Сети

Варвара, бывшая девушка Глеба, уже была в участке, когда Игорь и Дима туда вернулись. Сидела у стола Игоря и залипала в телефон. Игорь прикинул и решил пообщаться с ней в допросной. Чтоб без лишних ушей. Коллеги и так за спиной шушукались, пытались понять, зачем Игорь тратит на это дело время. Отвлекали. Пока шли по длинному коридору, Игорь успел рассмотреть девушку. Высокая, статная, с идеально ровной спиной. Голову она держала, чуть вскинув подбородок. Одета была стильно: черный тонкий свитер, голубое пальто, сапожки на каблуках, еще больше прибавляющих ей роста. Очень привлекательная, как с картинки. Почему они с Глебом расстались? Виной его бредни в эфирах, болезнь? Или просто нашла кого-то получше? Судя по фото, Глеб тоже был парнем симпатичным, только совсем другого типажа — она белокожая, светло-русые волосы, глаза с легкой зеленцой, а он — темноволосый, черноглазый, типичный южанин. Наверное, они здорово смотрелись вместе. А что крылось за этой внешней красотой, еще предстояло узнать. — Варвара, расскажите, как вы познакомились с Глебом, — попросил Дима, пока Игорь запирал дверь допросной — а то ведь обязательно кто-нибудь решит сунуться в самый неподходящий момент. — Я балерина, — начала девушка и широко улыбнулась. Игорь бы сказал — не без гордости. Вот откуда такая осанка, — Он у нас в театре был вроде разнорабочего. Поднести что-то, мелкий ремонт — там подкрасить, тут подтянуть. Сцену убрать. Так и познакомились. Он как-то мои цветы после выступления до гримерки помог донести, там много было. Потом стал кофе мне покупать, сам цветы дарил. В основном простые, у него на дорогие никогда денег не было. Девчонки смеялись, что я могла бы поклонника поинтереснее выбрать, а мне он нравился. Так искренне восхищался всегда, как я танцую… — Ее тонкие, чуть блестящие от розовой помады губы, тронула улыбка. На щеках тут же проступили ямочки, а от уголков глаз разбежались легкие морщинки. — И вообще он милый, вежливый, добрый очень. Мой бывший вечно ныл, что я то на учебе, то на репетициях до ночи, то вообще домой не прихожу — иногда в театре ночуем, если поздно закончили, а с утра снова репетиция. А Глеб с пониманием относился, поддерживал меня во всем. Всегда встречал, провожал до дома. А потом, представляете, свою квартиру сдал, а сам переехал на съемную, поближе к театру! Чтобы я там не ночевала, а к нему шла. И тоже встречал, хотя там минут десять. Но он не хотел, чтобы я по темноте одна ходила. Он хороший, — ее губы дрогнули, она отвела глаза, — был… — Тогда почему вы расстались? — спросил Игорь. Варвара вздохнула. — Он меня немного… Не пугал, но… Не знаю, как сказать. У него иногда бывали вспышки злости. Он кричал, стены пинал, ругался. Причем из-за мелочей. С какой-нибудь рекламой позвонили невовремя или забыл что-то купить. — Варвара, Глеб поднимал на вас руку? — Нет, никогда. Он не на меня злился, я у него всегда была самая лучшая, а так, по другим поводам. Бывало, что кричал ночами, плакал. Потом ему стало хуже. Он начал бояться выходить из дома один, так что, — она снова улыбнулась, на этот раз печально, — все наоборот вывернулось: уже я начала его провожать. А где-то через полгода отношений он вдруг стал какой-то бред нести. Говорил, что это не он злится, а злые духи в нем. Игорь переглянулся с Димой. Про духов и родственники Глеба говорили. — Давайте про это подробнее. Варвара удивленно вскинула брови. — Про духов? Что тут рассказывать, сумасшествие какое-то. Говорил, они используют его тело, говорят его голосом, кричат. Злятся, потому что не могут выбраться, мол, это он их сдерживает. Потом сказал, что есть и добрые духи. Один из таких велел ему за мной ухаживать, потому что я хорошая и сильная, смогла бы ему помочь бороться со злыми. Говорю же — бред. — Он обращался к врачу? — Нет. Я просила сходить, даже сама записала его как-то, паспорт ночью взяла и записала. Но он не пошел. Сказал, ему учитель запрещает. — Что за учитель? — уточнил Игорь, пока Дима сосредоточенно делал пометки в блокноте. Варвара пожала плечами, накручивая на палец прядь волос. — Знакомый Глеба, говорил