Сломанная корона

— Я до сих пор не понимаю, в чём именно была виновата, — пожаловалась Мирабелль, опираясь локтями о бортики кроватки. — Ведь я же, ну, наоборот, хотела его как-то порадовать. Но я же не могла дать больше. Кроме того, ведь я ждала тебя, мне надо было отдыхать, разве он не должен был желать того же? Матушка овдовела в двадцать четыре. Мирабелль — за пять дней до своего двадцатипятилетия. И за прошедшие четыре с лишним месяца так и не смогла до конца принять этот факт. Подсознательно ждала возвращения, думала, что какая-то ошибка, ощущала себя беспричинно брошенной. Совершенно не тот уровень единения с матерью, которого ей когда-либо хотелось. — Самое… самое злое — если бы мы тогда не поругались, я бы, наверное, больше плакала. А так ощущение какое-то притупленное. Ноет, но не болит, — подумав, сформулировала Мирабелль. Подарком на день рождения ей стала казнь герцога Лилиума, убившего её мужа. Тоже — совершенно не то, о чём она мечтала, но то, чего она безумно жаждала в тот миг. Вместо любви и заботы — тягучая боль и жажда мести. Вторым «подарком» судьбы стало осознание, что всё куда хуже, чем она предполагала. Да, её деда тоже убили в своей стране, более того, отравили вот прямо в этом замке, за обедом, при жене и обоих сыновьях, при уйме стражи вокруг, но Мирабелль никогда не задумывалась об этом серьёзно раньше. Отравителя так и не нашли. Её мужа убили. Могли убить и её сестру. На неё саму дважды покушались. А теперь в опасности может оказаться и её крошечная дочь. Пожалуй, теперь, прокручивая раз за разом страхи в голове, она могла представить, почему её бабушку считали несколько параноидальной. Мирабелль вытребовала с сестры более полное описание ситуации, приказала усилить охрану. Уговорила Кларабелль хотя бы не так часто разъезжать одной. А желательно, совершенно не разъезжать, но как этого добиться, она не представляла. Сама, вечно ограниченная стенами дворца, воспринимала это спокойно, но это она. У неё здесь всё (но не все). И, признаться, она не понимала, что ещё может сделать. Как успокоить эту разрывающую панику внутри или, как минимум, просто защитить Клариссу и Кларабелль. — Хотя я все равно скучаю, — вздохнула Мирабелль. — Мне его не хватает. Жаль, что ты его совсем не запомнишь. Он один раз к тебе приходил, да и на празднике тоже вместе все были… В честь тебя. Мой папа тоже погиб, но я его помню… Ну да, шесть лет и меньше месяца — разница гигантская. Мирабелль вновь задумалась, пытаясь вспомнить, от какого момента начинались её первые воспоминания. Лет от трёх или четырёх, наверное?.. Тогда ждать не так уж и долго? — Это неважно. Не хочу, чтобы ты с детства думала о таких плохих вещах, — заверила Мирабелль, помедлив, вытерев кончиками пальцев липкую от слюней щёчку девочки, и протянув ей указательный палец. Кларисса, что-то неразборчиво залепетав, послушно ухватилась за него, и Мирабелль невольно засмеялась. — У тебя будет и много хорошего и красивого. Девочка оказалась кареглазой шатенкой, но напоминала не Эйвана, а, скорее, сестру. И бабушку соответственно. Кларабелль упорно отрицала, но это выглядело в глазах Мирабелль даже мило. Да и глаза, например, у них в семье у всех одинаковые, чуть раскосые, глубокого тёмно-карего цвета, так что и на неё тоже похожа. — Прости, я тебе так много взрослого рассказываю, но мне больше не с кем поговорить, — Мирабелль отобрала у девочки палец, а потом вновь дала за него ухватиться, другой рукой чуть пощекотав щёчку, вызвав у Клариссы смех. Она начала смеяться буквально на днях, и Мирабелль этот факт очень даже умилял и радовал. — Я могу поговорить с Мариссой и Атэнэйс, но это не то. Они же всё-таки мне служат… Да и с Мариссой неловко сейчас об Эйване. Мирабелль, скрепя сердце, после смерти мужа сказала Мариссе, что, если вдруг той не захочется оставаться или будет слишком тяжело здесь находиться, то она всё поймёт. Она может её отпустить, даже что-то подарить сверху, чтобы хоть как-то загладить боль и вину, попытаться чем-то помочь. Всё-таки это был её родной брат. Марисса отказалась и осталась рядом с ней, заявив, что всегда была предана лично ей и не считается себя в праве её оставить. Мирабелль