Любовь, посланная не тому

      Слова, точно сами по себе, появляются на цветном листе бумаги. Аккуратные мелкие буквы заполняют почти всё пространство, когда я поднимаю лист, перечитываю, и ещё один экземпляр идёт в шредер. До сих пор не знаю, почему занимаюсь всем этим вместо того, — чего, вероятно, и ожидают родители, — чтобы заучивать очередные формулы. Не знаю, почему в пятый раз переписываю чёртово письмо, вместо того, чтобы сдаться. Во мне горит огонь — пусть больше он и походит на пожар внутри меня, — любви.       Его имя Ямасаки Тодо, и на самом деле я не знаю, что мне в нём нравится.       В нём определённо нет ничего хорошего. Он человек, за которым приятно наблюдать. Всегда его движения кажутся столь элегантными, а взгляд ледяным и суровым, что хочется просто наблюдать за ним, высунув язык, как собачонка. Но не только взгляд его карих глаз кажется холодным. Он сам словно восхитительный кусок льда, чёрт побери. Когда играет в баскетбол за школой, когда идёт по столовой, одаривая взглядом пару девушек (как-то раз мне посчастливилось, и я была в рядах тех, кому удалось схватить этот взгляд), когда отмахивается от замечаний учителей. И во мне, наверно, нет ничего такого, что может растопить его ледяные стены, хотя иногда мне кажется, что пожара внутри мня хватит, чтобы сжечь всю Японию, не оставляя от неё и следа.       Конечно, я догадываюсь, что вряд ли он знает о моём существовании, но почему-то я всё-таки решаюсь на этот глупый шаг: написать ему письмо. Иногда я спрашиваю себя, почему выбрала столь старомодный способ, а не просто отправила ему сообщение, но ответ находится сам собой: мне хочется сберечь эту тайну, сделать эти чувства нашим маленьким секретом. И почему-то я уверена в своих силах.       «Так бывает, — каждый раз говорю я сама себе. — Нет ничего плохого в том, что я решила влюбиться».       Иногда мне в самом деле становится плохо от мысли, что у нас может что-то получиться. Голова идёт кругом в те единичные моменты, когда я могу представить, как он тянется, чтобы оставить лёгкий поцелуй на моих губах. Кровь приливает к щекам каждый раз, как я думаю о том, что мы вместе можем ходить за одеждой, держаться за руки и изредка, чего ещё месяц назад я бы от себя не ожидала, сбегать с занятий, чтобы посидеть под большим деревом, разговаривая о всякой чепухе.       Я не та школьница, которая любит читать любовные романы, но с момента, когда понимаю, что падаю в бездну карих глаз Тодо, перечитываю их один за другим, представляя свои собственные отношения. Какими они могут быть? Я знаю, что Тодо вряд ли дарит подарки или цветы, но если это он, то мне совсем не нужны все эти прелюдии, каждой клеточке моего тела хватит просто его внимания. Начать хочется с малого. Мне хочется узнать его мир, отыскать каждую тропинку его души и пройтись по ним. Разузнать о каждом его воспоминании, даже о самом незначительном. Узнать, каким он может быть, когда влюблён.       На самом же деле, ещё никогда до этого мне не удаётся заговорить с ним. Я корю себя за это. Иногда ненавижу себя за то, что не могу протянуть ему бутылку воды и сказать хоть что-то. И эта реальность больно бьёт в живот. Иногда я ухожу слишком далеко в свои мысли, чтобы вспомнить, как это происходит в реальности. И мой дневник тому доказательство.       Я веду его с того момента, как понимаю, что мне не справиться с чувствами, которые как будто ломают меня на кусочки. Немногие, вернее, никто не знает, что есть в этом дневнике. Иногда мне нравится говорить родителям, что я иду отдыхать, а вместо этого половину ночи пишу заметки и мечты о нём, которым, возможно, не суждено сбыться. И я остаюсь достаточно оптимистичной, повторяя себе, что ему нужно лишь прийти навстречу и эта любовь перестанет быть безответной.       Я всегда стараюсь молчать о своей любви к Тодо, не упоминать его в разговорах, не писать в дневнике на людях. Я могу позволить себе мечтания о нём только дома, на защищённой территории. Мне постоянно мерещится, словно в школе все наблюдают за мной, словно мои чувства слишком очевидны, когда я так сильно стараюсь скрыть их от чужих глаз.       Я считаю, что наша любовь может иметь шанс, поэтому сейчас не сдаюсь и достаю очередной цветной лист. Беру в пальцы синюю ручку и на выдохе касаюсь ею листа.       «Дорогой возлюбленный,       Кажется, прошло слишком много времени, но прошёл всего лишь год. Для кого-то, конечно, это ничего не значит, но для меня это время бесценно. Бесценны так же и те моменты, когда мы могли находиться рядом. Тебе, возможно, и не знать о них, но я оберегаю их в своём сердце, не подпуская к нему никого. Иногда, оказываясь рядом с тобой, я забываю, как дышать. Я выбрала столь старомодный способ, чтобы наконец признаться в своих чувствах, только потому, что мне кажется, именно такими должны быть отношения. Сложно врать, когда ты пишешь на бумаге. Пришлось долго собираться с мыслями, чтобы сделать это без ошибок.       