ему, как правильно общаться с духами. Может, сектант, может сумасшедший. Я очень переживала из-за всего этого, столько нервов потратила. Уговаривала Глеба лечиться, просила, плакала, мы даже ссорились, но он ни в какую. Считал, что здоров. Нет – и все. Я и в церковь предлагала сходить, думала, может, батюшка сможет что-то посоветовать, как-то повлияет на него. Но он отказался. Сказал, что одержимым туда нельзя — грешно,— Варвара закатила глаза и цокнула языком. Весь ее вид говорил о скептицизме, с которым она была настроена. — Я вообще-то неверующая, но с таким столкнешься — на все пойдешь. А он – нет и нет. Я месяца четыре терпела, потом не выдержала, ушла от него. Сначала стала реже ночевать с ним, боялась его приступов. Потом вовсе перестала, отговаривалась репетициями. Он сам понял, что я больше не хочу встречаться. Отпустил без скандалов. Сказал, что все правильно, это не мое бремя. Что-то в этом роде. Только списывались иногда. Я за него боялась, старалась присматривать, эфиры его не пропускала. Он же снимал всякие видео, вы знаете? — Она зябко повела плечами и совсем тихо добавила: — Недосмотрела…. Если бы знала, что он останется один и покончит с собой — не ушла бы. Надо было все таки уговорить его лечиться или скорую вызвать, когда он бесился, может, насильно бы увезли, прокололи там нейролептиками или еще чем. Последний его эфир я пропустила. Выступала. А он в это время… Как будто я его добила. Варвара умолкла. Игорь понятия не имел, что тут сказать. Что она не виновата? Бесполезно, все равно будет себя корить. Поэтому он промолчал, зато Дима — нет. Озвучил то, о чем Игорь подумал: — Варвара, Глеб был болен, и вы не могли заставить его лечиться. И даже в больнице бы никто не смог. Прокололи бы, да, а потом выпустили. Судя по вашим словам, пить лекарства он не хотел. Это не ваша вина. Вам нужно жить дальше. Она пожала плечами. — Я и живу. К психологу хожу. Но все равно жалею. Он правда был очень хорошим… А почему меня снова вызвали? Я же уже рассказывала. Тогда и меня опрашивали, и ребят из театра, и родственников. Сначала криминал искали, потом дело закрыли. Это же просто самоубийство. Или нет? — Она посмотрела на Диму, потом на Игоря. Нахмурилась, вмиг став очень серьезной, строгой даже. — Вы думаете, что Глеб не сам решился, ему помогли? Делиться подробностями и наводить панику Игорь не хотел, поэтому ответил уклончиво: — Появились новые обстоятельства, вот мы и проверяем. Варвара, вы упомянули учителя, про которого вам рассказывал Глеб. Вы знаете, что это за человек? Может, хотя бы имя? Подумайте, это важно. Варвара действительно задумалась. Покусала губу, потом кивнула. — Кое-что знаю. Сама его никогда не видела, имени тоже не скажу, Глеб так и звал его — учитель. Но они созванивались, один раз даже при мне. Ночью. Глеб думал, что я сплю, наверное. Ушел на кухню, но я слышала. Мне кажется, они разговаривали через "Вместе", по громкой связи. Там мелодия звонка, знаете… просто звуковой сигнал, а не песня, которая у Глеба на звонке стояла. Голос мужской, приятный такой. Я его хорошо запомнила, хотя всего раз слышала. — Что они обсуждали? — Ничего важного. Этот учитель его отчитал за то, что он долго не выходил на связь, забросил какое-то их общее дело. Глеб извинялся, оправдывался, что много дел в театре. Это правда, у нас тогда премьера была на носу, я очень волновалась, и Глеб все время был рядом, ждал меня и помогал, даже если его смена уже заканчивалась. — Все? — Еще потребовал, чтобы Глеб к нему зашел. Сказал, что адрес пришлет позже. Потом Глеб ко мне вернулся. Я не спала, у меня бывают бессонницы от усталости, от нервов. И он тоже не спал. До утра ворочался... Я думаю, этот его учитель местный, раз они встречались. Или из области. А, вот еще. Про адрес он сказал "новый". Я еще подумала, что они зачем-то меняют места встречи. — Вы Глеба не расспрашивали? — Пыталась, но он отмалчивался, говорил, учитель запрещает обсуждать. А потом эти припадки начались, стало не до этого. — Спасибо, Варвара, — поблагодарил Игорь, поднимаясь. — Если еще что-то важное вспомните — дайте знать.

