам с первого взгляда».
— Он психотерапевт, — сказал Грэм. Это не было вопросом, он знал наверняка.
Позабавленная Беделия и жестокая Беделия чаще всего были аверсом и реверсом одной монеты. Мало что могло развеселить доктора Дю Морье больше, чем предложить Грэму психотерапевта. Уилл ненавидел их до глубины души, и она знала об этом. Психотерапевтами чаще всего становились люди, не сумевшие сделать последний шаг до полноценного психопата или серийного убийцы. А конкретно этот, предложенный ей образец, мог быть одним из тех, кто пишет статьи в научные журналы о таких как он, Уилл.
— Получается… я привлеку его своей нестабильностью, потом он заинтересуется патологией моей психики, и наше вынужденное общение продлится так долго, что даже возникнет желание встречаться со мной?
— Нет, — сообщила Беделия, покидая кресло и направляясь к столу. Она раскрыла ежедневник и проверила расписание. — Вы привлечете его другим. Он сочтет Вас прекрасным, а Вашу уязвимость — очаровательной. А потом, узнав ближе, поймет, что это далеко не все, и заинтересуется тем, что лежит глубже поверхности.
— Спасибо, — пробормотал Уилл.
— Вы не жертва обстоятельств, Уилл. У Вас есть свобода воли и выбор, так что Вы можете использовать их с умом и себе на пользу.
Выразительный взгляд на часы сообщил Грэму о том, что его час прошел, и беседа подошла к концу.
— Вы думаете, что он сможет... справиться со мной?
— Я знаю, что сможет. Вопрос в другом — позволите ли Вы ему это.
***
Уилл не мог не думать о пациенте Беделии. Он думал о нем, выгуливая собак, думал, пока вязал рыболовные мушки, думал, пока готовил привычный холостяцкий ужин на одного себя.
Этот мужчина не вписался бы в жизнь Грэма, по крайней мере, в ту жизнь, которой он жил сейчас. Как вообще это могло выглядеть? Стал бы он смотреть свысока, если бы увидел обшарпанный дом Уилла? Что он смог бы разглядеть в привычке подбирать беспризорных псов? Будучи психотерапевтом, незнакомец прочитал бы проблемы Уилла за считанные минуты — его одиночество, недоверие, неумение строить отношения и налаживать социальные связи. Оттолкнуло ли бы это его?
Беделия считала, что нет.
Хотел бы сам Уилл встречаться с человеком, зная, что он представляет для него только научный интерес? Хотел бы Уилл в принципе встречаться с мужчиной?
Все это крутилось у Грэма в голове, пока он летел в Огайо на место очередного преступления. Он думал об этом, изучая изломанные тела жертв и общаясь с их скорбящими родственниками. Он обдумывал то же самое, краем уха слушая, как Джек отрывается на подчиненных и на самого Уилла в том числе.
Но даже потом, вернувшись домой, он так и не смог выкинуть неизвестного пациента Беделии из головы. Сидя на полу, в окружении стаи восторженных псов, их мокрых носов и стучащих по полу хвостов, Уилл позволил себе слабость представить на секунду, что его дом больше не пуст, что в воздухе витает аромат готовящегося ужина, а с кухни вот-вот появится мужчина, несущий с собой не только готовое блюдо, но и радость долгожданной встречи.
Уилл думал о нем по вечерам, когда возвращался домой, выжатый, как лимон. В эти минуты ему так хотелось иметь кого-то рядом, не терапевта, вроде Беделии, а просто человека, способного выслушать его во мраке ночи. Или побыть рядом, пока Уилл борется с воспоминаниями о последнем кошмаре, опасаясь снова заснуть, чтобы не увидеть следующий. Кого-то, кто не будет оценивать его или судить, но будет рядом, невзирая на тех монстров, с которыми привык иметь дело Грэм.
Невзирая на то, каким монстром порой становился сам Уилл.
И он не мог прекратить об этом фантазировать.
***
— У меня нет намерений представлять Вас друг другу, — сообщила Беделия, расставляя все точки над «i». – Так что самым разумным решением было бы просто забыть о нашем разговоре.
— Но именно Вы рассказали мне о нем, — огрызнулся Грэм, ерзая в кресле, как капризный ребенок.