Тебе, возможно, неизвестно (и, конечно, я не виню тебя в этом), но при виде тебя и такого редкого явления, как твоей улыбки, мой мир рушится и перестраивается заново, и после этого с каждым разом всё чаще твой образ мелькает в моей голове. Это так странно, но тем не менее так желанно. Я никогда не влюблялась ни в кого раньше, однако ты оказался в нужное время в моей жизни, не дав ей окончательно сломаться. Когда я думаю, что вот-вот сломаюсь, то думаю о тебе и о том, что может быть между нами.       Вероятно, ты думаешь, что я говорю слишком много (что в реальности совсем наоборот), но есть ещё столько вещей, о которых я хочу тебе рассказать, но сдерживаю их внутри себя.       Признаться честно, я столько раз убегала от мысли, что у нас может быть шанс, чтобы потом окончательно сдаться и утонуть в темноте твоих глаз и омуте неописуемой красоты. Я решилась на первый шаг в надежде, что мы сумеем сделать остальные пятьдесят навстречу друг другу. И пусть я совсем не умею писать любовные письма и не могу быть уверена, что вообще люди могут писать в подобных записках, я хотела сказать, что ты мне нравишься.       Нравишься, как никто другой и никогда ранее. И если у нас есть шанс, можем ли мы встретиться в завтра у торгового центра за три квартала от школы в три часа дня?       Я буду ждать тебя там, в красном берете, который сниму сразу же.       Акияма Рэй».       Ещё долго думаю, стоит ли дорисовать сердечки внизу, но оставляю так, стараясь внести немного сдержанности, которой, как мне казалось, не хватает в этом письме. Я вновь гляжу на послание, свой местами неровный почерк, отмечая, что это самый лучший экземпляр среди тех, что я пишу за этот вечер. Складываю его в конверт, плотно запечатывая.       Порой, а сейчас особенно, я ненавижу школу за то, что приходится учиться по субботам. Сегодня хороший день, и я решаю, что это знак, чтобы я сделала всё как подобает.       Весь день ладошки остаются потными. Я никак не могу собраться с мыслями, витая в облаках. На первый взгляд, сегодняшний день не отличается от вчерашнего, за исключением маленького секрета, спрятавшегося в полочке под партой. Приходится сегодня отказаться от обеда, откладывая мысль, что кто-то начнёт рыться под моей партой, найдёт конверт и решит прочитать всё то, что я стараюсь хранить в секрете.       Меня трясёт то ли от страха, то ли от сладостного ощущения бабочек в животе. Оно столь сладостно, что кажется, ещё чуть-чуть я и буду чувствовать боль в животе. Достаю телефон, хватаю книгу, пряча письмо между страницами, выбираю среди контактов нужный номер, набираю его и прикладываю к уху, ожидая, пока сестрёнка ответит. Это мой нехитрый план: отправить сестрицу вместе с письмом, дабы не сгореть заживо от страха.       Я говорю ей, что мне нужно ей кое-что отдать, специально для этого вчера покупаю плитку шоколада, которую она так сильно любит, и чтобы та нашла меня у дерева напротив входа в школу. Проблем не возникает. Спустя три минуты она бежит ко мне, охватывая своими маленькими ручками мою шею, когда я присаживаюсь на корточки.       — У меня для тебя есть очень важное задание, — оглядываясь по сторонам, шёпотом говорю я ей. Она же внимательно смотрит на меня, кивая в ответ. — Я хочу, чтобы ты передала это одному парню, — взвываю я, протягивая ей конверт. — Третий класс, прямо за углом, — указываю туда рукой, проследив, чтобы она верно меня поняла. — Когда зайдёшь с задних дверей, найди вторую парту ряда у стены. Положи его туда и скройся незаметно. Обещаю щедро отблагодарить тебя, — заканчиваю я, показывая ей край шоколадки.       — Будет сделано, сестрёнка, — поёт она. — Третий класс прямо за углом, я запомнила, — кто же знает, что это в корне провальная затея.       Она быстро перебирает своими маленькими ножками и уже через мгновение исчезает за углом. У меня не возникает опасений, что что-то может пойти не так, ведь задача кажется простой и даже очень. Сложно ошибиться, поэтому я выдыхаю, перенося время в расписании на нервозность на вечер, когда окажусь дома. Она возвращается через тридцать секунд, улыбаясь от уха до уха, довольная своей победой. Я отдаю ей приз и, поцеловав её в макушку, говорю возвращаться на занятия, не рассказывая маме о сегодняшнем.       На самом деле, я доверяю маме все свои секреты, но этот не могу выдать и ей. Мне кажется, что лучше будет поставить перед фактом, говоря о своих отношениях или, в худшем случае, о разбитом сердце.       