***

— А Сережа сегодня играть не выйдет, — вместо приветствия подозрительно радостно сообщил Птица, стоило Игорю зайти в офис. Подозрительно, потому что лицо его ничего похожего на радость не выражало. Скорее раздражение. Он сидел в своем огромном кресле у стола, подтянув к груди одно колено, хмурился и нервно, быстро скользил пальцами по поверхности стола, бормоча себе что-то под нос. Судя тону — злое и непечатное. Стол у них вроде огромного компа, припомнил Игорь. — Почему не выйдет? — поинтересовался он, подходя поближе и протягивая Птице ладонь. Тот так же быстро, вскользь, пожал ее и вернулся к своему занятию. Игорь отошел и устроился на диване. — Не знаю! Потому что. То ли загнался и не хочет, то ли никак не проспится. Понятия не имею. Я ему что, мамочка? — Чего ты бесишься? — Да ничего. Налетели сегодня все. А я не шарю в этом, — он неопределенно махнул рукой, — так же хорошо, как Сережа. Наезжает на меня, как будто я во всем виноват, а как спрятаться от злого не бережного мира — так мне отдуваться. Лежащий на краю стола телефон тихо пиликнул. Птица чертыхнулся, схватил его и закатил глаза. Потом напечатал что-то и почти отбросил обратно. — А ты теперь частенько рулишь, да? — осторожно спросил Игорь. — Раньше я тебя совсем не заставал. Он так и не привык к мысли, что в теле уже неплохо знакомого ему человека живет вторая личность со своим уникальным характером. Но сейчас он видел это особенно хорошо — у Птицы на лице было нарисовано, что он от злости и раздражения кипит, как чайник. За Серегой такого не водилось, тот привык огребать за все и постоянно, потому упорно прятал эмоции как можно глубже. Злился, грустил, переживал, боялся — все тихо, в себе, тайком. Птица в этом плане был на него совсем не похож. Игорь вдруг поймал себя на мысли, что с ним поэтому гораздо проще — опасение случайно задеть неловким словом пропадало. — Ага, — отозвался Птица, с удовольствием потянулся до хруста и пожаловался: — Устал. Он поднялся, прошелся туда-сюда и потер шею. Игорь наблюдал, откинувшись на спинку дивана. Выглядел он и впрямь измотанным. — Раньше я тоже выходил, только пореже и в основном вечером. — Почему? — Откуда же мне знать? Вот так. — Он недовольно дернул плечом, скривившись. Потом вздохнул. — Я не вредничаю, правда не знаю. Может, Сережа уставал и вырубался – замена же есть, так что почему бы и нет. Сейчас нас переключает вообще рандомно. А ты не видел, потому что, когда мы окончательно распались, Сережа перестал тебя близко подпускать. Да вообще всех. Максимально перенес общение в онлайн, даже по работе. Боялся, кто-то спалит, что он сам с собой не в ладу. Ну и вот. Игорь прикинул и решил, что сам на месте Разумовского вел бы себя очень похоже. Когда целые часы забываешь, еще не так чужого общества начнешь избегать. — Вы поговорить хоть смогли? Птица отвернулся, несколько раз быстро коснулся стола, и тот потух. Ответил неохотно: — Ну так. Я пытался, он пытался, толком ничего не вышло. Он уже забыл, как со мной общаться. Столько лет прошло… Пара десятков, не меньше. — Вид у него сделался грустный. — Да и не хочет. Это ты его уговорил попробовать, а сам он не стал бы... Ну и ладно. Вспомнит. Или научится, никуда не денется. Не хочу об этом думать, башка до сих пор из-за него трещит. Чаю хочу. Пойдём на кухню? Тебе отопление, кстати, вернули? — Вроде. Я пока к вам ехал, в теплосеть звонил. Говорят, все починили. На кухне, повесив куртку на спинку стула и сев, Игорь смотрел, как Птица наливает воду в чайник, берёт с полки две кружки вместо одной, не спрашивая, кидает в них чайные пакетики. Он молчал