Курортный отдых в санаторных условиях

      Се Ван вернулся в корпус словно в полусне, щёки горели румянцем и были ощутимо горячее наощупь, когда он прислонял к ним ладони. Сердце стучало. Се Ван опрометью проскакал в холл и наверх по лестнице, настолько растеряв всяческую осторожность, позабыв о времени отбоя, что попался дежурной сестре. Наплёл что-то крайне бессвязное про разболевшуюся голову и пользу вечерних прогулок. То ли его сочли душевнобольным, то ли вид у Се Вана был слишком жалкий и такой влюбленный, что его решили оставить в покое, но он отделался легким выговором от той же сестры и был отпущен восвояси с условием, что в дальнейшем при головных болях будет обращаться к медработникам, а не нарушать режим.       Тусклый луч света пробивался из-под двери его комнаты. Се Ван вошел и увидел отца, расположившегося на стуле с номером вечерней газеты в руках, заслонявшей большинство света от неяркой настольной лампы.       - Се-эр, - Чжао Цзин отложил газету и поднялся, - Я уже начал волноваться, - он подошел ближе, как только Се Ван притворил за собой дверь, и взял его за руки, - Как твоя голова? Больше не болит?       - Да, всё в порядке, спасибо, - прошептал Се Ван, пряча глаза. Его губы дрогнули в слабой улыбке, тревожной, беспокойной, когда руки отца легли на щёки, нежно оглаживая.       - Я уделял тебе слишком мало внимания последние дни, это нужно менять, - Чжао Цзин притянул Се Вана к себе за плечи и обнял, поглаживая по волосам.       Се Ван застыл, руки отказывались слушаться, как парализованные, безвольно свисали по бокам, он сам словно ослабел и не мог ничего предпринять, теперь щёки горели от стыда, губы подрагивали. От Чжао Цзина слабо пахло табачным дымом, видимо снова выходил покурить куда-то, подальше от посторонних глаз.       - С тобой всё в порядке? Ты сам не свой.       - Со мной всё хорошо, - с трудом ответил Се Ван, так, чтобы голос не дрожал, - Я просто очень рад, - он нашел в себе силы и обнял в ответ. Осторожно, словно сомневаясь, может ли он прикоснуться.       - Ложись спать, нужно отдыхать достаточно, - Чжао Цзин отстранился, всё ещё придерживая Се Вана за плечи. Он ещё раз огладил его по волосам, заправляя за ухо прядь волос.       - Вы тоже, отец, - слабо улыбнулся Се Ван.       - Спокойной ночи, Се-эр.       - Спокойной ночи…       Чжао Цзин подхватил газету и вышел.       Се Ван дождался, пока не услышал, как открылась и закрылась с легким скрипом соседняя дверь, и ничком упал на кровать.       Голова ощущалась как разворошенный улей, мысли роились, путаясь и больно жаля накатывающими эмоциями. Пальцы стискивали простынь и одеяло, хотелось завыть, заскулить от этой двойственности. Это было так хорошо, Се Ван давно не переживал столько любви, столько внимания и участия по отношению к себе. Так восхитительно, тепло и волнительно, сердце бьется и душа трепещет от каждого взгляда, от прикосновения… И тут же жалит, бьет под колени стыд, душит, хватает за горло. «Так нельзя, нельзя! На двух стульях не усидеть! Ты просто отвратителен, ты врешь им обоим!»       - Я не вру, не вру! – Се Ван перекатился на спину, смещаясь от промокшей подушки и шепча едва слышно, сдерживая себя, зажимая руками рот, чтобы не было слышно его отчаяния. Он разрывался от необходимости выбора, которого не хотел делать, он любил их обоих. Он хотел бы, чтобы не было этого барьера между ним и Байи, он хотел отдать себя ему полностью, но он любил отца так же сильно… «Почему я должен выбирать? Почему я не могу любить его как отца? Почему он не видит во мне просто сына? Почему так происходит?» И снова стыд и обида, совесть гложет, выжигает.       «Вот как ты заговорил… Как ты смеешь, это неправильно, ты не должен говорить, даже думать не смей так об отце!»       Чей это голос звучит сейчас в голове? Кто это говорит? Он сам, или это внушил ему Чжао Цзин? Где он сам в этой каше смешанных чувств, спутанных как тонны телефонных проводов в беспорядочный клубок, что и не разобрать, какой голос откуда доносится.       