День кажется ужасно длинным. И когда я уже думаю, что он не закончится, звучит последний на сегодня звонок. Я выбегаю из класса раньше всех, дабы не встречаться с Тодо, не смотреть ему в глаза раньше времени. Куда легче мучиться в догадках сегодняшний вечер и завтрашнее утро, чем сгореть со стыда ещё и сегодня.       Дома я оказываюсь раньше обычного, встречая сестрёнку, подмигивая ей с просьбой сохранить наш секрет. Мчусь в комнату, крича что-то о том, что хочу отдохнуть часок, закрываю дверь на замок и визжу в подушку от неизвестных ранее чувств. Когда эмоции наконец отступают, бреду на кухню налить в бутылку воды, перед этим осушив её полностью. А после возвращаюсь в комнату, стараясь держать невозмутимое выражение лица, а не улыбаться во все тридцать два зуба.       Спустя час спокойствия в мою голову снова врывается образ Тодо, из-за чего приходится отложить любые дела. Вместо этого я открываю шкафчик, доставая оттуда красный берет, и пытаюсь найти что-то, что может хорошо сочетаться с головным убором. Отступать поздно, ведь я обещаю, что приду в этом чёртовом красном берете, поэтому приходится мучиться в догадках, что может подойти нему.       К вечеру я так и не определяюсь, в чём пойду на свидание. Сердце трепещет каждый раз, как произношу или даже просто думаю, что у нас будет свидание. В голове точно висит неоновая табличка с зелёным словом «Свидание».       От переживаний удаётся уснуть только ко второму часу ночи и проснуться к одиннадцати, понимая, что половина моих планов накрывается медным тазом. Не забываю о привычках, заправляю кровать, а вот утреннюю зарядку приходится делать в ванной с щёткой во рту. Быстрый душ занимает по меньшей мере час, но голова чистая, а высушить и уложить непослушные волосы удаётся за ещё столько же минут. Перекусывая печеньем, вновь открываю шкаф, оставаясь в догадках, что можно надеть. И, в конце концов, я останавливаюсь на чёрном сарафане, красной клетчатой рубашке и небольшой сумочке. Выглядит вполне неплохо.       Обычно я не наношу макияж, но сегодня чувствую, что хочу сделать его, надеясь, что в крайнем случае он сможет скрыть моё покрасневшее от смущения лицо. Приходится пробраться к маме в ванную, взять у неё немного тонального крема, нанести красную помаду на губах, подкрасить ресницы её тушью. Возвращаюсь в комнату, нацепляю берет, отмечая, что, возможно, не буду снимать его сегодня. Схватив чёрные туфли на каблуке, собственно, единственные, которые у меня есть, выбегаю из комнаты, не попадаясь маме на глаза, выкрикнув, что иду гулять.       Я так взволнована, что использую уже целую пачку салфеток, вытирая холодный пот. Я прибегаю сюда всего на двадцать минут раньше назначенного времени, поставив себе цель не опаздывать на встречу, что сама назначаю.       Двадцать минут кажутся вечностью, а потом… А потом я вдруг осознаю. Я столько раз проигрываю в голове, как он придёт, но ни разу не думаю о том, что он даже не прочтёт письмо. Бабочки в животе бьются, падая замертво, отчего я чувствую тошноту. Вдруг резко становится холодно. И несмотря на то, что на улице плюс пятнадцать, по телу бежит холод. Что будет, если я в самом деле ошибаюсь, думая, что Тодо пойдёт со мной на свидание? Что если это так? Что я буду делать?       Слишком увлечённая своими переживаниями, не могу услышать, как кто-то зовёт меня по имени, прежде чем рука не падает на плечо, и я отскакиваю, словно прикасаюсь к утюгу.       — Прости, я не хотел напугать тебя, Рэй, — парень улыбается, почёсывая затылок, а потом в руках его я вижу собственное письмо, то, что просила отправить сестру вчера.       Дыхание сбивается. Я знаю его, но немного. Он появился в нашей школе год назад, за месяц до того, как перевёлся Тодо. Нишимура Рики был отличником с очаровательной улыбкой и великолепным голосом. Я помню, как-то раз услышала его пение, но это единственный момент, который объединяет нас.       — Дыши, Акияма, пожалуйста, дыши, — проговаривает Рики своим нежным голосом.       С обеспокоенным взглядом он снова хватает меня за плечи, повторяя:       — Вдох и медленный выдох. Вдох-выдох.       Я успокаиваюсь и начинаю дышать.       — Так-то лучше, — он отходит от меня, улыбаясь.       За эти долгие мгновения меня терзают сомнения. Я не могу сказать ему, что письмо, которое отдала ему девочка, не для него. Я так же не могу развернуться и уйти, не сказав ни слова. Ещё некоторое время я переминаюсь с ноги на ногу под его мягким взглядом, решаясь на что-то. Я решаю, что проведу сегодняшний день с ним, с Нишимурой, мать его, Рики, с парнем, о котором бы даже не подумала раньше. Мы можем остаться друзьями, ведь так? А через время я расскажу эту забавную историю, стараясь объяснить всё.       Рики очаровательный парень. Сердце даёт трещину. Он знает, что я буду в идиотском берете, и приходит в таком же. Улыбка не сползает с лица, как я не стараюсь (не то чтобы сильно хотелось), и он улыбается мне в ответ в такой неловкий для меня момент.       — Какие фильмы ты любишь? — спрашиваю я, сама удивляясь не меньше него. — Мы бы могли сходить в кино, что скажешь? — я с успехом выкидываю абсурдность всей ситуации из головы, уверяя себя, что так оно и должно быть.       Рики лишь смущённо кивает, оставляя след от улыбки в виде двух маленьких, совсем незаметных впадинок в уголках рта. Кажется, ещё немного, и я останусь лежать здесь, посреди улицы, в глазах ловя звёздочки. Очаровательный Рики.       Мы идём так близко друг к другу, что изредка моё плечо касается его, и каждый раз мы поворачиваемся друг к другу, смущённо улыбаясь. Однако никто не делает шаг в бок. Так доходим до кинотеатра, вместе становимся в небольшую очередь, выбирая фильм для просмотра. Когда я мечусь между боевиком, жанром, который совсем не люблю, и драмой, он, кажется, всё решает, смотря на меня с улыбкой.       Рики чуть выше меня, но каблуки скрывают эту разницу в росте. Под одеждой спрятана светлая, но очень горячая (это я чувствую, когда наши плечи бьются друг о друга) кожа. На пальцах пара колец, и ещё никогда раньше я не видела парней, которым так хорошо идут эти кольца. Он словно играет на контрасте, надевая массивный перстень на свой тонкий палец. Мне хватает времени рассмотреть его полностью, даже запомнить оттенок его глаз и то, как они становятся светлее, когда тот смущается.       Прядь падает ему на лицо, и, к своему удивлению, я чувствую сильное желание убрать её с глаз. Протягиваю руку, дабы смахнуть прядь тёмных волос с лица, но он опережает меня, зачёсывая их пальцами назад, и мне приходится неловко опустить руку, борясь с его взглядом, посылающим смешинки. В душе чувствую лёгкую досаду.       Стыдно признаться, но в самом деле я рада, что на встречу пришёл именно Рики, а не Тодо. Я знаю о Тодо всё, и было бы крайне неловко, если бы я сболтнула лишнего, того, чего он мне не говорил. Было бы крайне неловко сидеть под его взглядом, боясь сделать малейшее движение. Рядом с Нишимурой всё иначе. Я не могу сболтнуть ничего лишнего, помимо того, что знаю о его великолепном вокале. Могу чувствовать себя спокойно, когда тот одаривает меня тёплым взглядом. Неужели моя влюблённость в Ямасаки является лишь ложью самой себе? Неужели я никогда не испытывала чувство любви до этого, питаясь собственной ложью? Не хочется проверять, но стоит.       «Ты отбросишь все свои дурные мысли, Акияма Рэй, и будешь находиться здесь, не в облаках, вместе с Нишимурой Рики», — это правильное решение.       Подойдя к кассе, Рики называет фильм, уступая моим интересам (очаровательный Рики), выуживает из кошелька две купюры, расплачиваясь, и через мгновение пара билетов в его руках.       Я лезу в сумку за кошельком, но он не даёт мне сделать этого, опуская свою руку на моё плечо, я поднимаю взгляд, и он произносит:       — Не подобает, чтобы девушка платила на первом свидании, — его голос — музыка для ушей.       — Но… — открываю рот, потом закрываю его, и так происходит несколько раз, прежде чем окончательно не сдаюсь, так и не найдя нужных аргументов.       Он снова улыбается той очаровательной улыбкой. Трещина в сердце становится глубже, больше.       — Ты точно уверен, что хочешь смотреть этот фильм? Мы можем поменять билеты до начала сеанса, — обеспокоенно спрашиваю я, когда он идёт за мной в сторону прилавка с попкорном.       — Больше чем уверен. Говорят, хороший фильм, так почему бы не посмотреть, — шумно выдыхаю с беспокойством.       — Сырный или карамельный? — перевожу тему, задавая обыденный вопрос.       — Карамельный, — без раздумий отвечает он, и я киваю.       Заказываю одно ведёрко с карамельным попкорном, другое — с сырным. Оглядываюсь, смотря на время, достаю кошелёк из сумки, на этот раз сумев отклонить деньги парня. Вручаю ему его попкорн, и мы медленно плетёмся в сторону залов.       Остановившись у семнадцатого и восемнадцатого места седьмого ряда, я понимаю, что парень сорвал куш, выбрав лучшие места для просмотра. Мы присаживаемся, и снова наши плечи соприкасаются, но поделать ни я, ни он ничего не можем. Становится душновато.       К середине фильма я съедаю не больше половины, прикованная к экрану. Всеми силами я сдерживаю слёзы, что в некоторые разы оказывается провальной затеей, прикусываю губу, не забывая напоминать себе дышать. Краем глаза замечаю, как рука тянется к моему ведёрку, но отклоняю его от него прежде, чем он отберёт мой попкорн.       — Хочу попробовать твой, — как ребёнок, шепчет он, чтобы не отвлекать от просмотра. Я наклоняю к нему ведёрко, но вместо того, чтобы взять несколько зерен, Рики меняет их местами, отдавая мне свой.       