Сломанная корона

Принцесса мертва. Голоса вокруг повторяют это сначала тихо, почти шёпотом, неуверенно — авось пустой слух? Обман? Попытка сыскать недовольных? Даже когда новость стала официальной, когда был провозглашён траур, поверили далеко не сразу и не все. Правители сменялись и умирали всегда (за последний десяток лет-то и регент, и король уж умерли), а для большинства людей ничего не менялось, но не сейчас. Принцесса оказалась куда более яркой и влиятельной фигурой, определявшей и в глазах народа слишком многое. Сейчас все притихли… чего-то будто ждали, но Мелиссе до того дела не было, несмотря на её прошлые надежды да цели. «Принцесса мертва», — слышала она изо дня в день, отовсюду. На улицах, на рынке, от соседок. Всё чаще, всё увереннее, всё громче — все и повсюду, одни и те же разговоры. «Ох, и что теперь будет?» «Не болтай лишнего». «Кто убийца-то?» «Дело рук бунтовщиков…» «Да брехня это, все только болтать и горазды». «Говорят, принцесса Кларисса тоже умерла давно». «А я слышала…» — Тише, — шикнула старуха с спящим ребёнком на руках на одну из особо громких сплетниц и хмуро поинтересовалась у Мелиссы, бессмысленно замершей у прилавка: — Вы что-то брать будете? Мелисса медленно покачала головой и отошла, так и не вспомнив, что именно купить-то собиралась, дальше двинувшись по рынку, обойдя его и ничего не взяв. Краем уха ловя чужие разговоры и с надеждой вглядываясь в лица прохожих, словно они могли ей дать какой-либо ответ. «Принцесса мертва». Мертва, жива, ей-то какое дело? Что это меняет? Сефо не вернулась. Мелисса все ноги истоптала, мечась от одного к другому, пытаясь найти хоть крупицы информации, допрашивая, умоляя, прося, безуспешно выискивая. Самую маленькую весточку, любую, лишь бы что-то, лишь бы не неизвестность. Только бы знать… знать, что она жива. С одной стороны, у Мелиссы была надежда, уже месяц дававшая ей силы на то, чтобы не прекращать попытки, с другой — полное отсутствие какой-то подпитки для этой надежды. Непонимание, что ей делать, как, для кого, для чего. Мертва ли принцесса, две принцессы, хоть королева — ничего то не меняло. Оно не возвращало людей, которых она потеряла. Мелисса, наверное, раньше и не задумывалась, что ей настолько все равно, что никакого удовлетворения не будет, если она опять одна. В поместье Селино, говорят, умерли все, а уж слуг-то кто считает, тем более, внезапно появившуюся служанку без роду без племени. Никого, кто смог бы что-то прояснить, никого, кто бы что-то доказал. И смерть принцессы не давала на самом деле ничего — и Мелисса понимала, что, раз убийца не найден, то это вполне мог быть кто-то из её же людей, а вовсе не из пострадавших. Если б она могла, то сама б туда рванула, но своим ходом не доберёшься (пусть и в минуты особенного отчаяния она была готова попробовать, но сейчас и дороги-то перекрыты!), а ей не хватит средств. Месяц, отпечатавшийся в её жизни так же сильно, как тот, когда погибла вся её семья, а сейчас всё повторялось, повторялось, повторялось, а она снова беспомощна, снова не может ничего изменить — снова уже поздно даже попытаться поменять. Небеса, в чём она так провинилась? Почему снова так больно? Мелисса рыдала ночами, а с утра снова бросалась искать какие-нибудь зацепки, несмотря на чужое отчуждение. Никто ей не поможет, Сефо — сопутствующая жертва, не стоящая того, чтобы раскрывать ей какую-то информацию. Небеса, дайте ей шанс наконец самой что-то поменять. Она постарается быть той, кого ей самой не хватает из раза в раз. Пожалуйста… Очередная ночь приходит с очередным приступом слёз и ночных кошмаров, один другого страшнее, липких и не дающих вырваться из своих когтей, но что-то в этот раз Мелиссу всё-таки будит. Её кто-то теребила за плечо. Мелисса распахнула глаза, глядя на нависшее над ней мертвенно-белое лицо в обрамление встрёпанных тёмных волос. — Это… а у нас бинты есть? Мне поменять надо… Мелисса протянула вперёд ладонь, касаясь лица, с удивлением ощущая холодную кожу. Не сон, что ли? — Нету? — Сефо смущённо переминулась с ноги на ногу. — У меня просто после дороги рана опять кровит… Мелисса резко села и, схватив Сефо за руку — о небо, как она исхудала, — громко, но с облегчением, расплакалась.