YOU ARE SO TASTY

*** — Опять..? Он трогает собственные ноги, подтянув колени к подбородку. Секунду назад на них были синие швы, с неаккуратно торчащими нитками. Или это были не нитки? Из темноты на него таращатся глаза. Что там было ещё немного раньше он не хочет даже думать, но он думает, против воли, против всякой логики. Переработал. В отпуск пора. На острова. Или куда там. Он не ездит лежать на пляже и барахтаться в огромной луже. Витамин D. Нахуй витамин D. Нечто, обладающее глазами, где-то там, в темноте, потягивается и урчит. Он знает, что оно там. Оно знает, что ему снилось. Оно знает, что ему не то чтобы действительно снилось. Он думает, что надо кого-нибудь вызвать. Продать дом. Что угодно. Да уж, вызвать. Существо тихо смеётся. Он знает, где они встретились впервые, так что продавать дом он не будет. Он будет ждать утра. *** — Хочешь? Ну и кто это сказал? Тим осторожно обернулся, зная, впрочем, что никого там нет. Игры разума. Джон есть, и он прямо перед ним. Спит, запрокинув голову назад. И Мэнсон был где-то, тоже где-то здесь, но он не умеет тихо подкрадываться. Его за километр слышно. Джон спит сидя, обняв гитару, и перебирает пальцами во сне. Гитара еле слышно звенит. Он едва терпит Джона. Но. Он разглядывает его пальцы. Немного шею, но в основном пальцы, которые шевелятся во сне, вызывая к жизни абсолютно потусторонние звуки. Нахуй. Он ложится спать, когда добирается до горизонтальной поверхности, и почти провалившись в сон слышит… — Сладких снов. У Мэнсона есть нож. Он утверждает, что это нож второй мировой, и вероятно оно так и есть. Тим не может двигаться. Всё настолько реально, но настолько же и безумно. Мэнсон поглаживает нож большим пальцем, словно ручную кошку, с очевидной, почти осязаемой нежностью. Потом задумчиво смотрит на Тима, и расплывается в ухмылке. Он пугает журналистов точно такой же рожей, Тим в гробу всё это видел, Тиму не страшно. Не страшно. И не больно. В тот момент нет. Потом Мэнсон берёт его руку, с таким видом, будто она нечто вроде хорошего сочного стейка и никак не связана с Тимом. Он берёт его руку, слегка выворачивая, и разрезает её от подмышки до запястья, одной длинной глубокой колеёй. Это не больно, это, может быть, щекотно, и хочется почесать, хочется применить к этому какое-то воздействие, но он не может двигаться. Мэнсон выворачивает его руку ещё немного, и показывает ему. Смотри, вот так нужно разрезать, прежде чем… Мэнсон этого не говорил. Этого никто не говорил. Тим вовсе не хочет на это смотреть. Внутри колеи видно что-то белое, и почти ничего красного, это странно, должна быть кровь. Наверное. Но её почти нет, только на стенках, это именно колея, ров, прорытый ножом в его плоти. Мэнсон укладывает руку вдоль тела Тима, наклоняется, и проводит по ней языком. Тим не хочет на это смотреть. Хватит с него того, что он видел, как Мэнсон занимается оральным сексом с моделями, которые снимались в каком-то из клипов, или должны были сниматься, он не хотел этого видеть, он хотел выйти, но так и остался стоять, привалившись к стене и полуприкрыв глаза. Почему-то он остался, хотя тогда он вполне ещё мог двигаться. Сейчас у него вообще нет выбора, и приходится любоваться тем, как Мэнсон занимается оральным сексом с костью его руки. Знаешь, он может её вынуть. Знаешь, он может её вынуть и затолкать себе в глотку, глубоко, до самой диафрагмы. Или тебе. Или и то, и другое. А после вернуть её на место. Или не возвращать. Тим пытается закрыть глаза. У Тима ничего не выходит. Тим видит, как левая рука Мэнсона возится с молнией на штанах, Тим видит его член, Тим видит, как его пальцы смыкаются на нём, Тим видит каждое движение, каждый момент, и это зрелище совершенно не избавляет Тима от необходимости видеть и длинный блестящий язык, отмеченный пятнами крови. Её так мало… Должно быть больше… Должно же? Не-а… Видишь ли, дарлинг, у тебя нет кровотока. Когда Тим видит разлетающиеся брызги спермы, он думает, что может быть, точка будет поставлена здесь. Когда Мэнсон поправляет штаны, и извлекает откуда-то бутылку абсента, Тим мысленно спрашивает закадрового всезнайку, что это за бред. Оно пожимает плечами. Тим его не видит, но точно знает, что это так. Когда Мэнсон поливает его руку абсентом, Тим думает, что теперь он его подожжёт, и это наконец закончится. Мэнсон показывает ему какие-то штуки, похожие на куски бечёвки, которыми связывают домашнюю колбасу. А может, это высушенные кошачьи вены. Знаешь, он любит кошек. «Ты не помогаешь» — думает Тим. «Я и не пытаюсь» — думает существо. Мэнсон вышивает на его руке надпись «YOU ARE SO TASTY» огромными буквами, и показывает это Тиму. «Ну и что это за бред?» — снова думает Тим. «Тебя надо спросить» — думает существо. Когда он просыпается, он несколько часов не может отделаться от мысли, что ему