Если времени не существует, почему мы не можем остаться?

      – Я хотел спросить можно ли тебя поцеловать?       – Да.       «Нет! Нет! Нет» – кричит здравый смысл. Ему вторит и сердце, потому что понимает, что будет разбито, как только всё это приблизится к неминуемому концу и перейдёт за его черту. Бомгю проклинает себя и свои чувства, проклинает такой тёплый и умоляющий взгляд Ёнджуна. И ненавидит себя за то, что он единственный в их несостоявшейся паре знает, что это всё в какой-то мере не по-настоящему, что у этого всего будет обязательный конец.       Ёнджун прикасается своими сухими губами к уголку губ Бомгю, будто устного согласия ему было недостаточно и он дожидается какого-то ещё. Заглядывает выжидающе-ласково в глаза, из которых так и жаждет вырваться янтарный свет, сжечь всё вокруг своими ласковыми лучами и вернуться к хозяину. Янтарный свет, между тем, удерживаемый сиреневой туманностью, возникающей из ниоткуда и из откуда-то в один момент.       Гю тоже хочет целоваться. Облизывает свои губы в лёгком предвкушении и заставляет свою голову двинуться вперёд. Тычется носом в неожиданно мягкую щёку, сталкивается с косточкой (название которой он не знает, конечно, потому что он не занимался биологией, в отличие от Тэхёна) и только потом понимает, что они вообще-то целуются. И это самый настоящий поцелуй со всеми к нему прилегающими: соприкосновениями носов, сбитым дыханием и столкновениями зубов – только потому, что Бомгю хочется быть ещё ближе, и он смело прижимает к себе Ёнджуна. Последний не слишком-то настойчивый, что совсем не вяжется с представлением о нём в голове младшего – он только ощущает, как тот лениво улыбается. И им овладевает желание заставить того прекратить улыбаться или улыбаться ещё больше и чаще. Он приоткрывает глаза, будто хочет подтвердить свою догадку об улыбке старшего, и видит красивые насыщенные радужки. Их тела продолжают медленно двигаться под первый сингл Doja Cat, а ладони Ёнджуна как-то оказываются глубже чужих плеч: одна играет с отросшими волосами на затылке, а другая покоится в ямке между лопатками.       Бомгю не хочет, но так получается. Он совсем бессовестно ведёт старшего к дивану (хотя до него всего два шага) и неумело укладывает того на спину в скромную кучу подушек. Думать сложно, по крайней мере, из-за трёх обстоятельств: духоты, алкоголя и наивной влюблённости. Последняя, наверное, и движет младшим Чхве, заставляя быть чуть более настойчивым в поцелуе, вымученно гладить чужие предплечья и аккуратно забираться ладонями под рукава оверсайз футболки. Движения ёнджуновых рук тоже становятся чуть более уверенными: он прижимает Гю к себе изо всех сил, будто тот смог бы добровольно убежать прямо сейчас. То же можно сказать и о его излишне, как ему кажется, чувствительных губах, которые начинают пухнуть и болеть. Он искренне хочет прерваться хоть на секунду, схватить немного воздуха крылышками носа, пощадить немного несчастные губы, но Бомгю опережает. И заставляет Ёнджуна смущаться от одного только пьяного взгляда. Что случается с ним, когда младший принимается исцеловывать подбородок и линию челюсти, остаётся только гадать. Хотя, что можно сказать точно, влажные следы вкупе с горячим дыханием пускают мурашки от головы до пят.       – По, – Джун отодвигает юношу, – подожди, ты же знаешь, что я…       – Асексуал? Да, я помню, – дышать тяжело, так что ответ получается каким-то скомканным, но Чхве набирается сил и продолжает, – я остановлюсь, как только ты скажешь.       – Спасибо.       – Спасибо?       – За то, что остановишься.       – Кто-то не останавливался? – между делом уточняет Бомгю и, поймав короткий кивок, добавляет, – Долбоёбы.       – Рано или поздно привыкаешь к тому, что парни не встречаются с тем, кто не занимается сексом.       – А девушки?       – Девушки? – Ёнджун виновато смотрит в глаза напротив, – Мне, вообще-то, нравятся только парни. Извини, что не сказал раньше, – его тёмные радужки мило заходятся в движении, сопровождая прыгающий взгляд с одного глаза Гю на другой. Парни всё-таки очень близко.       – Я не обижаюсь, – «в конце концов, из нас я – единственный, кто постоянно врёт» – добавляет про себя младший. И ему снова становится противно. Он не хочет сравнивать, конечно, но всё равно проводит некую параллель между ним и его парнем (наверное). Тот лежит перед ним, совершенно искренний. В то время как обладатель этих самых мыслей, даже не помнит с какого момента и о чём лгал.       Джун приподнимается на локтях и отдаёт Бомгю ещё один аккуратный поцелуй.       – Остановимся на этом, окей?       – Не могу спорить, – заключает младший и утыкается носом в чужую горячую шею. Забавная привычка.       Он молит о ещё нескольких часах покоя. Покоя, когда всё, что он делает – это слушает раззадоренное сердце, чешет нос о гладкую кожу, наблюдает за немыми соревнованиями своих и ёнджуновых пальцев и, услышав строчку «your lips, my lips – apocalypse», заключает, что так оно и есть.       – Пойдёшь со мной завтра в агентство?       – Я планирую вернуться домой.       – Днём? – после непродолжительного молчания уточняет Ёнджун.       – Угу.       – А ты мне свой инстаграм хоть оставишь, незнакомец? Ну, или номер телефона? Как у вас там, в Тэгу, общаются?       – Я тебя прибью, – Бомгю смеётся, приподнимаясь в попытке найти телефон, – вот, смотри.       – Пустой профиль с ником из цифр и точек, – Ёнджун поджимает губы, – неудивительно, что я не смог тебя найти.       – Я загадочный, да?       – Ещё какой, – старший с энтузиазмом печатает в поисковике свой ник и жмёт «подписаться», – не смотри на меня так, я не хочу вставать за телефоном.       А Бомгю не может не смотреть, но это обстоятельство преодолевает относительно легко. Потому что сейчас, кроме Ёнджуна реального, его интересует Ёнджун виртуальный. Младший перемещает взгляд на экран возвращённого телефона – там его ждут ожидаемо классные селфи, фотографии Шуна, еды, знакомых и незнакомых людей и…       – Я завтра с утра уеду в агентство, если захочешь уйти до моего возвращения, просто захлопни дверь, хорошо? – Джун продолжает аккуратно гладить чужую голову.       – Ладно.       – Когда ты вернёшься? – старший читает мысли Бомгю, который только что разрывался между нежеланием выдумывать очередную ложь и обидой за то, что Ёнджун не спрашивает.       – Не знаю.       – Но мы можем хотя бы переписываться, да?       – Угу, – неохотно хмыкает младший и снова прячется в чужой шее. Только бы не заплакать.       – А, – голос внезапно вздрагивает, видимо, пытается остановить хозяина, – что насчёт нас? Ты хотел бы, – пауза, – встречаться?       – Ты думаешь, сейчас лучший момент для обсуждения этого?       – Почему нет? – уточняет уже шёпотом. Почему-то сейчас становится очень больно. В горле возникает ком, и голова кружится (совсем немного и совсем не от алкоголя).       – Мы пьяные.       – Верно, – Ёнджун заключает тише, чем стоит для стабильного состояния обоих, и оставляет горький поцелуй на чужом скрытом чёлкой виске.       Темнота захватывает их квартиру с присущей только ей яростью. Вливается сквозь открытые окна, топит все звуки и источники света, как обычно бывает перед антрактом на каком-нибудь дорогущем спектакле или перед началом расхваленного блокбастера. В действительности они, к сожалению, не в блокбастере, а в какой-нибудь драме третьесортного автора максимум. От этого легче не становится – Ёнджуну точно. А вот Бомгю, наоборот, легче. Его даже не ломит от желания уйти прямо сейчас, ведь он за несколько минут убеждает себя в том, что у них будет только счастливый финал, потому что он не уйдёт. Это же он пишет Тэхёну.

Вы [00:04, 28 июня, 2021] Я не вернусь

taeh553.29 [00:05, 28 июня, 2921] Ты что…?

Вы [00:06, 28 июня, 2021] Извини, я подвёл тебя, да? Прости Тут всё так… По-другому, понимаешь? Мне совсем не хочется возвращаться

taeh553.29 [00:08, 28 июня, 2921] Тебя этот Ёнджун надоумил?

