Будь моим

      В «Старбаксе» очередь длиной в милю, и к тому времени, когда Дин добирается до прилавка, он много раз успевает пожалеть, что не пошёл за жирной вкуснятиной яичного макмаффина и какого-нибудь простого, незамысловатого кофе. Но Сэм уже несколько дней ходил угрюмый, хандрил, а потом украдкой бросал на Дина эти выжидающие взгляды, огрызался на деликатные вопросы о флэшбэках, зудящих шарах и ПМС. Дин не прочь успокоить дикаря Сэма напитками. По сравнению с прежней зависимостью Сэма и пристрастием Винчестеров к выпивке, карамельный фраппучино довольно безобиден.       — Что будете? — спрашивает бариста с резкостью, которая наводит на мысль, что это не в первый раз. Дин отрывается от размышлений о состоянии Сэма — серьёзно, у него тут, похоже, бэушный эмо — и заказывает два яичных макмаффина только-намного-дороже и большой американо. — И карамельный фраппучино для моей сестры. — В последнюю минуту он добавляет пару печений из банки на прилавке. Они с глазурью. Похожи на то, что явно может понравиться Сэму.       Сейчас середина февраля, и чертовски холодно. По пути от «Старбакса» к машине, а затем от машины к номеру мотеля Дин чувствует, как из дорогих яичных штук вытекает тепло. Сэм лежит на кровати, склонившись над ноутбуком, и не реагирует, когда Дин кладёт его завтрак и хренучино на тумбочку, хотя и начинает чередовать жевание и чавканье с постукиванием и хмурым взглядом. Дин ждёт несколько минут, пока тот не поднимет глаза и не осознает, что его завтрак не столько пришёл сюда сам по себе, сколько был принесён его потрясающим старшим братом, но безрезультатно. Он швыряет пакет с печеньем в голову Сэма.       — Я принёс тебе печенье, — говорит он, — засранец. — Одно печенье выпадает, и Сэм поднимает его и смотрит так, как будто никогда раньше не видел, осторожно держа в ладони своей гигантской руки. Затем он снова бросает на Дина тот же взгляд, украдкой, только на этот раз долгий, проникновенный, но всё же взгляд украдкой. Дин поднимает брови, какого хрена, и Сэм отводит взгляд.       — Эй, — бормочет он, — спасибо. — Он убирает пакет со вторым печеньем в рюкзак и начинает есть то, которое держит в руках, маленькими, осторожными кусочками. С уголка его рта слетает крошка розовой глазури, и Сэм быстро проводит языком, чтобы поймать её. Дин снова переключает внимание на свой завтрак.       — Ага, — говорит он, — неважно. Допивай своё молоко и доедай печенье, Фрэнсис, чтобы мы успели расследовать кое-какое дерьмо до того, как ты ляжешь спать.       Они работают над делом. Одним из хороших. Никто не умирает, и Сэм не слишком долго смотрит на огонь, когда они сжигают кости. Единственная жертва — это Дин, немного подвернувший колено, и Сэм, возможно, растянувший что-то из-за совершенно неоправданных отправлений в полёт, нависаний и рукоприкладства, которые последовали за этим. К вечеру следующего дня они в двух штатах оттуда.       Сэм отправляется за едой — какое-то дерьмо о том, что у Дина вывихнуто колено, и ему нужно не напрягать его, держать приподнятым, и прикладывать лёд, и, может быть, рассказывать истории, и петь песни, бла-бла-бла, вся эта властная, контролирующая хрень, к которой Дин никогда не прислушивается. Он принимает ибупрофен, который оставил Сэм, и переключает каналы. К возвращению Сэма он находит довольно приличное порно и успевает одобрительно простонать и сделать несколько глубоких вдохов, как раз когда открывается дверь. Отвращение на лице Сэма — это всё, на что он мог надеяться.       — Лучше бы это были гамбургеры, — говорит он, наблюдая, как Сэм выгружает целую охапку пакетов на стол.       — Лучше бы у тебя в кармане был пистолет, — парирует Сэм. — Да, я принёс тебе твой холестериновый пир. И, эм, это. — Он протягивает маленький полосатый пакет.       Дин заглядывает внутрь и видит многообещающую красную начинку. Пирог. Он достаёт его. Это не совсем пирог, скорее, тарт, и он, чёрт возьми, в форме сердца, а на корочке вырезано маленькое сердечко, сквозь которое просвечивает малина. Это самый девчачий десерт, который он когда-либо видел. Чёртов жмот. Сэм пошёл и купил за полцены остатки со Дня Святого Валентина. Для своего брата-калеки.       — Ты принёс мне несвежие остатки валентинок, — говорит он укоризненно. — Ты отстой, чувак.       Сэм выглядит обиженным. Странно. Да, он эмо-сучка, но обычно он не настолько чувствителен.       — Я знаю, что опоздал на день, — говорит он. — Но вчера ты принёс мне печенье. И, ну, в прошлом году, с сердцем. И в позапрошлом году. С другим сердцем. Я имею в виду, просто, ну, я тоже. Или да. Что-то вроде того.       