Взгляд Беделии стал таким острым, что Уиллу было впору искать на себе порезы.
— Это задумывалось как гипотетический пример, способный разрушить Ваш цикл самоуничижения, мистер Грэм. Это было актом воодушевления, а не попыткой сводничества.
Уилл барабанил подушечками пальцев по ручке кресла и раздумывал, что ему предпринять. Возможно, пора было принять правильную позу и перестать намеренно раздражать Беделию. И ведь он действительно ее раздражал. Выражение лица женщины было привычно бесстрастным, но напряженные губы и линия плеч говорили о том, что психотерапевт в полушаге от того, чтобы поставить Уилла на место.
— Но…
— Довольно.
Уилл собирался возразить, планировал начать спорить, но внезапно его отвлекли кристаллы льда, прорастающие из кончиков пальцев доктора Дю Морье. Они имели фрактальную форму, мерцали и потрескивали, расползаясь в воздухе, как хрустящие рисунки льда, порой покрывающие капот машины поутру. Рисунки, формирующиеся, когда в воздухе достаточно влаги и холода. Эти кристаллы были острыми, завораживающе-прекрасными и, без сомнения, опасными.
— Как часто с Вами случаются галлюцинации? — вопрос терапевта расколол транс, в который, сам того не заметив, погрузился Грэм. Он взглянул в лицо Беделии, но немедленно снова опустил глаза вниз, возвращаясь к ее рукам. Руки были теплыми и розовыми, живыми, без всяких следов морозного льда. Сколько же он пялился на них? Вероятно долго, раз она заметила.
— Не часто.
И снова этот раздражающий прищур и наклон головы, она не поверила ему ни на йоту.
— Мистер Грэм…
— Они не пугают меня, — начал Уилл и осекся. — По крайней мере, теперь. Это больше похоже на предупреждение. Иногда мое подсознание понимает происходящее раньше, чем его осознает разум. Я вижу Гаррета Джейкоба Хоббса, когда брожу по местам преступлений, пытаясь увидеть убийцу. Иногда вижу оленя. Так… мелочи.
За окном висела непроглядная мгла, изливаясь на мир проливным дождем. На грани видимости по небу летел крупный ворон, несущий что-то неопределенное в клюве.
— Что Вы увидели сейчас?
— Ровным счетом ничего.
Другой ворон пересек небо следом за первым, а потом еще один и еще. Беделия знала, что Уилл солгал, но решила не уличать его в этом вслух.
— Лед, — сообщил профайлер, устав держать тишину на плечах. — Я вижу, как растут кристалы льда.
— На поверхности озера?
— Не настолько буквально, — пожал плечами Грэм, пытаясь рассмотреть эмоции за профессиональной нейтральностью своего терапевта. — Это делает меня психом?
Вопрос был риторическим, они оба знали, что он псих. И даже знали какого именно рода.
— В нашу первую встречу Ваш мозг изнемогал под гнетом энцефалита.
Это были темные времена, да. Уилл с трудом мог вспомнить что-то помимо бесконечного жара, ужаса и лихорадки, съедающей и без того небольшую массу тела. Он не ел и почти не спал.
— Вам крупно повезло, что его вовремя диагностировали. Ситуация и так дошла до грани. Острая стадия без терапевтического лечения, еще немного – и Вас бы не спасли.
В свое оправдание Уилл мог сказать, что дошел до невролога. Головные боли, бессонница, лунатизм и регулярные галлюцинации были тем, что даже он не мог игнорировать. Но во время МРТ произошел какой-то технический сбой, показавший врачу не пылающий очаг воспаления, а мозг совершенно здорового человека. Так что Уилл покинул заведение с пузырьком аспирина, номером телефона Беделии и рекомендацией лечить ментальную сферу.
Надо отдать должное доктору Дю Морье, ей хватило одного беглого взгляда на серое и потное лицо пациента, чтобы попросить его нарисовать часы. После этого скорая отвезла Грэма прямиком в больницу.
— Ваш мозг — это орган, такой же, как любой другой. Человек, страдавший язвой желудка, вероятнее всего будет иметь проблемы с пищеварением еще несколько лет. Сросшаяся кость может болеть в зависимости от самочувствия и состояния погоды. Ваш мозг сильно болел, мистер Грэм, так что Вам придется смириться с тем, что Вас окружает новая нормальность.