Не могу удержать смеха, давлюсь зернами кукурузы и закашливаюсь. Он реагирует практически моментально. Достаёт из своего рюкзака бутылку воды, протягивает её мне, взглядом показывая, что я могу взять её. Недолго думая, откручиваю крышку, до сих пор кашляя, отпиваю немного, чувствуя, как постепенно становится лучше.       Хочу вытереть горлышко рукавом рубашки, но не успеваю сделать этого, так как он хватает бутылку и пьёт из неё тоже. Боже правый, скажите мне, что он это не нарочно! Косвенный поцелуй. Щёки мгновенно заливаются румянцем, словно по ним кто-то ударяет пару раз, и я улавливаю его улыбку в темноте кинотеатра.       Сердце колотится сильнее, вгоняя меня во всю большую краску. К концу фильма больше нет сил сдерживать слёзы, и я плачу, позабыв о том, что рядом сидящий Рики ужаснётся, увидев меня, когда включат свет. Мгновением позже он всовывает мне в руку пачку салфеток, делая вид, что не видит потёкшую тушь. Очаровательный Рики.       — Не забывай дышать, — дружелюбно напоминает он.       Приходится быстрым движением руки смахнуть слёзы до того, как включат свет, сунуть ему в руки его пачку салфеток, бормоча под нос «спасибо», и спрятать грязную в сумку, позабыв о ней.       Фильм заканчивается, но мы сидим, пока большая часть людей не разойдётся, приняв это негласное решение. Мы поднимаемся только тогда, когда зал покидают почти все. Выходим из кинотеатра, но не покидаем торговый центр.       Жизнь идёт полным ходом. Я замечаю это только тогда, когда отхожу от фильма, на что требуется время, когда отрываю взгляд от Рики. Внешний мир не беспокоится о проблемах, гудит, как обычно, но всё же иначе.       «Стала чаще воспроизводить его имя», — кидает сознание. Ничего не могу поделать, оно само по себе оказывается в голове, хочу я того или нет.       В один момент в голове пропадает то абсурдное воспоминание с запиской, но возвращается сейчас. Я не могу сказать ему, но, скорее всего, я просто не хочу делать этого. Рядом с ним, пусть я толком и не знаю его, становится спокойнее. Он напоминает мне дышать, когда-нибудь я отучусь от этой чёртовой привычки в моменты, когда я сильно нервничаю.       — Пройдёмся по парку? — спрашивает он, когда я мечусь глазами от одного места к другому.       Останавливаюсь, облегчённо кивая. На улице легче. На свежем воздухе на меня не давят стены, люди меньше обращают на меня (нас) свои пристальные взгляды. Погода не портится. Остаётся прежняя жара, лёгкий весенний ветер; в воздухе витает запах цветов, чего-то сладкого. Именно так должна выглядеть любовь. Непринуждённой, сладкой и местами опрометчивой, нормальной.       Почему-то, только оказавшись на воздухе, ощущаю исходящий от него свежий аромат, но не могу разобрать, что это. Приходится придвинуться ближе, вдохнуть полной грудью, дабы ощутить сладкий запах лаванды, исходящий от его тела. Специфический парфюм, но мой, которым, к счастью, я не воспользовалась, имеет резкий запах смеси цитрусовых, что, вероятно, напрочь бы отбил нюх у парня.       Наконец мы выскальзываем из торгового центра, оказавшись на улице, в тишине проходим несколько кварталов, оказываемся в парке. На улице холодает, всему виной вечерний ветер, ничего не поделаешь. Входим в парк, теряясь среди людей.       — Могу ли я взять тебя за руку? — сердце пропускает удар. Боже правый!       Он хватает меня за руку, переплетая наши пальцы. Кажется, такой невинный жест, но сколько же эмоций! Меня трясёт от того, насколько большая и горячая его рука по сравнению с моей.       — Что тебе нравится? — спрашиваю я, стараясь перестать думать о наших переплетённых пальцах.       А потом слишком много вопросов, ответов на половину из которых я пропускаю. Но кое-что я запоминаю точно и буду помнить вечность. Когда он нервничает, проводит языком по пересохшим губам, а его пальцы становятся немного холоднее. Когда смеётся — глаза светлеют, а ямочки остаются с ним почти всегда, стоит только приглядеться. Его кожа без изъянов. Нишимура Рики идеален во всех планах. Он как будто точно знает, что мне нужно, какие эмоции я испытываю, когда перестаю дышать (пусть и этот пункт связан непосредственно с его присутствием). Он не скрытен, отвечает как есть, из-за чего моя маленькая ложь бьёт меня в живот сильнее.       На часах восемь, когда ветер становится холоднее. Парень просит остановиться, отпуская мою руку, неприятный холод бежит по тыльной стороне ладони, когда тепло его руки испаряется. Скинув с плеча чёрный рюкзак, быстрым движением раскрывает его, выуживает плед, не обращая внимания на упавшую на пол сумку, закутывает меня в него, стараясь сохранить тепло. Очаровательный Рики, моё сердце сейчас остановится!       Я вжимаюсь в плед посильнее, моля богов, лишь бы он снова коснулся моей руки. Но он этого не делает, и я впадаю в лёгкое отчаяние.       — Уже поздно, я проведу тебя домой, ладно? — я вся трясусь от мысли о том, что сказка закончится.       