Вы [00:08, 28 июня, 2021] Нет! Я не хочу возвращаться сам!! И хватит так относиться к Ёнджуну!

taeh553.29 [00:09, 28 июня, 2921] Ты ему всё ещё ничего не рассказал, да?

Вы [00:09, 28 июня, 2021] Да, я ничего не рассказывал…

taeh553.29 [00:10, 28 июня, 2921] Очень глупо с твоей стороны надеяться, что он будет в восторге, когда узнает правду. А он точно рано или поздно её узнает. Не хочу читать нотации, но, однажды твои родители обратятся в полицию из-за твоей пропажи. И когда полицейские узнают ГДЕ ты, тебя сразу же объявят преступником. Не думаю, что это то, чего ты хочешь. А ещё, конечно, удачи выжить в чужом мире без каких-либо документов и упоминаний о твоём существовании. Я знаю, что тебе неприятно это читать, но это то, что случится. Кстати, Кай тоже по тебе очень скучает.       Бомгю ненавидит Тэхёна прямо сейчас. Он ненавидит его, потому что знает – он прав. Он прекрасно понимает, что должен вернуться. Но признать это всё равно, что смириться с убийством любимого человека. Бессмыслица. taeh553.29 [00:14, 28 июня, 2921] Если тебе любопытно, с моей стороны это выглядит как твоя очередная маниакальная идея. Я не осуждаю тебя, потому что даже представить не могу насколько это всё тяжело. Надеюсь, ты пьёшь таблетки? Ты их взял? Если нет, тебе нужно скорее вернуться и выпить их. Это не шутки, Боми. Я волнуюсь за тебя. Хочешь я тебя встречу?       От прежней уверенности не остаётся и следа. И он бы рад обвинить в этом лучшего друга, но в какой-то момент, как и многие предыдущие, происходит осознание: единственный, кто тут проебался – он. Кан так и не получает ответы на свои вопросы, Бомгю так и не находит ничего лучше, чем прижаться к горячему Ёнджуну. Это их последние несколько часов вместе.       Старший просыпается, как обычно, около шести часов утра. Недовольно хмыкает, подмечая что-то вроде: «553 волшебное число, но ничего кроме подступающей тошноты оно мне не приносит». И сразу понимает, что не уснёт. Как завороженный садится на кровать и застывает перед противно светящимися часами, будто перед иконой.       – Сосредоточься, – Ёнджун повторяет за внутренним голосом и насильно раздвигает крылышки носа. Хочется хотя бы дышать.       В квартире духота и, логично было бы списать это на факт похмелья обоих или неразрешённые последствия вчерашнего поцелуя, но Чхве привык винить свою тревогу и редкие панические атаки. Пока из окон выливается голубой и оранжевый так, как зубная паста с узорами выдавливается из тюбика, а там, дальше, слышится вода, разлетающаяся по асфальту из очередной новенькой чистящей машины, Джун, честно, думает – в квартире воды больше и он, абсолютно точно, тонет. Бомгю – спасательного круга – нигде нет.       – Было бы слишком хорошо, если бы он остался, – вслух – скрывать то не от кого.       – Ты о чём? – непривычно мягкий и тихий голос обнимает даже через несколько метров, – Всё нормально?       – Нет. Ты настоящий?       – Ёнджун? – Бомгю глухо падает на кровать, из которой вылетает заметная, в свете поднимающегося далеко солнца, пыль. Да, он настоящий. Потому что от него пахнет, как и всегда, детским парфюмом с бабл гамом, губы его слишком мокрые, как будто он только что пил воду, и обнимает он аккуратно-тепло, как только он умеет.       Хозяин квартиры борется с чувством маленьких игл в носу, как если бы он рыдал. Но глаза совсем сухие – оправданно. В квартире и так слишком влажно. Отчаянно сильно вжимается в чужое тело и падает вместе с ним в одеяла и подушки, выбивая ещё больше пыли. Гю хочет начать плакать и погладить волосы, поблуждать между ними пальцами, как вчера, но у него едва ли есть силы. Он лишь утыкается в мягкие прядки и целует, загнанно и виновато, как будто это последний раз, когда они рядом. Наверное, так и есть.       Второй раз Бомгю просыпается один из-за слишком сильного шума за окном. Джун, видимо, не смог бороться ни с духотой, ни с бессонницей, потому оставил во всех окнах небольшую щель, выпил кофе (запах которого всё ещё стоял на кухне, несмотря на открытые форточки). Там же нашлись оставленный для него «Вассhus» и записка с пожеланием доброго утра.       – Романтично, – замечает Чхве и предпочитает игнорировать произошедшее всего часа четыре назад, сосредотачиваясь на замерзающих стопах. Видимо, сегодня не так тепло. И, видимо, на улице его встретит дождь.       Но это не страшно, потому что он любит дождь. А ещё он любит Тэхёна и Кая, поэтому должен вернуться. И, да, он в определённой степени любит Ёнджуна, поэтому должен уйти. Это кажется логичным с перестроенной в любую сторону цепью размышлений. Так что он медленно переодевается в свои светлые рваные джинсы и лёгкую водолазку, ещё раз проверяет пространство под кроватью на отсутствие предметов, коих тут быть не должно. И грустит только потому, что не может попрощаться с Шуном. Об этом он думает, преодолевая немногочисленные лестницы – полюбившаяся квартира на пятом этаже. До выхода из подъезда тридцать четыре, двадцать две, четыре ступеньки.       – Извините, – охает Бомгю, выпрямляясь перед высоким незнакомцем. Он ударил его тяжёлой дверью, кажется.       – Бом-и, ну смотри хоть куда идёшь! – синеволосый гигант трёт лоб и ворчит, – Шун, как ты вообще мог запутаться в перилах. Ну ты весь в этого придурка, я клянусь!       Становится легко. Неуклюжий Субин приносит непонятное спокойствие и разряжает обстановку быстрее, чем разряжается батарейка на новом-старом телефоне младшего. Пёс машет хвостом и дёргается в сторону Гю, ещё сильнее связывая узел между собой и металлическими перилами. На улице прохладно и влажно, но дождя нет и время от времени выглядывает солнце.       – Ёнджун дома?       – Нет.       – Понял, – старший улыбается и приобнимает, по привычке, видимо, стоящего в ступоре Бомгю. А потом садит рядом с собой на лавочку, – надо поговорить.       – Хён, извини, я тороплюсь домой, – юноша предпринимает попытку встать, но чужая ладонь в районе запястья ему и пошевелиться не даёт. Он опять впадает в ступор. Почему Бин так злобно смотрит?       – Ты домой уезжаешь?       – Да.       – Выглядишь грустнее, чем стоит. Не хочешь, что ли?       – Не хочу, – откровение за откровением. Бомгю кажется, что он на исповеди. Субин вроде давит каждым вопросом, а вроде и смотрит с таким пониманием, что ему доверять хочется, – мне здесь понравилось.       – Так переезжай в Сеул.       – Если бы это было так просто, – очередное откровение. И ведь всё, что говорит – правда.       – Разве сложно? Можешь переехать к родственникам каким-нибудь или, вон, к Ёнджуну.       Младший Чхве внимательно смотрит то на тёмно-серую подъездную дверь, то на Субина, как будто решает что-то или думает что сказать.       – Чего завис? Думаешь, Джун-и не рад будет?       – Типа того.       – Ерунда. Он в тебя влюблён по уши, так что будет на седьмом небе от счастья, обещаю.       Становится приятно. Хотелось бы услышать это от Ёнджуна, но тот стесняется о таком говорить, наверное. Или просто скрывает. «Во всяком случае, я не лучше» – заканчивает в голове Гю и вдруг переспрашивает:       – Что?       – Он тебе не говорил? – губы, идеально подходящие для категории «губы айдола», вытягиваются и обнажают передние ровные зубы, – Наверное, я тоже не должен был? Просто он, – объясняется Субин, а смеяться хочется Бомгю – знать, что тебя любят приятно, – сказал, что вы вчера поцеловались и я подумал, что он сказал тебе. О господи, прости, – хён закрывает рот обеими ладошками, как только видит признаки смущения на чужом лице, – просто он не тот, кто скрывает чувства и вообще все уже поняли, что ты ему нравишься. Блять, я придурок, я должен был молчать, забудь! Типа, то есть, он скрывал раньше, но потом... Субин, заткнись! – парень намеренно прижимает ближе к губам ладони и раскрывает глаза, наблюдая за красным лицом знакомого и его шевелящимся кадыком из-за тихого смеха.       – Так что случилось потом?       – Я не могу рассказать! Я и так слишком много, – отрывает ладони от губ, – сказал!       – Именно поэтому я у тебя и спрашиваю.       – Тогда лучше у Джун-и и спроси. Всё, молчи, – непонятно, кого затыкает Бин, но он снова накрывает свой рот пальцами. Левая ладошка дёргается, потому что в ней поводок, потому что на нём озорной Шун.       Шун, дёргающийся навстречу слишком знакомому силуэту. И вот сейчас становится больно. Гю не хочет видеть Ёнджуна. Точно не сейчас и точно не такого красивого (в прочем, как и обычно). С растрёпанными немного влажными волосами, усталыми глазами и покусанными губами, обильно намазанными бальзамом (клюквенным, думается). В чёрной водолазке, узких джинсах, высоких конверсах и с большой чёрной сумкой. Его лицо светлеет, как только он слышит знакомый лай. Ещё сильнее светлеет, когда тот задерживает взгляд на лице Бомгю.       – Привет, – выдыхает трепетно (как будто, если скажет громче, и Бин, и Гю исчезнут).       Субин молчит – ему неловко. Его сосед по лавочке молчит тоже – ему неловко и в горле совсем сухо.       – Привет.       – Тебя подвезти? – Ёнджуну, кажется, вообще всё равно на лучшего друга и собаку, мечущуюся у его ног.       – Нет. Или да?       – Так, друзья, вижу, вам надо поболтать, так что я пошёл, – синеволосый оживает, смущённо вырастая куда-то в небо, – Шуна можно у тебя оставить?       Джун кивает, провожая друга одним взглядом. И к Бомгю подходить боится. Так и стоит в нескольких метрах, так и смотрит откуда-то сверху куда-то в макушку.       – Машина на парковке, пойдём?       – Угу.       И всё. Они молчат. Потому что, если раньше оставалось место для глупых разговоров, шуток и эмоций, сейчас это место занято. Занято смущением, предвкушением расставания и невысказанными чувствами. Так что оба смещают фокус внимания на что-то более понятное: Джун смотрит на тусклую панель в машине, шершавый ручник и сведённые в центр чужие носки в белых кроссовках. Бомгю смотрит на них же, а потом в окно, на рюкзак и куда угодно только бы не на своего парня (наверное).       – У тебя есть попить?       – В сумке на заднем сидении, – Ёнджун проворачивает ключ в замке зажигания, – так куда тебя везти?       Пересиливает себя и смотрит на чужой затылок – Гю копошится с сумкой.       – Помочь?       – Да, – парень поворачивается и, неожиданно, встречается с чужим встревоженным взглядом.       – Потом можно будет тебя поцеловать?       – Да.       Панель светится ярче и стоит, наверное, уже снять машину с ручника и умчаться скорее к разрешению своих чувств. Но Ёнджун мазохист и Ёнджун меланхолик – он будет испытывать себя столько, насколько ему хватит сил. Поэтому он кладёт свою ладонь так же, как тогда в субиновой ванне, на чужое бедро, подмечая, что сейчас это ощущается иначе. И Бомгю это ощущает тоже, так что сам отчаянно тянется за поцелуем. Он совсем отличается от первого тем, что выходит совсем благоразумным и неприкаянным даже. Джун оттягивает чужую нижнюю губу аккуратно, прикасается излишне нежно – в конце концов, сейчас он первый преодолел оставшиеся сантиметры. Гю сводит брови и пытается тянуть парня на себя за плечи, пытается использовать язык, как делал раньше.       – Стой-стой, такие поцелуи только после первого свидания.       – У нас разве не было свидания вчера?       – Это – не свидание. Свидание, – начинает объяснять Ёнджун, пристёгивая своего смелого бойфренда (наверное), – это если бы мы гуляли весь день в парке аттракционов или на берегу моря. Ну или сходили бы на пикник, – задумывается, выворачивая из двора.       И с каждой перечисленной идеей Бомгю становится только тяжелее. Как будто каждая – ещё один камень в его сердце или на его плечах. Он не знает, лишь отвечает:       – Мне надо на крайнюю остановку в северной стороне, – младший уже посмотрел – она совсем близко к тому самому пустырю – месту их встречи.       – Тебя встретят?       – Да, – опять врёт.       