и потому очень походил на Разумовского. Если не знать и не приглядываться — ни за что не догадаешься, что это две совершенно разные личности. — Слушай, спросить у тебя хотел, — нарушил Игорь молчание, когда Птица придвинул к нему кружку. — А? — рассеянно отозвался тот, видимо, погруженный в какие-то свои мысли. — Спросить, говорю, хочу. Ты сказал, что с Сережей с раннего детства. Напомни, вы тогда общались? — Общались, но не всегда. В какие-то моменты разговаривали, играли. В какие-то он спал и я его заменял. В основном в… Неважно. А что? — Пытаюсь понять, почему сейчас не складывается. Понятно, что дети все проще воспринимают, но все равно странно. Птица вдруг поморщился. Снова разозлился, решил Игорь, очень уж характерно брови сошлись на переносице и сжались пальцы на боках кружки. — Он почти всегда меня боялся, а потом вообще сделал вид, что меня не существует. Рисовал меня монстром, ты же видел рисунки. Приносил сюда наши школьные тетрадки, помнишь? Игорь помнил. Еще помнил, как удивился, что тогда, осенью, Разумовского выбили из колеи именно эти рисунки, а не сумасшедший дружок, торчащий рядом с огнестрелом наперевес. Тогда Игорь задвинул свое удивление куда подальше, не до того было. Потом как-то из головы вылетело: Разумовский уехал в больницу, потом следствие, суд — и все забылось. Теперь вот всплыло в памяти. Видимо, рисунки тогда здорово триггернули, потому что напомнили о второй личности. Но если Разумовский еще в детстве, в довольно осознанном возрасте, знал, что Птица существует, то как мог его забыть? — Ты говорил, что появился, когда Сереге было три года. А в тетрадках он тебя рисовал школьных. Это лет… пять? Семь? Куда ж ты потом делся? И как это — забыл? Столько лет в одной башке жили. — А вот так. Появился Олег, настоящий друг, и я стал лишним. Никуда не делся, но… не знаю, как это описать… уснул, что ли. Нет, не совсем. Скорее, почти перестал отделять себя от Сережи, слился с ним. Я не объясню тебе, ты не поймешь. У нас тогда все было относительно нормально, и к детдому привыкли, надобность во мне отпала. — Но до Олега же вы как-то общались. — Да. Говорю же — разговаривали. Играли. Я был вроде воображаемого друга. — Тогда почему Сережа испугался рисунков? И с чего вдруг решил, что ты монстр? Ну, подумаешь, воображаемый друг, многие дети их придумывают. — Во-первых, он меня не придумывал. Во-вторых, повторяю, он начал меня бояться. Так сильно, что убедил себя, будто меня никогда и не было. Вспоминать начал, только когда ты его каляки-маляки принес. И то до сих пор делает вид, будто я ему мерещусь. Игорю показалось, что они ходят по кругу. Птица повторял одно и то же, но показания его толком не бились. То вместе играли, то всегда боялся. То не всегда, а вдруг начал. Либо это, либо то. Врал он, врал и не краснел, на ходу придумывал. Для чего? Что-то он явно не договаривал. Что-то важное и, вероятно, не очень приятное. — А бояться-то почему начал, если вы дружили? — Да блин… — Птица цокнул языком, откидываясь на спинку стула. — Короче, у нас там история одна вышла. Не особо веселая. Вот и… — Поделишься? Птица поджал губы. — Не-а. Хочешь — у Сережи спрашивай. — А он помнит? — Помнит. Очень хочет забыть, но не может и не сможет. Он там тоже был. Что, — губы Птицы растянулись в ехидной улыбке, — любопытно? — Очень, — признался Игорь. Ему и впрямь стало любопытно. Если верить Птице, то Серега помнил саму ситуацию, но про второе "я" благополучно забыл, выместил в глубины сознания и закопал там. Это что же такое произошло, учитывая, что обе личности в тот момент были детьми? Ну не убили же