Оказывается, я никогда раньше не замечала, насколько близко находится этот парк к моему дому. На улице совсем темнеет, и мы останавливаемся под фонарём. Стоим среди ожившего ночного Токио, не издавая ни звука, пока я не решаюсь достать из кармана сарафана телефон и протянуть ему, попросив номер.       — Напиши, как доберёшься домой, ладно? — ещё никогда прощание не даётся мне так тяжело.       Вероятно, я стараюсь оттянуть этот момент лишь от той мысли, что к утру всё вернётся на места, сказка завершится, заставляя шагать по разным тропам жизни, что никогда не пересекутся вновь. Он вводит свой номер, делает вызов, тем самым оставив и мой номер у него, а после ждёт, пока я войду.       Долгие секунды я борюсь сама с собой, подавляя ураган внутри, напоминая об одном шаге навстречу. Стаскиваю с себя плед, благодаря парня за заботу, делаю шаг в сторону дома, не разворачиваясь. Смотрю на него ещё секунду, прежде чем сказать горькое «до встречи» и развернуться, поджав губы от досады.       Я разрываюсь на части от бабочек внутри живота, от того, как в ушах гулом отдаются обрывки его фраз, заразительный смех. Я вхожу в дом с улыбкой на лице, целую маму, что на самом деле делаю редко, направляюсь в комнату, напевая старую песню из папиных кассет.       Сев за стол, достав дневник, я начинаю писать новую запись.       «Дорогой дневник. Вероятно, я сильно ошибалась в своих чувствах, но кое-что помогло мне понять это. Я была на свидании с другим, и пусть я думала, что с самого начала всё пойдёт ко дну, этот день останется в моей памяти так долго, насколько это вообще возможно. Когда мне казалось, что всё кончено, видимо, всё только начиналось. Не в моём стиле так быстро изменять своих решений, но мне кажется, что я сильно ошибалась касательно своих чувств к Ямасаки Тодо.       Раньше я никогда не мечтала о нём, но на сегодняшнем свидании поняла, что всё, что чувствовала раньше к Тодо, — фальшивка, каким был и он сам. От радости, которая осталась после свидания, я хочу плясать и одновременно плакать, боясь, что на этом этот счастливый миг закончен. Сейчас больше всего на свете я хочу, чтобы он позвонил, как окажется дома, вновь услышать его приятный голос и, улыбаясь, ответить что-то невнятное, из-за чего снова смогу услышать его смех. Рики не был холодным, как лёд. Скорее, оба мы были пламенем, из-за чего теперь я была уверена, что он не сможет разрушить меня, а я — его. Кажется, будто я пьянею, когда думаю о нём, и мне нравится это. Я не уверена, что смогу сдержаться завтра в школе, но я постараюсь. Один шаг, не все девяносто девять, напоминай мне об этом, ладно?»       Половину ночи я твержу себе, что завтра должна взять себя в руки. Приходится по несколько раз повторять об одном шаге, но голова, кажется, выкидывает эти фразы из головы. Утро выдаётся солнечным, однако вечно зашторенные окна моей комнаты не пропускают столь яркий солнечный свет. Я не просыпаюсь с первым звонком будильника, а только тогда, когда мама входит в комнату, удивляясь, почему я до сих пор валяюсь в кровати, прижимая к телу медведя. Опаздываю в школу на три минуты, получая по голове. Шмыгаю в класс, занимая свою парту, тяжело дыша.       К середине дня, я не помню точно, нужно сдать проект, о котором я могла даже и не вспомнить: уж слишком сильно я ухожу в свой собственный мир. Я тянусь, чтобы достать его из ящика под партой, но вместо этого вынимаю новую книгу. Она всё ещё в прозрачной обёртке. Совсем новая. Долго верчу её в руках, чтобы наконец понять, что это новый роман от нового знакомого.       Ровные мелкие буквы не сразу попадаются на глаза, но потом, как только замечаю их, чувство сладостного изнеможения проходится по телу.       «Ты сделала шаг в мой мир, Акияма Рэй».       Глаза застилает пелена, из класса словно все исчезают. Я вижу его образ, он выглядит вполне реальным, шагая мне навстречу. Идёт ко мне медленно, с опаской. Его движения элегантны, а взгляд остаётся тёплым. Он подходит ко мне (и, чёрт, это выглядит реально!), берёт за руку, и я поддаюсь, расслабляясь. Кажется, ещё мгновение, и я сгорю к чёртовой матери, когда его влажные губы касаются моего лба. Мы стоим так ещё мгновение, а я сгораю от пожара внутри. А потом я слышу, как кто-то щёлкает пальцами у меня перед лицом.       Сначала возвращается гул внутри класса, после отдаляется и его образ, чтобы в конце концов я смогла распахнуть глаза и увидеть перед собой старосту.       — Твой проект, — аккуратно протягивает руку, и я роюсь в столе, доставая стопку бумаг.

* * *