— Вы намекаете на то, что я буду психом до конца своих дней, — фыркнул Уилл.
— Не обязательно. Важнее другое. Ваши галлюцинации являются следствием объективной причины. И до тех пор, пока Вы можете отличить фантазии от реальности, они не будут Вам угрожать.
— Они мне не угрожают.
Это было утверждением, а не оправданием. По правде говоря, в последнее время галлюцинации Уилла приносили ему больше пользы, нежели вреда. Беделия сделала вид, что поверила. Она откинулась на спинку стула и склонила голову вбок, продолжая сеанс.
— Расскажите мне о Вашем последнем расследовании, мистер Грэм.
За окном все еще по одному пролетали вороны, несущие что-то в клюве. Две сотни птиц, а то и больше, чернели крупными точками на линии электропередач.
***
Уилл подскочил на кровати посреди ночи, как и обычно. За окном еще было темно, он был мокрый, как мышь, и сердце трепыхалось в горле. Он до сих пор ощущал воду, неумолимо поднимающуюся вокруг него. Ее плотность и глубину, тяжесть, с которой она сомкнулась бы у него над головой, хороня заживо. На часах — 2:34. Как обычно.
Уилл протер лицо рукой и посмотрел на пустое пространство вокруг него.
Кровать была пуста. Разумеется, она была пуста.
Все как всегда.
***
— Нет.
Уилл оторвался от созерцания новой цветочной композиции Беделии — черного морозника и наперстянки, аранжированных в белой вазе матового стекла, — чтобы приземлиться взглядом на ее переносице.
— Я еще ничего не сказал.
— Еще не сказали, но я вижу, что Вы собираетесь спросить меня о моем пациенте. Опять.
В точку. Уилл копил решимость всю неделю, чтобы снова спросить ее об этом человеке, и Беделия видела его намерение насквозь. Не было смысла отрицать очевидное, так что Грэм вернулся к созерцанию цветов. Странная композиция, может быть, она что-то значит? Профайлер сомневался, что его терапевт постулирует скрытые послания в букетах цветов, но от нее можно было ожидать чего угодно. Непредсказуемая Беделия. Чем меньше он знал о ней, тем сложнее было ее понять. И чем меньше он понимал о ней, тем легче ей было забраться ему в голову.
Возможно, Грэму стоило приобрести книгу о символизме цветочных композиций и значении цветов. Просто так, для личного пользования.
— Я Ваш врач, а не сваха-сводница.
Уилл непроизвольно фыркнул, но снова обратил внимание на Беделию.
— Вы никогда не создавали впечатления любительницы мыльных опер.
— Разумеется, ведь моя личная жизнь сокрыта от Вас.
Она была права, Уилл не знал о ней ничего.
— И Вы используете вопросы о моей личной жизни тогда, когда хотите уклониться от разговора.
Большие пушистые облака, так сильно похожие на белоснежных овечек, дрейфовали по безбрежней синеве ясного неба. Они заслоняли собой солнце, заставляя мир погружаться в тень. Но порыв ветра уносил их прочь, и лучи света снова танцевали на поверхности окна. Очень живописно…
— Уилл!
— Я не знаю, каких слов Вы ждете от меня, — медленно произнес Грэм, не отрывая взгляда от окна. — Возможно, что-нибудь о том, как я изнемогаю в своем одиночестве и печали, пытаясь заткнуть дыру в своем усталом сердце стаей беспризорных псов? Но ведь они никогда не смогут полюбить меня так, как другое человеческое существо…
Слова сочились сарказмом, если доктор Дю Морье хотела подтверждение того, что он раздражен, теперь она получила его сполна. Уиллу даже не надо было смотреть на нее, чтобы точно определить, когда именно доктор закатила глаза.
— Хватит потакать своей фиксации.
Солнце вновь скрылось за облаком, свет в кабинете стал мягче, но Уилл не заметил этого. Он был слишком увлечен, ковыряя пальцем ткань брюк на колене.
— А что, если я хочу ей потакать? — произнес он, наконец. — Что, если фиксация на человеке, пусть и незнакомом мне, благотворнее для меня, чем фиксация на профилях убийц и маньяков?