они кого-то, в самом деле? — Может, все-таки расскажешь, раз уж заинтриговал? — Я тебе русским языком сказал: нет! — отрезал Птица. Вот же упрямый… — У Сережи допытывайся. — Он вдруг прищурился. — Но ты ж не станешь, да? Пожалеешь его тонкую ранимую натуру. Прозвучало насмешливо. — Возможно. — Ну, тогда страдай. Вот и поговорили. — Ты домой поедешь? — спросил Птица, вырвав Игоря из раздумий. — Или останешься и попробуешь Серёжу застать? — Домой. Надо шмотки в стирку закинуть, переодеться, и вообще… — Ну ладно, — пожал плечами Птица. — Как хочешь. Уже по пути к метро Игорь решил, что спросить все-таки стоит. Может, ничего страшного на самом деле и не произошло, просто детский разум накрутил всякого, таким оно в памяти и осталось. Надо спросить. Если Серега поделится, то получится нивелировать плохое воспоминание и помочь этим двоим найти контакт. Так им обоим будет проще. По дороге от метро до дома Игорь зашел за шавухой и, откусывая на ходу, направился к дому. Под аркой обнималась парочка: светловолосый высокий парень и кудрявая девчонка. Игорь вдруг припомнил, что именно здесь впервые встретил Юлю в дурацком парике и фальшивом образе жертвы гопников. Оригинальное знакомство вышло... Точно, Юле надо позвонить. Она который день бомбила его сообщениями и требовала рассказать, как проходит расследование, а он только завтраками кормил. Не отстанет ведь. Да и все-таки именно она заставила Игоря заняться этим делом, так что в общих чертах, без подробностей, поделиться информацией было можно. Он достал телефон свободной рукой и нашел нужный контакт во входящих. — Привет, Юль. Не спишь ещё? — Не сплю, — ответила она. — Время детское. Сериальчик смотрю, балуюсь винишком. Надеюсь, ты что-нибудь интересное мне рассказать хочешь? Я ролик готовлю. Можешь приехать. Винишка еще много. Только этого не хватало. Не вина – ролика. — Давай-ка пока без этого, ладно? Опять мне карты спутаешь. — А есть что путать? Мне казалось, ты особо не заинтересовался, игнорил меня вон сколько. — Заинтересовался. И расследование веду, поэтому не мешай, ладно? Она театрально-громко вздохнула в трубку. — Ладно! Но ты взамен расскажешь мне, есть в том паблике криминал или нет. — Я сам пока не знаю, — признался Игорь. Он набрал код от домофона и зашел в подъезд. — Все мутно. Непонятно. Парнишка тот больной был, сам себя угробил, вроде. У девочки в семье проблемы. Она из окна выбросилась, кстати, а не отравилась. — Тоже без чужой помощи, получается? — Скорее всего. Но я пока работаю, так что все только предположения. Юль, без ролика, слышишь? — Да слышу. Хорошо. Подожду пока. Но ты держи в курсе, интересно же. — По возможности. — "По возможности", — передразнила Юля и засмеялась. — В выходные с Димкой погулять не хотите? Сто лет не виделись, можно подумать, не в одном городе живем. — Можно. — Игорь прижал телефон ухом, нашаривая ключи в кармане. – Поближе спишемся. Он вошел в квартиру, захлопнул дверь и хотел было попрощаться, как вдруг ему в голову пришла идея. — Слушай, а если я с собой друга одного прихвачу? Ничего? — Да пожалуйста. Игорь вдруг будто наяву увидел, как Юля легко пожимает худыми плечами, и понял, что страшно по ней соскучился. Надо же, годами ни с кем, кроме четы Прокопенко, близко не общался, а теперь вдруг появилось столько людей, по которым можно было скучать. — Тогда до связи. — Спокойной ночи! — Юля отключилась. Игорь скинул ботинки, снял и повесил на крючок куртку, зажав шавуху в зубах, и прошел прямиком в спальню. Одежду утром можно будет постирать. Остаток вечера хотелось проваляться перед телеком и ни о чем не думать.