      Проходит месяц с момента первого свидания. Я всё ещё вспоминаю тот день, те ощущения и эмоции. Это в самом деле сложно забыть. Иногда я не могу вспомнить некоторых деталей, но, оказывается, что он рассказал мне столько всего за тот вечер, что мне требуется время, чтобы переварить это всё.       За этот месяц в дневнике не появляется больше записей, я больше думаю, чем пишу. Я помню, как он звонит мне поздно вечером, беспокоясь, почему до сих пор не сплю (как я узнала позже, он стоял под окнами моего дома в надежде, что я выйду). Тогда мы назначаем наше второе свидание. В тот день мы отправляемся в приют для животных. Я помню, что мы долго смеёмся, когда нам выпускают несколько собак в отдельную комнату, которые безоговорочно набрасываются на Рики, оставляя меня одну. Я шучу, что буду ревновать, но он меня не слышит, в ином случае я бы сгорела со стыда. Мы проводим там три часа, и я ни разу не вижу того, чтобы он отвлёкся на сотовый, отвечая на сообщения, которых много.       Мы много улыбаемся, поэтому ещё несколько часов у меня болят скулы. Стоит ли упоминать, что всю неделю мне мерещится одно и то же? Это глупо, возможно, местами по-детски, но я убегаю от реальности, оставаясь в своих мыслях.       В один из таких дней я сама не замечаю, как ноги несут меня к первому классу. Я останавливаюсь у дверей, а когда опоминаюсь, — парень стоит передо мной, взглядом спрашивая, почему я прихожу. Раньше никто из нас не приходил друг к другу в школе. Мы лишь обмениваемся тёплыми взглядами, ничего больше, находясь на незащищённой территории. Тогда я впервые вижу его уставший взгляд. Мне хочется забрать его в коридор, расспросить, что случилось. Но я боюсь, оставаясь стоять напротив, схватив его за руку. Поджимаю губы, опуская взгляд, стоя в тишине. К счастью, никто не обращает на нас внимания, поэтому, прошептав «прости», я спешу удалиться.       Я брожу вокруг школы, стараясь переварить всё это. Много, и кажется, даже слишком, думаю о чувствах к Тодо, которых на самом деле нет. Приходит осознание того, что всё это время я была фальшивой. От этого хочется расколоться на части. Тогда я чувствую, как что-то съедает меня изнутри, разрывает на части, не оставляя шанса. Я понимаю, насколько мне не хватает собственного дневника, дабы излить душу. Привычки, наработанные годами, к великому сожалению, умирают с трудом.       Я только собираюсь и направляюсь к выходу, как снова приходится остановиться, спрятавшись за углом и навострив уши, слушать. Я могу попасть под горячую руку, выйдя сейчас, поэтому притягиваю рюкзак к груди и слушаю.       — Отдавай сейчас же, — его голос холоднее, чем раньше, предложения остаются сухими.       Я немного выглядываю из-за угла, замечая, что Тодо стоит спиной ко мне. Мышцы под его футболкой натянуты, как струны; он стоит, возвышаясь над одноклассником, показывая свою власть и могущество, указывая на его ничтожество. В руках запуганного ученика стопка тетрадей и несколько проектов, которые он отдаёт Ямасаки. Кланяется и убегает, куда глаза глядят. Я прячусь за стенку, слушая громкие гудки из его телефона, а после и хриплый голос, вероятно, одного из его друзей.       — Чем только ты занимаешься? — этот вопрос хочу задать и я.       — Меня выпрут из команды, если мои отметки не станут лучше, — язвительно отвечает он. — Тем более отличники всё равно делают эти задания, значит, могут сделать ещё, — с этими словами и разбивается моя симпатия, которой, возможно, и не было, к Ямасаки Тодо.       Разбивается и уважение к нему, из чувств оставляя только отвращение.       Решаю, что выдаётся хороший момент, чтобы уйти. И поэтому хватаю рюкзак, натягивая на лицо маску безразличия, выхожу из-за угла. Не бегу, а иду медленным шагом, и плевать, что я вижу. Когда иду домой, голова поднята вверх, и я улыбаюсь, зажмурив глаза от яркого солнечного света.       Ещё никогда ранее я не была так благодарна стечению обстоятельств так сильно, как сейчас. Наконец, душевное отчаяние меня покидает. По пути домой, оставаясь в хорошем настроении, покупаю шоколадку сестрёнке, а когда оказываюсь дома, кладу её на стол. Без неё нет сказки. Без неё нет нашей истории.       Когда оказываюсь в собственной комнате, достаю дневник, не решаясь писать в нём, но, когда беру ручку, слова появляются сами по себе.       «Ямасаки Тодо оказался самым настоящим мерзавцем. Высокомерный кусок льда. Он в самом деле оказался фальшивкой, которой я не замечала. Что о моих отношениях? Я и сама не знаю. Очаровательный Рики. Иногда я думаю, что совсем не понимаю его, но своими действиями он доказывает обратное. И я влюбляюсь в него всё сильнее. И всё сильнее боюсь, что ничего не выйдет».       После этого, это первый раз, когда я решаю позвонить. Я напоминаю себе дышать, но сохранять ровное дыхание вещь сложная, когда дело касается Нишимуры Рики. Долгие гудки, словно эхо, отдаются в голове, когда я понимаю, что не знаю толком, зачем звоню. Хочется сбросить вызов, пока есть время, но я не решаюсь. Что-то внутри говорит мне остаться на линии, начать разговор. Я жду ещё несколько секунд, прежде чем он не отвечает.       — Акияма! — пусть он и старается звучать бодро, голос уставший.       — Ты выглядел уставшим эти дни, — на выдохе выпаливаю я, зная, что начинаю тараторить. — Как ты себя чувствуешь? — стараюсь сказать себе, что в этом вопросе нет ничего такого.       — Всё в порядке, — почему-то осознание больно бьёт в живот.       Никто из нас ранее не говорит об истинных чувствах. Это должен быть последний шаг навстречу, но я не знаю, готов ли он его сделать, пусть и мой ответ будет определённо «да».       — Ты свободен завтра? — в моём голосе звучит надежда. Для себя я всё решаю. В ответ слышу «угу» и лёгкую дрожь в его голосе. — Встретимся на школьном дворе, возле большого дерева, завтра в десять, — тараторю я, надеясь, что он услышал, и бросаю трубку.       Сердце колотится, забываю, как дышать. Перед глазами словно вижу вопрос, упав на кровать, смотря в потолок. Уверена ли я? В конце концов, я смогу пережить его отказ, по крайней мере, я так думаю. Перед глазами восстаёт картина плачущей меня в подушку, но, представив это, я не ужасаюсь, как сделала бы это месяц назад, а смеюсь с абсурдности. В мире столько абсурдных вещей, столько случайностей, и моё письмо тому подтверждение.       На самом деле, я не знаю, почему не написала там его имя. Почему обращалась через письмо к нему, избегая упоминания имени получателя. Теперь меня не бросает в дрожь от мысли, что ему придётся всё рассказать о письме. Я долго думаю, как сказать это, но теперь решаю, что скажу правду. Я знаю, что Рики не обидчивый, потому я уверена, что он поймёт. Теперь нас связывает больше, чем одно письмо, больше, чем связывает меня с Тодо. Внешность бывает обманчива, любовь бывает обманчива, и теперь я знаю это не понаслышке.       К утру я стараюсь вытряхнуть из головы ненужный мусор, подавить нервозность (у меня это даже неплохо получается!) и заняться чем-то полезным до того, как пойду на встречу. В половину десятого покидаю дом, говоря маме, что хочу поговорить с ней, как вернусь. Обуваю кеды, искоса посматривая на туфли, отмечая, что, вероятно, они будут не кстати сегодня.       Я сижу двадцать минут под деревом, рассматривая листья, пока Рики не останавливается передо мной. Встаю на ноги, удивляясь, насколько маленькой я кажусь на его фоне. И почему же я раньше не смогла заметить этого? В горле пересыхает в момент, когда он улыбается. Собираюсь с мыслями, подавляя внутренний крик радости, выпрямляю руки ладонями вверх и начинаю говорить:       — Последний шаг навстречу, — с выдохом говорю я, поднимая взгляд со своих рук, смотря глаза в глаза. — Есть столько вещей, которые я хочу сказать тебе… Их, на самом деле, настолько много, что иногда я забываю о некоторых из них, — посмеиваюсь, ловя его улыбку. — То письмо, что ты получил, изначально оно было послано другому. Ну вот я и сказала это! Но, несмотря на это, оно пришло к нужному человеку, — он молчит, внимательно слушая, поэтому и я не останавливаюсь. — Столько раз я прокручивала в голове то, что было между нами, что порой мне кажется, что это просто сон. Сладостный сон, от которого я сейчас проснусь. Я никогда не была склонна к романтике, но рядом с тобой всё меняется. Рядом с тобой я не думаю, как нужно правильно поступить, не думаю, насколько нелепо я могу выглядеть, и в моём понимании именно такими должны быть отношения. Пусть мы и много говорили, но никто из нас раньше не говорил того, что хочу сказать я. Мой последний шаг. Ты мне нравишься, Рики, больше, чем вчера, но меньше, чем завтра, и эти чувства сводят меня с ума, — кусаю себя за губу, не отрывая взгляда.       Мгновения превращаются в долгие секунды, пока собственное пламя медленно палит меня изнутри. Но через секунду я готова рассыпаться на тысячу мелких кусочков, когда он берёт две мои руки в свои, подносит своё лицо к моему, и наши губы соприкасаются в робком, неумелом поцелуе. Я столько раз представляла себе этот момент, но никогда не думала, что поцелуй может вызвать намного больше чувств, чем я думала раньше.       Прикрываю веки, отдаваясь всем этим чувствам. Переплетаю наши пальцы, поглядывая на него из-под ресниц. Нишимура Рики прекрасен, и он мой парень!       Отстранившись, он напоминает мне дышать, что очень кстати. Мне хочется кричать от радости, говорить всем, что вот он — мой парень.       — Можно солгать, отправив сообщение, но сложно соврать, когда пишешь на бумаге, — он цитирует моё письмо, от чего я задаюсь вопросом, как много раз он перечитывал его. — Тридцать раз за этот месяц, — говорит он, отвечая на мой неозвученный вопрос.       Он прислоняется своим лбом к моему, и я понимаю: ты самое лучшее, что случалось в моей жизни, Нишимура Рики.