Е Байи… Его улыбка, почти спасительный взгляд, одно воспоминание о нем приносит свет в мысли. Он – тот, с кем хочется остаться до конца, пока только можно, держать и не выпускать ни на миг, но тут же паучьи, липкие сети сплетаются вокруг него, тянут на дно, сваливаются на плечи тоннами стыда и ужаса от одной мысли о предательстве. «Да, ты самый настоящий предатель. Ты не достоин быть рядом с Байи, ты не достоин стоять рядом с отцом. Ты – средоточие порока, не можешь контролировать ни себя, ни свои амбиции.»       - Замолчи… Замолчи, умолкни! – Се Ван шипит сквозь слезы и бьющие словно тяжелым молотом мысли.       «Разве стал бы любящий отец спать со своим сыном?»       «Ты ему не родной, он имеет право.»       «Это ненормально, ты не должен, такого права нет! Это не любовь! Будь на его месте Байи, разве стал бы он…»       «Ты смеешь их сравнивать?!»       Он ни разу не проявил ничего, кроме внимания, кроме заботы о нем. Се Ван не мог вспомнить ни единого случая, когда Байи поступил бы из собственных желаний, он всегда исходил из того, что нужно Се Вану.       «Он просто проявляет вежливость, он не любит тебя, - и тут же ответная мысль, - Ты же не глупый и уж точно не слепой, ты видел его взгляд, ты прекрасно знаешь, что в нем читается! Он взял тебя за руку, он уделял тебе время, он сказал, что у вас свидание! Если только ты не растерял последние мозги, то точно понимаешь, что он неравнодушен к тебе.»       Се Ван вспомнил тепло рук и нежность кратких прикосновений, запах чистоты и простого одеколона от пиджака, глаза и улыбку, когда Се Ван сидел у него в постели, завернувшись в одеяло. Как сияли его глаза, когда он всё-таки пришел… Как Байи напугал его гусеницей, а после успокаивал и поправлял волосы. Отец тоже так сделал в этот вечер, заправил волосы ему за ухо… Се Ван хотел бы, так хотел, чтобы это было по-другому, чтобы это был просто жест любви, но не в том смысле! Он бы так хотел, чтобы его отец был просто отцом, без оговорок. Чтобы любил его так, как это бывает в других, куда более счастливых семьях… Тогда не пришлось бы выбирать!       Хватит и того, что приходится скрывать ото всех, что ему нравятся не только женщины. Устал уходить от неудобных вопросов и переживать о том, что кто-нибудь рано или поздно мог бы догадаться и донести на него. Что с самого начала он любил женщин, в основном, за эстетику, но не влюблялся, как сейчас. Теперь, встретив Байи, Се Ван сомневался, любил ли он кого-то до этого в принципе. Он был уверен, что любит Чжао Цзина, любил его и теперь, но это чувство отличалось от того, что он испытывал к Е Байи.       Эти мысли окончательно вымотали Се Вана. Он наощупь погасил лампу, выпутался из одежды, не заботясь ни о чем, кинул её с кровати, надеясь, что хотя бы часть упадет на стул. Потерся о порядком промокшую наволочку носом и всем лицом, вытирая следы тихой истерики, перевернул подушку сухой стороной вверх и упал на неё снова, тут же проваливаясь в глубокий сон без сновидений.        Ночь прошла незаметно. Е Байи проснулся рано. За окном уже рассвело, чистое небо нежно розовело безоблачным простором, раскрашенное не успевшим подняться высоко рассветным солнцем.       На растениях поблескивала крупная роса. В густой тени, отбрасываемой корпусом, палисадник приобрел насыщенные изумрудно-зеленые тона, как в сказочном лесу. Е Байи открыл окно и выглянул наружу. Толстая зеленая гусеница бесстыдно грызла широкий лист хосты, росшей прямо под окном. Памятуя о том, что произошло вчера вечером, Байи улыбнулся.       На душе было спокойно. Хорошо и тепло. Так, будто в сентябре выдался погожий солнечный день, и ты посидел на скамейке под солнышком где-то в сквере, согретый и убаюканный тихим шелестом опадающих листьев, а вдалеке катились бы по бульвару редкие машины.       Однако некоторое беспокойство всё же было где-то на периферии сознания, напоминая о том, что путевка не бесконечна, ровно так же, как быстротечны курортные романы. Но разве это можно было назвать романом? Курортный роман – это что-то поверхностное, пропитанное страстью и зноем, что-то жаркое и проходящее так же быстро, как полуденное солнце проходит зенит и опускается к горизонту. Что-то, похожее на шумный кутеж, банкет, на котором ты напился до беспамятства и просыпаешься с тяжелым похмельем.       