***

Среди ночи Сережу разбудил свет, бьющий прямо в лицо так, что закрытые глаза резало. Он недовольно застонал и повернулся на другой бок. Стало не так ярко, но спать дальше все равно мешало. Сережа нехотя открыл глаза, приподнял голову и огляделся. Ночник. Опять. Опять! — Я его выброшу нафиг, если еще раз на ночь оставишь, — пробормотал Сережа, дотянулся до выключателя и, стоило комнате погрузиться в темноту, рухнул обратно лицом в подушку. Чертов ночник изводил его вот уже которую ночь. Каждый раз Сережа ложился спать в привычной, полной темноте, а потом, как сейчас, просыпался из-за назойливого света и никак не мог вспомнить, когда успел его включить. Этот ночник стал первым звоночком, что все идет не так. Со временем к нему присоединились пугающие провалы в памяти, когда Сережа вообще понятия не имел, что делал вечером, но назойливая желтая лампа почему-то раздражала его больше всего. Именно раздражала, а не пугала — Сережа терпеть не мог спать со светом. Теперь-то он знал, что дело не в забывчивости: в недолгом диалоге, прежде чем Сережа успел перебрать шампанского и уснуть, не менее назойливый, чем ночник, Птица признался, что свет на ночь оставляет именно он. Почему — объяснять наотрез отказался. Забавно, но говорили они в основном именно об этом, как будто больше со своим вторым, шибко самостоятельным "я" обсудить было нечего. Со стороны Сережа смотрелся, должно быть, полным психом. Он стоял перед зеркалом в ванной, сжав в ладони горлышко бутылки, и разговаривал со своим отражением. Вслух. Птица отвечал мысленно, если это можно было так назвать — Сережа отчетливо слышал его чуть насмешливый вкрадчивый голос в своей голове. В общем, увидел бы кто, кроме посвященного в тайны мадридского двора Игоря, и уехал бы Сережа прямиком в дурку. Собственно, именно это он, разозленный спором из-за дурацкого ночника, будь тот трижды неладен, и пообещал Птице — сдаться врачам со всеми потрохами, голосами и личностями. Так и сказал: отстань, умолкни наконец, или я… Договаривать было не нужно, потому что Птица знал мысли Сережи, как свои. "Никуда ты не сдашься, — ответил он, но в его голосе отчетливо проскользнули нотки беспокойства. — Не понимаешь? Нас там закроют, обколют всякими галоперидолами, и все, прощай, Сереженька Разумовский, здравствуй, овощ. Меня психотропами не прогонишь. Я не глюк. А лечить ДРИ у нас не умеют. Ты знаешь, что такое ДРИ? Погугли". На этом этапе Сережа прикончил одну бутылку и отправился в бар за второй, потому что вывозить болтовню чужого голоса в своей голове трезвым был просто не в состоянии. А Птица решил, что такой важный рассказ левым сайтам доверять нельзя, поэтому коротко просветил Сережу, что к чему. Вообще, как и многие другие, он про это заболевание слышал, но все познания в основном шли из фильмов или громких историй, вроде той, про Билли Миллигана. Сережа и в страшном сне не представлял, что столкнется с подобным на практике, еще и обнаружит множественную личность не в ком-то из знакомых, а в себе самом. На первых глотках из второй бутылки Птица наконец заткнулся. Сережа было подумал, что того глушит алкоголь, и обрадовался, но в голове прозвучало недовольное "не дождёшься, я просто с пьяными не общаюсь". А потом снова наступила тишина. Сережу это вполне устроило. Он ушел в офис, сел на диван и какое-то время пытался переварить весь случившийся диалог, а потом достал смартфон и написал Игорю. Почему и зачем — сам не знал. Просто переваривать все это в одиночку оказалось невыносимо, а больше никто про Птицу не знал. Да что там, просто больше никого не было — Сережа растерял всех знакомых за те полтора года, что Олег держал его в этой башне, как собаку в вольере. Спасибо, что не в подвале на цепи. Сережу передернуло, когда