следует сделать такую татуировку. Потом сознание его проясняется до вполне вменяемого, насколько это возможно, а потом он снова натыкается на Джона, к сожалению, бодрствующего, и его снова спрашивают, хочет ли он. Он не знает ответа на этот вопрос. Он не знает. *** Ему всё ещё не страшно. Джон пялится на него этим своим безумно раздражающим полуотсутствующим взглядом, он с таким играет, счастливый и находящийся очень далеко от мира живых, безгранично погружённый в собственное занятие, только занят он теперь не гитарой, а телом Тима, и Тим не знает, хотел ли он чего-либо когда-либо от Джона, но точно не этого, ни в коем случае ни этого. YOU ARE SO TASTY, — ехидно напоминает существо. — Будет больно, — бормочет Джон себе под нос. Тим может двигаться. Тим не делает этого. Джон повторяет то, что уже делал Мэнсон, только у него нет ножа, у него есть несколько гитарных струн, натянутых на смычок вместо конского волоса, откуда он взялся вообще, этот смычок, нет, серьёзно, откуда, блядь, он взялся? Понятия не имею. Тим думает, что существо умеет курить. Струны режут иначе, и на этот раз Тим чувствует, возможно, не всё, но больше, возможно, он умер бы от болевого шока, если бы это было на самом деле, но… Существо точно умеет курить. Джон разрезает обе его руки. Тим может двигаться, и это больно, так что он дёргается, и почти вырывается, он едва может это терпеть. Тонкая металлическая нить обвивает его шею. — Смотри, — шепчет Джон, с таким видом будто показывает ему жука в баночке, — смотри, если ты будешь брыкаться, она затянется сильнее, и перережет тебе горло. «И тогда я проснусь» — думает Тим. «Или нет. Или ты не проснёшься никогда» — думает существо. Тим старается лежать смирно. Джон зарывается пальцами в раны, и гладит его кости так, словно на них тоже есть струны. Тим воет. Представь, что там нет нервов, — советует существо, и прикуривает от блуждающих огней. Почему-то это помогает. Тим чувствует, как по горлу в ямку над ключицами стекает кровь. Тим чувствует язык Джона, он мягкий и короткий, довольно нежный, Тим чувствует зубы Джона, которые пытаются оставить следы на его костях, Тим чувствует, что у него стоит, и это почти не удивляет. Он дёргается — и делает это специально. Струна на шее затягивается сильнее. Анатомию выучи, — зачем-то рекомендует существо. «А ты не занудствуй, я в курсе, что если нервов нет, то я не могу это чувствовать» — думает Тим. Хитро, — мурлычет существо одобрительно. У Тима стоит, и он тянется свободной от внимания Джона рукой вниз, чтобы как-нибудь помочь себе с этим, чем привлекает таки внимание Джона и к руке, и к стояку. Его невозможные пальцы тянутся следом, встречаются с пальцами Тима на члене Тима, и поддерживают ритмичность движений, он смотрит на это совсем ненамного менее заинтересованно, чем на свои гитары, и это вызывает у Тима определённого рода эмоции, которые быстро приводят к разрядке. После Джон заставляет его зашивать раны теми же гитарными струнами, и вот тогда Тиму впервые становится страшно. Чуть-чуть. Потом он просыпается, пьёт кофе, сталкивается с Джоном, и..... — Ты мне снился. Тим пытается сделать вид, что ему совсем неинтересно, но у него против воли вырывается ты мне тоже, и Джон очаровательно улыбается. Потом Тиму становится страшно. — Мне снилось, что я тебя чуть не удушил, и я тебя резал, и по моему ты был голый и не совсем живой. Тиму становится всё страшнее с каждым словом. Все ещё сплю? Я вообще спал? Что это, блядь, за хуйня? Забавно, не так ли? — существо подмигивает ему из глаз Джона, он хочет умереть на месте, он хочет спрятаться, он хочет… — Блядь. — А? По-моему, прикольно. А тебе что снилось? — То же самое. Джон хихикает. Тиму хочется его ударить. Или залезть с ним под кровать и сидеть там ближайшую неделю. — Я, блядь, серьёзно. — Ага. Я верю, — Джон пожимает плечами. — Это что, очень плохо? Не исключено. — Не исключено… Потом их отвлекают. Потом Тим начинает принимать снотворное, позволяющее выспаться без побочных эффектов. Потом он отсасывает Джону и обещает убить его если Джон кому-то расскажет, но Джон не собирается ни рассказывать, ни даже помнить слишком долго. Потом Джон остается в прошлом. Снотворное тоже. Иногда он просыпается с четкой уверенностью, что на руках, ногах и рёбрах у него синюшные швы, но это никогда не так, так что… Он видит — когда видит — и Джона, и Мэнсона, и даже пару раз Джинджера, только тот ничего не режет, просто смотрит глазами привидения с отрубленной головой, хотя голова у него на месте, и Тим режет себя сам, и кормит это привидение вырезанными лоскутами своей кожи и мяса, он научился с этим работать, он научился контролировать страх. Он уходит из группы, и видения прекращаются на много лет. Он знает, кто сейчас сидит с ним в одной комнате и прикуривает от блуждающих огней.