Ёнджун больше вопросов не задаёт. Как будто ответов на них всё равно не существует. Вместо этого он привычно рассказывает о том, что с ним произошло на тренировке, а Бомгю жадно слушает. Впитывает каждое слово, обращает особое внимание на вздохи и моменты, когда тот сбивается или легко улыбается, вспоминая что-то. И он снова хочет, чтобы это не кончалось. Дневной Сеул не интересует, интересует только он и он:       – Ты пялишься.       – Тебе нравится.       – Это точно.       «It was a bad idea» – кричит Мари откуда-то из колонок и Бомгю соглашается. Всё происходящее сейчас – плохая идея. А вообще, ему же просто любопытно. Непонятно, зачем он продолжает себя в этом убеждать – сердце и мозг всё равно не послушают. Потому что всё уже решено, потому что Гю уже вляпался в то, что зовут влюблённостью.       – Мы приехали.       Ненавидит. Он ненавидит этот момент и ненавидит то, как быстро они к нему пришли. Ему нужно признаться во всём сейчас? Убедить Ёнджуна уехать? Может, сбежать, как он всегда привык делать? Может-может-может…       – Хорошо, пока, – Бомгю открывает дверь и выбегает. Тупая идея. Похожа на все предыдущие.       – Стой, ты куда? – Джун выбегает вслед за ним, закрывая сначала свою, а потом захлопывая и вторую, оставленную открытой, дверь.       Младший Чхве может только расстёгивать рюкзак, преодолевая лабиринт из знакомых кустов и гаражей, и умолять, чтобы парень его не догонял. Было бы смешно, если бы судьба хоть раз была на его стороне. Потому что, когда оглядывается, он видит запыхавшегося Ёнджуна.       – Я не понимаю, солнце, что не так? Почему ты убегаешь?       – Ёнджун, извини, пожалуйста, – Гю располагается недалеко от дивана под открытым небом и сгоревшей бочки и снова плачет, – я не думал, что всё так закончится.       – Что закончится? Бомгю, ты можешь объяснить что не так? – на лице хёна явная тревога, с сочувствием. Он бы и сам хотел чувствовать что-то ещё, но им овладевает паника. Да и сил хватает только на то, чтобы медленно подходить к плачущему Бомгю.       А тот сидит на коленях, марая свою кожу и джинсы в песке, дышит очень глубоко и путается в ручках рюкзака – пытается что-то достать. Почти получается, но плёнка из слёз на глазах всё размывает чересчур сильно, так, что даже смаргивать их трудно.       – Не подходи ко мне!       – Хорошо, я не буду, – Джун застывает на месте и разводит руки – он не знает что делать. Да, точно, он же вообще ничего не знает.       – Слушай, я знаю, как это может прозвучать, но, – Бомгю вытаскивает из портфеля TCPro и запасную временную ленту, а потом откидывает сумку от себя, – извини, я не знаю как сказать.       – Скажи хоть как-нибудь, – почти шёпотом просит старший. Хотя, он уверен, сейчас услышит то, что он не хочет слышать.       – Я из будущего, – успокаивается.       Всё враньё как будто перестаёт быть его враньём. С плеч падает огромный груз и младшему даже не кажется этой выдумкой, потому что пыль вокруг него разлетается. Он ещё секунду пытается понять это ветер или он уже включил машину времени.       – Что? Может, тебе нужна помощь?       – Перестань, пожалуйста, – он серьёзен и строг, даже несмотря на постоянно обновляющиеся дорожки слёз на щеках, – я знаю, как это звучит. Я покажу тебе, ладно? Но с тебя одно одолжение.       – Да, – пауза, – вай.       – Ты не будешь пытаться со мой связаться, – Бомгю не знает: он спасает сейчас себя от боли или Ёнджуна, но доверяет Тэхёну, который ещё утром написал, что так будет лучше.       – Подожди.       Но Бомгю не ждёт, он, как и прежде, разлучает две части устройства, ловко протягивает временную ленту и даже не думает, перед тем как нажать ту самую кнопку. Знает, если подумает – останется.       Тело погружается в привычную агонию и парень скрывается в аморфной еле заметной складке. По факту, пропадает в воздухе, оставляя своего возлюбленного (наверное) в одиночестве, среди поднявшейся пыли, прямо под серым безжизненным небом. Сильно ли отличается настоящее от будущего?       – Извини, – Бомгю плачет.       – Нет, – Ёнджун злится.