Е Байи представил себе Се Вана, такого же смущенного, как вчера, с робкой улыбкой и проникновенным взглядом. Вспомнил то порывистое трепетное объятие и краткий поцелуй на щеке. Нет, чувства, которые он испытывал при мысли о Се Ване, не были похожи ни на одно из тех, что ранее пришли в голову. Это было что-то совсем иное, более тихое, такое, от чего душа радуется, согревается внутренним светом изнутри.       Ещё рано о чем-то задумываться. Е Байи одернул себя, возвращаясь к реальности. Он прекрасно понимал, что это ещё почти ничего не значит. Байи и сам ещё не до конца понял, чего хочет в данной ситуации, исходя из здравого смысла, а не глупого сердца, которое уже представило, как было бы здорово видеть Се Вана рядом с собой каждое утро. Он понимал, что они ещё толком не знают друг друга, что Се Ван может и передумать, но чем больше строилось в голове рациональных доводов, тем сильнее становилось желание пойти и признаться в ответных чувствах, обнять и пообещать быть рядом всегда-всегда.       Время, ему наверняка нужно время. Се Ван молод, признался так быстро, это мог быть необдуманный порыв, он может быть не готов…       Е Байи задумчиво жевал свой завтрак. Он чуть ли не первым пришел сегодня в столовую. Взгляд то и дело скользил по залу, выискивая одного конкретного человека. Прошло около получаса, когда он наконец появился. Се Ван показался в широких дверях, следуя за Чжао Цзином. Тот рассеянно улыбался. Се Ван выглядел как-то потеряно и тоже осторожно поглядывал по сторонам. Е Байи успел отметить, что у него красноватые глаза и в целом немного усталый вид и почти успел забеспокоиться, а затем Се Ван его увидел и преобразился на глазах. Лицо озарила улыбка, а щёки окрасил легкий румянец. Е Байи замер и всё смотрел на Се Вана, не в силах оторваться. Он был так восхитительно прекрасен, что ничего больше не имело значения. Се Ван не выдержал и опустил голову, пряча слишком уж очевидные эмоции. Отчасти Е Байи был даже рад, потому что ещё немного, и они совершенно перестали бы вписываться в обстановку.       Е Байи вернулся к еде. В конце концов, влюбленность – это хорошо, но на сытый желудок – ещё лучше. Он не беспокоился о том, что Се Ван не сидит рядом с ним, наоборот, он чувствовал, что так и должно быть, по крайней мере – пока.       День проходил на редкость хорошо. Е Байи прошел все назначенные процедуры, даже ни с кем не поругавшись в процессе, наплевав на то, что «никудышные нынче врачи пошли», и «где вы только этому учились, кто так смотрит». Он изредка пересекался с Се Ваном, и каждый раз это было на расстоянии, на пол шага назад, с безопасного расстояния, так, как смотрят на произведение искусства. И каждый раз Чжао Цзин был совсем рядом, это даже настораживало, но он смотрел скорее сквозь Се Вана, то и дело отвлекаясь на общение с кем-то ещё. Он был ближе, но не видел того, что мог видеть Е Байи.       И, когда после обеда, Е Байи услышал из распахнутого окна тихую музыку фортепиано, которую ждал, очень ждал, хотя и уверял себя, что просто отдыхает, он не пошел прямиком в зал библиотеки, а обошел по усыпанной гравием дорожке вокруг здания, до широкого окна, откуда Се Ван мог бы его увидеть и откуда он мог бы разглядеть его. Се Ван играл вдохновенно, пропитывая музыкой пространство вокруг, одухотворяя каждый миг. Е Байи замер, любуясь им. Се Ван словно почувствовал это и обернулся. И снова его захватила эта улыбка, а в глазах зажглись искорки. Это могла быть просто игра света, но не для них. И снова Е Байи не стал удерживать этот контакт долго, он прошел чуть дальше и присел на скамью аккурат у этого окна, лицом к свету и пространству парка, слушая музыку и ловя в них отражения эмоций Се Вана. Этого было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливым, даже заметив, что Чжао Цзин был там, рядом, в зале, сидя спиной к окну. Он был куда ближе, это слегка царапало душу непонятным, но тоже очень знакомым чувством, но Е Байи было все равно.       