он зачем-то представил, что сошедший с ума Олег и до такого бы мог додуматься. Может, все-таки стоило лечь в больницу? Сережа прекрасно помнил, что бывает, если запустить и не контролировать психическое расстройство — жуткий пример был перед глазами долгие месяцы. Но в чем-то Птица был прав: оттуда потом просто так не вырваться. Мысль о том, что придется снова сидеть взаперти и под чужим неусыпным контролем, пришлось спешно запивать шампанским. Сережа в этот момент пожалел, что не держал под рукой ничего покрепче — обычно редко хотелось. Надо будет купить. Пригодится. То ли Сережа задремал, то ли Игорь научился телепортироваться, но появился в офисе он на удивление скоро. И неожиданно. — Серег? — позвал он, только ступив в офис и, видимо, с профессиональной быстротой оценив обстановку. — В честь чего гуляем? Ты ж на таблетках, тебе нельзя. — Можно, если осторожно. — Фраза Сереже показалась ну очень смешной. Баг у него такой был: стоило выпить – и тут же начинал смеяться от всякой глупости. И так же быстро находил повод погрустить. Вот сейчас, например, немедленно вспомнилось, что чуть ли не единственный раз, когда он пил, а смеяться не хотелось, случился полгода назад, жуткой осенью, когда Игорь написал, что сейчас придет, а Олег пригрозил, что названного гостя пристрелит на месте, если Сережа его не выставит. Все последующие события хотелось забыть, как страшный сон, но не получалось. Сережа знал, что нужно найти психолога, рассказать обо всем, что мучает, попросить помощи, но… не получалось. Все время находился повод отложить поиск подходящего специалиста на потом. Хотя причина заключалась в другом: Сережа просто не хотел все это вспоминать в подробностях и тем более обсуждать. От воспоминаний было одновременно стыдно и страшно. Однажды он все-таки записался через приложение клиники на онлайн-сессию, понадеявшись, что, может, так будет проще. Видео он не включал, не хотел светить лицом. Его хватило на три встречи. В конце последней психолог осторожно предложила обсудить "травмирующий опыт" подробнее, погрузиться в него "теперь не одному, а вместе", Сережа понял, что не сможет, и больше не записывался. За одно воспоминание зацепилось другое, в памяти всплыла дурнота, которую Сережа испытал, придя в себя в ледяной ванной с разбитой головой. После выпитого штормило очень похоже. Сережу замутило. Он свел тему, о которой сам проговорился, к другой, потом позволил Игорю увести себя в спальню. Там, наконец, и выключился, а в себя пришел только глубокой ночью, из-за света ночника, и один. Спать хотелось, но не получалось. Что-то грызло и мешало заснуть. Сережа ворочался с боку на бок, пока не понял, что никак не может вспомнить, какой сегодня день. То есть, ночь. Число. Он нашарил смартфон на тумбочке, прижал подушечку пальца к считывателю отпечатка и прищурился, когда ярко загорелся экран. 24 марта, 3:39 утра. А Игорь когда приходил? Разве сегодня, то есть, вчера? Сережа открыл сообщения. Нет, не вчера. 22.03. Получается… Сережа сел. Он что, выпал больше, чем на сутки? Целые сутки жизни! А вчера ведь должны были выбрать новый дизайн раздела с музыкой! Сережа судорожно открыл "Вместе". Ни одного непрочитанного диалога, только краткое сообщение "обсудим завтра" в чате с дизайнерами, которое написал он сам. Вернее, Птица, кто ж еще. Сережа отложил смартфон. Сутки. Так долго еще никогда не было. Что если однажды он уснет и проснется спустя несколько дней? Недель? А если вообще пройдут годы? От этой мысли дыхание перехватило, а на лбу выступил холодный пот. Нет, как бы Птица ни пугал его психушкой, как бы сам Сережа ни боялся снова оказаться взаперти, но с этим надо было что-то делать. Он не готов был проспать в глубинах собственного сознания целую жизнь.