— Давно уже хочу поменять это старьё, и никак времени не хватает замену прикупить, — оправдываюсь, видя, как прихватывает тот самый плед, прижимая к себе, носом аромат вдыхая.
— Сашка, ну ты чего? Ничего не понимаешь. Не старьё, а качественный раритет: ведь наверняка от бабушек достался?
— Угадал. — улыбаюсь.
— А ещё он насквозь пропитался твоими духами — это придаёт старью весьма приятное послевкусие. Лучше мне отдай, когда выбросить решишь.
Робела, смущалась, глаза прятала, не зная, куда от его откровенности и откровения деться. А он словно выжидал этого момента, чтобы улыбнуться самой широкой, обворожительной улыбкой на свете. Только мне.
Порой складывалось ощущение, что мы уже живём вместе: просто обстоятельства постоянно вынуждали нас частенько расставаться. Даже моя строптивая кошка, со своим руководящим и свободолюбивым характером, приняла его в нашу команду и каждый раз, во время его прихода, начинала обтирать его ноги и заискивающе мурлыкать. Пожалуй, только здесь, в аэропорту, можно наблюдать всю палитру красок влюблённого человека и радостного, окрыляющего момента: влюблённые, осчастливленные предстоящей встречей, в нервном предвкушении теребили пальцы рук, постоянно поглядывали на часы; потом, спустя время, происходила та эта долгожданная встреча — и она не могла не вызвать улыбку на лице. Случалось наблюдать и тяжёлые сцены расставания: со слезами на глазах и горькими всхлипами. Смотрела на них, сочувствуя, содрогаясь всем телом, невольно себя в этом представляя. Пытаясь сопоставить, как бы происходило наше с ним прощание. Наверняка: слёзно, горько, болезненно. Поэтому и выбрала куда более снисходительный и щадящий вариант: написать сообщение краткого содержания, уехав без детального выяснения причин. Только вот накануне отлёта как никогда крепко обнимала; пряди волос приглаживала нежно; глазами его прожигала — будто метку на нём свою оставить хотела.— Не забывай меня никогда, ладно?
Взгляд на меня взбросил свой вопросительный, рукой своей мою накрыл.
— Ни за что: даже если захочу — не смогу. — отвечает, не догадываясь.
У каждого человека должна быть своя неповторимая половинка из снов, ставшая явью. Сказки нужны даже взрослым. Сказки про веру. В любовь. Сказки в его исполнении слушала часто. Надеялась, что уснуть получится, голосом его покорённой. Только вместо сна в его тембре голоса растворялась, с жадностью прослушивая новые голосовые; и продолжалось это, пока ночь утру место не уступит. Не устаю впиваться судорожным взглядом в табло вывешенных рейсов перед собой, ожидая объявления о посадке на свой. Самолёт в новую жизнь. Жизнь без него. Рейс Москва-Уфа, билет — в одну сторону, в один конец. В моей истории любви к нему не было нечего необычного. Обычная девичья привязанность, которая переросла в глубину чувств и туманность мышления. А потом случилось то, что всё расставило по своим местам раз и навсегда. Там, на концерте, двадцать первого января. Да только лучше бы я не слышала тех слов; не видела улыбки той, которая по сей день сердце сжиматься заставляет в боли неистовой. Начало конца произошло по окончанию концерта. Шум, толкотня; восклицания восторженных зрителей; поздравления с успешной программой; букеты цветов и подарки, оттягивающие в бесчисленном количестве своей тяжестью мои руки, и тысячи согревающих и умиротворяющих объятий. Мы были в самом центре внимания. Только внимание это мне не нужно было — после такого насыщенного и эмоционального вечера хватило бы лишь его одобряющих слов и рук крепких, к себе в нетерпении прижимающих... и губ, шепчущих: "Сашенька..."— Сашка, я тебя поздравляю: отыграли мы феерично с тобой; сомнений ни у кого не должно остаться теперь.
Стоит рядом совсем, кажется: руку протяни — и завладеешь. Да только пропасть глубже и шире, чем то кажется. Рука, та самая, что меня считаные минуты назад к себе прижимала, теперь на другой: прижимает к себе крепко. Так чувственно, так собственнически, что дышать невыносимо становится.
Улыбка с лица не сходит, заставляя видеть в этой фразе только правду ранящую. Истину.
— Да, ты прав: актёры из нас — хоть куда. Большое будущее ожидает. Особенно тебя: очень чисто играл, не фальшивил.
Улыбаюсь, как и прежде, слишком открыто, пряча внутри всю недосказанность, всю боль, по телу растекающуюся. Могу ощущать лишь покалывание под рёбрами и спазмы в желудке, тошноту приносящие.
— В ресторан с нами пойдёшь? Такое событие отметить следует.
Да уж, такое событие. Такую игру отметить стоит с большим размахом.
— Если позволите — я домой поеду: чувствую на себе все признаки начинающейся болезни.
— Ты лечись усердно и будь на связи, ладно, воробушек?
Окутывает теплом всё тех же рук; только вот, как прежде, надежды и опоры они мне не являют. Отстранённость, боль, обида и желание уйти. Поскорее исчезнуть из этого места. С этого города.
Решение приняла в течение трёх дней, когда эмоции уступили место здравому рассудку. И, на редкий случай, все решения сошлись, явили из себя звонок в авиакомпанию и бронирование билета. В Уфе жила мама, а с мамой жила моя душа все те годы, когда я была вдали. А тут карты легли сами собой. Насчёт карьеры не переживала — место себе в киноиндустрии и там найду. Переживала лишь за одно: за несостоявшийся дуэт Александры Каштановой и Андрея Нестеренко. Планы были грандиозные, а вместе с ними — и надежды безграничные на наше творчество совместное, на наш союз. И союз далеко не музыкальный в мечтах жил, а тот самый, о котором все интернет-площадки судачили и судачат. Глупо было полагать, что я смогу что-то поменять в нём, какие-то чувства зажечь, направление иное задать. Но надежда моя, кажется, и сейчас жила, горела слабым светом, едва виднеющимся в темноте. Предвкушаю, теперь у наших фанатов однозначно вопросов будет ещё больше — после таких объятий жарких; после слёз моих слишком откровенных; после отъезда моего скоропостижного. И не увидят больше наши лица рядом, где-нибудь в студии звукозаписи; не заметят и не попытаются заснять нас вместе на улицах города; не будет чая крепкого в стенах кухни моей, с его любимыми шоколадными конфетами. И плед уже не нужен будет. Вся квартира отныне в запустении простаивать останется. Лишь воспоминания в стенах жить будут: в тех стенах, где счастливы были, планы составляли, души друг другу вверяли и кошку мою гладили поочерёдно. По-семейному.