По правде говоря, он не слукавил, хоть и озвучил идею вслух только чтобы позлить доктора Дю Морье. С тех пор, как Уилл начал думать о неизвестном пациенте Беделии, он почти не видел мертвого Гаррета Джейкоба Хоббса ни во сне, ни наяву. Так что, возможно, схема работала. Возможно… возможно.
— Возможно, воображать несуществующие романтические отношения для меня менее травматично, чем реконструировать сцены зверских убийств во время полевой работы для ФБР?
Он знал, что бесит Беделию сейчас, но не собирался останавливаться. Уиллу было слишком любопытно, что случится, когда он доведет ее окончательно.
Ничего.
Доктор Дю Морье просто шумно вздохнула.
— Вы потакаете своей асоциальности, выбирая идею фиксации на неизвестном Вам незнакомце, а не возможность построить отношения с реальным человеком, — и снова многозначительная выжидающая пауза. Грэм предсказуемо промолчал. — Вы отказываетесь встречаться с реальными людьми, мистер Грэм, отказываетесь потому, что реальность менее идеальна, чем Ваши фантазии.
— Это вроде как абсолютно очевидно.
Беделия взяла паузу. Она что-то взвешивала, вычисляла и обдумывала, настолько долго, что солнце в очередной раз скрылось за облаком.
— Я собираюсь дать Вам домашнее задание.
— Я не собираюсь делать это Ваше домашнее задание, — сообщил Уилл.
Смехотворно. Если она думает, что так легко сможет отвлечь его и переключить на другую задачу, она глубоко заблуждается.
— Я хочу, чтобы Вы посетили оперу.
Уилл замер, считая про себя — один…два…три…
— Что?
Уилл даже рискнул установить зрительный контакт, но взгляд Беделии был профессионально пуст.
— Оперу в Балтиморе.
— Почему в Балтиморе? — хмурый сомневаюшийся взгляд Уилла был даже красноречивее слов.
В Вулф Трап тоже был Центр Искусств, причем находился он буквально на заднем дворе жилища Грэма. Если ему нужно сотворить какую-то глупость, зачем тащиться для этого в Балтимор? Не проще ли сделать все дома, чтобы потом не пришлось два часа торчать за рулем.
— Балтимор достаточно удален от Квантико, у Вас не будет возможности случайно столкнуться с коллегами, — пояснила Беделия, но Уилл чуял в ее словах двойное дно. — К тому же, он далеко от Вулф Трап, так что и Ваших соседей Вы там не встретите. Суть упражнения в том, чтобы Вы попробовали завести новые знакомства, пообщались с людьми, выходящими за пределы Вашего привычного круга.
Уилл снова зыркнул в сторону своего врача. Хитрая блондинка скрывала что-то за своим безупречным безэмоциональным фасадом. Было там что-то. Что-то, что-то, что-то… То, что он не мог уловить.
Уилл снова уставился на цветочную композицию. Странный выбор растений. Наперстянка не простой цветок, она ядовита. Растет на окраинах леса, любит покрывать собой свежие могилы. Неосторожное употребление может привести к смерти. Опасная красота.
— Вы хотите, чтобы я посетил оперу, — начал рассуждать Грэм. — Причем оперу именно в Балтиморе, чтобы я мог встретить там того, кого еще не встречал.
— Да.
Уилл тоже кивнул, все еще обдумывая, размышляя. Беделия никогда не давала ему заданий на дом, тем более таких. Значит сегодня ему нужно по меньшей мере 6 часов сна, а еще предупредить Джека, что он берет выходной в один из дней недели.
Он помнил, как описывала своего пациента доктор Дю Морье — он любит кулинарию и живопись так же сильно, как оперу. Ответ лежал на поверхности.
— Вы думаете, что опера поможет мне справиться с моей… фиксацией?
— Именно так, — безэмоционально произнесла Беделия. — Они дают премьеру на этой неделе, в пятницу вечером. После оперы ожидается небольшой фуршет — прекрасная возможность выйти из зоны комфорта и приобрести новые социальные связи.
Уилл понятливо кивнул.
— Вы правы, я непременно куплю билет.