это тронуло, да и в душе совсем не хотелось менять её на кого-то другую. — О твоём папе, в смысле… А Кларабелль, она меня любит, с ней проще, но о таких темах с ней сложно. Она не очень хорошо разбирается в таких полутонах, да и не особо его жаловала. Мне кажется, ей не понравится, если я о нём заговорю, а я не хочу её расстраивать. Поэтому могу сказать только тебе, — Мирабелль утёрла мокрые глаза, старательно улыбнувшись сквозь слёзы. Кларисса упорно потянула её палец в рот, а, когда не получилось, повторила маневр уже со своим кулачком. — Я постараюсь не очень долго тосковать. Матушка после смерти отца совсем слегла, мне её не хватало, — вздохнула Мирабелль, подперев щёку ладонью. Странно и грустно осознавать, но, хотя мать и умерла в её одиннадцать лет, ярких воспоминаний о ней не осталась. В основном она была тенью, находящейся где-то позади, в большинстве из них, а на первом плане были отец, сестра, дядя, слуги, кто угодно, но не матушка. Были какие-то разговоры и общее время, но всё довольно блёклое, неважное. Атэнэйс и то более родительской фигурой казалась — взрослая и заботливая, беспокоившаяся о ней уже тогда. Сама по себе, без приказов и служебного долга. — А я хочу с тобой быть ближе. Не только с Кларабелль… Она легонько ткнула малышку в живот, и та внезапно завозилась, пытаясь перевернуться. Мирабелль закатила глаза: — Хотя пока у меня ощущение, что я разговариваю сама с собой. Но все равно так как-то легче. Когда ты подрастёшь, будем говорить о том, что тебя заинтересует. Надеюсь, я хотя бы буду в этом что-то понимать, а не как с Кларабелль. Да, я всегда стараюсь поддерживать все эти её увлечения, но, понимаешь, совершенно ничего в них не смыслю. Да и, мне кажется, жаль, что ей не особо нравится то же, что и мне. Обо всяких мелочах я бы с ней тоже была бы не прочь поговорить. А так она может выслушать, но интересу… — Мирабелль хмыкнула, осторожно попытавшись взять дочку на руки, но в последний момент передумав. Как-то она боялась это делать с самого начала, не уверенная, что ей хватит сил удержать, а теперь Кларисса только тяжелее стала. Растёт так быстро. Вот держать её уже сидя или полулёжа другое дело. Лучше попросит её сегодня вечером перед сном к ней принести. Там можно будет и нормально потискать. Если не уснёт сразу же от усталости, конечно. Детская комната, между прочим, получилась тоже очень уютная, просто загляденье. Большевата для такой крохи, но она ведь принцесса. Пока что Мирабелль приказала всё устроить так, как понравилось бы ей самой в детстве (обстановка частично копировала её детскую спальню, но во многом была даже лучше), но постепенно можно будет менять под желания Клариссы, когда они у неё появятся. Поскорее бы. — Ты такая хорошенькая, — хихикнула Мирабелль. — Наверняка будешь тоже очень красивой. Первый месяц она смотрела на неё, признаться, немного сомнительно, но сейчас уже просто куколка. Ох, а ещё Кларабелль так забавно среагировала, когда углядела сходство между её именем и именем Клариссы. Съязвила, конечно, но беззлобно, Мирабелль даже невсерьёз не смогла обидеться. — Да и всё же реагируешь, так что не совсем сама с собой, — подумав, поправилась она. — Жаль, немного невпопад… Но зато Кларисса её точно узнавала! На голос реагировала, да и на интонации разные, кажется, немного тоже. Странно, конечно, было бы обсуждать с дочерью мужа или жаловаться на слишком сложные проблемы, но зато сейчас её непонимание давало Мирабелль возможность излить свои мысли вслух, как будто бы перед кем-то. Выглядело, возможно, глупо, но никто и не видит, а от наличия слушательницы всё-таки легче. Ну а реакции Клариссы позволяли представить, что она всё-таки чувствует её состояние и может ей сочувствовать. Понятно дело, что это маловероятно, но тешить себя такой мыслью было приятно. — Мне пора, — вздохнула Мирабелль. Ещё уйма дел впереди. — Хорошего тебе дня. Отдыхай. Наклонившись, она напоследок поцеловала поднятый кулачок — до личика не дотянуться удобно, не доставая из кроватки, — а потом ушла, оставив малышку на нянек и, конечно, охрану. — Вечером увидимся, если не слишком поздно освобожусь, — пообещала она. Она должна будет её защитить от всех бед.