Музыка прервалась. Е Байи насторожился, но остался сидеть на скамье. Скрипнула, открываясь шире старая оконная рама.       - Здесь немного душно, - раздался мелодичный голос совсем близко, - пусть будет побольше воздуха.       В дополнение раздался легкий стук по дереву и тихий кашель, явно не связанный ни с аллергией, ни с простудой, а затем удаляющиеся шаги.       Снова заиграла музыка. Е Байи выждал ещё немного и поднялся, подошел к окну и с удивлением обнаружил небольшой сверток. Он забрал его и вернулся на скамейку, разворачивая салфетки, обернутые вокруг сдобной булочки, пахнувшей яблоком и корицей.       На следующий день все повторилось почти так же, но только поначалу. После полудня в библиотеке было многолюдно. Приехала труппа народного танца, большой читальный зал превратился в импровизированный концертный. Рояль откатили в сторону, между двумя шкафами с книгами, а кресла и стулья расставили рядами.       Е Байи решил остаться и посмотреть. Он сел сбоку, отчасти, чтобы видеть сцену, а отчасти, чтобы замечать Се Вана, сидевшего с другой стороны и чуть впереди, бок о бок с Чжао Цзином.       Народные танцы не сильно интересовали Е Байи, но выглядело это довольно эффектно, что-то в этом было… Но не настолько, чтобы увлечься.       В небольшом антракте, наполненном обсуждениями, шумом разговоров и скрипом кресел, то и дело передвигаемых туда-сюда по паркету, Е Байи переместился к окну. Чжао Цзин оказался в компании нескольких человек, что-то оживленно обсуждавших. Се Ван был всё так же рядом, но едва ли проронил слово, стоя за спиной приемного отца. Группа вдруг отделилась, и Чжао Цзин, развернувшись к Се Вану, что-то произнес и ушел вместе с ними.       Се Ван растерянно проводил их взглядом, а затем опустился на стул, опустив голову.       Началась вторая часть представления. На этот раз Е Байи и вовсе не следил за сценой. Его внимание захватил Се Ван, сидевший спиной к нему, словно осиротевший. И от этого сердце Е Байи сжималось. Он не мог больше спокойно усидеть на месте, хотелось наплевать на всех и всё, подойти и обнять, разорвать это одиночество. Видел ли Е Байи себя в этом образе, он не мог сказать, но слишком хорошо понимал те чувства, что Се Ван испытывал. Осознавать то, что Се Ван тоскует по другому человеку было болезненно, но уходило на второй план. Собственные чувства диктовали в первую очередь то, что Е Байи должен быть рядом.       Концерт закончился аккурат к ужину. Публика наскоро поблагодарила овациями танцоров и направилась в столовую.       Е Байи ждал, когда Се Ван поднимется и можно будет позвать его прогуляться, или поужинать вместе, или что угодно ещё, только чтобы оказаться рядом, но тот всё сидел на месте, а когда поднялся, то пошел не к выходу, а к роялю, оставленному в тесноте и одиночестве между книжных полок. Се Ван приподнял крышку и огладил клавиши пальцами, будто не решаясь тревожить дремлющую музыку. Е Байи снова был у окна с противоположной стороны.       Низенькая библиотекарша появилась из двери запасников и со вздохом оглядела зал.       - И жди теперь, пока всё на место расставят, - пожаловалась она, обращаясь скорее к миру в целом. Е Байи вдруг понял, что кроме них троих в зале больше никого не осталось, - Опять всё в одиночку таскать придется, - ещё один намек для окружающего мира.       Теперь вздохнул Е Байи, решив, что в этот раз можно проявить немного доброты. И вовсе не потому, что никак не хочется уходить.       - Давайте я помогу немного, - выдавил он.       - Ой, спасибо Вам большое, товарищ, - тут же оживилась библиотекарша, - Тут главное стулья и скамейки расставить, а остальное уже потерпит до завтра.       - Я тоже помогу, - неожиданно поддержал Се Ван, отрываясь от мыслей и созерцания.       Библиотекарша и вовсе разулыбалась и раздав ценные указания, снова скрылась в запасниках, попросив постучать, когда они закончат.       Е Байи и Се Ван добросовестно расставляли кресла по местам, изредка переглядываясь друг с другом. Каждый раз это заканчивалось нараставшей неловкостью с обеих сторон.       