Дин начинает задумываться, не ударился ли он на кладбище головой, помимо того, что повредил колено. Не помогает и то, что Сэм говорит в три раза быстрее, чем обычно, а смысла в слова вкладывает одну восьмую обычного.       — О чём, чёрт возьми, ты говоришь? — спрашивает он. — И притормози.       — Я говорю о том, что ты делаешь каждый год. В День Святого Валентина. С сердечками.       — Сердечками? — переспрашивает Дин.       Теперь у Сэма такой вид, будто он думает, что Дин ударился головой.       — Ты даришь мне сердце, — говорит он. — Каждый год. Примерно в День Святого Валентина. В этом году было печенье. Печенье в форме сердца с розовой глазурью. В прошлом году была та жуткая штука с манекеном. А в позапрошлом году — реально отвратительное настоящее сердце. Ты не можешь не понимать, что делаешь. Ты подсунул мне человеческое сердце и попросил быть твоим Валентином.       — Чувак, человеческое сердце. Это основной инстинкт или что-то типа того — пошутить с такими вещами. А печенья просто лежали там, на прилавке в «Старбакс». Я подумал, что ты, возможно, захочешь печенье. Это не была какая-то странная фигня с сердцами.       — Но ты делаешь это каждый год, — настаивает Сэм. — А как насчёт того года, когда ты украл сердце келпи, которое Бобби хранил в банке, и положил его в мою сумку?       Дин усмехается воспоминанию.       — Это был настоящий крик цыпочки из фильма ужасов. Ты мог бы сделать карьеру, Сэмми.       Но Сэм слишком занят тем, что выглядит потрясённым, и отступает, как смущённый сенбернар, чтобы поразмышлять о своём упущенном шансе стать старлеткой классического фильма о монстрах.       — Ты правда не знал, что делаешь это, — говорит он, и его голос как будто усох. — Ты правда не хотел этого.       — Чувак, нет никакого «этого», — говорит Дин, — я не ухаживал за тобой с сердечками и валентинками. Правда. Можешь успокоить свои странные мысли.       Сэм не выглядит успокоенным. Хотя если серьёзно, то Дин не виноват. Он не вёл многолетнюю кампанию, чтобы заморочить Сэму голову.       Сэм уже успел отступить до самой двери.       — Я, эм, я забыл взять попить. Я должен вернуться. Я должен вернуться и принести нам попить. И мы засунем весь этот разговор в самый дальний ящик, ладно? — говорит он. Или, по крайней мере, Дин думает, что он говорит именно это. Он снова начинает быстро говорить или, точнее, бормотать. И вылетает за дверь, оставляя после себя лишь порыв влажного, холодного воздуха, прежде чем Дин успевает заставить его объясниться.       — Что это, блядь, было? — спрашивает Дин голую женщину в телевизоре. Но она всё это время скакала на каком-то парне с волосатой грудью и закрученными усами и действительно выкладывалась по полной, выгибая спину, покачиваясь, постанывая и как бы повизгивая. Она, наверное, тоже не поняла, о чём говорил Сэм. Дин выключает телевизор и рассеянно начинает есть тарт, прокручивая в голове разговор.       Он как раз откусывает кончик маленького вырезанного сердечка, когда до него доходит. Сэм подарил ему сердце. Сэм подарил ему сердечко и пролепетал, что Дин просил быть его Валентином, и сказал, что «я тоже» и «да».       Блядь.       Дин вскакивает на ноги в порыве несфокусированного адреналина. Он должен пойти за Сэмом, догнать машину, схватить брата за куртку, вытащить его и объяснить… ну, хоть что-то. Всё. Что угодно. Вот только он забывает о колене. Его пронзает раскалённым добела приступом боли, колено подгибается, и он валится лицом вниз перед дверью.       Может быть, Сэм прав, и это растяжение. Или, знаете, какой-то разрыв связок. Потому что больно просто пиздец. Дин даже не может встать. Он прижимается лбом к шершавому, липкому, отвратительному ковру и мгновение жалеет себя. И, может быть, немного злится на Сэма. В конце концов, он втянул Дина в историю со своим любовным гейско-инцестным тартом.       Самое забавное в лежании на полу заключается в том, что это даёт определённый ракурс. Время подумать. Если не считать тошнотворной боли, это вроде как умиротворяет. Дину не требуется много времени, чтобы придумать вполне работоспособный план Б: он просто будет лежать здесь. Он просто будет лежать здесь, патетически ожидая, когда Сэм вернётся через дверь и споткнётся о него. Что Сэм неизбежно сделает, потому что, надо это признать, они Винчестеры, они рождены невезучими. Положите распростёртое тело на ковёр, и они споткнутся об него. А потом, когда Сэм упадёт, Дин схватит его и поцелует до потери сознания.       Потому что да, Сэм помешался на сердцах. Но, может быть, он не ошибается.       Дин устраивается как можно удобнее и принимается ждать. Он всё ещё держит в руках оставшуюся часть тарта. Он вполне мог бы доесть его.