Наконец покончив с делом, Е Байи разогнул уставшую спину, пару раз успев пожалеть, что согласился на эту авантюру. Се Ван снова оказался у рояля, высматривая что-то неразличимое на черной лаковой поверхности. В зале царила тишина, горели только боковые настенные лампы, всё погрузилось в полумрак, на улице почти стемнело. Летние ночи здесь наступали так внезапно, стоило только солнцу упасть за горизонт.       Е Байи подошел к Се Вану, замершему спиной к нему.       - Се Ван, - его имя звучит почти как просьба.       - Вы, - он вздрогнул и обернулся, широко распахнув глаза, - Почему… не идете на ужин?       - Ты грустишь из-за отца? – Байи проигнорировал вопрос.       - Нет, то есть… не совсем так, - замялся Се Ван, - В смысле… Я бы соврал, если бы сказал, что мне все равно, но это… Теперь совсем по-другому.       - Сделаю вид, что хоть что-то понял, - легко усмехнулся Байи, - Но все же, тебе так идет улыбка. Что мне сделать, чтобы ты улыбнулся?       - Ничего не нужно, - Се Ван смутился и улыбнулся, не сдержавшись, - Этого достаточно, - добавил он тихо. Воцарилась тишина. Е Байи смотрел на Се Вана, а когда тот смог поднять взгляд, то увидел, почувствовал в глазах Байи столько нежности, что в пору утонуть.       - Вы же, - прошептал он, - Помните, что я говорил Вам тогда?..       - Тебе.       - Тебе, - повторил Се Ван, пробуя, как восхитительно произносить это «тебе», недоступное, почти запретное. С Байи эти запреты рушились, словно и не было их никогда.       Сердце зашлось и дыхание сбилось с ритма.       - Конечно помню, - ответил Байи.       - Так… что Вы… ты мне скажешь? – Се Ван скосил глаза на руку, осторожно огладившую его щёку, - Я понимаю, это всё так неожиданно, ты, разумеется, не должен…       Е Байи не стал дослушивать. Он прервал тихий дрожащий голос Се Вана, уверенно шагая навстречу, сокращая до минимума расстояние между ними, обхватывая руками, придерживая за шею и целуя. Даря всю любовь и все чувства, что взросли в сердце, словно цветущий сад, Е Байи целовал Се Вана со всей нежностью, со всей уверенностью и страстью, руша любые сомнения, растворяя в даримой ласке, чувствуя его дрожь и руки, почти отчаянно обвившие его за спину и плечи. Се Ван был рядом, и он был прекрасен в своей открытости, в страсти и выпущенной любви.       Они были только для друг друга в этот момент, сливаясь в единое целое, деля бесконечно долгий поцелуй. Е Байи ненадолго оторвался, но только для того, чтобы подхватить Се Вана и усадить на крышку рояля.       - Ты – лучшее, что со мной случалось, - прошептал Е Байи непослушными зацелованными губами. Се Ван тихо ахнул в ответ и притянул Байи обратно, снова целуя, крепко, прикусывая губы, обвиваясь всем телом вокруг Байи. Он бы и вовсе не отрывался, готовый отдаться прямо здесь и сейчас, но Е Байи все же сохранил остатки здравомыслия, потому нашел в себе силы отстраниться и спустил Се Вана обратно на пол.       - Нам нужно закончить здесь, - пояснил он, - Если хочешь, подожди на улице, я позову библиотекаршу, а потом приду за тобой.       Се Ван отрицательно замотал головой.       - Я буду с тобой, - уверенно заявил он.       - Хорошо, - тихо рассмеялся Байи, - Тогда сначала нужно тебя привести в порядок.       - Вас… тебя тоже, - улыбнулся Се Ван, приглаживая растрепавшиеся волосы Байи.       Приведя друг друга в более-менее благопристойный вид, а что не вышло, списав на непосильный ударный труд на благо общества, они распрощались с библиотекаршей, рассыпавшейся в благодарностях, и вышли на улицу.       Свежий ночной воздух холодил всё ещё разгоряченные щеки.       - Что теперь? – осторожно спросил Е Байи, - Чего тебе хочется?       Се Ван многозначительно улыбнулся, а затем вдруг бросил взгляд на часы, приглядываясь в темноте к блестящим стрелочкам.       - Если поторопимся, то успеем поужинать, - лукаво сообщил он, - А после… Если ты хочешь, - гораздо тише добавил он, - То… Я бы хотел пойти к морю, там же, где мы были.       - Хорошо, - Байи взял за руку Се Вана, бережно сжимая и поглаживая пальцами тыльную сторону ладони, - Сколько у нас до конца ужина?       - Пятнадцать минут, - вздохнул Се Ван.       - Вот чёрт! Бежать придется…       - Я не против, - рассмеялся Се Ван.